Саганы второго Солнца. Огни Ринеля - читать онлайн

Предвидение

Просыпаться в пять часов вечера было удовольствием, хотя за последние пятнадцать лет это первый день, когда Стижиан встал позже шести утра. Удовольствием было всё вокруг: неяркое вечернее солнце, тихое пение птиц за окном, шелест листьев, уже пожелтевших и готовых в любой момент, стоит ветру дунуть чуть сильнее, упасть на землю. Радовали и небольшая мягкая кровать с белой чистой простыней и слегка жестковатым, но очень тёплым покрывалом.

Потрёпанный, но довольный собой монах улегся как раз на нём, даже не сняв ботинок. И первое, о чём он подумал, едва его сознание вынырнуло из глубин прекрасного мира сна, так это то, что если матта Мусиль, в её доме Стижиан снимал комнату, увидит, как он спит в красиво убранной постели, да еще и в одежде, не сняв ботинок, а это означало бы, что он обутый прошел через весь дом, то, усмехнулся монах, в этой женщине могли бы проснуться такие силы, в сравнении с которыми древняя нежить покажется легковоспламеняющимся папирусом.

Стижиан перевернулся с живота на спину и потянулся, дотронувшись кончиками пальцев до подоконника. Висящий на руке давно найденный артефакт в форме большого серебряного креста ударил монаха по лбу. Окна распахнуты настежь, снизу потягивало соблазнительным запахом весьма своеобразной местной кухни. На третьем этаже любимая и единственная дочь матты Мусиль, бесподобная Гарет, отплясывала безумный танец своими широкими бёдрами на очередном госте.

Матта Мусиль обратилась к Стижиану месяц назад, когда он только приехал в Ринель. Монтэрского монаха, сказала она ему улыбаясь, можно узнать по целому ряду признаков, основные – это затёртый кожаный плащ с белой полосой на нём, четырнадцатигранная звезда длиною с палец, которой, правда, на груди Стижиана не было, атлетическое телосложение и множество заметных шрамов на руках. Она попросила его осмотреть её дочь, поскольку решила, что в ту вселился некий демон, сведший её дочь с праведного пути и использующий её тело для исполнения своих низменных желаний. Он не стал объяснять пожилой леди, что демоны – профиль оранских академиков, поскольку же по дороге к дому Стижиан сумел сообразить, в чем суть дела, и, когда он поднялся на третий этаж и распахнул дверь комнаты, Гарет не удивилась и даже голоса не подала, а улыбнулась, хотя рядом с ней обнаружилось двое обнажённых мужчин. Улыбнувшись ей в ответ, Стижиан уже через минуту приводил в чувства мату Мусиль, едва не получившую сердечный приступ из-за увиденного.

Позже, когда та пришла в себя, Стижиан популярно объяснил ей, что её дочь мало того, что молодая и привлекательная девушка, но что она также страдает не то чтобы уникальной, но все же редкой болезнью, толкающую её тело на подобного рода поступки, и сопротивляться она этому не может. Словом, нет в ней никакого демона. Вечером того же дня, когда Гарет выпроводила мужчин из дома, Стижиан и ей рассказал об этой выдуманной болезни и попросил никогда не рассказывать матте Мусиль о своём действительном роде занятий. Гарет, уже одетая, деловито пожала руку монаху и искренне поблагодарила за спасение матери, молча вложив в его руку несколько тяжелых ринельских монет. Так он получил не только большую комнату с хорошим видом из окна, но и скидку на жилье.

Приехав месяц назад в город Ринель, что на западе от Монтэры и на северо-западе от столицы Ораны, Стижиан было расстроился – город прекрасно защищен, решил он, так что борцу с нежитью тут делать попросту нечего. А найти работу оказалось просто необходимо, поскольку ждать целый месяц своего друга и при этом ничем не заниматься – смерть для благородного монаха.

Всласть отдохнув как телом, так и духом, по пути от одной из двух крупнейших ринельских церквей к другой, посещать их было святой обязанностью любого странствующего монаха, он встретил её. Иллес.

Ростом чуть ниже самого Стижиана, с длинными стройными ногами, темно-синим цветом волос, ярко-голубыми глазами, тонкой талией… Не девушка, а загляденье. Познакомились они по причине того, что девушка была ну слишком уж красивой, а Стижиан давно заметил у себя слабость к дамам с синим цветом волос, хоть и встречались они нечасто.

Первые пару дней они наталкивались друг на друга случайно – то он увидел её в парке, что на белокаменном мосте, то она его у фонтана. Потом, ещё через пару недель, у Стижиана уже появилась мания выискивать эту прекрасную девушку и чуть ли не следить за ней, к чему сама Иллес относилась неоднозначно: то хмурила брови и едва слышно шипела какие-то ругательства, то хихикала и игриво подмигивала ошарашенному таким поведением монаху.

С неделю назад они всё же представились друг другу, гуляли, разговаривая о пустом, а вчера она, о неповторимая Иллес, пригласила его к себе в гости, потребовав лишь одно – конфеты с миндалем.

– Недурной запрос… – промурлыкала Гарет, заваривая чай в полутёмной кухне. На дворе давно уж царила ночь, в том крае она казалась монаху особенно чёрной, а комнату освещала лишь одна тусклая свеча. Несмотря на то, что во всем доме были слабенькие кристаллы риджи, способные питать энергией это здание целый год, дочь матты Мусиль предпочитала свечи. – Так спокойнее, – говорила она, прочитав немое удивление. Монах встал поодаль от свечи, но та всё равно то стремилась к зелёному окрасу, то возвращалась к золотому.

Что до миндальных конфет – это было редкой роскошью в Ринеле. Ни миндаля, ни шоколада достать было невозможно – или его раскупали немногочисленные богачи города, или же его подолгу не привозили вовсе. Чтобы за такой короткий срок достать их, Стижиану пришлось бежать в другой город.

Не дав Гарет допить чай, он заявил, что к вечеру успеет добраться до Ормарты и вернуться обратно. Именно там, в скромном городке Ормарта, располагалась огромная кондитерская, не продававшая в Ринель свои изделия из-за давней ссоры владелицы с кем-то из местных.

Гарет – девушка, привыкшая слышать разные глупости, а до Ормарты верхом на коне добираются двое суток, попросила взять ей плитку горького шоколада, и, тихо посмеиваясь, удалилась на третий этаж, в свою комнату, чтобы всласть выспаться. Стижиан тоже не стал задерживаться.

В общем, в пять часов вечера следующего дня Стижиан лениво потягивался на своем диванчике, когда услышал глухие шаги на лестнице. Резко подскочив, так что руки оказались впереди тела, он стянул с себя ботинки и мгновенно телепортировался к двери на первом этаже, которая, хвала Богине, оказалась закрыта. После, тем же методом, вернулся к себе в комнату, скинул тяжеленный, по мнению не утруждающего себя изнурительными тренировками большинства, кожаный плащ и плюхнулся обратно на диван.

Дверь в его комнату тихо скрипнула, и появилась Гарет, одетая в свой любимый темно-бордовый махровый халат. По её довольному лицу сразу стало понятно, что у неё была ночь отдыха: никакой косметики на лице, она не выпрямляла волосы, и те снова завились забавными ярко-рыжими кудряшками. У Стижиана от сердца отлегло. Он засунул руку под диван и достал оттуда небольшой зелёный блестящий пакет, откуда вынул плитку молочного шоколада, завёрнутого в фольгу:

– Горького не было, – Виновато улыбнулся монах, передавая свёрток в руки Гарет. Её брови тотчас поднялись, губки собрались в миловидный розовый бантик, а руки приняли подарок. Она развернула свёрток и отломила кусочек толстой плитки. – Не торопись.

Но Гарет уже зажала между зубами небольшой кусочек и начала медленно его смаковать, отламывая второй и протягивая его Стижиану:

– Не зря мир полон слухами о способностях монтэрских выпускников. – Усмехнулась красавица. – Ни человеку, ни животному не по силам преодолеть такое расстояние за одну ночь. Может только маг какой-нибудь сможет, я слышала, они умеют и не такое. Ты ведь, тот самый “Стижиан”?

Тот покосился на неё хитрым взглядом, лениво пожёвывая приторную сладость, и не собирался ничего разъяснять.

– Во сколько тебе к ней?

– В семь. – Он встал с дивана, запустил руку в копну длинных темных волос и громко выдохнул, надув щеки. – Я себя мальчишкой чувствую, честное слово.

Гарет глянула на него из под тонких бровей и с хитринкой во взгляде спросила:

– Может дать тебе пару советов?

Чтобы прийти в гости к столь красивой девушке, Стижиану казалось мало почти килограмма конфет с миндалем. Он как следует вымылся, расчесался, привел в божеский вид любимые, не знавшие износа ботинки, пытался почистить плащ… Однако на нём осталось слишком много пятен и потёртостей профессиональной деятельности, оставленных неупокоенными и варевами, коими монах иногда слишком сильно увлекался. Так что уже в половине седьмого он плюнул на чистку толстенной кожи и побежал впопыхах покупать себе новый костюм. Ему несказанно повезло – заказчик, чей размер каким-то чудом совпал с размером монаха, не забрал свой заказ, и тот лежал на полке у мастера уже с неделю. Его быстро нашли, кое-как почистили и вручили монаху, отдавшему последние из залежавшихся в кармане денег за эдакую роскошь.

Без пятнадцати семь, когда уже начало темнеть, он шёл по главной улице Ринеля, держа в руках зелёный пакет с конфетами. Пройдя два квартала, церковь и парк за ней, монах свернул за мясной лавкой и попал в индустриальный район города. Здесь стояли пятиэтажные стройные дома, гудели несколько заводов, работающих без перерыва, возвышались складские здания, горели фонари, прогуливались молодые и пожилые пары. Вдалеке монах увидел небольшую минеральную станцию, подающую энергию, и подумал, что вот тут-то и работают дорогие и редкие кристаллы риджи, без которых в этом городе попросту бы не было такого количества энергии. Но монах плохо разбирался в инженерии, лишь догадывался о применении камней.

Пройдя две улицы, Стижиан остановился напротив дома сорок семь, который был двухэтажным и весьма неплохо устроен, с широкими высокими окнами в кованых рамах. Он вошел в подъезд, аккуратный и чистый, где на лестнице был расстелен тёмно-зелёный ковёр, поднялся на второй этаж и постучал в нужную дверь.

С тихим щелчком та открылась, и в свете яркой лампы заголубели длинные волосы. Стижиан услышал шелест женского дыхания, и на мгновение ему показалось, что перед ним стоит вовсе другая синеволосая барышня, он словно увидел её лицо… но то была лишь аллюзия.

Милая нежная Иллес, чья красота подобна океану – ею можно любоваться бесконечно. Когда она улыбалась, и вокруг её глаз появлялись едва заметные морщинки, Стижиан переставал дышать и начинал краснеть, что выглядело то ли странно, то ли мило для мужчины его комплекции. Они с минуту стояли и смотрели друг на друга, прежде чем Иллес, не выдержав и засмеявшись, пригласила его войти.

Про конфеты они вспомнили, лишь когда откуда-то из под стола появилась вторая бутылка алого вина, и кончился виноград, а виноград монах не переносил на дух. Иллес не на шутку удивилась, увидев конфеты: каждая из них была завёрнута в отдельную упаковку сине-золотой расцветки и перевязана ленточкой. Целый пакет этой радости, а ведь про конфеты она намедни сказала в шутку, никак не рассчитывая получить их.

– Ты просто прелесть! – Взвизгнула Иллес, кидаясь на шею монаха. Он, к великому несчастью, сидел за столом спиной к стене, и ему стоило немалых усилий выдержать весь напор направленной на него ласки и не удариться затылком о твердый камень.

Когда Иллес, допив очередной бокал, своими тонкими пальцами стала расстегивать на Стижиане рубашку, монах начал волноваться. Его синеволосая спутница не стала тянуть кота за хвост, решив, что они и так давно знакомы. Они целовались. Долго целовались. Пуговицы расстегнулись как-то сами собой, засверкали её обнаженные плечи и спина, выглядывающая из-под шелкового на ощупь платья. Все было прекрасно, но…

Иллес застыла и побелела. Её зрачки расширились, глаза обесцветились, став полностью белыми. Она перестала дышать. Лёгкой куклой она упала на руки Стижиана, наблюдавшего за тем, как из неоткуда на шее Иллес появляется длинная тонкая рана, прямой надрез, словно бы нанесенный невидимой рукой умелого хирурга.

– Иллес… – Шептал повергнутый в шок монах. Он вскочил со стула, держа бездыханное и истекающее кровью тело девушки, и понес её в соседнюю комнату.

– Свечи… Где эти клятые свечи?!

Свечи стояли на подоконнике в количестве целой коробки. Стижиан положил Иллес на пол в центре комнаты, не обращая внимания на жирную кровавую полосу, тянущуюся за ними из кухни. Он и мысли не допускал, что она уже могла умереть, или что он не успеет сделать то, что задумал.

Расставив шесть свечей вкруг, Стижиан щелкнул пальцем и все они загорелись жарким ярко-зелёным огнём, едва ли не звенящим. Четные – для целителей. Нечетные – для монахов. Круг из шести свечей – для исцеления. Шесть – сильнейшее заклинание, которое мог применить Стижиан, а ведь ему нужно было просто остановить кровь. Он встал на колени рядом с Иллес, охватил ладонью свисающий с руки четырехгранных крест, висевший на обвивающей руку короткой цепочке, и шептал заклинания исцеления, дававшиеся ему, как и любому другому монаху, очень непросто.

Что-то шло не так… Свечи не становились ярче, кровь не переставала идти.

Черная пелена напряжения, сопровождающаяся нарастающим звоном в голове, медленно застилала глаза, когда нагрянула первая волна негаторов – гасителей любого вида чародейства и магии, будь она хоть трижды святая. Они, с их всепоглощающей силой, упали на плечи Стижиана бесконечной давящей тяжестью. От их давления некоторые неопытные колдуны погибали – у монаха голова едва не взорвалась от боли, и он опустился чуть ниже над Иллес. Его руки задрожали от напряжения и силы, с которой он сопротивлялся давящей на него волне, в полу возникали вмятины. Кровь перестала идти и грудь девушки медленно и едва заметно начала подниматься и опускаться. Она приоткрыла глаза.

