Подвал жилого дома, оборудованный под бомбоубежище, битком набит ранеными бойцами и гражданскими.
Кто-то гладил его по голове, целуя в губы, щёки и глаза… -Мама, сестрёнка???
Как тяжело открыть глаза – мир кругом тяжел и тошнотворен. Нестерпимая головная боль.
Он лежит на полу. На коленях перед ним в грязной телогрейке, с пропитанными кровью рукавами, сидела Зина.
-Зина? Ты же в истребительном батальоне!?
–Тихо-тихо, помолчи родной. Всех девочек сегодня перевели в санитарный батальон. Очень много раненых. Одна наша девочка – Клава Чурляева сегодня шестьдесят бойцов вынесла. Комиссар Агеев с нами был, раненых выносил 7 раз… погиб… Слышала как на него ругался комполка, зачем не своим дело занимаетесь, комиссар. А он ответил: -Это и есть мое дело, самое важное сейчас! А политграмоту я потом почитаю, после боя…
–А я сегодня 17 бойцов наших вытащила, представляешь!?
–Героиня, – тихо сказал Сева, вспомнил, как по детски, еще вчера, успокаивал комиссар плачущих навзрыд бойцов…
–Целуешь меня? Что так-то? Товарищ профорг, я же вам не интересен!
Губами она прильнула к его, чтобы он замолчал. Потом затараторила: -Севка, я ходила на КП, за раненным офицером, он в нашем институте на четвёртом этаже. Институт весь разрушен! – слезы закапали ему на щеку, будто они плакали вместе.
Он закрыл глаза, слушал её всхлипы, чувствовал её поцелуи на своём лице и губах.
–Я искала тебя, спрашивала мальчишек из твоего взвода, они сказали, что ты, кажется, в разведке! Боялась, что не вернешься… Как хорошо, что я нашла тебя, Севочка!
-Зина, – позвал он. -Да? -Ты же такая красивая и сильная, я на тебя всегда ровнялся. Из-за твоей твердолобости влюбился в тебя!…
Не плачь, отстроим после войны институт наш… Выгоним фашистов и отстроим… Наши с тобой дети в нём будут учиться… -Ты не против, профорг? -Комсорг, я за! – и она подняла правую грязную, с потёками чужой крови, ручку, как на собрании…
Шёл третий страшный день обороны Тулы…