– Я тебе надоела, – констатировала Лариса.
– Ничего ты мне не надоела, – возразил Кленин. – Просто… Просто я устал на работе.
– И вчера устал, и позавчера. И завтра устанешь и послезавтра тоже.
В голосе жены не было сарказма, звучала лишь задумчивая грусть.
– Это нормально, конечно, – продолжала она. – В наши тридцать девять…
Он вздохнул.
–…Из которых мы с тобой знакомы… Запуталась, сколько.
– Если школу закончили в… семь плюс десять, то есть семнадцать, – подсказал Кленин. – То…
– То выходит, мы знаем друг друга двадцать два года.
– Первый раз мы потрахались на втором курсе, – продолжил он.
– Значит, нашему сексу двадцать один.
– А браку двадцать.
– Двадцать лет в браке! – полушепотом, чтобы не услышал сын в своей комнате, воскликнула Лариса. – Двад-цать! За такой срок…
– Срок в тюрьме, а мы пока на воле, – Кленин невесело усмехнулся. – И у нас счастливый брак.
Он потрогал ее грудь.
Жена поняла жест по-своему – откинула одеяло, нагнулась к его животу.
Чуть подвинувшись, чтобы было удобней, Кленин погладил светлые Ларисины волосы, просунулся под ее тело.
Прежде желание взвивалось в стратосферу.
Сейчас все шло правильно, но взлета не было.
Через несколько минут жена поднялась и устало облизнула губы.
– Дай грудь, пожалуйста, – попросил Кленин.
– Держи, – ответила Лариса.
Ее соски были привычно вкусными, руки – привычно умелыми.
Однако и это не помогало.
– Извини, Лара, ничего не вышло, – сказал Кленин, отстранив жену и прикрывшись одеялом.
– Не извиняйся, Юра, я понимаю, что мы не юны, а наш брак стар.
Жена перелезла через него, встала с кровати, подошла к окну, раздернула шторы, распахнула рамы.
Проветривать спальню было незачем; тут не пахло ничем, кроме тоски.
Давно стемнело по-осеннему, над домами висела полная луна.
Обнаженный Ларисин силуэт казался угольным.
Она оставалась хорошо сложенной, роды лишь слегка расширили бедра, сделали более выразительной талию.
Кленин констатировал, что жена перестала следить за интимными местами: в промежутке между ног клубились давно не стриженные волосы.
Постояв у окна, Лариса все захлопнула, задернула, вернулась, присела на край кровати.
В неплотном мраке ее тело было очень белым.
Он просунулся туда, где только что шарил лунный свет.
Там было сухо. Несмотря на битый час стараний, жена тоже ничего не ощущала.
– Послушай, Лара… – заговорил Кленин.
– Слушаю.
Лариса сомкнула ноги, удерживая в себе его палец.
Движение было автоматическим, тело не реагировало на проникновение.
– Ты не права, ты мне не надоела, просто…
– Все очень просто, Юра, – подтвердила жена. – Просто донельзя.
Она убрала его руку, легла рядом, закинула ногу на ногу.
– Нам с тобой всего лишь почти сорок…
–…А жизнь уже стала безвкусной, как парниковый помидор, – вставил Кленин.
– Ну да, сказала бы так, имей твое образное мышление.
Кровать заскрипела: Ларса перелегла на бок.
– Мы с тобой в полном расцвете, но у тебя не стоит, а у меня не увлажняется.
– Увы, я заметил, – констатировал он.
– При этом я вижу, что ты меня хочешь.
– И еще как!
Кленин притянул жену к себе.
Ощутив животом Ларисин живот – в меру мягкий, в меру пухлый – он погладил ее грудь. Потом скользнул по спине, проверил ягодицы…
Это не рождало отклика.
Собственной твердости Кленин тоже не ощутил.
–…Мы созданы друг для друга, однозначно.
–…В этом не сомневаюсь, Юра. Но наши отношения зашли в тупик Ильича.
– Какого… Ильича? – невольно спросил он.
– Не знаю. Помню откуда-то из детства: дурацкая повесть, провинциальный городок у железной дороги и улица – «Тупик Ильича».
– Было бы смешно, не будь так грустно…
Шумно выдохнув, Кленин перевернулся на спину.
– Это ужасно, Юра, ужасно, – тихо проговорила жена. – Мы с тобой еще живы, но уже умерли.
– Мы еще не умерли, хотя непонятно, зачем живы, – поправил он.