Со второй волной бороться было сложнее. Это давление можно было сравнить лишь с целым каменным зданием, упавшим на него с огромной высоты. Крест, лежащий в левой руке, стал нагреваться и меньше чем через полминуты Стижиан закричал от боли – крест побелел, оставив огромный ожог на руке.

– Иллес… – С трудом улыбнулся Стижиан, но увидел что-то странное в глазах спасенной им девушки.

– Прости… – Прошептала она, возвращая своим глазам натуральный цвет – красный. Ярко красный. Она – демон. – Прости, Стижи…

Стижиан поднял голову и увидел, что свечей уже не шесть, а только четыре. Если верить книгам, то числа меньше пяти использовались лишь в противоположным заклинаниям исцеления ритуалам, в обратных от святой магии Храма Сияния ритуалах жертвоприношения.

Четыре… А где же ещё две? Они растаяли, расплавились, словно их и не было, а расплавленный воск стёк в трещины в полу.

– О Небо… – Молвил монах, прежде чем дверь в квартиру Иллес слетела с петель от одного мощного удара молотом.

В комнату вошли семеро людей в белых одеяниях. Один из них, самый крупный и, по-видимому, сильный, его кажется звали Викон, одним движением руки отшвырнул ослабшего Стижиана к стене. Тот ударился спиной, и ему показалось, что все его внутренности разбились в дребезги. Изо рта потекла густая красная кровь, в глазах почернело. Трое мужчин на его глазах склонились над Иллес, и тут исчез эффект негатора, но Стижиану от этого не стало легче. Белые тени, мелькавшие перед ним, унесли куда-то красноглазую демоницу.

Монах оставался в сознании, но не понимал происходящего.

В уставе адептов Храма существовало великое множество разного вида наказаний за провинности и проступки. Попасть под суд инквизиторской церкви не всегда было так страшно, как это стало после казни Стижиана Ветру.

Не смотря на всю строгость законов и правил, по которым жила инквизиторская церковь, каждый человек имел право на ошибку, на некие глупости, на игру с магией. Этих людей строго наказывали, кого-то ссылали, но сжигали единицы. Стижиан Ветру был выпускником Монтэрского монастыря, единственной независимой от инквизиторской церкви школой, откуда выходили сильнейшие в мире борцы с нежитью и негативом. В монтэрском монастыре учились с семи до восемнадцати лет, проходили немалую практику, количество аномалий, существующих в окрестностях города Монтэры, позволяли тренировать монахов днями и ночами. Стижиан окончил обучение и исчез на четыре года, а по возвращении попался в столь простенькую и классическую ловушку, каких Элес Рьюдо мог спланировать сотни.

С этими мыслями мастер Визы входила в чернокаменную церковь, в подземельях которой вторые сутки держали её последнего ученика, но о том, что он является таковым, к её величайшему сожалению, она никому не могла сказать: тайна существования её Храма могла стоить жизни одного монаха. Молодой и весьма нагловатый послушник вёл её по полутёмным узким коридорам, которые она наблюдала из-под красного капюшона, в комнату Рьюдо, устроившего себе роскошное гнездышко на втором этаже.

– Прошу, проходи, – сказал послушник, совсем уж мерзким и скрипучим голосом, но осекся, когда за его спиной появился Луч.

– Тебе стоит быть вежливей с этой женщиной, дитя. Она владеет такой мудростью и такой силой, что тебе никогда, пусть даже ты посвятишь тренировкам всю свою жизнь, никогда тебе не достичь таких высот. Иди, дитя. Приветствую вас, мастер. – Рьюдо поклонился женщине, но та не удостоила его ответным жестом. Она пристально смотрела на старшего Луча, и хоть он не видел её взгляда, он кожей почувствовал вопрос, тревожащий её. – Отступник будет казнен. – Уверенно сказал Рьюдо. – Без вариантов.

– Какое право вы имеете без суда лишать жизни сильнейшего ученика в истории монтэрского монастыря? Мастера Тео и я…

– Мастер Тео попрощался со своим сыном четыре года назад, и где он пропадал всё это время никому не известно. Сам Стижиан отвечать на этот вопрос отказывается, лишь лопочет что-то…

– Это не повод вести его на костёр. – Голос мастера был холодным, тонким лезвием прорезавшим воздух. – Ты играешь клятвой данной монтэрцами себе и Богине. Он сильнее вас всех, приведи ты сюда хоть целую армию, он мог бы разбить её и бежать, но ты знаешь, что монах не может отнять чью-то жизнь, вот и пользуешься этим.

– Мастер Визы, вы прекрасно знаете о случившемся. – Рьюдо делал голос будто печальным. – Четыре свечи, кровь девы… Он учился темному искусству где-то там все эти четыре года.

– Ему двадцать два, а обратной магии, той, что противоположна силе сияния, учатся десятилетиями. Он…

– Он был единственным выжившим в деревне Строт. Уже тогда мы, Лучи, заподозрили неладное, но он чтил законы Богини и был ей верным слугой много лет. И вот – он пойман на проведении подобного же ритуала. – Голос Рьюдо перешел в нервный шепот. – Наши опасения подтвердились.

– Стижиан не владеет обратной магией. Будь монах его сил замешан в чем-то подобном, мне и Млинес Бессмертной было бы об этом известно.

– Как знать, быть может некоторые учителя монтэрской школы отошли не только от Инквизиторского учения, но и от наследия Богини…

– Учителя монтэрской школы? – Мастер Визы сложила руки на груди и расправила плечи – даже при её некрупном телосложении это выглядело устрашающе, ведь за этими плечами стоит многовековая легенда. – А может ты и меня хочешь в чем-то обвинить, Луч?

– Нет, что вы. Я не говорю о вас, но факты на лицо. Но здесь всё против Ветру, в том числе и показания девушки…

«Грязное глупое порождение мрака…» – прочитала Визы в мыслях инквизитора.

– Ты многое умалчиваешь, Рьюдо… Ты, и ещё шестеро. С чего бы вдруг всем семерым Лучам собираться здесь, неужели ради поимки одного якобы отступника? Это дело требует разбирательства, не забывайте: многие знают имя Стижиана, и когда будет суд, приедут сотни людей чтобы засвидетельствовать чистоту его помыслов и благость деяний.

– Мастер, мы наслышаны о силе и таланте Стижиана Ветру, да все наслышаны. Сильнейший ученик в истории монтэрского монастыря, ему подвластны невероятные объёмы сияния. Но его уличили в ритуале обратной магии, а обратная магия – высшее преступление, и вам ли не знать, какой силой обладают чародейские круги бывших слуг сияния. Он пал, и он будет казнён за предательство Богини.

– Предательство?! – Визы чувствовала, что близка к тому, чтобы применить силу. Последние годы терпение её стало тонким. – Вы как псы, Лучи, из чувства страха лаете на тех, кто вас сильнее, зная, что он верен клятве и не станет рисковать чужими жизнями ради спасения своей… – Мастер подошла к окну, бывшее разноцветным витражом. – Свет всё видит, – улыбалась она, но Рьюдо не видел её улыбки – сияющей, воистину счастливой и от того выглядящей пугающе. – Вы породите своего величайшего врага, если продолжите слушать вашего Пророка. Это ведь он вас надоумил подставить его?

– Мастер, ваши обвинения беспочвенны! – Рьюдо понимал, что лгать мастеру бесполезно, но он должен был гнуть свою линию. – Мы застали подсудимого за совершением обряда жертвоприношения, и вокруг него стоял не просто круг, а свечи, горящие демоническим зелёным пламенем! С такой силой, он мог превратить Ринель в очередную аномалию негатива за одну ночь!

– Во имя Сияния! Рьюдо! Стижиан еще юнец, и у вас не должно быть причин желать ему смерти. Ни у вас, ни у Пророка. Монахи вроде него – причина, по которой Орана ещё не превратилась в одно бесконечное кладбище, а вы хотите его казнить? Устройте суд!

– Чтобы он успел восстановить силы после действия негаторов и убил десятки людей? Все доказательства против него, мастер…– Рьюдо вздохнул, сердце его колотилось и руки начали дрожать. Он хотел как можно скорее закончить этот разговор. – Мастер Визы, Стижиана Ветру казнят завтра на рассвете на площади Дакарра…

– Даккара? Где вешают воров и насильников? Там ты хочешь сжечь человека, которого многие люди считают посланником самой Богини? Ты вообще понимаешь, к каким последствиям это может привести? Рьюдо, зачем вам всё это? Кто приказал?

– Богиня зрит, мастер. – Рьюдо положил руку на звезду, висящую между тканных складок на груди. – Богиня зрит.

Визы выдохнула, понимая, что этот разговор ни к чему не приведет, и даже её слово не перечеркнёт приказ, полученный Рьюдо кем-то, кто много умнее и коварнее его. Или же просто выше.

– Могу я увидеть его?

– Нет, мастер.

Днем, четвертого июня шестьсот двадцать девятого года со дня падения Северной Звезды, Стижиан Ветру не спал. И не спал он вот уже трое суток. Его лицо побледнело, глаза воспалились и стали алыми. Ведь на самом деле их цвет был сплошь черный, где не было видно даже зрачка. «Глаза птицы» – говорила ему мама в далеком прошлом, которого он не желал вспоминать. «Глаза феникса» – сказал однажды мастер Тео, потрепав тогда ещё короткие волосы на голове послушника, в день, когда они встретились. «Говорят, что, встретившись с глазами феникса, их противники бросали оружие и падали на колени. Однажды и перед тобой враги будут расступаться, Стижиан».

– Ветру! – Загорланил послушник, встречавшийся накануне с мастером Визы. – Ве-етру-у! – Он делал это громко и весьма нахально, словно козочек пас, а не вёл подсудимого на казнь. – Вставай!

– Прекрати орать. – Монах, смотревший в окно, точнее, это отверстие под потолком было окном столетия назад, сейчас оно просело и оказалось под землей.

– Ты не в том положении, чтобы приказывать, еретик… – Ляпнул послушник и тут же пожалел.

Стижиан повернулся к нему лицом и медленно встал. Послушник не был обучен не только манерам, но и умению держать себя в руках, а когда высокий и плечистый мужчина, с длинными взъерошенными волосами и бледным лицом, с красными глазами, словно у бешеного волка, движется на тебя медленно и грозно, и при этом ты знаешь, что он – сильнейший из монахов в истории Храма Сияния, волей неволей начинаешь пятиться, ощущая ужас, холодом сковывающий внутренности.

– Простите, я…

– Умолкни.

И он умолк. Послушник хотел было связать монаху руки, но тот посмотрел на него усталым взглядом, и Меин понял – бесполезно.

Толпа на площади Дакарра встречала Стижиана словно знаменитого актера. Кричали, визжали, свистели, даже не задумавшись о том, что на эшафот вывели монаха. Личность, часто почитавшуюся святой.

Вдалеке, там, где начинался торговый ряд, стояли Гарет и её мать, Мусиль, утиравшие слёзы.

Шестеро лучей выстроились на балконе своего чернокаменного храма и взирали на происходящее свысока. Лишь Рьюдо, знавший, что за его спиной стоит мастер Визы, смутно догадывался о том, кого они сегодня старательно хоронили.

Её ученик приближался к незримому инквизиторскому огню, и с каждым его шагом цвет пламени переходил из бесцветного сначала в видимый, а через мгновение налился изумрудным светом, источающим тонкий звон. Это лишь убеждало казнителей и толпу в правильности и необходимости происходящего. “Демон!”, кричали они.

Визы окинула взглядом площадь и увидела стрелков, стоящих на стенах, башнях и на крышах. Наверняка Рьюдо знает о способностях Стижиана восстанавливать своё тело, но сейчас монах всё ещё находится под действием негаторов, высосавших с десятую его сил. Если он попытается бежать, его расстреляют, и Визы не была уверенна, что быстрые медитации, которым она его обучала, помогут ему избежать снарядов. Он должен идти в огонь, ведь пламя…

– Мы ещё увидимся, Стижиан. – Проговорила мастер Визы, исчезая.

Рьюдо услышал слова, произнесённые за миг до того, как сердце монаха остановилось, и город Ринель охватила вспышка изумрудного пламени, но перед этим…

Крест на запястье Стижиана раскалился и алыми каплями упал вниз. Но монах не ощущал почти ничего, лишь щекотливые потёки оплавленного металла: огонь не жег его, они будто не ощущали друг друга.

Изумрудные языки пламени инквизиторского костра прожигали поленья и сено, но не ранили монаха, лишь обращали в пепел его одежду. Стижиан, пусть он был вымотан и хотел лишь одного – спать, ухмыльнулся. Пламя не ранило его, хотя прикасалось и охватывало его уже нагое тело полностью.

Сидящие на высоком балконе Лучи стали переглядываться. Шестеро из них, и лишь Рьюдо не сводил глаз с осужденного им на смерть монаха. Бесмар – Луч, глава Седьмой школы, поднял взгляд на стоящего рядом с ним капитана стрелков и короткой кивнул. Приказ немедленно пошел по короткой цепочке, и уже скоро ружья были взведены.

Стижиан не слышал ни выстрелов, ни громких охов испугавшихся людей. По его щеке потекла слеза, полная горького вкуса иронии. Должно быть, только в тот миг, когда первая пуля прошла навылет через его плечо, он понял, что умрёт здесь. Он, монах, умрёт не от огня, не от рук неупокоенного, что окажется сильнее, а от рук людей, которые, как и он, клялись в верности Богине и Её сиянию.

Сначала, монах не чувствовал боли так же, как не чувствовал огня. Но боль пришла, и шла она не извне, а изнутри. Острые лезвия рубили его плоть, и грудь обагрили кровавые раны, нанесённые сущностью, сокрытой внутри. Раны стремились как можно быстрее зарасти, но короткие острые когти вновь и вновь разрезали монаху грудь.

