«Щекотливый субъект: отсутствующий центр политической онтологии» – первая книга Славоя Жижека, которая публикуется в авторской серии в рамках проекта «Лёд», и, конечно, не последняя. Но начать (пере)издавать Жижека нужно было именно с «Щекотливого субъекта». Данная фундаментальная работа уже выходила на русском языке, как и многие другие труды словенского философа. На русском «Щекотливый субъект» вышел ровно десять лет назад, то есть в 2014 году. Тираж книги уже давно распродан, а букинисты просят за «Щекотливый субъект» от трех тысяч рублей, если смотреть первые ссылки в поисковой выдаче – надо признать, довольно кусачая цена за Жижека, пусть и за весьма увесистый том. И хотя классический труд Славоя Жижека скорее стоит запрашиваемых букинистами денег, чем нет, новое официальное издание предлагает потенциальным читателям более демократичную цену. Теперь, с выходом нового издания в символический, то есть юбилейный для публикации русского перевода книги год, мы можем задаться вопросом, не устарел ли вообще текст Славоя Жижека и не тонет ли он в других его многочисленных переводах на русский? Ответ, разумеется, отрицательный – не устарел и не тонет. Но мы должны ответить на вопрос, почему.
Лассе Томассен, на момент выхода «Щекотливого субъекта» бывший аспирантом в центре, которым руководил Эрнесто Лаклау (а именно Лаклау начал продвигать Жижека в англоязычном мире еще с конца 1980-х годов), в положительной рецензии на книгу вынужден был отметить, что текст все же не слишком систематический, как того обещал блерб на обложке[1]. Надо сказать, что это был 1999 год, и Жижек еще не обрел той степени известности, которая пришла к нему немного позже. Это означает, что он чуть более ответственно относился к своим книгам, чем стал это делать позднее. Иными словами, «Щекотливый субъект» – продуманное и последовательное академическое исследование, а не произвольно составленный из колонок текст. Также это означает, что в сравнении с поздними работами Жижека «Щекотливый субъект» – образец систематического изложения темы. Но в 1999 году, по крайней мере Томассену, так не казалось. Этот момент очень важен для понимания книги и вообще философии (не только в социально-политическом аспекте) Жижека.
В 1992 году социолог Зигмунт Бауман – в тот момент, когда он был очарован идеей постмодерна, – в эссе «Законодатели и толкователи» разделил интеллектуалов на две указанные категории[2]. По словам Баумана, времена законодателей, то есть мыслителей, объясняющих мир строго в соответствии с выстроенными ими философскими системами (например, Кант, Гегель или Гуссерль), прошли, и настали времена толкователей, то есть тех, кто, например, не вписывает события в изобретенные ими системы, но интерпретирует их, поясняя истинный смысл происходящего или произошедшего. Мы можем сказать, что Славой Жижек – определенно интеллектуал-толкователь. Однако очень часто он выступает как «законодательствующий толкователь», то есть многие вещи Жижек интерпретирует через законодательную систему французского психоаналитика Жака Лакана. Кроме того, на момент выхода «Щекотливого субъекта» статус интеллектуала-законодателя все еще был очень весомым, и поэтому Жижек писал книгу на «законодательную» тему и насколько мог «законодательным образом». Тем самым мы можем охарактеризовать «Щекотливый субъект» как законодательную книгу, написанную толкователем. Что это означает, ясно из основного тезиса и содержания работы.