– Вот это верно!
Луна висела снаружи, смутным пятном пробивалась сквозь шторы.
Она жила так долго, что видела все проблемы людей, хоть и не предлагала решений.
– Так надо что-то делать, Юра!
– Надо, Лара, надо. Какой у нас завтра день недели?
– Вроде суббота, если не ошибаюсь… Да, точно, суббота. А что?
– То, что завтра Колька уйдет в свою юридическую академию и с утра мы останемся вдвоем.
– Ну да, вдвоем.
– И сможем, не приглушая голоса, поговорить о жизни.
– Точно, можно будет не шептать.
– И еще мысль. Поставим на кухне какую-нибудь порнуху? Зря, что ли, купили телевизор с поддержкой внешних носителей? Может, с ней что-то получится.
– А вот это хорошая идея.
– С утра посерфим по порносайтам, что-нибудь скачаем.
– Зачем скачивать? У нас взрослый сын, на его компьютере всего полно.
– А у него не запаролено?
– Как ни странно, нет, – Лариса усмехнулась. – Видимо, думает, что «черепа» такими вещами уже не интересуются. А его произвели на свет путем непорочного зачатия.
Кленин проснулся глубокой ночью.
Луна уползла за обрез рамы, уже не просвечивала, лишь бросала косую полосу в щель между неплотно задернутыми шторами.
Это не мешало, но раздражало.
Он встал, пробрался к окну, выглянул наружу.
Дворы были погружены во мрак.
Кто-то шел вдоль дорожки, разговаривая по телефону – пятно дисплея ползло, как светящаяся медуза по дну океана.
В промежутке между дальними домами виднелся детский сад, освещенный ярко.
Днем это было убогое строение, окруженное чахлыми кустами и Чебурашками из старых покрышек.
Сейчас под оранжевым фонарем оно казалось дворцом, где живут люди, не знающие проблем.
Наведя порядок со шторами, Кленин оглянулся.
Лариса спала, скинув одеяло: топили хорошо, по ночам бывало жарко.
Голое тело оставалось желанным для ума, но чего-то не хватало для прыжка в пучину наслаждений.
Свет больше не тревожил, однако он не мог уснуть – лежал, слушал тихое дыхание жены и думал о жизни.
В интимном плане творилось что-то не то.
Давешний разговор всколыхнул невеселые мысли.
Стало ясно, что сложившуюся ситуацию надо ломать, но не было даже намека, как это делать.
Совершенно некстати вспомнились первые месяцы их связи.
Встречаться с будущей женой Кленину было негде.
Он жил в родительской квартире при старой бабке, не выходящей из дома.
У Ларисы был младший брат – никчемный школьник, отравляющий всем жизнь.
Съемных квартир «на час» в те годы не существовало.
И, главное, у студентов не имелось денег.
Потому они встречались где угодно, при минимально сопутствующих обстоятельствах.
В подъездах, на лифтовых площадках, в укромных уголках парков.
Самым ураганным впечатлением молодости остался случай, когда они занимались сексом в университете – причем не где-нибудь на черной лестнице, а во время лекции.
Аудитория была амфитеатровой, занимала два этажа.
Проход вовнутрь открывался в узком пространстве между поднимающимися рядами и высоким окном от стены до стены.
Кленин с Ларисой пробрались туда до звонка. Никто из сокурсников этого не заметил.
Во внутренностях аудитории было пыльно. Валялись обломки мебели, пустые бутылки и прочая дрянь.
Здесь время от времени играли в карты и баловались наркотой. Сексом, вероятно, никто не занимался.
Сверху нависал косой пол.
Воняло какой-то гадостью.
Скрипели ряды, смутно доносился голос лектора, рассказывающего про ряды Фурье: предметом была высшая математика.
А они соединились на стуле.
У Ларисы был безопасный день, не требовались ни презервативы, ни прерывание.
Не отпуская с колен, Кленин насладился ею четыре раза подряд.
Это было прекрасно… и неповторимо.
Сон не шел.
Еще более некстати вспомнилась их ночь – самая первая, когда удалось не расставаться до утра.
Чтобы осуществить такое, пришлось свести много обстоятельств.
Помогла подруга Ларисы, родители которой летом жили на даче.
Оставшись вдвоем без необходимости идти по домам, они обезумели.
Много часов подряд кипело отчаянное наслаждение друг другом.
Они терзали половые органы, выдумывали оголтелые варианты.