Стижиан хотел кричать, но лишь хватал ртом раскалённый воздух. Он упал на охваченный пламенной зеленью эшафот, и всего мышцы сковала судорога. Из снарядных ран стала течь кровь, будто пули вовсе не были пулями, а чем-то другим. Грудь вновь и вновь испещрялась кровавыми царапинами, то исцеляясь, то вновь кровоточа. Тогда, монах начал слышать голоса толпы, то ли ликующей, то ли охваченной ужасом раскинувшейся перед ними сценой. И вот, голоса исчезли вновь, а вместе с ними, исчезла и боль. Смерть? Нет, не совсем.

Стижиан поднял голову и увидел перед собой человека, одетого в белое и бывшего ожившей белой статуей всецело, как он есть. Он был то ли призраком, коих монах никогда не видел, то ли воплощением чего-то безупречного чистого, слишком яркого для существования. Человек, да, это точно был человек, прошел сквозь огонь и угольки прожженного костра, чтобы положить ладонь на искаженное болью и испачканное копотью дрожащее лицо монаха и прошептал:

– Ив.

Город Ринель охватила вспышка изумрудного пламени.

Было это четвертое июня, три часа дня.

Глава первая.

Монтэра – город на северо-востоке страны. Построенный в форме креста, как и большинство городов, заразившихся в давние времена верой в Сияние, на северной окраине города расположился старейший монастырь, некогда бывший в составе одной из восьми инквизиторских школ.

Монтэрский монастырь был основан более пятисот лет назад одним из первых представителей церкви Сияния, который, странствуя со своими учениками по миру, увидел в тогда маленькой никому неизвестной Монтэре некий свет, некое "Сияние", и по его приказу был построен сначала храм, а позднее – монастырь.

Центральный корпус, самый большой из трёх, представлял собой четырехэтажное полукруглое здание из темного кирпича, с широкими и высокими окнами, плотными стенами и камином в каждой гостиной, откуда можно было попасть в кельи послушников. Второй и третий корпус стояли параллельно друг другу за центральным, и между ними раскинулся огромный вечноцветущий сад, с почти плоским, чуть выше колена, прямоугольным фонтаном в центре, который на самом деле был ключом, и в нем всегда переливалась чистая холодная вода.

В особенности, среди всех прочих храмов, этот монастырь выделялся тем, что в нем практически не было произведений искусства. Никаких дивных статуй, никакой резьбы, картины в монастыре отсутствовали вовсе. Ковры, роскошные чаши, канделябры, подсвечники и многое другое было вывезено отсюда, когда в триста двенадцатом году со дня падения северной звезды мастер Мрис, бывший тогда главой монастыря, заявил, что не намерен более сотрудничать с прочими инквизиторскими школами, и его охотно поддержали все ученики и прочие преподаватели, после чего монтэрский монастырь вышел из состава "восьмерки". Это событие сильно повлияло на программу обучения, и вскоре была переписана клятва, которую дают монахи по окончании обучения в монастыре или же после сдачи экзамена и получения печати.

Лето… Точнее это даже не было летом – это было поздней весной, когда молодой выдающийся монах Стижиан Ветру, будучи глубоко погруженным в свои мысли, держался одной рукой за единственную более-менее крепкую ветку на старом, но по-прежнему цветущем дереве, находясь на высоте метров трех от земли. В полукилометре от сада, разделяющего второй и третий корпусы, начинался лес, уходящий далеко на север и упирающийся в горы Летта, и у его подножья росло это дерево, которое Стижиан любил с детства. Каждую весну, на протяжении всей его жизни, организм начинал подшучивать над монахом, и, независимо от того, во сколько он ложился спать, пробуждение наступало в четыре утра ровно, а все обитатели монастыря, кроме тех, кто стоял на страже в ночную смену, просыпались от звона колокола не раньше семи.

Оставалось три часа, которые Стижиан, будучи уже обученным монахом, с великим удовольствием тратил на очень специфическую тренировку, благодаря которой ему удавалось обмануть собственное тело и даровать голове драгоценные минуты отдыха.

Прием был просто потрясающим и назывался он вполне тривиально: «полное расслабление тела». Использовать его можно было в любой позе, в любом состоянии, в любую погоду, время года или часть суток. Стижиан предпочитал следующее: залезть на эту самую ветку, что в трех метрах над землей, правой рукой за неё держаться и впадать в транс. В процессе выполнения этого приёма, тело монаха, по-настоящему освоившего его, расслабляется настолько, что может игнорировать любые воздействия извне, начиная от раздражающих звуков и холода, заканчивая режущей или колющей болью. Если при этом не находиться в бою, а в таком спокойном месте, как это, то вполне можно впасть в полумедитативное состояние и отдыхать, внушив организму, что он сейчас работает в поте лица.

И вот, наконец, над монастырем пронесся звон колокола, означающий, что через десять минут все послушники и наставники прибудут в столовую, куда Стижиану тоже не мешало бы явиться.

Воскресенье – любимый день недели мастера Тео, который вместо того, чтобы благоразумно сообщать своему ученику о новых заданиях за несколько дней, а лучше за неделю до выполнения, как это делают прочие мастера, говорил ему об этом день в день, и причем прилюдно. Одна Богиня знает, чего этим добивается мудрый и хитрый мастер, но на Стижиана и так уже весь монастырь поглядывал с нескрываемой завистью, а порой и с озлобленностью, так недавно ему ещё и на кухне запретили помогать, хотя ему очень нравилось там возиться: готовить, руководить, дегустировать. Одна монашеская работа и никакого разнообразия, хотя в монастыре найдутся десятки учеников, которые с радостью возьмутся за те дела, которые Тео поручает только Стижиану. Эти условия превратили его пребывание в монастыре в испытание терпения.

Стижиан открыл глаза и поднял голову, медленно повертел ею, проверяя, не затекла ли шея, и с нескрываемым восхищением обнаружил что освоил-таки расслабление тела – ничто не болело, ничего не затекло, и голова перестала быть такой туманной, а ведь в четыре утра, когда он сюда притащился, она ныла как дырявое судно в шторм.

Жутко довольный собой, он отпустил руку, на которой держался всё это время, и мягко приземлился на землю:

– Спасибо, – сказал он старому критши.

Удивительное создание, это дерево, Стижиан воспринимал его почти как живое: длинные ветви, плотные и крепкие, но в то же время гибкие, с несчетным множеством мелких плотных листиков, никогда не усыхавших и не опадающих, и чтобы сорвать хоть один, нужно было приложить немало усилий. Кора то гладкая, то грубая, будто дерево менялось по настроению и погоде, а чтобы его обхватить могли бы понадобиться пять-шесть пар рук взрослых мужчин.

Дерево тихо скрипнуло в ответ, а Стижиан улыбнулся. Отряхнув и без того чистый кожаный плащ, надетый на голое тело, он поправил шнуровку ботинок, ремень, поелозил пальцами по коротким волосам и побрел в сторону второго корпуса.

Когда он до него дошел, все уже сидели за столами и тихо чавкали. Правилам поведения за столом, приему гостей, и выпроваживанию тоже, учат любого новенького послушника в течение одного месяца в первый год обучения. Всё это привили и Стижиану, и единственным, к чему его приучить не удалось, была пунктуальность, и поэтому он всегда минут на пять опаздывал – не страшно, но все же неловко.

Стижиан вошел в столовую где-то в половине восьмого. Столовая – это огромная зала, с потолками в шесть метров высотой, где практически отсутствовали окна – они были под самым потолком, чего вполне хватало для освещения. Вдоль этой залы в два ряда стояли двенадцать столов, а между ними образовались узкие проходы. Стол наставников, их принято называть мастерами, находился у противоположной стены от двери в которую вошел Стижиан. Он неторопливо двигался к своему месту за шестым столом в левом ряду, в том, что ближе к кухне, где сидели ученики, которым остался один год до окончания обучения. Стоило ему пойти в залу, как начался уже знакомый шепот:

– Вот он, наш талант, смотрите!

– Эй, он, между прочим, сильнейший монах, ты же слышал, что говорят мастера!

– Тише, тише, ты же не хочешь, чтобы он услышал!

– Интересно, сколько ещё заданий поручат ему, прежде чем вспомнят об остальных?

– Тоже мне, посланник Богини…

– Может и посланник, не злословь!

Поначалу, когда Стижиан думал, что ему просто везёт, было приятно слушать подобные разговорчики. Все же зависть – чувство, присущее всем людям, независимо от степени возвышенности их профессии, и Стижиан, который с тринадцати начал самостоятельно выполнять задания и поручения, никогда бы не мог подумать, что его успех станет причиной его одиночества. Но всё же именно это и случилось.

Приказом совета Ораны, монтэрские монахи получили статус вольных наемников: они путешествовали по самым отдаленным закоулком мира сего и за некую плату, какую именно – решала совесть монаха, зачищали проклятые места, истребляли нежить, иногда просто проводили независимые от управленческих органов расследования, ловили преступников, спасали детей и котят и прочее-прочее. Самым главным в работе монаха было сохранение жизни человеку. Обет "не убий" должен был дать любой, кто в первый раз идёт на задание, и этот обет включает возможность того, что сам монах может погибнуть, спасая чужие жизни. К счастью, подобное случалось не часто.

Тем не менее, такая перспектива очень сильно смущала, и поэтому монахи предпочитали брать себе задания, связанные с истреблением нежити и искоренением древних родовых проклятий, коих, почему-то, в Оране было великое множество. Стижиан Ветру несколько лет подряд выполнял всевозможные работы, заработал немалую сумму денег, хорошее имя, обзавелся парой хороших знакомых, и это очень… очень сильно не нравилось прочим обитателям монастыря.

Монаху оставалось два месяца до восемнадцати лет – до того дня, когда он может покинуть монастырь и заниматься чем бы то ни было самостоятельно. По программе обучения он уходил на пару лет вперед и уже давно изучал приёмы, которые были разработаны лично мастерами и не преподавались послушникам и юным монахам. Потому очень часто Стижиан попросту не ходил на занятия, с чем мастер Тео уже давно смирился и внеурочно обучал любимого ученика вещам, которым не стоит обучать рядовых монахов… Расслабление тела – одна из таких вещей: не каждый сможет выдержать напряжение, возникающее на ранних стадиях освоения этого трюка.

Стижиан наконец добрался до своего заветного места, что на самом краю скамьи, ближе всех к преподавательскому столу, и без особого аппетита принялся жевать маленькие красные помидоры, сладкие словно спелая вишня.

Амит, монах, бывший ровесником Стижиану и живший с ним в одной келье, оказался единственным во всём монастыре человеком, с которым можно было разговаривать. Сидел он всегда напротив и хитро улыбался, если Стижиан с опозданием приходил на завтрак и с опущенной головой доходил до своего места. Амит – юноша среднего телосложения, ростом чуть выше Стижиана, с недлинными, по плечи, солнечно-желтыми волосами, тонкими чертами лица и большими светлыми глазами, переливающимися то серым, то голубым цветом. Он никогда не говорил этого вслух, но про себя думал, что Стижиан опаздывает специально, чтобы выделиться ещё сильнее:

–…Да куда уж сильнее, – вслух закончил мысль Амит, когда его сосед уже все так же лениво пожевывал уже салат.

– Какие планы на лето? – спросил Стижиан.

– Ну, если кое-кто опять не отнимет у старшеньких и младшеньких все самые интересные поручения, то я поеду в столицу. Мидзука, – это было имя одного из наставников, – обещал поговорить с мастером Тео, и меня могут послать в Орану тренировать магов.

Стижиан присвистнул:

– Денежное дело. Только я не представляю, где в Оране или в её окрестностях можно их тренировать… Хотя… Может быть, маги используют пару стареньких приемов и смогут поднять кладбище, что за озерным краем. – Уже переходя на смех договорил Стижиан.

Эта шутка слишком старая, чтобы над ней смеялись люди неосведомленные, но монахи, будучи специалистами в работе с нежитью, прекрасно знали, что ни один маг, каким бы сильным он ни был, каким бы огромным ни был его запас его сосуда, не смог бы самостоятельно поднять кладбище. Заставить возникнуть негатив – да, но контролировать его невозможно.

– Ты же только вчера вернулся! – Вдруг вспомнил Стижиан. – Разве не хочешь отдохнуть? Я слышал, дела в Моисне были хуже некуда. Как всё прошло?

– А как, по-твоему, могут пойти дела, если инквизицию оповещают раньше, чем нас? – В голосе Амита отчетливо слышалось недовольство. – Когда я приехал, они уже судили двоих и отправили их в очищающее пламя. Ну, ты знаешь эту поговорку Семи Школ «незримым пламенем…

– … да очистится сосуд». – Закончил за него Стижиан. – Успели приговорить двоих? Это сколько ж времени глава города тянул с письмом к нам?

– Два месяца. – Ответил Амит, чеканя каждую букву, теребя в руках крошечный медальон на тонком шнурке, что висел у него на шее. – Инквизиторы сочли источником негатива двух престарелых вдов, лишившихся мужей из-за обвала в шахте. Из того, что мне рассказали, женщины действительно походили на источающих ненависть восставших, но не из-за негатива, а из-за нищеты и голода в городе: после завала шахты ни у кого из местных, кроме пары управляющих, не было денег на существование.

– Весь город источал негатив? – Догадался Стижиан.

– Да, весь город! Их дети голодали, года не прошло, как многие мужья были погребены заживо в шахте, почти всё работоспособное население занято попытками восстановить добычу руды, а тут ещё приезжают инквизиторы, начинают устраивать обыски и допросы, все на нервах. И, «БАХ»! Люди начинают слышать скрежет неупокоенных за завалом и прекращают раскопки. Вот инквизиторы и схватили пару самых недовольных и устроили над ними суд.

– Понятно, – хмыкнул собеседник, сталкивавшийся с чем-то подобным, но не в масштабе полного живых людей поселения, – и как долго они варились в собственном негативе?

– Шахту завалило десять месяцев назад, полгода назад у них закончились запасы еды, и торговцы, зная об обвале и остановке добычи серебра, перестали включать Моисну в свои маршруты. – Амит умел хорошо излагать отложенные в памяти факты. – Полагаю, именно тогда начало формироваться облако. Некоторые уехали в соседние города на заработки, но Моисна находится у подножья горы, и хоть там и проложена дорога, путь всё равно не близкий.

