День выдался просто сумасшедшим. Впрочем, как и все другие дни с момента его перевода в этот город. Порой Егору казалось, что он вообще никогда не разберется с ситуацией, в которой оказался. Беспредел, коррупция, круговая порука. Даже пообедать нормально некогда.
– Егор Владимирович, тут к вам эта… Скандалистка явилась, – раздался зычный голос секретарши.
Егор быстро прожевал огромный кусок гамбургера, который тайком поглощал, развернувшись в кресле спиной ко входу, и повернулся к помощнице. Непробиваемая женщина. Несмотря на его неоднократные просьбы, она так и продолжала врываться к нему без стука. Он даже позавидовал такой бесцеремонности.
– Какая скандалистка? – переспросил мужчина, вытирая жирные руки бумажной салфеткой.
– Потерпевшая! Савельева. Ну, знаете… Та, что на уши весь город поставила.
Да уж, он знает… Именно из-за этой женщины с должности сняли его предшественника. Да много кого сняли. И, если честно, абсолютно по делу. Он задолбался разгребать за ними дерьмо.
– У меня неприемный день.
Жрать хотелось смертельно. Если он сейчас не съест эту аппетитно пахнущую на весь кабинет котлету, то просто сдохнет.
– Это вы так считаете. Когда приходит Савельева, приемный день у всех.
В дверь постучали, и тут же вошли.
– Савельева, вы совсем обнаглели?! – рявкнула секретарша. – Я о вашем приходе ещё не доложила!
– Ничего. Я сама как-нибудь, – пожала плечами молодая женщина.
В животе Егора противно заурчало. Посетительница повернулась на звук. Не так он себе ее представлял. Совсем не так. Она не была замученной, забитой жизнью озверевшей бабой, которая в поисках справедливости пустилась во все тяжкие, и махнула на себя. Высокая, худенькая, с симпатичным интеллигентным лицом.
– Простите, что прерываю ваш обед. У меня есть только пятнадцать минут между лекциями.
Да, он помнил, что потерпевшая преподавала в местном ВУЗе, только ему-то что? У него законный перерыв.
– У меня обед.
– Я не отниму у вас много времени, – кивнула молодая женщина, устраиваясь напротив него за длинным полированным столом. Нет, ну ему прямо везет на беспардонных баб! Впрочем, эту он мог понять…
– Я по поводу дела Григорьева…
Егор перевел тоскливый взгляд на надкушенный гамбургер. Вздохнул тяжело.
– Нина Матвеевна, приготовьте мне, пожалуйста, кофе, – отдал распоряжение подчиненной, и тут же вернулся взглядом к посетительнице. – И что там не так, по-вашему, на этот раз? Расследование проведено должным образом, все улики находятся в материалах дела…
– Да-да, я в курсе, – согласилась женщина.
– Обвинительное заключение я подписал. Что еще? – недоумевал Егор.
– Вы же понимаете, что они затягивают сроки, отведенные на ознакомление с материалами дела?
– Не пониманию. Законодательство не ограничивает обвиняемого и его защиту во времени при осуществлении данного процессуального мероприятия.
– Егор… как вас? Простите…
– Владимирович.
– Так вот, Егор Владимирович, обвиняемый Григорьев знакомится с материалами дела уже третью неделю кряду. Очевидно вы уже в курсе, чего мне стоило добиться хотя бы заведения уголовного дела в отношении этого господина? Смею заверить, что у него было достаточное количество времени на изучение всех материалов, когда он саботировал работу органов дознания и следствия.
Егор тяжело вздохнул. Теоретически гражданка Савельева была права. Подозреваемый Григорьев в момент совершения преступления занимал должность начальника первого городского отдела полиции. Сказать, что он саботировал следствие – это вообще ничего не сказать. В этом деле все было через одно место, и то, что Савельева Вера Николаевна не дала его замять по тихой грусти, говорило о многом.
– Что вы хотите?
– Вы можете ходатайствовать перед судом об установлении срока на рассмотрение.
– Рано.
– Простите?
– Еще рано. По факту у меня нет оснований. А если суд отклонит мое прошение, то, как вы думаете, что произойдет? Правильно, подозреваемый и его защита будут затягивать этот процесс до бесконечности, но уже с чистой совестью.
Вера замолчала, обдумывая сказанные мужчиной слова. Честно сказать, она уже едва держалась. Ей хотелось покончить с этой историей. Не забыть, нет… Забыть гибель сына невозможно. Просто удостовериться, что виновный понесет заслуженное наказание. Что не выедет больше на дорогу выпившим, что не собьет насмерть очередного ребенка, возвращающегося из школы. Женщина смерила сидящего перед ней прокурора недоверчивым взглядом. Нет, она знала, что судебная практика по этому вопросу достаточно неоднозначная, и понимала, что в его словах присутствовала доля истины, но… Она никому не доверяла. Слишком многое было поставлено на кон. Вера полезла в портфель, достала блокнот, в котором хранилась фотография сына, протянула её насторожившемуся мужчине:
– Это мой сын. Димка… Его не стало один год шесть месяцев и двадцать три дня назад. Примерно в это же время он возвращался домой из школы и был сбит на регулируемом пешеходном переходе полковником полиции Григорьевым, который на момент совершения преступления находился в состоянии алкогольного опьянения. Указанные мною факты подтверждаются записями камер видеонаблюдения, записями видеорегистраторов других участников дорожного движения, а также их свидетельскими показаниями.
Егор не отрывал взгляда от фото русоволосого улыбающегося мальчишки и слушал женщину, которая сухо, безэмоционально пересказывала и без того всем известные факты.
– Я думаю, что за один год шесть месяцев и двадцать три дня полковник Григорьев и его адвокаты, при желании, могли не только ознакомиться с материалами дела, но и выучить их наизусть.