Самым безобидным был классический банан, который запихнули в Ларисино влагалище и держали там до полувареного состояния.
Однако физического не хватало. В угаре ночи, которая казалась первой и последней, они бросились к фантазиям.
Одна была хлеще другой. Очень щекочущим казалось предложение Ларисы представить их братом и сестрой, соединившимися на чердаке.
Ночь прошла без сна. Утром Кленин с трудом ходил, Лариса не могла сидеть.
Сейчас жена спала рядом – близкая и доступная, какой была и вчера и позавчера, оставалась и завтра и послезавтра.
Но в теле ничего не шевелилось.
То прошлое было не с ними.
Не в силах уснуть, Кленин сел на кровати.
Разговор разбередил душу, ее следовало угомонить.
Он вспомнил какой-то современный роман, читанный недавно.
Герой был неприкаянным, страдал от безысходности, напоминал персонажей из «Трех товарищей» Ремарка.
Метался из стороны в сторону и пил, как бочка. Героиня пыталась увещевать, тот оправдывался ключевой фразой:
«Алкоголь притупляет желания и примиряет с действительностью.»
Кленин практически не пил, не ощущая тяги к спиртному.
Но сейчас, кажется, настал переломный момент.
Бесшумно поднявшись, он прошел на кухню.
Трехкомнатная квартира была плоской и темной.
Недавно купленный двухкамерный холодильник возвышался, как «Титаник», уверенный в отсутствии айсбергов.
На полке дверцы стояла «Столичная», початая очень давно.
Бутылка была холодной в руке. Кленин взял из шкафчика стакан, наполнил доверху.
Такая доза являлась непривычной.
Но непривычной была ночь, пробитая мыслями о нехорошем.
Он влил в себя холодную жидкость, не почувствовал ничего.
Водки осталось еще на полтора пальца. Кленин вылил и это, добавил к выпитому.
Мусорное ведро стояло в шкафу под раковиной.
Но показалось неловким класть туда опустевшую бутылку. И сын и жена могли увидеть утром, подумать, что он начал пить.
Кухня выходила на застекленную лоджию, которая тянулась на полквартиры, захватывая гостиную, где сейчас было пусто.
Он открыл дверь, вышел, туда.
С этой стороны было совсем темно, горели два фонаря около парковки да разнообразно моргали синие и красные огоньки сигнализаций под лобовыми стеклами машин.
Высунувшись и оценив обстановку, Кленин бросил бутылку из окна – точнее, опустил перед собой тротуар, невероятно далекий с двенадцатого этажа.
Через несколько секунд внизу хлопнул невидимый разрыв и снова все стихло.
Кленин не знал, зачем совершил такую выходку.
Ничего подобного в его привычках не имелось.
Прежде он разражался бранью, если из чьего-то окна падал потушенный окурок.
Но, вероятно, жизнь готовилась к переменам.
Опьянение ударило внезапно и очень сильно.
Держась за стены, Кленин вернулся в спальню, упал на постель и мгновенно отключился, не успев подумать о лишнем.
Женщина лет пятидесяти в спущенных черных чулках, с огромным животом и желеобразной грудью, занималась групповым сексом с двумя мужчинами.
Один – седой и в очках – выглядел ровесником. Второй был совсем молодым и мог сойти за племянника.
Оба попеременно пристраивались к ней, ставили на четвереньки, сажали на себя, клали на бок, поднимали бедра, проникали и сзади и спереди.
Действие шло безмолвно: звук был выключен, лишь моргала зеленым огоньком флешка, вставленная в разъем телевизора.
– Юра, ты знаешь хоть одного человека, который не возмущается явлением порнографии?
Они сидели за круглым кухонным столом.
Пахло утренним кофе.
Сын до послеобеденного времени отсутствовал в институте, родители оказались на свободе.
Лариса завтракала обнаженной, как любила в самые сладостные годы их счастливого брака.
Теперь походить дома без одежды удавалось редко, она решила воспользоваться возможностью.
Грудь дразнила россыпью родинок вокруг левого соска.
Но это воспринималось отстраненно.
– Нет, – ответил Кленин.
– Я тоже.
Любимой Ларисиной позой было поставить одну ногу на сиденье стула и положить подбородок на колено.
Сейчас она так и устроилась.
– А ты знаешь хоть кого-нибудь, который порнографию не смотрит?
