Татьяна
В больнице суета. Снуют люди, пахнет хлоркой и лекарствами. Белые стены давят на меня так, что хочется сбежать из этого места, но я не могу.
Поднимаюсь на третий этаж в отделение травматологии. Не успеваю даже дойти до стойки администратора, как в меня практически врезается мама. Бледная, с трясущейся губой и покрасневшими от слез глазами.
– Танюша, – произносит она и, упав в мои объятия, рыдает.
Папа называет маму нежной ромашкой. Она такая и есть. Вроде бы достаточно сильная, чтобы участвовать в конкурсах и занимать первые места. Но совершенно неприспособленная к бытовым сложностям. Они выбивают у нее почву из-под ног. Она привыкла, что всегда всеми вопросами занимается папа. Когда ему вырезали аппендицит, и он несколько дней провел в больнице, мама чуть не впала в депрессию. Ходила из угла в угол, не могла найти себе места. Даже не представляю себе, как она сейчас себя чувствует, когда неизвестны последствия папиных увечий.
– Кто это сделал?
– Он подозревает, что это люди Плюханова. Мерзкая сволочь, – сквозь зубы цедит мама, отстраняясь от меня и вытирая глаза белоснежным платком.
– А как папа сейчас?
– Ой, Таня, – всхлипывает она. – У него сломана рука, трещина в ребре и на голове гематома. Его сейчас обследуют.
– Мам, ну все. Он выжил, а это главное.
Я обнимаю ее за плечи, хоть саму трясет так, что зуб на зуб не попадает.
Какой же надо быть сволочью, чтобы избить ни в чем не повинного мужчину ради того, чтобы его дочь согласилась на замужество? На что этот негодяй рассчитывает? Что я после такого с радостью побегу под венец? Буду любящей женой и нарожаю ему детей? Да я лучше под поезд брошусь, чем позволю этому монстру прикоснуться ко мне! Особенно после того, что он сделал с папой!
Прижав маму к своему боку, иду по коридору. Она, всхлипывая, показывает мне в направлении папиной палаты, куда его должны привезти после рентгена. Сев на пластиковые стульчики напротив пятнадцатой палаты, мы в обнимку всхлипываем и ждем появления врача.
Спустя довольно долгое время из-за угла выкатывают каталку, на которой лежит мой бледный папа с ссадинами на лице и перевязанной головой. Подскочив со своих мест, мы с мамой бросаемся к нему.
– Володя! – буквально подвывает мама, как будто он при смерти. Папа морщится и приоткрывает опухшие глаза. – Володенька!
– Рая, тише, – просит он.
– Не мешайте, пожалуйста, – строго произносит медбрат, который толкает перед собой каталку. – Нам нужно переложить вашего мужа на кровать.
Мы заходим в палату следом за каталкой. Мама кусает губы и тихонько плачет, наблюдая за тем, как медбратья, взявшись за простыню под папой, перекладывают его на кровать. Один увозит каталку, а второй поправляет подушки, потом подключает капельницу и бросает на нас строгий взгляд.
– Пять минут. Вашему мужу нужно отдыхать.
Мы остаемся в палате одни. Мама бросается к папе и сжимает его свободную руку. Рыдает так, будто уже хоронит мужа.
– Что ж за сволочи такие, а? – вопрошает она. – Как они могли? Такого уважаемого человека побить! Володяа-а-а…
– Рая, милая, не кричи, голова болит, – просит папа и переводит на меня взгляд. – Танюша, все хорошо, дочка. Прогуляйся, я с мамой поговорю.
– Ладно.
Склонившись над кроватью, аккуратно касаюсь губами щеки отца и выхожу в коридор. Сидеть не могу. Ноги гудят от желания бежать. Куда и зачем – пока непонятно. Но это не отменяет потребности сорваться с места и нестись куда-то. Сделать хоть что-то, что поможет решить эту проблему. Если, конечно, она поддается решению.
Брожу по коридору, потом сворачиваю в сторону лифтов. Разворачиваюсь, чтобы вернуться, но слышу, как открываются створки подъехавшей кабины, а потом кто-то хватает меня за локоть. Вздрогнув, оборачиваюсь и проглатываю воздух, который перед этим втянула. Широко распахнув глаза, пялюсь на довольное лицо Плюханова.
– Ну привет, невеста моя, – скалится он, а во мне поднимается ярость вперемежку с животным страхом.
– Я не ваша невеста, – блею, боясь говорить громко и четко.
– А чья же, м? Грома, что ли?
– Чья? – не понимаю я.
– Громова. Твой папаша же к нему бегал, чтобы защитить от меня? То есть, я для тебя слишком плох, а он лучше? Я рожей, что ли, не вышел? Я вот что тебе скажу, – шипит он, отталкивая меня в дальний угол и усиливая хватку на локте. Я морщусь от боли. – Папаша твой получил по заслугам.
– Это вы его побили? – цежу с ненавистью.
– Скажем, я его воспитывал. И тебя буду воспитывать, пока покладистой не станешь. Могу начать уже сейчас, и никто мне ничего не сделает, ясно? Так что внимай, Танюша, и будь хорошей девочкой.
– Сволочь, – не удерживаюсь от того, чтобы процедить это слово. Плюханов заслуживает знать, какой он подонок.
– Хм, – ухмыляется он, глядя на меня с пренебрежением. – Норовистая какая. А я ведь хотел по-хорошему. Пришел в ваш дом с миром. Но если тебе больше нравятся грубые игры, так тому и быть.
Больно дернув за локоть, он приближает свое лицо к моему. Я отстраняюсь, насколько могу, но Плюханов подается вперед, пока практически не касается моего носа своим. Его темные глаза впиваются в мои, и он цедит, обдавая мои губы дыханием с запахом мятной жвачки:
– Раз твой отец решил помешать мне, я устраню помеху. Если я сказал, что ты станешь моей женой, ты ею станешь. Вечером заберу тебя, где бы ты ни была. А завтра ты уже проснешься Плюхановой. До встречи.
Выдержав короткую паузу, бандит усмехается и, наконец отпустив меня, бьет ладонью по кнопке лифта. Обняв себя за плечи, наблюдаю за тем, как он, подмигнув, скрывается в кабине. Когда двери съезжаются, мои дрожащие ноги подкашиваются, и я оседаю на корточки.