– Тебе кто-нибудь что-нибудь говорил о… сам знаешь о чем? – прошептала я на ухо Хальфдану, когда по окончании этого долгого и тяжелого дня мы наконец вышли из дверей Академии.
– Я ничего не слышал. А ты?
– Тоже ничего.
Друг сдвинул брови, явно раздосадованный.
Ни он, ни я не знали, чего ждать. Мы развесили несколько имевшихся в нашем распоряжении плакатов по всему городу, стараясь не думать о возможных трагических последствиях наших действий. Однако нам и в голову не приходило, что плакаты вообще не вызовут никакой реакции у наших сограждан.
Мы с Хальфданом вместе с остальными учениками спускались по пешеходным мосткам, как вдруг меня сильно толкнули в плечо. Я пошатнулась, едва не выронила скрипку, а мимо вихрем пролетела Ольда, бросив на ходу:
– Прочь с дороги, грязная Залатанная!
Она и прежде оскорбляла меня подобным образом, но до сих пор ни разу не позволяла себе такого в присутствии Хальфдана. Очевидно, ситуация складывалась из ряда вон выходящая, и на этот раз Ольда решила напасть на нас обоих.
– Эй, ты чего? – воскликнул Хальфдан и бросился следом за девушкой. – Что на тебя нашло, скажи на милость?
Все вокруг уставились на нас.
– Оставь, Дан, – взмолилась я, чувствуя себя бесконечно униженной. – Ничего страшного. Правда, это ерунда…
– Ты прекрасно знаешь, что на меня нашло! – выкрикнула Ольда. Ее фарфоровое личико налилось кровью от злости. – С самого начала, что бы ни случилось, ты занят лишь этой дрянью. А теперь еще и защищаешь эту проклятую Нечистую!
– Не смей так говорить о моей подруге! – возмутился Хальфдан.
– О твоей подруге? – взвилась Ольда и пренебрежительно ткнула пальцем в мою сторону. – Не смеши меня, я тебя умоляю! Да прояви же хоть капельку честности! Не понимаю, как ты можешь питать какие-то чувства к подобной девице… Боги лишили ее человеческой природы, ее заклеймили печатью позора. Она просто чудовище, а ты ведешь себя так, словно ничего не случилось, словно это наполовину металлическое существо для тебя важнее, чем твоя пара!
– Позволь мне кое-что прояснить: мы с тобой никогда не были парой, и начиная с этого момента, ты для меня вообще ничего не значишь, – отрезал Хальфдан. Его лицо словно окаменело от гнева. – И ты сейчас же извинишься за свои…
– Ничего страшного, мне все равно, – перебила я друга, касаясь его руки, чтобы успокоить. – Пусть называет меня как ей угодно, это не имеет никакого значения, поверь.
Хотелось бы мне, чтобы это и впрямь было так. На самом деле меня всегда больно ранили такие оскорбления, столь же обидные и унизительные, как и навязанные мне гнусные части тела, сделанные из металла.
Кроме того, я так и не поняла, что Ольда имела в виду, говоря о нашей с Хальфданом дружбе. Истинная природа наших отношений ни для кого не являлась секретом. Тут двух мнений быть не могло.
Хальфдан был Чистым, невероятно привлекательным музыкантом без пары, перед ним открывалась многообещающая карьера, так что он был завидной партией для любой девушки в Стальном городе. Что же до меня…
Взглянем в глаза правде: Ольда все верно сказала.
Я знала, какое место занимаю в жизни друга, и меня оно полностью устраивало. Я никогда не питала иллюзий. Мне даже в голову не приходило думать о Хальфдане в таком ключе.
И как только Ольде в голову пришло ревновать?
– Поверь, – повторила я, четко выговаривая слова, и твердо посмотрела Хальфдану в глаза.
Мне хотелось быстрее покончить с этой сценой и уйти. Я надеялась, что Хальфдан поймет это и не станет впустую добиваться от Ольды извинений.
На скулах друга заиграли желваки, словно он крепко стиснул зубы, пытаясь подавить гнев. Потом он коротко кивнул и, отвернувшись от своей бывшей подружки, зашагал дальше. Я молча последовала за ним, опустив голову, чтобы не видеть устремленных на меня любопытных взглядов.
Хальфдан подождал, пока мы отойдем подальше от толпы учащихся, и пробормотал:
– Мне жаль, такого не должно было случиться…
– Вопрос закрыт, – снова перебила я друга. – Не будем больше об этом говорить, прошу тебя. У нас ведь есть и другие, более важные заботы, помнишь?
Хальфдан резко фыркнул, потом поджал губы и медленно, словно нехотя, кивнул.
Через несколько минут молчания, становившегося все более угнетающим, мы перешли одну из улиц, на которой повесили плакат. Мы не особо удивились, обнаружив, что плакат сняли. По обоюдному молчаливому согласию было принято решение следовать обычным маршрутом и не проверять все остальные места, где разместили плакаты, чтобы не вызывать ненужных подозрений. Итак, мы направились к кузнице Лотара, отца моего друга, как делали каждый день после учебы.
Городские улицы выглядели все так же уныло. Люди шли кто куда: одни закончили изнурительную работу и, втянув голову в плечи, старались быстрее вернуться к очагам; другие заканчивали дневные дела и лихорадочно подсчитывали монеты, надеясь, что заработанного хватит, чтобы протянуть следующий день. Группки детей изо всех сил старались подмести с улиц пепел и расчистить проход для велосипедов и тележек – мало оплачиваемая работа бедняков, которой я тоже занималась время от времени параллельно с учебой в Академии. Таверны мало-помалу заполнялись народом, а вечерний туман быстро густел, затягивая городской ландшафт серым непроницаемым покровом.
Мы усиленно прислушивались к разговорам прохожих, однако никто и словом не обмолвился о наших мятежных плакатах. Надо сказать, всеобщее равнодушие порядком меня разочаровало…
Возможно, все дело было в моем воображении, и все же, пока мы шли к Лотару, мне показалось, что на улице стало больше встревоженных лиц, чем обычно.