– Ну… – он замялся. – Как тебе сказать…
Клип шел в качестве «1080 р», но совокуплялись явно не порноактеры, а любители, пришедшие на профессиональную студию.
– Я, конечно, имею в виду не детсадовских воспиталок и не пенсионеров с отсохшими гениталиями, а нормальных людей.
– Пожалуй, что не знаю, – признался Кленин.
– То-то и оно! А почему?
Жена встала, подошла к двери, выглянула на лоджию, повернулась, снова села и ответила сама себе:
– Порнография – это атрибут секса, а секс…
Без звука в телевизоре оставалось неясным, чувствуют ли что-то мужчины.
Но относительно женщины сомнений не имелось. Ее лицо налилось свекольным цветом, между мощными бедрами было влажно: она витала на высоте.
–…Ты помнишь, как в детстве нам засирали мозги? Воспитывали на каких-то высоконравственных химерах типа «Горя от ума», заставляли выучивать письмо Татьяны и прочую хрень, не имеющую отношения к реальной жизни…
– Ты права, Лара.
Кленин кивнул, подумав о бутылке, выброшенной ночью за окно.
– Внушали, что главной является сверхзадача типа полететь на Юпитер и надеть его кольцо себе на голову.
– Скорее, на жопу.
– А на самом деле главным в жизни является секс.
– Секс… – эхом отозвался он.
– Есть секс – есть смысл жизни. Нету секса – и смысла нет.
Лариса говорила порывисто.
Было ясно, что эти тезисы она выстрадала до глубины.
– Если нет секса, бессмысленно остальное…
На экране к толстой женщине присоединился третий мужчина.
Двое приходовали ее с двух концов, этот стоял сбоку и, просунувшись под тело, мял молочные железы.
Зрелище и отталкивало и притягивало.
–…Все-все-все. Работа, карьера, деньги. Квартиры, машины, дачи. Успешные дети и отдых на Канарах. Все бессмысленно, если между нами все пропало.
Самый молодой из участников отпрянул, продемонстрировал результат, и тут же припал обратно.
– Все бессмысленно. Можешь сидеть на вершине Эвереста, на золотом троне, инкрустированным стразами Сваровски, но испытывать единственное желание – броситься головой вниз.
Женщина на экране, вероятно, таких желаний не испытывала.
– А ведь когда-то мы с тобой наслаждались друг другом так, что…
– И еще как, – подтвердил Кленин, вспомнив ночные мысли.
– Но все изменилось. Незаметно, но безнадежно.
– Мальчишкой я успел застать советские деньги, – сказал он. – Бывало, бежишь по лестнице, уронишь пятак – звон на весь подъезд. А сейчас – не монеты, а какие-то спрессованные какашки.
– Ты к чему это вспомнил? – жена взглянула удивленно.
– Сам не знаю. Просто подумалось, что все меняется, причем к худшему.
– Насчет «меняется»… Если уж к слову пришлось… Ты знаешь, Юра. Можешь не верить, но я за всю жизнь тебе ни разу не изменила!
– Почему «не верить»? – возразил Кленин. – Если я тебе тоже никогда не изменял, слишком сильно тебя уважаю.
– Верю.
– Хотя в любой момент мог найти обожженную солярием поблядушку и трахаться с ней все лето напролет.
– А почему только летом?
– Тепло, как в Турции. Можно заехать куда-нибудь за гаражи и епстись на заднем сиденье.
Лариса кивнула, но не ответила.
Клип с толстухой закончился.
Забрызганная с ног до головы, она слезла с постели и растаяла в затемнении.
Дальше пошло видео, где девушка лет двадцати пяти, одетая в голубые босоножки, лежала на кресле и занималась поочередным сексом с добрым десятком мужчин.
Она находилась на вершине удовольствия, о чем говорили шершавые на вид, покрасневшие соски.
– При том, Юра, мы понимаем, что секс и любовь никак друг с другом не связаны.
– Пожалуй, что так.
– Я тебя люблю, как в первые годы жизни.
– Я тебя тоже люблю, Лара.
– Но без секса жить невозможно, согласись!
– И еще как соглашусь.
Некстати вспомнилась молодая татарка Нелля, начальник отдела логистики, которая была замужем, но носила несуществующие мини-юбки и дразнила всех своими ногами.
– Секса хочется всем.
Нелля ни с кем на работе не вступала в отношения, но от нее просто-таки струилось абстрактное желание.
– Вся беда, Юра, что мы живем в России
Жена скользнула взглядом по плоскому экрану «Самсунга».
