Бабье лето неохотно сдавало свои позиции, заливало с утра ярким солнечным светом город, избавляя горожан ближе к полудню от курток, свитеров и заставляя их обмахиваться газетами и журналами на остановках и в магазинах, где уже перенастроили систему кондиционирования на обогрев. Куртки и толстые кофты благополучно забывались на работе. Народ, беспечно обнажившись еще в обеденный перерыв, вываливался вечером из офисных дверей на улицу, спешил на остановки и промерзал до костей. Наутро, как следствие, насморк, воспаленное горло и срыв к черту всех планов!
Вот как у нее сегодня.
Она должна была встретиться с одним из свидетелей по очень громкому делу, которое было на контроле на самом-самом верху. Выше был только сам Господь Бог, наверное.
А какая теперь встреча, если с носа капает! И в легких свистит, и трясет так, будто она не под одеялом теплым сейчас, а на полке холодильника дремлет.
Лариса крепче зажмурилась, повыше подтянула одеяло, шумно задышала в него, пытаясь согреться дыханием.
Свидетеля этого ей притащил ее помощник – Вадик Харламов. Отличный парень, хотя и кажется обормотом. И стучит на него всяк кому не лень. А Лариса его уважала за профессионализм и порядочность, вот. Где он откопал этого зашуганного мужичка, что-то видевшего и даже сумевшего якобы заснять на камеру мобильного телефона – что именно, Ларисе было неведомо. Но нашел же, паразит! Правда, мужичок тот отчаянно боялся за свою жизнь и все время требовал применить к нему программу защиты свидетелей.
Лариса кивала и обещала посодействовать. А про себя с печалью восклицала: «Какая такая программа, дядя?! О чем ты?! В совершенной системе развитых стран она не совершенна. Что говорить о нас?!»
У нее в отделе сколько было народу прежде? Пятеро! А теперь сколько осталось? Трое! И не потому, что народишко бежит. А потому что его благополучно сокращают. И кто станет заниматься защитой свидетеля, если это вообще не работает!
– Лариса, к тебе можно?
Дверь спальни приоткрылась, показалась голова ее любимого Ваньки. Красивая голова, талантливая. Лариса называла ее головой породистого кота, потому что муж любил по-кошачьи щуриться. Высокий широкий лоб, густые темные волосы, простреленные сединой, крупный в меру нос, властный рот, хитрющие зеленые глазищи. Хорошая голова, красивая. Она ее очень любила. И все, что располагалось ниже, любила тоже. И плечи, ставшие за пятнадцать совместных лет покатыми и оплывшими. И пузико, чуть выпирающее поверх ремня. И ноги с артритными коленками, и руки с большущими кулаками. Ванька как-то очень стремительно старел. Она его даже по больничкам начала таскать пять лет назад, озаботившись его увяданием. Но врачи заверили, что с ним все в порядке. Просто он такой, и все. Генетика такая, подвели они черту.
Лариса, напротив, хоть и была старше мужа на два года, в свои сорок два была еще ого-го какой красоткой! Среднего роста, прекрасно сложена, русые волосы до лопаток, симпатичное лицо без морщин, ни грамма лишнего веса. Никто никогда не давал ей ее возраста.
– Вижу, что не спишь. – Ванька шире распахнул дверь и по-медвежьи влез в спальню с огромным подносом, уставленным посудой. – А я своей Ларочке завтрак принес. В постельку.
– Не хочу ничего, Вань, – просипела она и глубже залезла под одеяло.
Она не любила, когда муж видел ее такой – с опухшими глазами, красным носом, лохматую, с сизыми губами. Не часто болела, но случалось же. И старалась на глаза ему не попадаться в такие моменты. Нет, он сам пришел!
А час, между прочим, который? Правильно, половина девятого. И ее Ванька уже должен быть в фирме, которой он благополучно руководит третью пятилетку. Она сильно надеялась, что он уже уехал. И надеялась тихо выбраться из-под одеяла, добрести до ванной комнаты, поваляться в горячей воде с компрессом на физиономии и смыться из дома. Хотя муж ей это запретил категорически.
– Не хочешь, но будешь! – возразил муж, присел на край кровати. – Давай, давай, двигай попкой, принимай надлежащее положение. Поднос поставлю тебе на колени.
Лариса подтянулась на локтях, села. Расправила на коленках одеяло. Ваня тут же поставил поднос. Лариса присвистнула.
– Ничего себе! Милый, я за неделю столько не съем!
Еды было много. Горкой творог на тарелке, стакан сока, тарелка с дюжиной тостов, вазочка с малиновым джемом, кофейник, две кофейные чашки.
– Я помогу, малыш, – утешил он ее и тут же схватил тост, намазал его джемом и захрустел. – Ты давай, детка, восстанавливайся. Твой Харламов уже телефон оборвал.