– Там неподалёку Шестая Школа. – Вспомнил Стижиан.

– Да, вот они-то и приехали. А когда прибыл я, клянусь тебе, воздух в Моисне был серым. Будь там ты, ты бы смог очистить их всех щелчком пальца, мой же скромный сосуд этого не позволяет. А в присутствии инквизиции работать ещё труднее и… я предложил им провести Танец Четырнадцати. – Амит поджал губы, будто скромничая, и улыбнулся сам себе.

– Ты умеешь проводить Танец Четырнадцати? – Стижиан удивился услышать о таком решении. Он наклонился вперёд и посмотрел на собеседника, высоко подняв брови.

– Угу, – тот сделал глоток крепкого чая из высокой деревянной кружки.

– Погоди, это ведь обычный церковный обряд, его проводят почти в каждой часовне. Играют на хрустальных бокалах с водой, чтобы создать такой… высокий кристальный звон, вроде как жрецы зовут это “голосом Богини”. – Теперь брови монаха задумчиво нахмурились. – У нас не учат ни самому обряду, ни, тем более, играть на бокалах. А мастер Нитес говорил, что это абсолютно бесполезный ритуал, и не надо тратить время на его изучение.

– Да, но его описание всё же в наших книгах есть, и я подумал… почему нет? – Амит развёл руками. – Главная проблема Моисны заключалась в моральном упадке, а ты знаешь, что для человека негатив, в сочетании с подавленностью, может превратить утро ясное – в дождливое и пасмурное. К тому же, у них в городе нет даже часовни. На праздники молящиеся ездят в Серетум, в Шестую школу.

– То есть, будь у них в городе часовня и жрец, облако, скорее всего, не возникло бы?

– Я тоже так думаю. Хоть жрецы и слабо владеют сиянием, обряды придумывались не просто так, они помогают человеческому сосуду генерировать сияние. Что я и сделал. – Амит снова улыбнулся сам себе.

– А как ты играл на бокалах? – Прищурившись, поинтересовался Стижиан. – Только не говори мне, что ты и их возишь с собой просто так, на всякий случай.

– Базовый курс владения стихиями, всесильный ты наш. – Амит отставил кружку и подпёр рукой подбородок. – Когда нас учили рисовать руны сиянием, их так же можно было заставить звенеть.

Стижиан понятия не имел о такой возможности, но старался не подавать вида.

– С танцем мне помогли инквизиторы, я порисовал руны в воздухе и облако почти рассеялось. А потом почти неделю я в одиночку разгребал завал шахты, потому как местные на пушечный выстрел боялись подходить к неупокоенным, а инквизиторы укатили сразу после танца. А потом меня ждала до-о-олгая дорогая сюда.

– И всё-таки, отдыхать ты не собираешься. – Хмыкнул Стижиан, наливая себе горячий чай из высокого глиняного самовара.

– Мне очень хочется посмотреть, как маги будут противостоять нежити. Зрелище, достойное моих глаз. А ты, Ветру, будешь снова практиковаться?

– Ну да, делать то больше нечего. Мастер Тео никаких заданий не давал.

– А ты не думал найти себе девушку?

Стижиан поперхнулся, и поднял наигранно утомленный взгляд на собеседника:

– Ты же прекрасно знаешь, что нам нельзя, пока мы учимся.

– Нам, – Амит развел руками, – до выпуска, нельзя с ними спать, но это не значит, что нам вовсе…

– Пока я катался туда-сюда по свету, мои наблюдения показали, что почти любая мало-мальски интересная девушка, с которой мы не будем предаваться земным утехам, попросит меня оставить её уже где-то через месяц, не говоря о том, что едва ли мне удастся задержаться в каком-нибудь городе хотя бы на неделю. Так что я пас. Тем более, мне не так уж долго осталось тут учиться. Как и тебе. – Стижиан догрыз последний лист салата, и его взгляд начал метаться по столу в поисках ещё чего-нибудь вкусного, а плотные блюда, вроде мяса с крупами, принесут позже, если вообще сегодня принесут. С тех пор как Стижиана вытолкали из кухни, послушники часто ограничивали рацион слуг Богини резаными овощами.

– Эх… На том конце стоит виноград… – Подсказал ему Амит, прекрасно знавший, как сильно Стижиан его не любит. Тот посмотрел на него характерным взглядом из-под бровей и, согнув спину, облокотился на левую руку, став гипнотизировать пустую тарелку, что лежала перед ним.

Виноград – это ягода, в которой Стижиан ненавидел все: кожуру, косточки, то, что кожура горькая, а сама мякоть – сладкая. Он ненавидел это сочетание. В монастыре, когда прекращались тренировки, а задания еще не выдавались, всегда делать было особо нечего, и примерно двести лет назад один послушник решил вырастить сад, но из всех культур, которые пытались там впоследствии выращивать, выжил только этот треклятый виноград. Он был крупных размеров, где-то с большой палец каждая ягода, имел толстую невероятно горькую кожуру и огромные косточки, которые тоже сладкими не были, в тоже время мякоть по вкусу и эффекту воздействия на губы и ротовую полость напоминала хурму. Её Стижиан тоже не любил. Что странно, виноград этот очень хорошо продавался в городе, а через пару лет после начала взращивания на весенние ярмарки стали приезжать люди из отдаленных от Монтэры мест чтобы купить его. Монахи быстро сообразили, в чем дело, и построили несколько теплиц, чтобы выращивать виноград круглый год, и вместо того, чтобы продавать ягоды, на продажу стали выставляться потрясающего вкуса вина.

– Странно, что эту пакость выставили на стол. Я думал, что весь виноград уходит на вино.

– В этом году был слишком большой урожай, так что, боюсь, нам все лето придется пить виноградный сок, виноградный компот, а потом зимой ещё есть изюм…

– А-а-а. – Остановил его Стижиан, помахав пальцем из стороны в сторону.

– Ах да, у тебя в августе день рождения. Думаю, по тебе тут будут скучать.

– Что-то я сильно сомневаюсь. – Хмыкнул он, кинув взгляд на своего ближайшего соседа, сидевшего где-то в полутора метрах от него. – А лично мне будет не хватать исключительно ругани с мастером Тео, ехидства Млинес и, пожалуй, твоего храпа по ночам.

– Я не храплю, не надо придумывать!

– Ещё как храпишь, аж стекла трясутся! – Начал хихикать Стижиан, на что среагировал Амит резко: вонзил вилку в ни в чем не повинный кусок обгрызанного со всех сторон хлеба.

– Лжешь! – зашипел он, но видимо слишком громко: в столовой стало чуть тише.

Ссора двух старших послушников, уже имеющих звание монахов, могла принести много лишних хлопот младшеньким, а особенно тем из них, кто отвечает за ремонт мебели и уборку на этой неделе.

– Эй-эй, давай сойдемся на том, что ты просто громко сопишь. – Развел руками Стижиан, на что Амит одобрительно закивал головой, вынул несчастную, с немного погнутыми зубцами вилку из многострадального куска хлеба и, осмотрев его с обеих сторон, пожал плечами и запихнул в рот.

Сидящие у окна за своим столом три мастера, те, кому хватило сил с утра встать на завтрак, с беспокойством наблюдали за этой парой. В монастыре было правило – разнимать драки послушников считалось необходимым, но ни в коем случае нельзя лезть в ссору двух монахов, однако, когда Амит стал шипеть, пусть этот настрой и был в нем всего мгновение, все трое мастеров напряглись, готовые в любой момент вскочить, чтобы разнять их. У этих двоих слишком долгая история взаимных обменов переломами.

О том, что эти двое живут в одной келье, знал каждый обитатель монастыря, а старшие из них, их ровесники, и те, что на год-два младше, помнили те времена, когда не проходило и недели, чтобы эти двое не подрались. Причины их ссор были самые разные: ни для кого, кроме самого Стижиана, не было секретом, что Амит его недолюбливает. Тем не менее, не единожды случалось и так, что инициатором драки был сам Стижиан, которого сосед мог вывести из себя буквально парой слов.

Мастера Тео Ветру, Риотто Нитес и Млинес Бессмертная вздохнули спокойно, когда два монаха продолжили мирно беседовать. Риотто, седовласый старец с крепким и плотным, как скала, телом, принимал пищу так, будто бы он находился не в монастырской столовой, а на званном ужине при королевском дворе. Ему это очень нравилось, и хотя это выглядело более, чем глупо. Все жители монастыря, а особенно сами мастера, боялись сказать ему об этом, ведь они куда лучше своих учеников знали, на что способен этот старец.

Млинес, бывшая самой старшей из всех трех собравшихся, выглядела лет на тридцать, и это исключительно из-за плохого освещения. Мастер Млинес славилась своей красотой, утонченностью, и умением буквально одним взглядом дырявить стены, что уж говорить про людей. Она одну за другой поглощала виноградины, откинувшись на высокую спинку стула.

– Как ты думаешь, а если я сейчас скажу Стижиану про оранских магов, они с Амитом всё же подерутся, или нет? – Спросил Тео у Млинес, поправляя свою кожаную куртку. Сам не зная почему, он вдруг решил надеть именно её, а не свободную золотисто-красную мантию, которую мастера по традиции носят на занятия. На боевые задания всегда надевалась кожа: старые добрые тяжелые кожаные плащи. – Я скучаю по тем временам, когда мы с тобой прятались в кустах, наблюдая за их драками.

– Да, было время. В детстве они так смешно махались друг с другом, как котята… Тео, – вдруг осеклась она, – ты бессердечен! Стижиан и так один одинёшенька, а ты лишишь его последнего человека, который с ним разговаривает! Ну, не считая близнецов и ещё десятка людей, видящих в нём кумира. – Добавила она, покачивая головой. – Тео, отдай ты это задание Амиту! Он же просил.

– Ты видела его розу, Млинес. – Тихо прошептал Тео. – Его сейчас нельзя подпускать к магам даже не пушечный выстрел. И вообще куда-либо отправлять. Прошу, позаботься о том, чтобы он никуда не уезжал, пока мы всё не выясним.

– О мудрый мастер, мы ещё не знаем, что означает изменения его розы. Может… – начала быстро отвечать Млинес, но Тео не дал ей договорить, взял в руки чайную ложку и постучал по хрустальному бокалу, стоящему на столе исключительно для этой цели.

– Стижиан, подойди, будь добр!

Амит не тихо цокнул языком, и это был последний звук, раздавшийся в столовой. Стижиан облизнул вмиг пересохшие губы и поднялся со скамьи, чувствуя на своем затылке взгляды всех собравшихся здесь учеников.

"Чтоб вы все сгинули" – думал он.

– Плохие мысли для добросовестного монаха, – улыбнулась ему Млинес. Весь монастырь гадал – она умела читать мысли или же читать лица? Как бы там ни было, она, в отличие от мастера Тео, чью фамилию Стижиан получил когда-то, прекрасно понимала его чувства и причину его постоянных попыток увиливания от всё новых и новых, от бесконечного множества заданий. – Тео…

– Ладно, ладно, – развел он руками, – пойдем, Стижиан, поговорим на крыльце.

Монах облегчённо вздохнул, и меньше чем через полминуты в столовой снова поднялся тихий гул.

– Стижиан, – начал говорить Тео, когда они гуляли по саду двигаясь в сторону того дерева, где его ученик медитировал все утро. – Ты хотя бы этим летом поедешь к своей семье? К матери…

– Нет.

– Ты там не был… Тебе уже восемнадцать почти? Десять лет ты там не был, одиннадцать даже! Уж надо бы повидать семью.

– Нет, мастер. К тому же, я уже много лет ношу вашу фамилию, и, безусловно, мог бы сменить и имя, чтоб уж совсем ничего меня не связывало с моей матерью, но уж больно оно мне нравится. И не пытайтесь меня уговорить туда поехать, этого не случится. Я знать её не желаю.

Тео, прищурившись, посмотрел на своего ученика, и, похлопав его по спине, продолжил говорить:

– Ну, я и не заставляю, я спросил просто чтобы убедиться, что ты посреди лета не сорвешься туда. А поскольку ты летом свободен, есть у меня к тебе одно задание.

– Слушаю вас.

– Наверняка Амит рассказал тебе о приезде оранских магов…

– О нет… – Пробормотал Стижиан, прикрыв рукой глаза.

– И наверняка во время этого разговора вы с ним думали: и где же это, интересно, несчастные оранские стихийники будут тренироваться защите от нежити, – разговаривал Тео в большей степени сам с собой, искоса поглядывая на ученика: тот по-прежнему шел с прикрытыми глазами, и было видно, что теперь-то Стижиан начинает злиться. – Прежде, чем ты захочешь перестать со мной разговаривать, я отвечу на этот вопрос: Склеп Трёх Королей.

Дав мастеру Тео фору в пару шагов, Стижиан резко остановился, убрал руку от лица, глубоко вздохнул, облизнул губы и начал излагать на одном дыхании:

– Во-первых: Амит – последний человек в этом монастыре, с которым можно разговаривать. Более того: я с ним живу в одной комнате, и я не хочу каждый день мёрзнуть от его ледовитого взгляда. Во-вторых: если вы отнимете это дело у него и передадите мне – он меня точно задушит во сне, и никакая клятва его не остановит, а я молодой и совсем не хочу умирать! В-третьих: оранские маги – наглые, заносчивые, бесспорно сильные, но редко, и это если не струсят, так что против негативной магии у них нет и единого шанса. – Он остановился, чтобы сделать пару вдохов, затем снова набрал воздух в грудь. – И вообще, если я один раз смог спуститься на пять ступеней от дверей на четвертый уровень, это не значит, что смогу сделать это ещё раз. А я уверен, что мне придётся, потому что маги бесконечно любопытные и настырные люди, вечно рвущиеся к экспериментам, открытиям и, в особенности, к хвастовству, и я уверен, что мне туда лезть придётся!