– А это – приговор. Хуже Соловков.
– Точно, Лара, – он кивнул. – Россия – страна, где нельзя нормально заработать. Только украсть, словчить или злоупотребить. Сюда стоит ссылать преступников против человечества.
– Я не о том, Юра. Мы живем в стране без секса. Ты знаешь… мне кажется, папа с мамой, родив меня и брата, больше уже не трахались. И это диагноз общества.
– А что ты хочешь?
Кленин взглянул на красивый, чуть выпуклый живот жены.
– Христос был аскетом. Его учение асексуально. А Россия распласталась под гнетом православной церкви. Черные века христианства всех сделали скопцами.
– Это верно, но не совсем, Юра, – возразила Лариса. – В том, что Христос беспол, сомнений нет. Но французы, немцы, итальянцы, испанцы… и даже новообращенные бразильяне трахаются до потери пульса и не думают о лишнем.
Она встала, отошла к окну
– Корень вопроса – в сущности народа. В славянском социуме.
– Славяне – сорный этнос, – согласился он. – Начисто лишены эстетического чувства. Немец увидит причудливую скалу и назовет ее «тоскующей русалкой». А русский посмотрит на ту же и скажет: «Брюхатая баба».
– Да уж. Русские – отбросы цивилизации.
Телевизор над столешницей продолжал демонстрировать непристойное действо.
Мужчины всходили на девушку один за другим, она не проявляла признаков утомления.
– А в отношении секса… Какой темперамент может быть у народа, питающегося мятой картошкой?
– Ты права, – ответил Кленин. – Ты есть то, что ты ешь. А такой гадостной пищи, как на нашей великой Родине, я не встречал ни в одной стране. Даже у немытых египтян еда вкуснее.
– И такой трапезы нигде не встретишь. Даже чисто исторически. Англичане спускаются к обеду, собираются за столом, чтобы поддержать тепло семьи и обменяться новостями. А кондовые русские сидят молча, хлебут по очереди из одной плошки – будто нельзя наделать на каждого свою – а главный Ваня время от времени бьет кого-то по лбу. И ведь до сих пор патриоты восторгаются таким народом!
– Да уж… – он вздохнул. – А что же делать нам?
– Сказано-то сказано… – он вздохнул. – Но нам что делать?
– Двигаться за прогрессом, Юра. В цивилизованных странах, в Европе и Америке проблема изучена. И имеет варианты решений.
– Какие?
– Всякие.
Жена отпила кофе, заела кусочком шоколадки, взглянула на кухонные часы.
Супружеское существование под непрерывной угрозой возвращения сына давно истрепала обоим нервы.
В телевизоре никто никого не боялся.
Теперь шел следующий клип.
Мужчина – мускулистый фотограф с «Кэноном» на шее – удовлетворял рукой женщину лет сорока, загорелую, с синяком на правой ляжке.
Та сидела на диване, взмахивала ногами, то раскидывала, то стискивала бедра, мучительно зажмуривала глаза.
Небольшая грудь была готова взорваться, из-под пальцев фотографа лилось и брызгало.
Кленину вспомнился ночной разговор.
При свете дня, при доносящихся со двора выкриках проблемы выглядели иначе.
Порнодействие на экране казалось окном в другой мир.
Не верилось, что в этом можно что-то исправить.
– Есть разные таблетки. Выпил – и вперед. Можно перевязать член чулком, чтобы он раздулся и смог начать. Или можно сделать вот так.
Кивок Ларисы в сторону экрана пришелся вовремя.
Женщина находилась на пике наслаждения и того не скрывала.
– Однако все это – механически.
– Механически, да, – подтвердил он.
– Но реальный секс – не механика, а что-то иное.
В голосе жены прозвучало отчаяние.
– Ты знаешь, к чему только не прибегают супруги, чтобы восстановить взаимный интерес?
– Откуда…
Он усмехнулся, словно тема могла перейти в шутку.
–…Я там не был.
– Ты даже представить не сможешь.
– Ну попробую…
– Например, берут и приглашают малолетку.
– Малолетку?! Но это запрещено законом! И зачем она?
– На закон посрать. Они живут не в России. А девчонка нужна, чтобы муж ощутил сочную молодую пизду, воспрял духом и подарил жене все, что у них когда-то было.
Кухню заполнила вязкая тишина.
Редкие щелчки часов ничего не меняли.