– Пусть обрывает. – Лариса со вздохом опустила десертную ложечку в творожную горку. – Я болею сегодня.
– Ой, да ладно заливать-то, Лара! – Ванька хохотнул, посыпая крошками шелковый пододеяльник. – А то я тебя не знаю! Сейчас, стоит мне за дверь, ты под струю воды и за порог. Ну? Что краснеем, подполковник? Прав твой котище, а? Прав?
– Прав, – призналась она со вздохом, с трудом проглотила ложку творога. – Вань, ну можно я творог не буду, а, Вань? Ну не люблю я его!
– Беда с тобой, Усова. – Муж схватил тарелку с творогом, отобрал у нее ложку, начал сноровисто расправляться с молочным продуктом, не забывая бубнить. – Это не люблю, это не буду. Что ты как маленькая! Есть надо хорошо. И много. Вот как я.
Лариса мелкими глотками пила сок и любовалась мужем. Она его так…
Она его так любила! Так любила, что даже сердце щемило, когда она думала об этом, когда пыталась измерить силу своих чувств, когда представляла, что будет с ней, если его вдруг не станет в ее жизни. И сразу накрывала тоска, выбивающая слезы. Как вот сейчас.
– Эй, ты чего?! – перепугался Ваня, с грохотом швырнул пустую тарелку на поднос, поставил его на тумбочку. – Ты чего, маленькая? Плохо тебе совсем, да? Хочешь, я не пойду никуда и останусь тут, с тобой? Хочешь, Ларусь?
Ванька расстроенно запыхтел. Его большие сильные руки осторожно подтянули ее, прижали, крепкие губы уткнулись в ее потный висок, он слегка качнулся, будто хотел ее убаюкать.
– Ты не расстраивайся, лапуля моя. Все у нас будет хорошо, – прошептал он сдавленным голосом. И неожиданно добавил: – И пусть они не думают…
Она не стала спрашивать его о тех, кто о чем-то таком думает, хотя это и укололо какой-то ненужной посторонней помехой. Она просто прижалась к теплому боку мужа, зажмурилась и попыталась избавиться от щемящей тоски, надрывающей душу. И тут же вспомнила, что тоска эта явилась не вдруг, не сейчас. Уже неделю треплет ей нервы это странное тянущее чувство, ощущаемое почти физически. Она даже помнит, как оно зародилось.
Она в тот день стояла у окна в своем рабочем кабинете, рассматривала залитую солнечным светом улицу, мелкими глотками допивала чай, приготовленный Вадиком Харламовым, и вдруг…
Все суета… Все тлен… Все эти люди, спешащие по проспекту, радующиеся теплой погоде, удачной покупке, сложившимся отношениям, – все тлен. И люди сами, и их чувства.
И накатило именно тогда, она точно помнит. Накатило, окутало будто темной липкой паутиной, поселило в душе странное тревожное ожидание. Словно что-то вот-вот должно случиться. Что-то плохое. И она в тот день перекрыла все показатели по звонкам мужу и родителям. Следующие дни ее продолжило угнетать то же чувство, но уже чуть сглаженно, не так остро. А сейчас вот опять вернулось. Да с такой силой, что сердце заходится.
– Вань, а Вань, – позвала Лариса и подняла на него несчастные глаза. – А ты меня любишь?
– Дуреха…
Он улыбнулся ей в макушку. Она чувствовала, что он улыбнулся.
– А сильно любишь, Вань?
– Очень-преочень. – Он снова улыбнулся.
– Я тоже люблю тебя. Так люблю, что… – Из глаз снова закапали слезы. – Просто не могу даже говорить об этом! Даже щемит все внутри!
– Да? А где конкретно щемит? – Он чуть от нее отодвинулся, посмотрел, по-кошачьи прищурившись. – А? Где? Покажи.
Лариса приложила руку к левой груди.
– Тут? – Его рука накрыла ее руку. – Ух ты, как стучит. А можно поближе послушать? А потрогать можно? Ух, ты… Лариска, какая же ты…
На работу муж выехал лишь через полчаса. Принявшись ее утешать, он так увлекся, что забыл о времени. А она о своей простуде.
Они любили друг друга как ненормальные, путаясь в его рубашке и в ее халате и ночной сорочке. Бормотали что-то, жаловались на неуклюжесть, хихикали, как дети. Потом долго не могли отдышаться и снова смеялись так, будто одержали над кем-то долгожданную неожиданную победу. Доели все же завтрак, что Ваня принес в спальню. И даже остывший кофе показался славным. Потом он быстро собрался, велел ей не хандрить, приказал ждать к ужину чуть позже обычного, потому что ни черта теперь не успеет из-за неурочного баловства. Так и сказал – баловства! И уехал.