– Послушайте, Вера…
– Николаевна, – подсказала женщина.
– Вера Николаевна, я вас прекрасно понимаю, но…
– Нет! – бесцеремонно прервала речь мужчины потерпевшая.
– Простите? – переспросил Егор.
– Вы меня не понимаете, Егор Владимирович. Меня могут понять только те родители, которые потеряли своего ребёнка.
Егор откинул карандаш, который вертел в руках до этого. Поднялся со своего кресла.
– И все же сейчас ещё слишком рано заявлять ходатайство. Вы столько ждали, столько боролись… Ещё пара недель ничего не решит.
Вера откинулась на своём стуле, пристально рассматривая мужчину:
– Как же легко люди при чине рассуждают о чужих бедах, – в который раз поразилась она. – Для меня каждая минута, Егор Владимирович, как вечность длится. И так уже второй год к ряду. Закрываю глаза, и тельце маленькое искореженное вижу, а потом сытую морду Григорьева, который и сейчас разъезжает по кабакам, когда мой сынок в сырой земле лежит. И вы предлагаете мне ещё немного подождать? Я не хочу ждать, когда этот человек ещё кого-нибудь убьёт.
У Егора задергался глаз.
– У обвиняемого изъяли права.
– И вы думаете, его это останавливает? – изумилась молодая женщина. – Да ему все гаишники едва ли честь не отдают, когда он на своём Лексусе едет. О чем говорить, когда даже я неоднократно встречала его на дороге, а ведь практически никуда не выезжаю.
Егор промолчал. Потому что не было слов. Только злость. Дикая и неконтролируемая. Не на женщину, нет… На ублюдков, которые покрывали преступника.
– Мы подождем до конца недели. И если ситуация не разрешится сама собой, обещаю, что направлю соответствующее ходатайство в суд.
Вера внимательно следила за мужчиной, пытаясь понять, можно ли ему верить. В принципе, этот мужчина для ее дела сделал гораздо больше, чем все другие до него, но… Да, она мало кому доверяла.
– Я даю вам слово, – подытожил мужчина в ответ на ее недоверчивый взгляд.
– Хорошо, – откашлялась Вера. – Хорошо. Только, если вы этого не сделаете, я буду вынуждена жаловаться в вышестоящую…
– Да-да. Я наслышан. Впрочем, жаловаться вам не придется. Я же пообещал, – пожал плечами мужчина так, что погоны на его плечах подпрыгнули и опустились вниз.
– Мне много чего обещали, Егор Владимирович. И если бы хоть половина из этих обещаний была выполнена, Григорьев бы уже отбывал срок.
Егору на это ответить было нечего. Во-первых, он не мог отвечать за других, а во-вторых… Она была полностью права. А ему, как никому другому, было известно, как это, когда бьёшься в закрытую дверь. Чувства, которые при этом испытываешь… Черное отчаяние, бессилие, злобу.
– Я в понедельник, с вашего позволения, забегу, чтобы удостовериться, что вы сдержали слово.
– Как хотите, – пробурчал Егор, поневоле задетый выказанным ему недоверием.
Вера, которая уже было повернулась к двери, снова обратила на него свое внимание:
– Вы… извините меня, Егор Владимирович, если я вас обидела. Я такой цели не преследовала. Только знаете, как у нас говорят: с волками жить – по-волчьи выть.
Егор кивнул и отвернулся к окну. Женщина еще немного потопталась на пороге и выскользнула за дверь. Прошла по коридору, практически бегом спустилась по лестнице. Выскочила на свежий воздух. Она едва не задохнулась от характерного запаха фаст-фуда, заполнившего кабинет прокурора. В памяти тут же всплыли воспоминания, связанные с этим непередаваемым ароматом. Димка… Ее сын. Он всегда клянчил поход в какую-нибудь дрянную забегаловку типа Мак-Дональдса или KFS, питая нездоровую любовь ко всяким картошкам фри и крылышкам гриль… Знала бы она, как мало судьба отмеряет ему этих крылышек, водила бы сына, куда захочет… И не ограничивала бы ни в чем. Не журила бы за плохие оценки или вертлявость на уроках. Не работала бы так много, а старалась бы все свое время уделить единственному ребенку. И поехала бы с ним на рыбалку, и купила бы вездеход, и заставила бы ответить на любовь ребенка заносчивую и конопатую Лизку Меркулову из параллельного 2-«А». Она бы вообще все для него сделала. Почку бы отдала. Или сердце, если бы это хоть что-то решило. Да только ни к чему это было. Он умер мгновенно. Ее маленький мальчик. Ее сынок.
Остановилась у машины. Проморгалась, потому что слезы, которых, как она думала, у нее уже не осталось, заполонили глаза. Вдохнула глубоко свежий воздух ранней весны. Достала из кармана телефон. Гудки длинные и назойливые. Режущие нервы.
– Ало, Вера? У тебя все хорошо? – Заботливый голос мужа. Практически бывшего, кстати сказать…
– Да, Олег. Все в норме. Я тебе звоню сообщить, что Григорьеву уже вынесли обвинительное заключение. Скоро начнется суд. Может, тебе интересно.
На том конце провода повисло неловкое молчание.
– Ты молодец, Вера. Ты такая умница…
– Да… Ну ладно… Давай тогда. До связи.
– Вер… – Виноватый голос в трубке.
А у нее нет сил это слушать. И сострадания тоже нет. Потеряла где-то в ходе кровопролитных боев.
– Потом, Олег. Все потом. Я на лекции опаздываю.
Она положила трубку, бессильно свесив руку вниз, потерла в области сердца, где опять почему-то пекло, и села за руль. Лекции, и правда, никто не отменял.