Жизнь струилась где-то сбоку.
В реальности дрожала невнятность.
Жена опустила ногу со стула, поднялась и вышла из кухни.
Кленин пошел следом.
В темной передней она включила свет, встала перед стеной шкафов-купе.
– Как ты думаешь…
Глядя в зеркала, Лариса взяла себя за соски, вытянула грудь вперед, повернулась так и эдак.
–…Я еще могу вызывать желание?
– Можешь, – ответил он и положил руку на низ ее живота.
– Ты понимаешь, Юра.
– Понимаю.
– Ничего ты не понимаешь. Я сама себя не пойму…
Высвободившись, жена стала в профиль.
– Нас… ну, меня… никто не поймет. Мы взрослые люди, жизнь течет правильно. Но женщина живет, только пока может вызывать желание. Только пока ее хотят – по большому счету, все равно кто.
Лариса резко повернулась и пошла обратно.
Видео закончилось, на экране телевизора повисла черная пустота.
Следовало купить HDD, чтобы не быть связанными по объему с флешкой.
– Знаешь, Ларка…
Кленин помолчал.
– Ты знаешь, у подростков бывают такие сны… которые завершаются неприличными извержениями.
– И еще как, – ответила жена. – Все знаю. Не забывай, у нас вырос сын.
– Ну так вот…
Он сделал паузу, колеблясь, стоит ли говорить правду.
–…Сама понимаешь… Если у мужчины есть полноценный секс, ему все пофиг.
– Ну… наверно.
– Но если секса нет, приходят подростковые сны.
Лариса кивнула. Кленин ощутил благодарность за отсутствие комментариев.
– Так вот…
Уютными движениями жена ополоснула чашки, сделала новый кофе, села к столу, вскинула темно-зеленые глаза:
– Так что?
– Ты знаешь… – он поежился. – Некоторое время назад мне приснился эротический сон.
– Сочувствую.
Голос звучал ровно, она все понимала.
– Он был такой…
– Какой?
– Ужасный. И непонятный.
– А что там было?
Спокойные интонации побуждали говорить.
– Мне стыдно признаваться, но…
– Да ну тебя, Юрка, в самом деле! Что ты видел?
– Ты сидела на диване в гостиной и твою несравненную грудь…
–…Спасибо за «несравненную»! – перебила Лариса.
–…Твою несравненную грудь сосал голый мужик.
– Голый?!
– Абсолютно. С членом, как хвост снежного барса: таким же толстым и длинным.
– Ужас.
– О чем и говорю.
Кленин выдержал паузу.
Жена ждала; кажется, ей хотелось услышать окончание.
– В определенный момент я проснулся. И он у меня стоял, как стамеска. Я не помню, когда такое было в последний раз.
– Так почему же ты…
– Ты спала в трусиках. У тебя были месячные.
– Но…
– Я боялся тебя потревожить. Я ведь знаю, как в такие дни у тебя болит живот.
– Спасибо за заботу, Юра.
Лариса отпила кофе.
– Но к чему ты это вспомнил?
– Да не знаю! Не знаю, Лара, не знаю. Просто вспомнил, и все.
– Ничего не бывает «просто», Юра. Ты подсознательно ощутил желание.
– Какое желание?
– Чтобы на твоих глазах мою грудь сосал мужик с во-от таким членом. Ты увидел меня востребованной и снова испытал ко мне интерес.
Внезапно вырвавшееся признание жена приняла как должное.
– И, кстати, какова была моя реакция? – поинтересовалась она.
– Твоя?..
– Ну да, моя. Не здесь, во сне.
– Во сне ты…
Он помолчал.
–…Смотрела на меня, улыбалась и, кажется, была довольна.
– Ну так вот, Юра, – сказала Лариса. – Если приснилось, как мы оба были довольны в такой ситуации – значит, подсознание толкает нас на путь решения проблемы.
– То есть…
– То есть надо попробовать это в реальности.
– Ты с ума сошла.
– Не сошла. Но сойду, если еще немного поживу без секса.
Она встала, отошла к балконной двери, прислонилась спиной.
– В нашем обществе искони считается, что мужчина хочет, а женщина терпит. На самом деле все не так. Женщина хочет сильнее, чем мужчина. А ближе к сорока – и вовсе неуправляемо. Ты понимаешь меня?
– Понимаю, – ответил Кленин.
– Так вот. Я не ручаюсь за будущее нашей семьи.
