Ксения была на восемь лет моложе сестры – княгини Орешиной. Когда родилась Леночка, Ксении только исполнилось шестнадцать. Малышка воспринимала свою юную тетушку как подружку. Так и повелось с того времени: не «тетя Ксения», а «Ксаночка». А уж независимый нрав, редкая проницательность и тонкая ирония тетушки приводили девушку в восторг, история жизни – восхищала. В общем, Ксаночка была кумиром восемнадцатилетней княжны.
Но в те минуты, когда коляска катила по освещенным фонарями улицам от театра к особняку Орешиных, Леночка лишь какое-то мгновение подумала о матери, о тетке. Он, Петр Уманцев, смотрел на нее, говорил для нее, сам подошел, назвал по имени!.. Он будет у них послезавтра, всего через два дня! Вчера еще она об этом и мечтать не смела, а сегодня это случилось – наяву!
Мария Аполлинарьевна наказала кучеру сделать небольшой крюк – проехать мимо дома сестры. Прохор сбегал и передал той просьбу прибыть незамедлительно к Орешиным. Потому всего через полчаса – полчаса, в которые Леночка с матерью обменялись лишь короткими «да», «нет», «хорошо», «конечно», – приехала Ксения. Держа дочь за руку, княгиня пересказала сестре сцену у театра.
– Однако! – воскликнула тетушка весело и лукаво. – Моя племянница добилась своего!
– Ксана! – Леночка даже руками всплеснула. – Зачем ты? Я ведь ничего не делала!
– Так-так! – Мария Аполлинарьевна опустилась на диван и усадила дочь и сестру рядом, по обе от себя стороны. – Значит, для вас это не неожиданность? Рассказывайте!
Рассказывать особенно было нечего. О том, что Леночка влюблена в артиста Уманцева, Ксения догадалась еще зимой, в самый разгар театрального сезона. Но разве можно было упрекнуть девушку за это? Актер – красивый, пылкий, талантливый. Да с него все городские барышни глаз не сводят! А Леночка, хоть и восторженно, но совершенно в тайне от всех лелеяла свое чувство. Им и встретиться-то негде было. И не потому что она княжна, а он – актер. Его-то, Уманцева, как раз охотно приглашали на званые вечера, балы, торжества. Просто Леночка из-за длившегося до недавнего времени траура по отцу в таких местах не бывала. Но вот же: ничто не помешало Уманцеву именно ее заметить! Не побоялся он прямо подойти к Орешиным, напроситься в гости!
– Решительный молодой человек, – резюмировала Ксения. – Значит, ждите от него решительных действий.
Традиционные чаепития у Орешиных по четвергам бывали немноголюдны. Три близких друга покойного князя с женами да Ксения – вот и все гости. Но столь узкий круг позволял присутствующим вести себя просто, без церемоний, по-семейному. Появление артиста Уманцева и возбудило, и смутило одновременно. Но очень скоро былая атмосфера восстановилась. Молодой человек держался совершенно естественно, легко и с достоинством. За столом он сидел через два человека от Леночки и был исключительно внимателен к своим соседям. Но девушка постоянно чувствовала его взгляд, и он пользовался любым предлогом, чтобы обратиться к ней. Как-то непринужденно завязался разговор, позволивший Уманцеву рассказать об отце – помещике Тульской губернии, добром и честном человеке, растившем его с детских лет без матери. О том, как отец доверился преступному управляющему, а тот, воспользовавшись бунтами трехлетней давности, разорил имение, нажившись сам. К этому времени он, Петр, успел прослушать три курса инженерной академии в Москве. Но быстро понял, что его призвание – театр. Уехал в Северную столицу, окончил Петербургские драматические курсы. Играл в театре в Ораниенбауме, по сезону – в Вильно, Орле, Харькове. Там познакомился с антрепренером, который снял театр в Саратове и пригласил Уманцева на зимний сезон. Но здесь, в Саратове, артисту так понравились и театр, и труппа, что он остался. К тому же там, в центре России, его уже ничто не держит: отец скончался, имение ушло за долги.
Леночка видела, как сочувственно слушали гости грустную историю молодого человека. Только тетя, сидевшая рядом, в какой-то миг прошептала:
– Хорошо говорит… Артист! Впрочем…
Да и она тоже была тронута. Но когда из большой столовой все перешли в малую гостиную, где ожидали их накрытые к десерту столики, разговор сам собой изменил русло, хотя и продолжал крутиться вокруг театральных тем.