Тео его молча выслушал, сложил руки на груди и, приподняв левую бровь, признался:

– Ох какие мы скромные! Я, будучи мастером, даже сейчас не могу подойти к дверям четвертого уровня того склепа, а ты смог открыть их, пройти, и даже спуститься, пусть и не очень далеко. Кроме того, тебе и не придется туда лезть, надо просто следить за тем, чтобы нежить нашего склепа не съела этих оранских умников. С ними должен быть сильный монах, авторитет для них. Ты всё правильно сказал, они наглые и заносчивые, но твоё имя – не пустой звук, тебя они станут слушать. У Амита известная фамилия, но для оранцев он просто аристократ, маги же всё меряют силами.

– Но Амит силён, вы слышали про его успех в Моисне? Да и он и сам хочет это дело.

– Верно, но я решил дать это задание тебе.

– Отец! – Взмолился Стижиан, сделав робкий шаг к учителю. – Умоляю, не лишай меня единственного дру-… – Впервые в своих мыслях он назвал Амита другом. – Просто не надо!

– Стижиан… Ты всё ещё ученик монастыря, так что это не просьба, это – приказ. Они приедут в среду. – Тео резко изменил и голос и взгляд, так что Стижиан почувствовал легкую обиду, но не стал этого показывать: ни бровью, ни мимикой, он лишь молча поклонился, как и подобает послушникам перед мастерами, и быстрыми шагами побрел в сторону любимого дерева, что у леса.

Эйра Перферо всю свою жизнь была худощавой, немного неотесанной женщиной с впалыми от вечной бессонницы глазами. Она носила длинные жидкие волосы, которые собирала на затылке в худой пучок, с двадцати лет окрашивала седину в черный цвет и мечтала о том, что однажды она встретит прекрасного мужчину, они полюбят друг друга до беспамятства, поженятся и у них будет свой небольшой дом с садом, где они станут воспитывать своих семерых детей.

В возрасте двадцати двух она все же встретила своего принца – это был чарующий взгляд молодой мужчина, однажды приехавший в город Кайлинн откуда-то издалека. Он назвался торговцем, унаследовавшим корабль своего отца, и теперь по морю переправлял на запад редкую руду для продажи. По крайней мере, так сказал тот мужчина, исчезнувший на утро после знакомства. Он-то после пышного фестиваля и стал кровным отцом Стижиана и человеком, из-за которого Эйра не смогла полюбить сына.

Когда Стижиану было семь лет, эта странная женщина, не знавшая, чем зарабатывать на жизнь, и как ей вообще удавалось воспитывать сына, познакомилась с человеком, готовящимся стать новым главой города. Через месяц они поженились, и Эйра с её сыном стали жить в большом красивом доме, где было великое множество вкусной еды, прислуга и огромный виноградник.

Отчим очень не любил своего приемного сына, хотя Стижиан был тихим и спокойным ребенком, оккупировавшим библиотеку с того дня, как одна из служанок научила его читать. Отчим прекрасно понимал, что перед ним – обычный невинный ребенок, но глаза этого дитя пробуждали в его душе самые страшные и не на шутку пугающие чувства. Эти глаза. "Глаза птицы". Через пару месяцев после свадьбы Эйра написала письмо в приют города Ринеля, который раскинулся на пути между Кайлинном и Монтэрой, утром посадила сына на поезд, и с тех пор они друг друга не видели, а Стижиан возненавидел виноград, который был вынужден весь тот вечер поглощать в кустах, пока отчим на повышенных тонах просил супругу отказаться от мальчика. Нельзя сказать, что она долго не соглашалась или умоляла мужа пожалеть её ребенка: она прекрасно знала, что ей выгодней, и выслала сына.

Буквально через месяц или два после прибытия Стижиана в приют туда явился мастер Тео. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что из мальчишки выйдет толк, и он забрал его в Монтэру. Когда Стижиану исполнилось тринадцать, он получил допуск до экзамена, от которого зависело, сможет ли послушник в этом году выйти на задание. Во время заполнения некоторой короткой формы, Стижиан отказался называть свою фамилию, и как бы вежливо и не очень вежливо его не просили – исход был одинаковым. Хоть мастер Тео долго сверлил своего упертого ученика взглядом, уговаривал, упрашивал – все это было бессмысленно, и через два дня в шесть утра в день экзамена мастер Тео усыновил Стижиана, дав ему свою фамилию. Это стало первой волной нелюбви к юному послушнику, и никому ведь не было дела до того, что со дня их первой встречи Тео воспитывал его как родного сына.

Вторая волна последовала на утро следующего дня, около восьми утра, ближе к окончанию завтрака. Все послушники, и тем более старшие, обратили внимание на уставший, но очень довольный вид мастера Тео. За несколько минут до того как завтрак должен был закончиться, мастер Тео встал со своего места, постучал по хрустальному бокалу и сказал всем присутствующим:

– Монтэрцы! Я думаю, вы знаете, что этой ночью Стижиан Ветру должен был сдавать экзамен. Как все вы знаете, задание не озвучивается никому, кроме того, кто пойдет его выполнять. Даже мне не было известно, куда он этой ночью отправится. Сегодня около четырех часов утра его нашли у врат Склепа Трёх Королей, едва живым и без сознания. Мастер Млинес провела анализ, и выяснилось, что Стижиан Ветру этой ночью проник в Покои Королей.

Все присутствующие подали призвуки искреннего удивления, после чего наступила гробовая тишина.

– Судя по реакции, вам всем известно, что такое Покои Королей. И я хочу, чтобы вы знали, что возможно теперь в монтэрском монастыре учится монах, способный пробраться туда, куда ещё ни один из наших выпускников не смог проникнуть. – Тео окинул взглядом все помещение и выдержал долгую паузу. – И это не всё. Там, в склепе королей, кристаллов, известных как рьюджи, они же негаторы магии, было больше чем в любом руднике на свете, и единственный способ, которым он мог выбраться оттуда, была телепортация.

И снова волна охов пронеслась по столовой.

– В общем, можете писать письма родителям и сказать им, что в этом поколении в монтэрском монастыре учится сильнейший в истории Храма Сияния монах. – Он выдержал еще одну паузу, чтобы дать ученикам понять весь смысл сказанного. – И ещё… Уважаемые, я рано или поздно узнаю, кто подменил задание Стижиана, и если этот человек не сознается в ближайшее время сам, то, когда я до него доберусь – кину его на тот самый четвертый уровень склепа!.. – Последние слова мастер Тео не говорил, а рычал. Его гневную тираду прервала Млинес, положив руку ему на плечо и крепко её сжав.

– Держи себя в руках. – Прошептала она. – Твой сын жив.

Глава вторая

И вот, настала среда. Будучи радостным от того, что вообще проснулся, а не был убит своим соседом, Стижиан встал в четыре утра, надел любимый плащ и взял посох…

Стижиан очень не любил драться посохами, но этот посох ему подарил мастер Тео, когда Стижиан смог встать на ноги после экзамена, и прошло не меньше двух лет с тех пор, как юный монах последний раз брал его в руки: Стижиан предпочитал рукопашный бой. После того, как он раскрошил в щепки суставы, учась голыми руками пробивать полуметровые в ширину стены, он изредка и лениво упражнялся бою с посохом, в то время как большая часть послушников тренировались этому регулярно. Хотя, в действительности редко можно было встретить монаха, таскавшего с собой оружие: их приучали полагаться только на свои силы.

Монашеские посохи изготавливают в столице республики – в Оране, на острове ремесленников. Изготовленные орудия хорошо сбалансированы и обработаны пылью кристаллов рьюджи (опустошенных кристаллов риджи). Рьюджи, по факту, являются негаторами, всасывающими в себя все незафиксированные энергии вокруг. Монахи насыщают пыль сиянием, благодаря чему посохи сами начинают источать его и хорошо проводить, помогая монахам беречь силы. У Стижиана же никогда не было проблем с нехваткой ресурса сияния, да и бою оружием он всегда предпочитал бой рукопашный. Кулак – лучший проводник энергии, считал он.

Посох мастера Тео был изготовлен из дерева наахт. Стижиан понятия не имел что это за растение и никогда его не видел, но это дерево отличалось особой гибкостью и прочностью, такой, что могло выдержать удар равный падению десятитонного груза. Во времена, когда Стижиану было совсем нечего делать, он часами разглядывал этот посох и изучал его со всех сторон, выписывал руны, очерки, символы, фигуры. После пары недель возни с книгами и не особо занятыми учителями, отказывавшимися отвечать на некоторые вопросы, Стижиан узнал, что этот посох был добыт мастером Тео, когда тот сам ещё был послушником, в Склепе Трёх Королей.

По легенде, некогда на территории между склепом и Монтэрой располагалось огромных размеров поместье, которое в свое время унаследовал какой-то полоумный. Этот полоумный получил не только огромное состояние, но и великую кровь чародеев, построивших всё это. Он был наследником их великой силы… и на голову больным существом, перебившим всех, кто жил в том огромном поместье – более трёх сотен человек. Слуги и их семьи были похоронены жителями Монтэры на земном уровне, на втором уровне похоронили всех, кто попал в радиус поражения от того уничтожающего всё на своем пути удара магии, а это не один десяток человек. На третьем уровне хоронили учеников-недоучек, на четвертом похоронили останки самого полоумного, который при жизни любил именовать себя тремя разными именами некогда живших королей. Помимо останков жители города перенесли в этот склеп великое множество артефактов, то есть поместье ими было переполнено, и, рабочий народ просто не мог такого знать, склеп превратился в аномалию. Теперь, за счет переплетения и перемежения сил всех артефактов, там стало появляться больше нежити, чем когда-либо было похоронено людей в склепе. Великое множество магов и монахов ломали голову над тем, как остановить этот кошмар, и тем более, как его объяснить, но уже очень скоро и те, и те мыслители сдались. Они заключили магический договор и запечатали склеп, что впоследствии позволило монтэрским монахам использовать его как тренировочный полигон.

Монахи, подобно пиратам и магам, страдают одной слабостью. Если пираты были охотниками за сокровищами, то монаха всегда можно было подкупить редким артефактом. По словам мастера Тео, много послушников полегло в попытке добыть хоть что-нибудь более-менее магически сильное. Этот посох – был как раз таким.

Сам по себе он не был наполнен какой-либо магией – разве что магией красоты. Белый наахт, окованный тонкими малроновыми линиями, покрытый светлым серебром, его украшали руны защиты от нежити, мелких демонов, вроде тех, что умеют превращаться в комаров и пытаться высосать вашу душу через прыщик на носу. И этот посох мало кому подчинялся. Стижиан слышал от мастеров, что наахт – это дерево, растущее только в далёких северо-западных землях за двумя реками, и что этот посох создали кошки – древний, давно стёртый с лица земли народ. Было время, когда они с мастером Тео пытались вывести формулу, по которой можно было бы рассчитать во сколько раз посох увеличивает силу того, кто им пользуется, пытались расписать все недостатки и достоинства этого оружия, но исписав с сотню листов и предприняв неудачную попытку систематизировать все выведенные свойства, перестали этим заниматься, довольствуясь тем, что этот посох у них просто есть.

Идея взять с собой оружие пришла Стижиану в голову, когда он вспомнил количество противников, с которым сталкиваешься на верхнем уровне склепа. Сказать, что их там много – это как сказать, что в море много воды, а Стижиан хоть и умел драться с несколькими противниками одновременно, такое количество было ему не по силам. По сути, никто из монахов не смог бы без оружия драться хотя бы с пятью, и тут на помощь приходят посохи, в особенности те, что наделены хоть какой-то магией.

Посохом Стижиан пользовался не только для хорошего замаха, обращавшего в пыль с десяток пляшущих скелетов, но и как волшебную… дубину. Внутри него скрывалась некая непонятная магия, которая в зависимости от душевного и физического состояния своего носителя использовала те или иные заклинания: Тео открыл таких пятнадцать, Стижиан ещё десять, полный список не был известен никому.

Итак, Стижиан накинул плащ, взял в руки посох и подобно герою сказок выпрыгнул в окно, оставив крепкий сон храпящего Амита нетронутым. До Склепа трёх королей своим ходом можно было добираться целую ночь… но на поездах!

Не было такой станции "древний проклятый склеп", был городок Ормарта, раскинувшийся в паре километров от склепа. Ормарта не был большим и богатым городом, его жители выживали лишь за счет ежегодной весенней ярмарки и одной кондитерской. Летом выращивались некоторые зерновые культуры, кто-то разводил скот, и этим ограничивалась деятельность города.

Самый ранний поезд отправлялся в четыре сорок с платформы, что в южной части Монтэры. Стижиан прибыл на перрон в четыре тридцать, и поезд уже стоял там, пыхтя и жужжа, ожидая сигнала к отъезду. Монах порылся в карманах в поисках ринельских серебряных и подумал о том, что для некрупного города, которым являлся Ринель, это слишком большая честь, ведь этими монетами пользуется практически вся республика.

Он прошел в полупустой вагон, заполненный в основном пожилыми дамами и маленькими детьми, сел в самом конце у окна и выложил маленькие серебристые монетки на соседнее сидение. К великому счастью, некоторые особо одержимые верой в Сияние люди молча молились на рисунок на рукаве плаща. Белая звезда с четырнадцатью гранями, где грани являли собой символ одной из церквей, построенных на месте падений каждого из четырнадцати осколков Северной звезды. Для верующих людей этот знак является символом надежды, а монахи почитаются почти за святых, ведь любой, кто носил этот плащ, должен помогать людям.

Пожилая женщина, в пышном платье выцветшего коричневого цвета, с короткими седыми волосами, чуточку отдающими розовым, сидела у окна напротив и с горящими глазами любовалась символом на плече монаха. Не вставая с места, она свернула ладонь в кулачок, приложила его к груди и кивнула головой, правда, на службах это обычно делали стоя и вместо кивка был поклон. Закончив, она просто отвернулась и снова устремила свой взгляд в пространство за окном. Стижиан не обратил на это внимание – к этому он давно привык.

Поезд медленно тронулся, да так плавно, что монах сразу этого и не заметил. Он любил поезда, но не как средства передвижения, а как средство для восхищения. Несмотря на то, что эта железная дорога строилась ещё в то время, когда монтэрский монастырь был маленькой часовней, оранские ученые и механики умудрялись создавать разного рода штучки, позволяющие старым поездам ехать по не менее старым рельсам с такой же легкостью, как подтаявшее масло ложилось на хлеб. Удовольствие… Стижиан любил развалиться на всё сидение, прислониться лбом к холодному стеклу и спать. Спать до тех пор, пока кондукторша не начнет расталкивать заспанного монаха, тихо приговаривая "мы приехали, Во-Сен, мы приехали".