Обнаженное тело подтверждало, что смыслом жизни является секс, а прочее вторично.
– Россия – страна питекантропов. Здесь все делают вид, что все хорошо, потому что так положено. Но цивилизованные психологи давно установили, что у людей с нормальным – не брюквенным – темпераментом брак в сексуальном аспекте остается полноценным максимум десять лет. Мы этот срок превысили вдвое.
Лариса присела на подоконник.
– Мы в тупике. Если в ближайшее время что-то не предпримем, исход один: сайты знакомств, гонорея и развод.
Слова падали спокойно.
Им приходилось верить.
А поверив, решать.
– Проблема только в том, где найти мужика с огромным членом, который пососал бы мне титьки и возвратил тебя к жизни.
– Вот в этом-то, Лара, как раз нет никакой проблемы…
Кленин вздохнул.
–…Если уж на то пошло…
– Да, на то пошло.
Часы щелкали и щелкали.
Им было забавно смотреть на конфликт российских супругов.
– Так вот, если уж на то пошло… Если быть совсем честным, я знаю, кто был во сне.
– В самом деле?
– Да.
– И кто же?
– Мой старый школьный друг Гоша… то есть Игорь. Член у него толще твоей руки.
– А… откуда ты знаешь?
– Оттуда.
Усмехнувшись, он поднял ладони перед собой:
– Нет-нет, не думай ничего такого, педиками мы не были, просто в определенном возрасте начали мериться пиписьками.
Жена покачала головой.
– Тебя шокирует? что поделать, мы были мальчишками.
– Меня не шокирует, Юра! – она тоже усмехнулась. – Думаешь, мы девчонки, были лучше вас? Я училась в музыкалке. Когда у нас начала расти грудь, мы стали оценивать мальчишек. Смотрели и обсуждали: «Вот у этого – октава. А у этого, от силы, септа. Зато у того – децима!»
– А что такое «децима»? – спросил Кленин.
– Музыкальный интервал, десять белых клавиш на фортепьяно. Каждая – два с половиной сантиметра.
– Ничего себе у вас музыканток были термины…
Он вздохнул.
–…А есть что-то больше, чем децима?
– Ну… дуодецима.
– Так вот, у Игоря такая и была. Он уже в седьмом классе мерился на спор со старшими и всегда выигрывал.
– А на что спорили?
– Да на всякое…
Разговор пошел просто, воспоминания о школьных проделках казались смешными.
–…На жвачку, сигареты, «Кока-Колу», еще на какую-то чепуху… Звездный час был в десятом, когда к нам пришел мажор из другой школы. Такой отмороженный мачоиздзе. Гоша укоротил его, выиграл пятичасовую карточку «РОЛ».
– Какую-какую?
– «РОЛ» – «Россия Онлайн». Сейчас никто не помнит, но в те времена Интернет был не по выделенке, а по модему, причем не по ADSL, а по обычному с посекундным трафиком. Существовал провайдер «Вымпелком», выпускал карты «РОЛ». Покупаешь в киоске «Роспечати», стираешь монеткой код, коннектишься и качаешь порнуху, пока не выйдет время.
– Порнуху?
Лариса хихикнула.
– Ну да. А что еще было скачивать? «Войну и мир» в формате .fb2? Онлайн-игр, всяких войн престолов не существовало. Качали порнуху, причем только фото, видео в нормальном разрешении тоже еще не было.
Воспоминания о давних временах – кажущихся доисторическими –настроили на позитивный лад.
Возможно, и в нынешней жизни что-то подлежало исправлению.
– Так вот…
Кленин тоже посмотрел на часы.
До возвращения сына еще оставалось время поговорить.
–…Явился хуй с горы, сын районного прокурора. «Я то, я се, я вас всех уделаю». Гоша пошел в туалет, при свидетелях поставил на кон калькулятор «Касио» и выиграл карточку. Она тогда котировалась как не знаю что. Потом раздавал всем на дискетах новую порнуху. До сих пор помню… Была такая актриса, кажется, итальянка, мордочка, как у лисы, а каждая грудь с мою голову…
– И что, этот твой Игорь… с дуодецимой… согласится приехать для такого дела?
– Ручаться, конечно, не могу, – ответил он. – Надо связаться, поговорить.
– Поговори.
– Постараюсь уговорить. Я не хуже твоего понимаю: наша семья на грани распада. И с этим надо что-то делать.
Лариса ничего не ответила.
Все было ясно без слов.