Что такое «не везет» и как с ним бороться? Вопрос не менее риторический, чем «что делать» и «кто виноват». Кто виноват – это понятно. Притом виноват дважды. Я ведь твердо пообещала себе сделать копию паспорта, оставить дубликат ключей у соседки и выписать в столбик все самые важные телефоны, включая телефон российского посольства и «горячую линию» моего банка, но не сделала этого, понадеявшись на классический русский «авось». Что теперь делать? Крепко держась двумя руками за край многовековой стены, я наклонилась вниз и… увидела свою сумку. В отличие от меня, она пребывала в самом прекрасном состоянии. Принимала солнечные ванны, лежа на шезлонге чьей-то террасы. В следующей жизни хочу быть сумкой. И обязательно статусной. Ни проблем, ни забот, ни хлопот. Буду фланировать со своей хозяйкой по люксовым спа, вернисажам и презентациям новых ресторанов. Она будет мной гордиться и даже назовет в честь меня свой блог. А я буду тихо и типа скромно улыбаться: «Да, вот такой красавицей и звездой я родилась – а вы, авоськи и пластиковые пакеты, проходите мимо, нечего на меня смотреть с завистью и осуждением». Впрочем, и моя не особо статусная сумка не забивает себе голову вселенскими проблемами. Или хотя бы вопросом, как вернуться к своей хозяйке. А может, она решила попросить в Португалии политическое убежище? Если гора не идет к Магомету…
Я подошла к пропускной будке на входе в Каштелу.
– Извините пожалуйста, вы говорите по-английски? – спросила я по-португальски сидящих в будке охранников.
Охранники утвердительно закивали головами, но из нашего последующего диалога выяснилось, что их английский примерно как мой французский: «уи» – «мерси боку» – «оревуар».
– Сумка внизу, – сказала я. Моего уровня португальского явно не хватает для того, чтобы объяснить ситуацию более внятно и подробно.
Охранники смотрели на меня с умилением во взоре, как папы на своих копающихся в песочнице чад, явно не понимая глубинного смысла моей фразы.
– Моя сумка внизу, – очень отчетливо и на всякий случай громко повторила я.
– Calma, senhora, calma, – сказал один из них. Тут зазвонил его мобильный телефон, и он переадресовал ему все свое внимание. Он улыбался, махал свободной рукой, хихикал и, судя по всему, совершенно забыл про меня. Я вопросительно посмотрела на второго охранника.
– Espera, senhora, – ответил он, теперь уже немного раздраженно, на мой немой вопрос и отвернулся к экрану компьютера.
Какая, к черту, калма? Какая ышпэра? Успокоиться и ждать, пока эти блюстители порядка снизойдут до моей пустяковой проблемки? Я стояла около будки уже пятнадцать минут. За такое время моя сумка может упутешествовать дальше, чем гном из французского фильма про Амели.
– Сеньоры… – теперь уже просительно, а не вопросительно начала я свою фразу. Сеньоры и ухом не повели.
– Идиоты! – закончила я ее. Громко и по-русски. Тут же трусливо сообразив, что идиот – слово почти международное и в переводе вряд ли нуждается. Мне теперь только в лиссабонскую кутузку осталось загреметь за оскорбление блюстителей порядка. На мое счастье, блюстители меня не услышали. Или не поняли. И даже от своих занятий не оторвались.
«Либо ты часть решения, либо ты часть проблемы», – сказал не помню кто, но кто-то наверняка мудрый. Твердо решив поменять амплуа и стать частью решения, я, вместо того чтобы продолжать подпирать собой стену сторожевой будки, отправилась обследовать стену Каштелу.
Слева от замка я обнаружила узкие ступени. Осторожно держась за поручень, стала спускаться по ним вниз. Потом я шла по тропинке, обнесенной с двух сторон заборами. Потом перелезала через забор. Потом еще через один. Потом – через закрытую на замок калитку.