Стижиана знали все кондукторши поездов в лицо и по имени уже давно, знавали и многие машинисты, некоторые зачастую возили монаха бесплатно, хотя это было лишним. За окном стояла весна, во всей её сыро-грязной красе, влажность за окном была просто фантастическая, а Стижиан не мог уснуть. А как хотелось… Как хотелось!

– Доброе утро. – С улыбкой на лице произнесла молоденькая девушка в рабочей форме кондуктора: серый пиджак и того же цвета свободное платье под ним. – Прошу, оплатите проезд. – Она ещё шире улыбнулась, в основном радуясь тому, что ей хватило духу подойти к такому благородному человеку, это монах мог прочесть в её глазах, и каждый раз, видя благоговение в лицах людей, ему стоило немалых сил держать себя в руках и не рассказывать о том, как благородные монахи дегустируют вино перед весенней выставкой.

Стижиан вытянул руку, чтобы сгрести расползшиеся по разным краям сидения монеты, собрал их в кучу и высыпал в протянутую девушкой руку. Та ссыпала их в маленькую черную сумочку, висящую на уровне пояса, и её ноги согнулись в легком реверансе:

– Вы дочь Джунис, одной из здешних контролёрш? – Спросил у неё монах прежде, чем понял, что это он зря: девушка засмущалась и вся залилась краской.

– Как вы догадались? – Она становилась все розовее и розовее с каждой секундой, у неё быстро стучало сердце, и тряслись руки. Слишком много чести, думал Стижиан.

– Прочел ваш ореол. – Пошутил монах и опять понял, что зря – должно быть девушка знала, что четкие ореолы, которые смог бы прочитать монах, бывают лишь у одаренных людей, имеющих предрасположенности к любому виду магии. – Шучу, – поспешно поправил себя он, – надеюсь с ней все в порядке?

У девушки не перестали гореть щеки, но глаза погрустнели, кончики губ опустились вниз. Она попыталась улыбнуться, но печаль не давала этого сделать:

– Маменька болеет, у неё уже третий день подряд жар, с ней сестрица сидит…

– Вы же в Монтэре живете, почему не обратились в монастырь? – удивился Стижиан, ведь нередко в город высылали с десяток монахов, которые более-менее дружат с заклинаниями исцеления, и те ходили по городу, излечивая людей.

– Маменька отказывается, думает нельзя из-за такой мелочи беспокоить слуг Богини… – Молодая кондукторша приложила руку к губам, и глаза её налились слезами.

– Так, барышня, вы только не плачьте. – Стижиан засунул руку во внутренний карман плаща и вынул оттуда старый маленький блокнот с пожелтевшими страницами. – Сегодня же, после семи утра отправляйтесь в монастырь и от моего имени обратитесь к мастеру Тео Ветру. Не надо бояться гнева Богини и всё такое. Он поможет вам.

Стижиан нацарапал тонким карандашом свое имя и имя отца на листе блокнота, вырвал его и вручил девушке. Она посмотрела на этот клок бумаги с таким видом, будто бы монах дал ей один из осколков Северной звезды. Девушка напрочь забыла о нормах поведения: она всё же расплакалась и бросилась ему на шею, затем показала, как красиво умеет делать реверанс, спрятала клочок бумаги где-то в зоне бюстгальтера и пошла дальше собирать оплату за проезд. Стижиан, натянуто улыбаясь, провожал девушку взглядом.

Три часа дороги тянулись целую вечность: за окном ещё царила ночная тьма, она постепенно рассеялась часам к семи, так что пейзажем за окном полюбоваться не удалось, да и нечему там уже было любоваться – Стижиан знал каждый куст и каждое дерево, растущее вдоль этой Монтэро-Ормартской железной дороги.

Находясь в полузабытьи, Стижиан в половине восьмого доехал до Ормарты. С магами, точнее с учениками магистров, Стижиан должен был встретиться у Склепа в девять утра, а это значило, не без ехидства думал монах, что они уже скорее всего завернулись в свои шелковые одеяния и пешочком топают на место встречи – путь незнакомый, неблизкий и пугающий слабонервных, да и утро было не из тёплых.

Стижиан усмехнулся и, взяв посох в руки, отправился в свою любимую и обожаемую таверну "У Трёх Королей". Никто не знает, как связано это название с тем обилием вкусностей, которые там подают. Таверна была более чем приличная, и, несмотря на то, что там продавался немалый ассортимент спиртного разной цены и качества, дебоши здесь устраивались редко. Стижиан же приходил сюда ради мясных блюд.

Таверна располагалась в нескольких шагах от перрона. Это было двухэтажное здание из темной древесины, с большими широкими окнами, на которых висели бархатные занавески. Здесь работали пара привлекательных официанток, за которыми охотились почти все завсегдатаи, родившиеся мужчинами, и группа музыкантов, выступающих почти каждый день. Стижиана тут знали и принимали примерно следующими словами:

– Ох, смотрите, худые святоши кормиться пришли! – Загорланил хозяин таверны Мэдди, едва Стижиан переступил порог. Того всегда умиляло это выражение, ведь несмотря на отсутствие у него пивного пуза, назвать монаха худым было трудно: сплошные мышцы. – Вам, сударь, как всегда? Жареное, без гарнира и в двойном размере?

– О нет, мне сегодня один кусочек и с гарниром. – Стижиан подошел к стойке и пожал маленькую пухлую руку Мэдди, который тут же, щелкнув пальцем, убежал на кухню, и монах ему больше ничего сказать не успел.

Внутри помещение казалось куда большим и просторным, нежели выглядело с улицы: круглые деревянные столики с круглыми стульями, несколько пивных стоек, стоящих в ряд от входной двери. Людей не было вовсе, и не мудрено, сейчас всего-то полдевятого утра, и Стижиан смог занять своё любимое место – в дальнем углу комнаты, что за дверью на кухню. Та всегда была нараспашку, так что перекрывала собой свет огромной люстры, висевшей под потолком, и скрывала человека, сидевшего за этим столиком. В первые несколько посещений заведения Стижиан выбирал этот столик, поскольку не хотел, чтобы посетители, а они в большинстве своём были глубоко верующими людьми, видели его.

Минут через пятнадцать суетливый хозяин, пару часов назад отпустивший всех официанток по домам, прибежал с подносом в руках. Чуть ли не приплясывая, должно быть, Мэдди, как, в принципе, и всегда, был немного навеселе. Он поставил перед монахом большую тарелку с огромным и ароматный куском прожаренной свинины и жареного картофеля с грибами на ней. Стижиан склонился, жадно вдыхая аромат своего любимого блюда, и, едва довольный собой хозяин удалился, принялся уплетать за обе щеки поданную вкусность.

– А сколько времени? – Спросил монах, когда, уже собравшись в путь, он поставил пустую тарелку на стойку и положил рядом несколько монет.

– Почти девять. – Ответила ему супруга уснувшего владельца заведения, спускаясь со второго этажа. – Рада видеть вас, Стижиан.

– Сударыня, вам не следует разговаривать со мной на вы. – Улыбнулся ей монах, поправляя переброшенный через плечо ремень, на котором держался посох.

Супруга Мэдди – сорокалетняя женщина с потрясающим ореолом умиротворения, и звали её Эйдин. Когда Стижиан впервые увидел её, он сказал "Вы могли бы стать магом… и более того, великим магом! Вы так сияете, что, да подтвердит мои слова Богиня, засияли бы подобно звезде!". Эйдин улыбнулась и попросила монаха никогда больше не говорить ей этого. Эйдин была женщиной, которая несла счастье всем, кроме себя самой. Она вышла замуж не по любви, она не могла иметь детей, она не старела, ведь муж хотел видеть её молодой, и это делало его счастливым. Она была привязана к этому месту, по вечерам играла тут на скрипке, из-за чего таверна стала ещё более популярной. Она – очередное чудо земель Ораны.

– Снова на задании, господин монах?

– Ну, что-то вроде того. Я в течение месяца буду дрессировать магов. – Стижиан махнул рукой в сторону двери. – В Склепе Трех Королей.

– В старом склепе? Магов? Весело вам, должно быть, будет. Ну, не смею вас задерживать, господин монах!

– До скорой встречи! – Наспех поклонился он и пулей вылетел из таверны.

Стижиан не был пунктуальным, это знали все. А он знал, что оранские маги могут быть крайне надоедливы и ворчливы, особенно, если они чем-то недовольны, и именно поэтому монах бежал с такой скоростью, какую могло позволить ему тело. Но он всё же опоздал.

Склеп Трех Королей находится в поле, так что обзор оттуда был просто великолепный: раскинувшийся покуда хватает глаз пустырь, посреди которого стоит бросающийся в глаза старый, устрашающий взгляд склеп.

Стижиан опоздал всего минут на десять, но у оранских магов лица были такие, будто бы его не было двое суток, а ведь у него возникало подобное желание. Постояли бы, помёрзли, а у него вдруг нашлась бы пара выходных. Магов было девять человек. Судя по мантиям – два огневика, трое несчастных, пытающихся постичь магию Тверди, трое воздушников и всего один маг с синей мантией – маг воды, точнее это была магичка… или магесса… не суть важно.

Стижиан остановился в паре метров от этой скрестившей руки на груди свиты недовольных магов, отдышался и только тогда заговорил:

– Доброе утро. Меня зовут Стижиан, я…

– Это что же, нас будет обучать недоучка? Послушник? – Возмутился один из огневиков, горделиво взмахнув полами мантии – это движение явно отрабатывалось с того дня, как мальчишке, а звали его Циавис Амеверо, сказали, что тот станет магом огня.

– Действительно, – подхватил брата его близнец Трэнас, тоже огневик, – в академии нам было обещано, что нас будет обучать мастер Тео Ветру, известный…

– Ах он старый лентяй… – достаточно громко произнес Стижиан сквозь зубы, прервав монолог недовольства.

– Простите, не грубовато ли вы говорите об одном из своих мастеров? – Было сказано с нескрываемым презрением от девицы, одетой так, словно она каждый вечер выступает в кабаках, с золотым плащом за спиной – маг земли.

– Ну, во-первых, я уже пять лет как монах, и у меня есть печать, а, во-вторых, мастер Тео не только мой наставник, но и мой приёмный отец, так что мне можно говорить о нём такое, чего ты даже в своём борделе не услышишь. Да, я серьёзно: нельзя на тренировки так одеваться. – Хотя сам Стижиан, как, впрочем, и все его собратья, сверкал наготой тренированного тела. – Ты – не боевой монах, твоё тело уязвимо.

Девица возмутилась такому обращению со стороны монаха и открыла было рот, чтобы сказать об этом, но слова застряли у неё в горле, поскольку он был ох как прав.

– И, в-третьих: я раз в десять сильнее этого лентяя… Ох, я припомню ему это, когда вернусь, он мне отдаст тот амулет для крепкого сна!.. – Тихо зарычал монах, но осёкся, понимая, что он отходит от темы. – Короче, вас на меня повесили всего два дня назад, поэтому у меня не было времени придумывать для вас программу подготовки, да и желания особого тоже не было. Так что в течение всего этого месяца мы с вами по десять часов в день будем лазить там, – он указал на запертые ворота склепа. – В процессе буду давать ценные советы, а вы будете импровизировать. Сгодится?

Молчание.

– Значит, сгодится. – Стижиан отстегнул застёжку на ремне, что держала посох, и, красиво крутанув его со спины, перехватил внешним хватом.

– Постойте, – неуверенно пробурчал один из магов, – ты… вы… ты сказал тебя зовут Стижиан? Сын Тео Ветру?

Тот кивнул.

– Ты же сильнейший в истории монах Храма Сияния! – Воскликнул он, едва ли не захлопав в ладоши, правда, прочие маги его радости не разделили: маги всегда недолюбливали монахов, в то время как самих магов не любило практически всё население республики.

– Так говорят, да. Млинес так говорит. – Кивнул Стижиан.

– Млинес? – Близнецы Амеверо одновременно подняли брови. – Млинес Бессмертная? Единственный в истории медиум?

– Да-да, – монах снова кивнул, – она самая. Если очень хочется, я вас с ней потом познакомлю. – Ему совершенно не хотелось рассказывать им о Млинес, ведь о ней идёт молва по всему миру, а он знает её совсем другой, часто злой и очень строгой. Именно она занималась технической подготовкой юных послушников. – Давайте перейдём лучше к делу. Мне не терпится посмотреть на вас в действии.

– Простите, господин монах, – вот этот голос Стижиану понравился больше всех: сильный, уверенный, но лишенный свойственного магам высокомерия. – Вы не могли бы дать нам пару ценных советов прямо сейчас?

Монах посмотрел на единственного из присутствующих магов льда и понял, что в его голове вдруг возникло маленькое чучело Амита, ударяющее в бубен и кричащее примерно следующее: "Ого! Ох ничего себе! Вот это да!": невысокая, худая, с длинными ярко-синими волосами и большими глазами.

Единственный из всего выпуска этого года маг воды была женщиной, и из всех, кто дожил до выпуска, она была самой хитрой и умной, чего, правда, монах еще пока не знал. Стижиан сходил с ума по таким женщинам: с сильными голосами и уверенным взглядом, спокойными настолько, что кровь стынет в жилах.

– Хорошо. Итак, я думаю, вам в академии пытались разъяснить, каким же образом и по какой причине покойники или их останки поднимаются из могил…

– Ну разумеется! Не могли бы вы, – с очень сильным акцентом на последнее слово рявкнул ещё кто-то, монах даже не заметил кто именно, – перейти сразу к делу?

