Леночка Орешина была счастлива. Она любит и любима! Вопреки мнению своей ироничной и всезнающей тетушки и бойких подружек по пансиону для благородных девиц, да и матушки тоже. Все кругом твердят, что в наш расчетливый, развращенный и циничный двадцатый век не бывает бескорыстной и романтичной любви. А вот ведь есть она! Леночка горда, что всегда верила в высокое и благородное чувство. Может быть, оттого Бог и наградил ее, послал такого необыкновенного, прекрасного любимого!
Сам Петр Уманцев! Она до сих пор временами словно не верила: с ней ли все это происходит? Не сон ли? Ведь еще совсем недавно, зимними вечерами, выходя из многолюдного театра после спектакля, кутаясь в шубку и садясь в сани под меховую полость, она не слушала собеседницу – маменьку, тетю или подругу, – а все еще видела сцену, декорации и его, Петра Уманцева: пылкого Ромео, отважного Картуша, благородного Теодоро… Как горели его глаза и дрожал, переливался красивый голос, когда он произносил любовные признания! И казалось Леночке, смотрел прямо на нее, сидящую обычно в третьем ряду! И как оказалось все странно, когда выяснилось, что артист и вправду видел ее, ожидал, смотрел…
А выяснилось это весной, в вечер бенефиса Уманцева, где в шиллеровском «Коварстве и любви» он играл Фердинанда. В последней сцене, в самой развязке, актер поступил несколько странно. Он подошел к рампе и стал говорить знаменитый монолог в зал. Актриса, игравшая Луизу, стояла на сцене в недоумении, ведь слова предназначались ей. Но Уманцев говорил так проникновенно и страстно, что публика, казалось, не заметила этой необычной мизансцены, взорвалась аплодисментами и криками «браво». Леночка, завороженная, смотрела прямо в глаза артисту. Да, да! Его взгляд был направлен прямо на нее – не оставалось сомнений! А значит, и слова, которые он говорил, тоже были обращены к ней?
– Еще раз, Луиза! Еще раз, как в день нашего первого поцелуя, когда ты прошептала: «Фердинанд!» – и когда твои пылающие уста впервые вымолвили слово «ты»… О, тогда казалось, что в этом мгновении, словно в почке, заложены семена бесконечных, несказанных радостей! Тогда перед нашими очами, словно роскошный майский день, простиралась Вечность, века златые, разубранные, как невесты, проносились перед умственным нашим взором… Тогда я был счастлив! О, Луиза, Луиза, Луиза, зачем ты так со мной поступила?
Что с того, что он произносил другое имя? Леночка видела его глаза и читала в них свое имя. Не помня себя, словно повинуясь какому-то зову, она медленно встала с кресла… Но в это время все в зале начали вставать, аплодируя, и девушка пришла в себя.
Через несколько минут пьеса окончилась. Зал скандировал: «Уманцев, Уманцев!» – актер вышел на поклон один раз – и все. Пробираясь к выходу, Леночка непроизвольно держалась за рукав матушкиного платья: боялась остаться одна, отстать, что ли? Пока они не торопясь шли по залу и вестибюлю, переговариваясь на ходу со знакомыми, пока спускались по широкой лестнице к выходу, где на крыльце ожидал слуга Прохор с их накидками, – прошло какое-то время. И когда мать с дочерью подошли к своему экипажу, там уже стоял высокий, светловолосый, без сценичных усов и камзола Петр Уманцев. Поклонившись несколько растерявшейся матери Леночки и мгновенно побледневшей барышне, своим мягким, завораживающим голосом он проговорил:
– Мария Аполлинарьевна, Елена Александровна, позвольте посетить вас, в любой день, какой укажете…
А Леночка только и смогла подумать: «Странно, он знает наши имена…»
Княгиня и княжна Орешины принадлежали к известной в городе фамилии. Но после смерти князя, случившейся более года назад, жили скромно и замкнуто, хотя и не чурались прежних друзей, знакомств. Но не было рядом полного энергии и веселья, остроумца и балагура князя Орешина – любимца компаний, души всяких благотворительных начинаний, предводителя городского дворянства. Что ж, у вдовы и осиротевшей девушки не было особых причин для веселья – жизнь потекла размеренно, спокойно. Князь оставил им приличное, но не чрезмерное состояние, двухэтажный особняк с садом, экипаж, небольшой штат слуг. Княжна Елена – Леночка – окончила закрытый частный пансион для благородных девиц и вот уже год жила с матерью. Удивляться тому, что актер городского театра знает их в лицо, может, и не стоило, но ведь и особенных причин к такому знакомству не было. Напротив, сам Петр Уманцев был в городе куда популярнее. Да, собственно, из первых знаменитых лиц.
Он появился на городской сцене года полтора назад, и сразу же о нем заговорили. Роли пылких любовников, отважных героев, рыцарей – все были его! Он играл вдохновенно, талантливо, словно жил той заданной и придуманной жизнью. И сам был хорош собой необыкновенно: высокий, атлетически стройный, с прекрасными голубыми глазами. Светлые пышные волосы, романтическими волнами обвивая лоб и щеки, опускались до плеч. Говорили, что он из обедневших дворян. Что ж, это никого не удивляло. Последнее время на сцену все чаще шли одаренные молодые люди из дворян, и не только обедневших. Быть актером становилось и престижно, и денежно. Но главное – сама сцена влекла и, околдовав, уже не отпускала. А Саратовский театр давно имел солидную репутацию, талантливую труппу, интересный репертуар. Много было переводных авантюрно-любовных пьес и водевилей, однако играли и Островского, и Тургенева, и Грибоедова.
…Петр Уманцев стоял, склонив голову, переводя взгляд с одной женщины на другую, покорно ожидая ответа. И хотя вся сцена – от его появления до этого просящего немого взгляда – длилась минуты три, его, кумира, уже узнали в публике, потоком струящейся по ступеням театра, вокруг экипажа Орешиных стали останавливаться зеваки. Княгиня Орешина раньше дочери поняла, что еще несколько минут, и они окажутся в плотном кольце театралов-поклонников. Улыбнулась и сказала доброжелательно:
– Что ж, господин Уманцев, будем рады принять вас и познакомиться ближе. В четверг у нас небольшое семейное чаепитие – приходите к пяти часам.
Да, было это сказано просто, но приподнятая бровь и чуть подчеркнутое удивление в голосе как бы слегка отстраняли молодого человека. Молодой человек понял это, быстро поклонился и взбежал по ступеням ко входу в театр. Ушел вовремя: кольцо поклонников уже почти сомкнулось.
Коляска на хороших шинах и тугих рессорах катила мягко, упруго. Кутаясь в вязаную пуховую шаль, Леночка сидела прямо, щеки ее горели, в глазах плыли радужные круги. Она не могла прийти в себя – обрывки мыслей, без начала и конца, захлестывали радостью душу и сердце. И все же в какой-то момент Леночка незаметно бросила взгляд на мать: что она? Как смотрит? Что думает? И еще было в этом взгляде удивление. Как это у матушки получилось: в такой короткой фразе так много смысла? Она ли это, всегда такая простая: что в мыслях, то и на словах! И вдруг – такая многозначительная интонация… Впервые Леночка осознала: «Бог мой, как же они похожи с тетей Ксенией! А мне всегда казалось, что они такие разные…»