– Скажите, господин Уманцев, ваше мнение, – попросил один из гостей, глава губернской банковской ассоциации Никита Дмитриевич Бушев, – что есть настоящий вид искусства: трагедия или комедия? Я что-то сомневаюсь насчет комедии. Вот у вас в театре ставят «Женитьбу», я смотрел, хохотал до коликов. А все же чувство осталось брезгливое. Что же такое? На сцене фигурируют пьяные мужики, лакеи, какие-то уроды-помещики! Не только в этой пьесе, и в других… Нет, решительно не могу считать комедию высоким искусством!
– Да, Петр Арсеньевич, – подхватила жена банкира, – вы вот играете и в трагедиях, и в комедиях. А что больше любите?
Теперь, когда гости сидели за отдельными столиками, Уманцев оказался рядом с Леночкой. Он ответил не сразу: подал девушке чашечку тонкого, почти прозрачного фарфора, с трудом оторвал взгляд от склоненной белокурой головки.
– Знаете ли, – сказал, повернувшись к Бушеву, – «Женитьба», на мой взгляд, комедия гениальная. Впрочем, о вкусах не спорят. Я же, да, больше играю и люблю играть в трагедиях. В моем характере, наверное, есть нечто, позволяющее раскрыться, раскрепоститься именно в трагической ситуации. Однако существуют ведь и иные комедии – как мольеровские или «Горе от ума»… Вы понимаете, о чем я? Они временами очень смешные, а временами такие горькие и драматические… В них все переплетено, как, впрочем, и в жизни! Вот в таких комедиях я люблю играть.
«Господи, как он благороден, умен и красив!» – думала Леночка. Восторг в ее взоре был, наверное, заметен всем – ну и пусть! Уманцев говорил просто, без патетики, однако интонации, живое чувство делали его слова такими выразительными!
– И отлично играете, надо сказать! – подхватила Ксения.
Она улыбнулась племяннице подбадривающе, и девушка поняла, что уж проницательной Ксаночке все ясно и она замечает молчаливый диалог их взглядов.
– Комедия, трагедия… – протянула Мария Аполлинарьевна, одновременно указывая прислуге столик, куда следует подойти с подносом. – Наша жизнь, как вы верно заметили, господин Уманцев, соединение того и другого. Но больше трагедий! Да что далеко ходить. Все мы сейчас объяты страхом! Устин Петрович, вы хоть немного успокоили бы нас!
Все сей же час посмотрели на главу городской полицейской управы Вахрушева. Тот укоризненно покачал головой, глядя на хозяйку, но тут же обреченно вздохнул. Он привык, что даже в дружеских компаниях не избежать разговоров о службе. И особенно в последние полгода – с того октябрьского вечера, когда нашли первую убитую женщину – француженку мадам Солье. Теперь жертв было уже три, все поруганы и зверски искромсаны: явно дело рук одного преступника. Город охватила паника, убийцу прозвали «маньяк-женоненавистник», но кто он таков – оставалось загадкой.
– И хотел бы вас, дорогие мои, успокоить, да нечем. – Вахрушев развел руками. – Есть у наших следователей кое-какие соображения и даже факты, да вот только убийце пока от этого опасности мало. Будьте осторожны, милые дамы, очень осторожны – только это могу посоветовать. Уж очень жесток этот кровопийца, не скрою!
– Да возможно ли его поймать?
– Поймать возможно! – убежденно отрезал полицмейстер. – И поймаем. Но пока, пока-то он на свободе…
Весь остаток вечера маленькая компания продолжала обсуждать эту жуткую, но и самую будоражащую тему. Только Леночка и Уманцев, склонив головы, тихо говорили о другом – совершенно о другом! А потом молодой человек встал, поклонился хозяйке.
– Позвольте пригласить Елену Александровну на небольшую прогулку в городской сквер? Со мной она будет в полной безопасности, и вернемся мы засветло… – И после наступившей долгой паузы добавил: – Окажите честь и доверие.
Зардевшаяся Леночка сидела не шелохнувшись. Мария Аполлинарьевна переглянулась с сестрой, и взгляд Ксении ясно передал ее мысли: «Ну, о чем мы с тобой говорили? Так и вышло. Что ж, ты была к этому готова, отвечай…»
Глянув на неподвижную, напряженную дочь, потом на актера, мать медленно кивнула, постаралась придать голосу спокойствие, неторопливость:
– Что ж, прогуляйтесь. День сегодня отличный.
Но сердце ее сжималось от предчувствия близких перемен – печальных и радостных одновременно. Петр Уманцев, похоже, был человеком благородным, к тому же достаточно рассудительным для своих 27 лет. А значит, не стал бы так откровенно, при обществе, звать девушку на прогулку, не имея серьезных намерений…