– Разумеется? Ну ладно, хорошо, и чем же, скажите-ка мне, неупокоенные отличаются от прочих животных и людей, растений? Магу огня будет гораздо проще уничтожить скалу, которая летит на него сверху, чем уничтожить одного маленького скелета…

– На неупокоенных не действует стихийная магия, ни в каком виде… – кто-то из близнецов снова подал голос, но Стижиан поднял руку, прося его замолчать, и продолжил сам:

– Пока ты не начал нести чушь, скажу все же я. Стихийная магия действует на неупокоенных. Сложность в том, что четыре известные в нашем мире природные стихии могут влиять лишь на материальные предметы и на силу, которую они генерируют. Это могут быть люди, маги, артефакты, руны, магические книги… Другое дело нежить. Нежить восстает по разным причинам: это могут быть проклятые земли, не зачарованные магией, а именно проклятые, чаще всего это провоцируют события: когда погибает много людей, где царят страдания и ненависть, где разбивались сердца, кстати, тоже. Вы бы знали, какое количество нежити может породить разбитое сердце. Ненависть, страх, особенно страх перед смертью заставляет человеческую душу вырабатывать колоссальные объемы негатива. Страх матери за своё дитя не может вызвать негатив, но вот если с детищем все же что-то случится… Я немало повидал женщин, источающих негатив в глобальных масштабах. Зависть, боль, в частности боль душевная, и все подобные эмоции и чувства – вот что заставляет нежить подниматься из могил. Но есть ещё один интересный фактор, который не учтен ни в одной из книг, и благодаря которому существует этот склеп – это безумие. Маг, живший в этих землях, был безумцем, и он породил такую же безумную аномалию…

– Так может ли стихийная магия вредить нежити? – Снова спросила ледовичка.

– Я уже почти подошел к этому. Так вот. Стихийная магия может влиять на физическую оболочку. Огонь может сжечь плоть, магия земли может замуровывать в камень их ноги и другие конечности, магия ветра может пронзать их тела молнией, магам льда повезло больше всех – они могут заморозить противников и удрать… Но! Как бы вы не измывались над телом несчастного неупокоенного, он снова восстанет. Частицы его тела, в каком бы виде они не пребывали, снова воссоединятся, спутавшись друг с другом. Читали базовый справочник распространённых типов нежити? Уродцы, да? Вот перемежайте их между собой, и это будет отдалённо похоже на то, что нам предстоит встретить на втором уровне Склепа. Стихийная магия не способна развеять ту магию, которая поднимает нежить. Вы ничего не сможете сделать с энергией негатива. – Стижиан договорил и окинул взглядом магов – ему этого хватило, чтобы понять – они ничего не уяснили. Разве что ледовичка, но у неё и так глаза умные.

Стижиан подошел к старым массивным воротам склепа, издающим душераздирающий скрип, стоит их коснуться, и толкнул их вперёд. Внешне склеп напоминал монаху любую инквизиторскую крепость: крупные серые плиты, великое множество резных фигур, звёзды повсюду понатыканы, будто здесь была часовня.

Маги, шедшие неровным строем следом за монахом, были иного мнения, и начали обсуждать что-то об архитектуре, подбирали название для этого стиля, шептались. Стижиан вытянул перед собой посох, пытаясь вспомнить на который из концов посоха мастер Тео пририсовал руну, временно снимающую печать с парадных дверей в склеп.

– Вспомнил! – Минуты через две, когда даже маги утихли, произнёс он достаточно громко. – Я думаю, вам стоит отойти. Склеп уже пару лет никем не посещался, – а последним его посетителем были как раз Стижиан и мастер Тео, когда два года назад они изучали боевую релаксацию, – и там может быть очень-очень много противников.

– Ой, да ладно!.. – Начал выделываться один из магов, но Стижиан не видел который.

Он поднёс руну Хэрко к руне Млиши… И тут же многотонная дверь сотряслась от удара, распахнулась настежь, и из узкого входа из склепа на волю полилось великое множество белых костяных фигур, издающих отвратительный, громкий, трещащий и щелкающий звук тысяч ломающихся костей. Стижиан сделал несколько поспешных шагов назад, чтобы стать спиной четко перед ошарашенными магами, взял посох в левую руку и, не двигаясь с места, стал вращать им перед собой с невероятной скоростью, перекладывая белый посох из руки в руку, чтобы не пропустить ни одного скелета. С каждый ударом, их было бесконечно много, белых наахт наливался серебристым светом.

К несчастью, когда противников осталось треть от первоначального количества, руки монаха, непривыкшие к работе с посохом, начали уставать, и несколько скелетов, громко хрустя отсыревшими суставами, проскользнули мимо, устремившись к магам. Стижиан заметил это, только когда одна из магов тверди истошно завопила. Ещё полминуты монах, уже сдвинувшись с места, добивал последних из этой партии нежити, прежде чем ринулся на помощь магам, но увидел, что маг воды выстроила перед собой стену из льда, куда вмёрзли все четыре скелета, пытавшихся добраться до них.

Стижиан подошел к остекленевшим скелетам, посмотрел на них, потом на магов, потом снова на них, потом на ледовичку. Кончиком пальца он прикоснулся к голове одного из скелетов, и все четверо вмиг обратились в пыль. Молча, Стижиан протянул посох одному из вдруг молчащих магов, чтобы тот подержал его, снял плащ и несколько раз сильно его встряхнул, дабы избавиться от многовековой пыли и обломков костей, оставшихся пылью на его одежде.

– Это было… – Начал говорить один из огневиков, тот который близнец другого близнеца, и кивал медленно головой.

Стижиан накинул плащ на плечи, забрал у него посох из рук, затем, не сводя глаз с очень довольной собой ледовички, которая поджала губы, пытаясь скрыть самодовольство, достал из внутреннего кармана блокнот и спросил:

– Как вас зовут?

– Амельера Арьеннет, – улыбаясь, ответила она, а Стижиан медленно наскребывал её имя карандашом на бумаге.

– Молодец. Надеюсь, когда мы будем спускаться на второй уровень, вы будете так же сообразительны. – Он захлопнул блокнот и положил его на место. – Идемте.

– А почему там было так много нежити? – Спросил женский голос.

– Потому что в склепе давненько никто не бывал, вот их там и накопилось так много. Они появляются с регулярной периодичностью, какой точно – не могу сказать. Это обычные илле – низший класс нежити. У них по одному сердцу и поднимаются они постоянно, почти после каждых похорон. Здесь же, на первом уровне, они неиссякаемы.

– А сколько всего их может подняться? – Это был другой голос, мужской.

– На первом уровне? Не знаю, точный подсчет я никогда не вел, да и никто не вел. Кому это нужно?

– А вы рассеяли магию тех, кого мы встретили? Они больше не поднимутся? – Снова женский голос, огне-близнецы старались помалкивать: факт того, что их жизни были спасены женщиной, более того, магом льда, магом противоположной, а по некоторым поверьям враждующей стихии – это сильный удар по самолюбию и чести семьи, а эти двое были явно из известного рода.

– Я-то рассеял, но, чтобы они не восстали, нужно вынести останки за переделы склепа, но это бесполезно, ведь это место, – Стижиан взмахнул руками и прокричал, – аномалия! – Он прошел сквозь проломленные двери склепа и оказался в широком сыром помещении, маги следовали за ним. – Сколько останков отсюда не выноси – тут вновь появятся всё новые и новые неупокоенные, так что оставлять их тут – беречь природу.

– А откуда у вас посох наахт? – Наконец подал голос один из близнецов, судя по голосу – тот, что начал нарываться первым ещё при встрече. – Это очень дорогой и очень редкий артефакт, ему место…

– Ему место в руках умелого мастера, а никак не в музее и не в научном центре. Мне его подарил мой отец, – как же Стижиану нравилось называть мастера Тео отцом, – так что я ношу его по праву. Да и к тому же, без носителя этот посох не имеет силы. А позволять оружию пылиться – это кощунство. – Монах довольно улыбнулся, искоса глянув на мага, гипнотизировавшего посох. – Вот мы и пришли.

Маги это и сами поняли. Они прошли по недлинному коридору, метров может в десять, слева и справа от них, как и должно быть в склепах, в стенах были высечены углубления, где некогда стояли гробы, саркофаги, но теперь там не было ничего кроме пыли: время ничего не щадит, даже камень. Рисунки и резьба, украшающие стены, могли быть заметны только тем, кто хотел их увидеть: их уродовали глубокие царапины, некоторые рисунки попросту стёрлись. Разглядеть по-настоящему удавалось лишь те, что расположены под потолком на высоте четырех метров.

По стенам стекала вода, чему Амельера очень обрадовалась. Жидкость скапливалась в лужи на полу, кое-где капли падали уже не первое столетие, и на том месте образовались небольшие углубления.

Стижиан остановился у вторых дверей, что высотой от пола до потолка и полметра в ширину, и на них висело столько заклинаний, что все девять магов, согласись каждый из них считать по отдельности заклинания относящиеся к разным классам магии, не справились бы. Эта магия сохранила и внешний вид врат: демоны из детских страшилок и их покорители по-прежнему взирали на каждого, кто к ним приблизится, с холодным презрением, окаменевшим в их глазах.

– Мне вся эта кипа заклятий напоминает математическое уравнение. – Сказала Амельера, подойдя поближе и встав рядом с монахом. – Их сумма, или, быть может, произведение, дают ключ к тому, как туда войти.

"О Богиня, все же есть на свете разумные маги, болтающие по теме…" – подумал Стижиан:

– Ты права, и это уравнение мне пришлось решить в возрасте тринадцати лет… – Он вздохнул и повернулся к остальным восьми магам. – Кто хочет открыть дверь? Не волнуйтесь вы так, там противников значительно меньше. Они сильнее, но их меньше.

– Так как снять все эти заклятия? – Вернула к себе внимание ледовичка, поправляя волосы, и только теперь монах заметил, что на ней не было синего плаща – это все были её волосы: густые, синие, они держались ободком, крепящимся на шее и плечах, и спадали вниз, до самых щиколоток, прикрывая спину. – Господин монах? – Переспросила его она, когда поняла, что он, похоже, засмотрелся на её волосы.

– А? Просто прикоснись к двери. – Наконец ответил, но увидев тень нерешительности в глазах девушки, поспешно пояснил. – Дверь не откроется, но вы сможете пройти сквозь неё. Только живые могут пройти сквозь эту печать.

– Значит вы не решали это уравнение, а просто прикоснулись к двери! – Забурчала магесса Тверди.

– Видите ли, до меня сюда приходил один мой товарищ, и, не зная решения этой задачки, ему не помогло одно прикосновение, то есть…

– То есть нужно знать, зачем ты касаешься этой стены. – Закончила за него Амельера, но когда она потянула руку ко вратам, Стижиан её остановил.

– Это все-таки склеп, там может быть опасно. Жду вас там. – Сказал он, и проскользнул сквозь стену.

После первого же дня испытаний пять человек из девяти попали в стижиановский негласный список идиотов. Он окрестил их таковыми не потому, что они глупы или бездарны, напротив, все ребята, несмотря на первое впечатление о них, хорошо владели силами своей стихии и весьма неплохо соображали. Дело было в том, что они отказывались слушаться Стижиана.

Этой показухой у входа, а ведь у посоха наахт была возможность уничтожить всех скелетов на входе одним ударом, Стижиан лишь хотел доказать магам что он – действительно монах, а не послушник, и чтобы те восприняли его всерьез. Но магов, по-видимому, показухой не возьмешь.

Огневики, полностью игнорируя указания монаха, лезли на рожон, пытаясь прочистить себе проход до винтовой лестницы, ведущей вниз на первый подземный уровень, и уже через час у одного было две колотые раны, другой отравился "вечной" пылью, вызывавшую болезнь вроде простуды, только с жаром и лихорадкой, да такой, что даже маг огня мог сойти с ума, ведь жар тела – это вам не магическое пламя. Ещё одним "идиотом" оказался маг ветра, который вместо того, чтобы раскалывать молниями тело скелета, электризовал его, из-за чего нежить начинала двигаться ещё быстрее. Ещё двое, это были маг тверди в паре с магом ветра, заставили монаха смеяться чуть ли не в полный голос, когда сообразительный маг Тверди замуровал с десяток недовольно клацающих челюстями скелетов в пол, а маг ветра пытался использовать камень как проводник электричества… Но это было списано на волнение и непривычную рабочую обстановку. Более-менее неплохо справлялись оставшиеся трое, два мага Тверди и один ветреник, им практически не нужна была помощь Стижиана, в отличие от предыдущих пятерых. Что до ледовички… Про неё Стижиан и вовсе забыл вплоть до трех часов, когда понял, что для первого дня будет достаточно.

И так две недели…

Несмотря на то, что монах был готов водить их по первому уровню склепа хоть сутки напролет, маги выдерживали не больше шести часов. Пусть и небольшой, но прогресс все же был, и каждый день монах отмечал у себя в блокноте, кто как преуспел, стараясь быть максимально лояльным (ведь эти люди подарили ему столько часов смеха!), однако, к концу второй недели произошло нечто никак не связанное с обучением.

Магов поселили в лучшей гостинице города. Они хорошо питались, по вечерам хорошо гуляли, а потом, утром, магичка льда будила их, посылая из ванны струйки холодной воды прямо им в постель, что действовало лучше чашки горячего кофе: будило, бодрило и тонизировало одновременно.

К середине второй недели Амельера выкинула шутку, к которой Стижиан не был готов: она предложила прогуляться. Это было днем, около пяти, когда Стижиан валялся в гостиной на первом этаже на диване и листал одну из двух десятков книг, купленных им на прошлой неделе. Книжка оказалась неинтересной и даже глупой, но зато картинки, нарисованные маслом и тонкой кистью, вполне оправдывали цену, в двенадцать золотых то. Честно признаться, до того момента, как тем днем Амельера спустилась вниз и заявила следующее, Стижиан никогда бы не мог подумать, что выглядит настолько вызывающе:

– Знаешь, Стижиан, – они с магами перешли на "ты" уже на второй день, – я не понимаю, как можно запрещать вам, монахам, иметь отношения с женщинами, и при этом заставлять так одеваться… – Она усмехнулась и присела на краешек дивана, вынудив монаха тут же убрать ноги и задуматься – она вообще о чем? И он спросил:

– О чем ты, о пречудный маг льда? – Стижиан отложил книгу и уставился на безбожно красивую в его глазах магичку. О да, она была невероятно красива, несмотря на то, что если рассматривать отдельные детали её внешности, то в них ничего привлекательного не было: худая, костлявая, с тонкими ручками, чуть ли не просвечивающейся шеей и тощими ногами. Абсолютно плоская, как сверху, так и снизу, с тонкими чертами лица, огромными синими глазами, чей цвет делал её ещё более неземной и сказочно сочетался с её голубо-белой кожей. Но было в ней нечто чарующее, эдакое обаяние, затмевающее её внешние недостатки. – Эй? О чем ты?