И вот она, та самая терраса. И тот самый шезлонг. А моей сумки не видно. Я позвонила в дверь. Никто не открыл. Разумеется. Я присела на шезлонг. Скрученные в пружину нервы не выдержали, и я заплакала. Вернее, заголосила. Отчаянно и надрывно. Как глуповатая деревенская родственница, которой любой повод хорош, хоть свадьба, хоть похороны, чтобы выдать рулады на четыре октавы. Мне стало страшно. Очень страшно. Что мне теперь делать? Стоять на улице, как лиссабонские попрошайки-лжетуристы: «Извините, пожалуйста, я туристка из России, только что потеряла сумку, не дадите ли мне один евро?»
Я не знаю, сколько времени я просидела на шезлонге в шоковом полузабытье. Очнулась я от того, что кто-то гладил меня по голове. На всякий случай приготовившись к самому худшему, я приоткрыла один глаз. А затем второй.
Скорее всего, у меня окончательно поехала крыша. Раз герои сериалов начали посещать меня наяву. Около меня стояла Жануария. Та самая, из сериала про рабыню Изауру. Помните этот мыльный шедевр? Первый настоящий сериал, показанный по российскому, точнее, еще тогда советскому, телевидению. Не буду врать, морща носик, что я не такая, я жду трамвая и единственный в жизни просмотренный мною сериал – это «Секс в большом городе». Смотрела я «Рабыню Изауру», смотрела. И даже с уроков сбегала, чтобы вовремя попасть домой к телевизору. Вот меня Господь Бог за это и наказал, поселив мой контуженый мозг в этом сериале навечно.
Жануария продолжала гладить меня по голове и низким голосом что-то тихо говорить. А я продолжала хлюпать носом, сидя на шезлонге.
– Простите, пожалуйста, – наконец я решилась прервать тихий монолог Жануарии, – я не очень хорошо говорю по-португальски. По-бразильски, – быстро поправила я саму себя.
– Не плачь, дорогая, не плачь, – как будто ничуть не удивившись, переключилась на английский язык Жануария. – Все будет хорошо, не переживай, все будет хорошо. Не плачь, дорогая. Зачем плакать? Хочешь, я сделаю тебе чашку чая? Ромашкового?
Странно-абсурдная ситуация начала мне казаться странно-абсурдной вдвойне. Говорящая по-английски Жануария. Мало того что не спрашивает, кто я такая, не предъявляет претензий, что я забралась к ней в дом, нарушив границы частной собственности, так еще и успокаивает, предлагает ромашковый чай. Я, конечно, уже успела осознать, что португальцы – нация дружелюбная. Но не настолько же! Либо я окончательно повредилась рассудком и все происходящее – игры моего контуженого разума. Либо, либо… Нет, другие варианты мне в голову не приходят.
Тем временем из дома на террасу вернулась Жануария. В руке она держала большую чайную чашку. Огромную. Размером как раз, как я и люблю. Что еще больше утвердило меня в подозрениях по поводу моей съехавшей крыши, переселившей меня на веки вечные в странно-параллельный мир моих собственных фантазий.
– Не надо плакать, – продолжала свой монолог Жануария, – как поссорились, так и помиритесь, не обижайся на него, он человек неплохой. Зачем обижаться?
От этих слов я чуть не выронила из рук чашку. Держала ее двумя руками – поэтому и не выронила. Откуда она знает про Антона? Ясновидящая? Ясновидящая, которая является плодом моего воображения?
– Я не из-за Антона плачу, а из-за сумки, – ответила я Жануарии.
– Сумки? – удивленно глядя на меня, переспросила Жануария. – А кто такой… Ан-тон? – Имя моего бывшего она произнесла по слогам и немного причмокивая языком, как бы пробуя незнакомое слово на вкус.
Гм, хороший вопрос – а кто такой Антон? Лично для меня ответ на этот вопрос выглядит все менее и менее однозначным.
Мы с Жануарией озадаченно разглядывали друг друга. Ситуация совершенно непонятная. Но, возможно, и не такая безнадежная, как мне показалось на первый и второй взгляд. От вопросов Жануарии у меня на душе немного полегчало. Если она не ясновидящая и не плод моего воображения, то, может быть, и я не сумасшедшая? Во всяком случае, пока.