Славой Жижек заходит в этой книге на территорию онтологии, то есть теоретической философии, которая, впрочем, чаще всего рассматривается им в практическом аспекте: автор пытается приложить философию Лакана к политике и сформулировать лаканианскую политическую теорию. Фактически Жижек начинает книгу с резкой критики постмодернизма. Философ артикулирует свой протест против «постмодернистской» критики субъекта и утверждает необходимость переосмысления данной философской категории. Прилагательное «постмодернистский» взято в кавычки потому, что философская критика субъекта была не только у Мишеля Фуко, которого с оговорками можно было бы отнести к постмодерну, но и у Луи Альтюссера, которого сложно назвать представителем постмодерна. Кроме того, в случае такого термина, как «постмодерн», всегда нужно уточнять, что имеется в виду, так как это слово имеет много значений, даже в контексте философской критики субъекта. В конце концов, несмотря на критику «постмодерна», даже Славой Жижек для некоторых является «постмодернистом»: «По крайней мере, с точки зрения формы, если не содержания, Жижека можно считать убежденным постмодернистом, и временами кажется, что сам Жижек поощрял такое прочтение своей работы»[3]. Как бы то ни было, Жижек заявляет, что современная философия и политическая теория нуждаются в переосмыслении понятия субъекта, которое учитывало бы классические философские традиции и современные психоаналитические и политические теории. Очевидно, ключевой философской точкой, с которой следовало начать теоретические рассуждения, было декартовское понятие субъекта.
Три части объемной книги посвящены критике конкретной концепции субъекта – концепции субъекта в немецком идеализме, концепции субъекта во французской постальтюссеровской политической философии, концепции деконструктивистского и многоспектрального субъекта, предложенной Джудит Батлер. Каждую часть Жижек начинает с прочтения критики традиционного декартовского понятия субъекта у Мартина Хайдеггера, Алена Бадью и Джудит Батлер. В качестве альтернативы этим позициям Жижек формулирует лакановское понятие субъекта. Лакановское прочтение декартовского субъекта Жижеком означало то, что «этот субъект, (печально) знаменитое cogito, по существу является субъектом бессознательного, а не сознания»[4]. Чтобы пояснить свою позицию, Жижек предлагает различать категории «онтологического» и «онтического». В случае с онтологическим мы пытаемся помыслить, как что-то возможно, то есть говорим об условиях и границах того, что существует, а с помощью онтического мы задаемся вопросом о том, что́ именно существует. По мнению Жижека, онтическое не может быть выведено из онтологического, так как они соотносятся как содержание и форма. Если выражать эту мысль на языке практической философии, то можно сказать, что не существует конкретного сообщества, которое выражало бы структуру сообщества как таковую. Именно отсюда, считает Жижек, проистекает фундаментальная ошибка Мартина Хайдеггера, искавшего связь между онтологическим (структурой социального бытия вообще) и конкретным онтическим бытием (национал-социалистическим государством). Поскольку, с точки зрения Жижека, онтическое не выводится из онтологического, между ними существует пропасть. Может ли эта пропасть быть преодолена?
Именно здесь на помощь приходит лакановское понятие субъекта. В теории Лакана наблюдается нехватка субъекта, которую мы обнаруживаем в любой символической структуре. Нехватку в данном случае можно считать аналогией пропасти между онтологическим и онтическим, чем-то ускользающим от символической структуры, что не может быть объяснено этой структурой. В случае с символическими структурами, которые используются в том числе для описания социальных отношений, нехватка конституирует социальную жизнь. Попытки «заполнить» этот пробел, навести мост через пропасть, всегда будут терпеть неудачу – например, когда социальная структура принимает решение избавиться от конкретной группы, чтобы достичь желаемой гармонии, ничего не выйдет. Нехватка будет существовать всегда. По мнению Славоя Жижека, субъект находится именно в той точке, где и могло бы произойти восполнение нехватки; субъект сам по себе конституируется этой нехваткой. Поэтому субъект – это постоянные, но всегда неудачные попытки конституирования субъекта.
Каковы практические следствия из этой онтологии?