– Я говорю о том, что ты очень хорошо выглядишь. Пойдем гулять!

Ну разве ж может благородный монах отказать прелестной даме? Они и пошли гулять, вернувшись поздно вечером, и так каждый день, вплоть до конца месяца, когда в Ормарту приехал довольный, загорелый (сразу видно, что был в отпуске), и даже слегка располневший (ну максимум на полкило) мастер Тео. Он приехал ранним утром, будучи уверенным, что его ученик не спит, и действительно застал его на том же диване в гостиной.

Стижиан не ожидал увидеть отца, поскольку тот не предупредил, что явится лично, и потому валялся на диване в легкой белой рубашке и свободных штанах, что никак не было похоже на монашескую форму:

– Последний день, – сказал мастер Тео за завтраком, – сегодня я им устрою нечто вроде зачетной работы, напишу коротенько характеристику их навыка, и мы поедем в Монтэру.

– Зачем в Монтэру? – Стижиан, не отставая от учителя, уплетал все сырые овощи, что были на столе: мастер Тео их не любил и не ел, а Стижиан забыл деньги в плаще.

– Ну, вообще-то, положено было сначала принять гостей в монастыре, а потом уже везти сюда. Но я решил, что это займет слишком много времени и сократит их тренировки на несколько дней, а тебе ли не знать, как важны могут быть эти мимолетные дни. – Тео доел своё мясное блюдо, а спустя пару минут, в полной тишине, положил вилку на край тарелки и поднял глаза на ученика: он засмотрелся на что-то, что было за спиной мастера. – Стижиан, ты не натворил глупостей, пока обучал этих магов?

– О чем вы? – Он оторвал взгляд он синих волос своей новой подруги, сидевшей за соседним столом, и выглядел немного растерянно: он сам не знал – не натворил ли чего?

– Женщины, Стижиан, я про женщин.

– Нет, мастер, что вы. Мне чуть больше месяца осталось томиться в монастыре, а потом – свобода телу. – Он растерянно улыбнулся.

Тео ещё несколько секунд смотрел в глаза сыну, приложив руки к губам, а потом, встав из-за стола, хлопнул его по плечу и велел собирать своих "учеников".

То ли осчастливленные мыслями о том, что дни тренировок в этом мерзком сыром месте, где маги были практически бессильны, подошли к концу, то ли маги наконец (уж месяц то спустя!) перестали вредничать и все же прислушались к советам монаха, то ли Стижиан так засмотрелся на Амельеру, что не замечал чем вообще заняты остальные маги, но он не заметил приближающейся опасности, когда к часу дня мастер Тео очень внезапно появился на ступенях лестницы, идущей сверху, с очень разгневанным лицом и руками, напряженно потирающими друг друга.

До того дня мастер Тео думал, что водить магов (тем более недоучек) на второй уровень Склепа Трёх Королей примерно равносильно запуску десятка детей в логово льва. Поняв, что на наземном никого нет, Тео поспешил к лестнице, уже будучи готовым с разбега зарядить сыну мощный отцовский подзатыльник, но увидел, что сам Стижиан стоит у лестницы, по которой спускался мастер, и любуется ледовичкой, собравшей волосы в хвост и позволявшей всем желающим наслаждаться видом её тощих ног, выглядывающих из-под длинной юбки с несколькими высокими разрезами. В то же время, остальные маги добивали последних (их можно было пересчитать по пальцам на одной руке) полусгнивших неупокоенных (это были практически те же скелеты, что и на наземном уровне, только на их телах кое-где ещё болтались куски мертвой плоти, и, что тоже было необъяснимо, они были в несколько раз сильнее), а некоторые маги уже отдыхали или же разглядывали врата на второй подземный уровень. Мастер Тео, глядя на все это, смирился с тем, что повода для подзатыльника и вовсе нет:

– Стижиан… – На одной ноте, полушепотом произнес Тео, и ровно через мгновение близнецы огневики накрыли последнюю пару неупокоенных огненной паутиной, лишающей этих несчастных возможности двигаться. – Ну вы даёте, оранцы! – Последовали восклицание и несколько хлопков в ладоши, что заставило Стижиана резко перевести взгляд на учителя, но уже было поздно: учитель… нет, в том взгляде отец уловил похотливые искорки, которыми Стижиан окружил мага льда. Тео усмехнулся, покачав головой из стороны в сторону, и, сжав кулак, так, чтобы этого не заметили другие присутствующие, пригрозил им ученику: тот и без слов всё понял.

– Вы мастер Тео? – Спросила маг тверди Фицу Мросс: она стояла ближе всех к лестнице, и, едва Тео опустил на неё взгляд, она согнулась в легком реверансе.

– Верно… – Он задумчиво осматривал запечатанные, замурованные и замороженные останки неупокоенных и снова хлопнул в ладоши, – я-то думал устроить вам зачетную работу, но… честно признаться, впервые наш монах додумался вести магов на второй уровень… Думаю, вы все тут заслужили хороший отзыв. Так ведь, Стижиан?

– Угу. – Промычал он, щурясь и пытаясь понять, что рядом с дверью на третий уровень делает один из магов. – Луожи! – Крикнул Стижиан, отталкиваясь от перил. – Эй! Не прикасайся!

Но Луожи оказался хорошим теоретиком и, меньше чем за пятнадцать минут с момента, как он обезвредил последнего неупокоенного в своем квадрате, на которые они поделили помещение, сумел разгадать загадку, запечатывающую спуск на третий уровень.

Он достал из-за пазухи четырнадцатиконечную звезду, символ храма Сияния, маленькую серебряную безделушку, которую ему подарила мать перед отъездом в Оранскую академию, как для него врата превратились в бесчисленное множество темных песчинок, целиком поглотивших перепуганного мага ветра, оставив саму дверь по-прежнему каменной, плотной и непрошибаемой. Стижиан подбежал к двери и прикоснулся к холодному камню, с мелкими, редкими рунами на нем.

– Проклятье! – Зашипели почти одновременно оба монаха и тут же переглянулись.

– Уводите их отсюда, мастер. – Обернулся Стижиан к учителю. – Я найду Луожи, а этих уведите.

– Что произошло? – Подбежал к молодому монаху огневик. – Эти врата срабатывают, как и первые? Ведут на третий уровень?

– Да, угадал, только на третьем у Луожи шансов выжить очень мало… Да и… – Стижиан замялся, боясь запугать магов, и потому не знал, что именно говорить, но его мысль донёс Тео:

– Эти врата работают не по прямому каналу, там есть ответвление… ведущее вниз. То есть вашего сокурсника могло кинуть даже не на третий, а на четвертый уровень… – Тео медленно спустился с лестницы и подошел к Стижиану.

– Но если мы смогли без особых трудностей тренироваться здесь, на втором, то значит у него на третьем будет хотя бы шанс! Мы должны ему помочь! – Раздался голос Амельеры, но по взгляду, с которым монахи смотрели друг на друга, она поняла, что не все так просто.

– Неспроста первый и второй уровни соединяет обычная лестница, а второй и третий – барьерного типа врата. – Стал пояснять Стижиан, – на третьем и четвертом этажах спрятаны все артефакты, собранные на территории поместья, где жил тот безумный маг, названный Тремя Королями, а он унаследовал очень многое…

– Не углубляйся в историю, Стижиан. – Тео поднял руку. – На третьем уровне могут выжить только монахи-мастера, на четвертом… считанные из нас смогли попасть на четвертый уровень, а обойти его и вернуться не удавалось никому.

– Значит, за Луожи пойдёте вы? – Спросил огневик у мастера.

– Нет, – покачал головой мастер Тео, и повернулся к сыну. – Справишься?

Стижиан очень невесело усмехнулся, приложив рисунок четырнадцати конечной звезды, что была изображена на рукаве мантии, к рисунку на вратах, и исчез.

Стижиан был готов поклясться в двух вещах: во-первых в том, что раньше, когда он почти пять лет назад по глупости и наивности своей сюда полез, противники были значительно слабее, их было куда больше… и с тех пор они явно прибавили в объеме и росте. Во-вторых – не было этого лабиринта: в нём трудно заблудиться, стены местами обвалены, ловушки смешные и примитивные, но их было столько, что они попросту раздражали.

Первого же противника Стижиан встретил, едва поднял голову после падения с потолка (врата почему-то телепортировали гостей на высоту пары-тройки метров). Больно не было, но внезапно стало страшно за судьбу несчастного мага: существа, в которых мутировали бывшие обитатели третьего уровня, достигали трех метров в высоту и еще двух в ширину. Они были похожи на оживших статуй: серые, медленные, с них во все стороны летела пыль (на самом деле это была костная мука, осыпающаяся из-за трения тяжелых и плотно прижатых друг к другу костей). Эти создания пугали не только своими размерами, но звуками: низкий щелкающий хруст, сопровождающий каждое их движение.

Эти твари, пусть немногочисленные, оказались единственным классом обитателей третьего уровня. Это были селе – средний класс нежити, формирующийся из облаков и считающийся самым опасным видом, поскольку высшую нежить никто не видел уже много столетий. Селе то ли орали от боли, то ли стонали, или же это был боевой клич, что бы там ни было, эти звуки могли заставить уши кровоточить, но Стижиан видел и слышал и не такое. Клич был громкий, от него дрожали стены и пол, но Стижиану потребовалось меньше пяти секунд, чтобы встать с пола, выбрать нужную стойку и атаковать противника, с учетом его размеров и скорости. Это было несложно: прыжок на стену, отталкивание, приземление на грудь или плечо мутанта и тяжелый удар прямо в лицо, где, чаще всего, находилось нечто вроде сердца, от которого энергия разливалась по телу. Совершив удар, монах оттолкнулся от медленного падающего вниз тела неупокоенного и только тогда понял, что ошибся.

То, что увидел монах, осмотрев осколки своего противника, объяснило и то, почему он стал таким большим, и то, почему их стало так мало: слияние. Тело, которое только что монах попытался обездвижить, состояло не из одного, а из четырех разных тел, и, следовательно, сердцевина была не одна – их было тоже четыре: в голове, в груди, в запястье левой руки и в левой ноге. И пока обезглавленная нежить нового поколения пыталась встать, Стижиан нанес удары сначала в кисть, потом в грудь, а затем с размаху добил ногу.

Монах убрал посох за спину, с невероятным усилием закатал по локоть плотную кожу рукавов плаща и, оставляя мелкие метки с вкраплениями сияния на разных стенах, старался найти пропавшего мага по его линии жизни, по следу духа или по каким-то иным признакам. Что бы там маги из себя не строили, и какими бы бестолочами не считал их Стижиан, они всё же умны, так что Луожи должен был догадаться оставлять за собой следы. Треклятые стены, выросшие из пола за минувшие пять лет, не пропускали тонкие силовые волны, ослепляя и монаха, и мага, если он был здесь, и если он был жив, так что пришлось ходить кругами в поисках каких-либо признаков недавнего присутствия.

Ориентируясь на свои пометки (а это были просто прикосновения с легким выплеском силы), Стижиан оббежал несколько раз третий уровень подземелья, но не смог найти ни мага, ни его следов. Завершив очередной круг, попутно стряхивая с себя костную пыль, монах остановился у дверей на четвертый уровень, куда подойти на расстояние меньше пяти метров было проблемой.

Сравнить ощущение, которые ты чувствуешь, стоя у двери на четвертый уровень, можно только с ванной, где вода содержит очень много соли, и, когда пытаешься залезть в эту ванну целиком – тебя выталкивает, так вот здесь было то же самое. Пытаться подойти к двери сравни ходьбе по дну реки против течения. Сходство ощущений было бы невероятно верным, как если бы в тот раз, когда Стижиана уже почти уговорил себя пойти против течения реки и спасти тонущую девочку, мимо не проезжал маг воды.

– Люблю магов воды. – Прошептал Стижиан, вспомнив того старца, что спас девчонку, и Амельеру, которая, наверное, волнуется где-то там наверху.

Один за другим, мелкими шажками, монах приближался к двери. Чем ближе его вытянутая рука оказывалась к черному камню перехода, тем сильнее ему казалось, что этот поток негатива может поглотить не один густонаселенный город. И как только стены склепа выдерживают такое? В истории говорится о запечатывании склепа, но не говорится кем, и чем пожертвовали те гении, чтобы сдерживать эту буйствующую стихию. Не обладай Стижиан способностью вырабатывать огромные объемы сияния, его сосуд бы уже окрасился, и монах уже превратился бы в нежить.

Он тянулся все дальше и дальше, и когда кончик среднего пальца смог коснуться поверхности черной двери Стижиан обнаружил, что стоит на стене. Снова шутки с телепортацией под потолок? Это он понял потому, что рядом (там, где должен быть пол) лежит (или все-таки висит?) картина с обнаженной девицей и пара светильников, незамедлительно сменившими свой окрас с желтого на зелёный, стоило монаху здесь появиться. А внизу (где только что была дверь) стоял стол, заваленный свитками и старыми толстыми книгами. Стол стоял у огромного витража из черных, красных и сиреневых стёклышек, сливающихся в огромную розу. Напротив неё горел камин, чьи алые языки постепенно переходили в кристальный изумрудный цвет, а между ним и столом расстилалась слишком большая (для натуральной) шкура белого медведя.

И все это Стижиан заметил за одно мгновение, прежде чем рухнуть вниз.

– Я надеюсь, вы не ушиблись, господин монах? – Раздался тонкий голос мальчишки, которому с виду было лет десять. – Гости в нашем доме – редкость, и посему хозяин часто меняет угол своего кабинета. – Мальчик, стоящий у единственной в комнате двери, что слева от камина, улыбнулся. – Я думаю, хозяин будет рад вас видеть. Стол накрыт, наложницы уже созваны, вы чудесно проведете время!