А Лариса влезла в ванну с компрессом на лице. Провалялась полчаса, нашла свое отражение в зеркале вполне сносным. Выпила лекарство, закапала в нос. Чуть подретушировала щеки тональным кремом, пудрой, подвела припухшие веки, подкрасила губы. Стало еще лучше. Надела джинсы, толстой вязки белый свитер, подхватила свою любимую сумку, в которую запросто вмещалось два пакета молока и батон, и пошла на улицу.
А машины и нет! Ее машины – маленькой любимой малолитражки нежно-лилового цвета с неосторожной царапиной на заднем левом крыле на стоянке не оказалось!
– Вань, а где машина? – тут же позвонила она мужу. – Я на стоянке, а ее нет! Угнали, что ли?!
– Черт, Лара! Так я ее забрал, – отозвался муж с явным раздражением. – Я же вчера свою возле офиса оставил, чуть коньяка принял и оставил. Приехал на такси. Я же говорил.
– Говорил, помню. И?
Она не помнила. Ввалилась домой с дикой головной болью, плохо соображая, как добралась до дома. Где уж тут помнить о его рюмке коньяка, пропущенной им в конце рабочего дня.
– И думал, ты сегодня дома останешься. Вот и уехал на твоей, такси не вызвал. А ты что же, лапуля, сорвалась все же?
– Сорвалась, – призналась она и тут же подняла руку вверх, тормозя выезжавшее со двора такси. – Дел невпроворот, Вань.
– А у тебя всегда дела, Лара! – вдруг взорвался муж. – Даже помирать станешь, о делах не забудешь! Господи, ну неужели один день ты не могла дома остаться? Один хотя бы день, сегодня!
И неожиданно разъединился. У Ларисы обиженно задрожали губы. Чего он, а? Ей и так нехорошо. И не потому что простыла, а потому что тоска жует внутри уже неделю. Она, может, и из дома удрала, чтобы думать поменьше обо всякой ерунде. А он…
– Вам куда, дамочка? – Немолодой таксист, заросший седой щетиной по самые глаза, смотрел недобро. – Едете, нет? У меня график!
– Еду. – Лариса села на заднее сиденье, назвала адрес.
– В ментовку, что ли? – Взгляд, который она поймала в зеркале заднего вида, показался ей отвратительным.
– Нет, в магазин, – соврала она. – Там бутик верхней одежды. Мне туда.
Зачем объясняет? С какой стати? Какое дело вообще этому небритому угрюмому человеку, куда и зачем она едет? Решил своим недобрым взглядом окончательно испортить ей день? Так ее не проймешь этим. Она и не на такие взгляды напарывалась за годы службы. А последнее дело вообще жесть, как сказал ее помощник Вадик Харламов.
– Лариса Иванна, это вообще жесть! Если доведем дело до суда и нам позволят его не развалить и не отберут его у нас, то это бомба! Это жесть!
Отбирать дело банды, не успокоившейся с девяностых, у них никто не собирался. И разваливать его тоже никто не приказывал, но…
Но вот звонки им с Вадиком странные начали поступать. Будто и не угрожали, нет. Просто звонили, задавали нелепые вопросы, глупо хихикали в трубку. И все!
Звонили каждый раз разные люди. Мужчины, женщины, подростки. Звонили на их рабочий телефон. Продолжительность звонков оказывалась как раз такая, чтобы невозможно было отследить звонок.
– Лариса Ивановна, может, охрану вам приставить? – озаботилось неделю назад начальство.
– Зачем? – делано удивилась она. – Разве мне угрожают?
– Нет, но… – Начальство понадувало губы, а потом обескураженно развело руками: – Да и людей-то, честно говоря, нет…
Вот вам и программа защиты свидетелей, о которой дядя мечтал. И уж если быть честной до конца, то не верила Лариса в вездесущую силу приставленных к кому бы то ни было охранников. Верила в то, что не столь она важная персона, чтобы ее желали физически устранить на момент следствия. Существует масса других рычагов и способов. И всех следователей не перестреляешь. А что касается звонков, то это просто чьи-то злобные забавы.
– А я вас знаю, – сказал водитель такси, не поворачиваясь и принимая у Ларисы деньги, просто выбросив ладонь ковшом. – Вы следователь. И в бутик вам ни в какой не надо. И еще я знаю, что вы плохой следователь.
– Да? – совершенно искренне удивилась она, это утверждение шло в разрез с ее репутацией. – Почему это?
– С вами невозможно договориться, – пожал он плечами.
– А с хорошим можно? – Она усмехнулась, вылезая из машины.
– С хорошим можно, – кивнул водитель. И криво ухмыльнулся в ее сторону. – Они и живут подольше…