Для их понимания обратимся к термину «подлинный акт» (the authentic act), который означает признание того, что он не может быть обоснован символической системой. Подлинный акт есть открытое признание нехватки, что от универсальной и последовательной символической системы всегда что-то ускользает. В отличие от подлинного акта, «псевдоакт» пытается скрыть это понимание. Чтобы проиллюстрировать этот тезис, Жижек сравнивает нацизм и коммунизм. Философ считает нацизм 1930-х и 1940-х годов псевдоактом, а революцию 1917 года и последующее развитие коммунизма – подлинным актом. Нацизм стремился восстановить целостность, а коммунизм, признавая, что никогда не сможет установить полную целостность, должен был постоянно развиваться. Тем самым подлинный акт признает, что субъекта нельзя вывести из тотальной и связной символической структуры и свести его к ней, поэтому он антитоталитарен.
Переходя к еще более практическим выводам, Жижек приступает к критике современности. Раз уж мы живем при капитализме, политика должна учитывать капиталистические структуры, лежащие в основе нынешней социальной жизни. Проблема в том, что теории и политика постмодернизма, мультикультурализма не ставят под сомнение фундаментальные структуры современного общества. Вместо этого, считает Жижек, они сосредотачиваются на том, что является всего лишь последствиями развития капитализма – на культурной идентичности и экологических рисках. Капитализм способен существовать и все больше глобализироваться именно благодаря тому, что он прячется за культурной и национальной спецификой. Таким образом, сутью левой антикапиталистической политики не может быть признание и утверждение культурного разнообразия и борьба с экологическими рисками. Жижек настаивал, что левая политика должна была поставить под сомнение сами структуры, лежащие в основе этих явлений. При этом, как это ретроспективно сформулировал автор интеллектуальной биографии философа Элиран Бар-Эль, «Жижек не был против мультикультурализма или прав человека, скорее, он утверждал, что они не могут быть основой для глобального левого антикапиталистического проекта»[5]. Так, переосмысливая понятие субъекта, Жижек пытался повлиять на политику левых и культуру в целом.
Все, изложенное выше, касается основного тезиса «Щекотливого субъекта», который, конечно, извлекается из текста Жижека с трудом, так как материал традиционно разбавлен большими отступлениями, перескакиванием с мысли на мысль и обильными иллюстрациями идей, взятых из массовой культуры, особенно из кинематографа – начиная с любимого Жижеком Дэвида Линча и заканчивая комедией «Маска» с Джимом Керри. Вместе с тем, мы должны выйти за пределы содержания книги, чтобы лучше понять ее значение для истории философии и политической теории. Дело в том, что контекстно политическая онтология Жижека вписывается в один из двух философских подходов к радикальной демократии, важной темой политической философии рубежа тысячелетий – «онтологию нехватки», которую представляют лаканианцы Эрнесто Лаклау, Яннис Ставракакис и Славой Жижек[6]. Второй подход, вдохновленный работами Жиля Делёза, является своеобразной реакцией на первый, и это «онтология избытка», которая подчеркивает сети материальности, потоки энергии, процессы становления и экспериментирования со способами утверждения социальной жизни. В его рамках работают Джейн Беннетт, Уильям Коннолли, Пол Паттон и Нейтан Уиддер. С точки зрения «онтологии избытка» лаканианцы находятся в плену у призрака структурализма – они не ценят сложность и глубину социальной жизни. Теоретики этого подхода к радикальной демократии указывают на потенциал избытка, когда речь идет о расширении возможностей альтернативных способов жизни[7].
Однако подход сторонников «онтологии нехватки» не был исключительно негативным. Они не только критиковали скрывающие нехватку националистические дискурсы, которые конструировали сущность национального сообщества, тем самым подавляя присущую ему случайность. Теоретики нехватки также стремились сформулировать левые альтернативы, даже если те в конечном счете дестабилизировались нехваткой, лежащей в их основе[8]. В общем, настоящая книга Славоя Жижека выгодно выделяется в его обильном творческом наследии, она не утратила ни своей актуальности, ни своего значения, и, конечно, ее должен прочитать любой специалист, который занимается современной континентальной философией и политической теорией.
Александр Павлов, д. филос. н., профессор, руководитель Школы философии и культурологии факультета гуманитарных наук Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики»; ведущий научный сотрудник, руководитель сектора социальной философии Института философии РАН.