С самого утра зарядил дождь. И не такой чтоб крупнокалиберный, с пузырями, а так: фи-фи-фи. То есть на весь день. Петька даже зубы почистить не успел – но это он, конечно, обрадовался. Но в остальном обстановка унылая: носа из дома не высунешь. А если и высунешь, то лучше б не высовывал. «Да, – подумал Петька, – никаких тебе приключений. Не с кем даже козла забить». Тут он вспомнил про козла Рому и решил, что зря он его вспомнил. Зато он тут же вспомнил про Пушкина. Вернее, не про Пушкина, а про его стихотворение «Узник».
– Сижу за решеткой… – дальше Петька вспомнить не мог, отчего стало ему совсем одиноко и скучно. Да и какая еще решетка? Разве что сетка-рабица, отделявшая его дачу от соседской. Тьфу, а не решетка.
Пошел тогда Петька на кухню и сделал себе бутерброд с колбасой. Жуя бутерброд, Петька стал проклинать свою судьбу, в которой совсем нет места приключениям. И вдруг вспомнил продолжение:
– …в темнице сырой!
Вот это правда, обрадовался Петька. Мало того, как только он вспомнил вторую строчку пушкинского стихотворения, из щели между досок на потолке террасы закапала вода. «Какое-никакое, а приключение», – подумал Петька и подставил под течь первое, что попалось под руку. А под руку попалась старая дедовская пепельница из хрусталя, лежащая на террасе просто так, для украшения. Оживившись, Петька пошел сделать еще один бутерброд, но когда вернулся, понял, что это была не такая уж и хорошая идея – подставить пепельницу. Дело в том, что он упустил из вида дядю Аркадия, председателя их дачного поселка. Не самого дядю Аркадия, конечно, – его дурные привычки. Было у него их две. Первая – все время повторять «будем говорить». А вторая – курить во всех домах, куда он заходит. И заходит он в каждый дом в поселке, к тому же часто – чуть ли не раз в неделю. Так вот, пепельница оказалась не просто так, для украшения, а достаточно плотно забита пеплом. Поэтому вода, ударяясь о ее дно, разбрызгивала во все стороны грязные капли. Оставив на столе надкусанный бутерброд, Петька быстро поменял пепельницу на кастрюлю и принялся вытирать грязные зловонные пятна.
– Фу-у-у, – сказал Петька, когда закончил, и тут снаружи раздался стук. «Град!» – подумал Петька и побежал на крыльцо. Но на крыльце никакого града не было, зато стоял дядя Аркадий, председатель их дачного поселка.
– Здоров, Петька! Зайду, будем говорить? – зашел внутрь дядя Аркадий, не дожидаясь Петькиного приглашения. – Течет? – заметил течь дядя Аркадий. – Вот о чем я и говорю.
Он сел в кресло и сразу же закурил. Петька сел напротив и стал доедать свой бутерброд.
– Петька, у тебя чего пепельница мокрая? – спросил дядя Аркадий, потянувшись по привычке за дедовской пепельницей.
– Да так, – махнул рукой Петька. – Пушкина вспомнил.
– Пушкин с мокрыми пепельницами не ходил, будем говорить, – нахмурил бровь дядя Аркадий.
– Он и с сухими не ходил, – решил заметить Петька.
– Не факт, – подумав, ответил дядя Аркадий. – Впрочем, я к тебе не для этого пришел. Разговор есть, будем говорить. Про забор у сторожки.
Дядя Аркадий всегда говорил долго, обстоятельно и невыносимо скучно – хуже дождя. «Ну все», – подумал Петька и подтянул к себе лист бумаги с карандашом. Дядя Аркадий не изменял своим привычкам: он уже не менее получаса курил, вворачивал к месту и не к месту свое «будем говорить» и нудно разъяснял что-то про забор. Петька же, чтобы совсем не скучать, стал рисовать дядю Аркадия. Сначала он его нарисовал курящим, а в облаках дыма материализовывались слова «будем говорить». Потом он изобразил его с усиками как у Гитлера. Потом с рогами и хвостом. Потом в виде ежика. В виде ежика, кстати, получилось лучше всего. А потом дядя Аркадий остановился и спросил:
– Ну что, Петь, надо про забор решать, будем говорить. Ты как?
– Не знаю, дядя Аркадий, – Петька заканчивал обрабатывать иголки на спине у дяди Аркадия. – Я старый забор с детства помню – он мне как родной. Тем более деревянный. А зачем новый, да еще железный – непонятно.
– Как непонятно?! – всплеснул руками дядя Аркадий. – Для солидности!
– Я человек маленький, дядя Аркадий, – Петька закончил с иголками и пририсовывал хвостик. – Мне солидность ни к чему.
– Слушай, Петька, – дядя Аркадий встал с кресла. – Я тебе серьезные вещи говорю, а ты со своей ерундой… Что ты там рисуешь?
Он потянулся за листком, и Петька не успел глазом моргнуть, как рисунок оказался в руках у дяди Аркадия.
– Та-а-ак… – в гневе дядя Аркадий перестал быть похожим на ежика и стал действительно смахивать на черта и Гитлера одновременно. Он скомкал бумагу с рисунками и бросил ее в угол. – Так, будем говорить! А еще про Пушкина тут…
Дядя Аркадий развернулся и вышел.
– Скучно вы говорите, дядя Аркадий, – сказал Петька, глядя на скомканную бумагу. – Лучше б это град пошел, ей-богу.
Дождь не заканчивался до самой ночи, и к Петьке больше в этот день никто не зашел.