В лесу было тихо, тренькали птицы, дробно выстукивал дятел, ветер лениво перебирал вершины мохнатых елей, унизанных тяжелыми гирляндами шишек. Солнце выскочило из плена дымчатых облаков, разлив волну мягкого, расслабляющего тепла. Густой мрачный ельник начал редеть, появились островки молодой и сочной весенней травы.
Зотов даже не очень-то и устал, меряя шагами звериные тропы, лесные опушки и узкие полоски влажной земли, затейливо вьющиеся среди мертвых болот. Просвет, возникший после полудня, раздался вширь, призывно мигая кусочком чистого неба. Порывы свежего ветерка разгоняли утреннюю сырость и прель.
Егорыч, идущий замыкающим, чуть слышно присвистнул, лег за дерево и поставил пулемет на сошки дулом назад. Неужели привал? Мимо тенью скользнул Карпин, пошушукался со старшиной, вернулся и с ноткой беспокойства сказал:
– У нас хвост.
– Кто? – ужаснулся Зотов, слепо пялясь в мешанину веток и сосновых стволов.
– Дедушка Пихто. Шуганем из всех стволов и ноги в руки.
Зотов лег и подтянул автомат. Немного знобило от предвкушения близкого боя, зубы противно приклацнули. Среди кустов замелькало светлое пятно, вспотевший палец сам собой переместился на спуск. Главное – в суматохе не потеряться, мало приятного потом бродить в незнакомом лесу. Круглая мушка наложилась на мелькающее пятно, и… на тропе собственной персоной возникла отважная разведчица Анна Ерохина. За спиной матерно выругался Шестаков.
– Здравствуйте, мальчики! – Анна остановилась и приветливо помахала рукой. – А я давненько за вами иду, все думаю, когда же товарищи московские разведчики внимание обратят?
«Товарищи московские разведчики» прозвучало насмешливо. Дескать, тренированные, обученные, и так опростоволосились. Вот настырная баба. Откуда она тут и зачем?
Зотов поднялся, отряхивая прилипшую к кителю хвою, и миролюбиво спросил:
– А как же Еремеев?
– Успеется, – подойдя вплотную, беспечно улыбнулась Ерохина. – Очень уж хочется с товарищами московскими разведчиками пройтись. Вы ведь не бросите в лесу одинокую беззащитную девушку? Тут и волки, наверное, есть.
– Ага, волки дураки с тобой связываться, – обреченно прошептал Шестаков.
– А если Марков узнает? – Зотов жестом велел группе продолжить движение.
– Если Коровья погибель не капнет – не узнает. – Анна подмигнула Шестакову.
– Больно мне надо, – фыркнул Степан.
Ерохина пошла рядом с Зотовым и спросила:
– Вы к нам надолго?
– На летние каникулы, – осторожно ответил Зотов.
– Ой как хорошо! – вполне искренне обрадовалась Ерохина. – А как мне к вам обращаться?
– Мы люди не гордые, можно по имени-отчеству.
– А если по званию?
– Я не военный. По учительской части, – почти не соврал Зотов.
– Преподаватель? – вскинула Ерохина бровь.
– Труды и немецкий язык.
– Шутите?
– Самую малость.
– Понимаю, секретность, – кивнула Анна и неожиданно брякнула: – А что сейчас женщины носят в Москве?
– Ну, всякое там, – на секунду смешался Зотов. – Шляпки, платья, шинели.
– А в Орле?
– Про Орел не скажу, – признался Зотов. Интуиция тихонечко пискнула. Появилось ощущение, будто его профессионально раскручивают. Вроде вопросы банальные, собеседница миленько улыбается, можно списать на природное любопытство, а моргнуть не успеешь, выложишь лишнее, как на допросе у хорошего следователя. Разводит на откровенность со знанием дела. Откуда ухватки? Самородок из брянской глубинки, природный талант? Такому в деревенских школах не учат.
– Жаль, – расстроилась Ерохина. – Ах, ну да, Орел в оккупации, откуда вам знать. Нравится у нас?
– Да ничего. – Зотов отметил, как разведчица лихо сменила тему. – Кормят паршиво, а вот девушки очень красивые. Погощу недельку, баек партизанских послушаю и укачу, буду хвастаться, как за линией фронта фашистов бил.
– Ну-ну. – Анна ожгла насмешливым взглядом. – Значит, паркетный?
– Он самый. В кабинетах штаны протираю, решил с оказией к партизанам слетать, полезно для роста в партийных чинах.
– И далеко планируете дорасти?
– Пока не загадываю, плохая примета.
– А зачем тогда в Новоселки пошли? По дороге можно и голову потерять.
– Кто не рискует, тот не пьет.
– И товарищ командир вас к расследованию привлек.
– Свадебным генералом, – доверительно сообщил Зотов. – Буду важно надувать щеки и отпускать глупые замечания. Люблю, когда должность большая, а ответственности нет почитай.
Анна понимающе похихикала.
– А вы, значит, разведчица? – уточнил Зотов, уводя беседу от своей скромной персоны.
– Помаленьку, – скромно кивнула Ерохина. – Тут подсмотрю, там подслушаю, курочка по зернышку…
Дальше разговор закрутился вокруг успехов и неудач разведчиков брянских партизанских бригад. Спустя полчаса остановились на развилке заросших рябинником троп.
– Ну вот, пожалуй, и все, – вздохнула Ерохина. – Вам прямо, мне направо, к Еремееву на доклад. До свидания, товарищи московские разведчики.
– Спасибо за компанию, – улыбнулся Зотов.
– Вам спасибо, для меня вести с Большой земли как глоток воздуха. – Ерохина задорно подмигнула и пошла своей дорогой, ступая быстро и неслышно. Все смотрели вслед отважной разведчице. Мелькающий платок затерялся в лесу.
Бурелом одолели, согнувшись в четыре погибели, и залегли на самом краю леса. Открылся вид на низменность, заросшую ивняком, осокой и кустарником, похожим на пышные круглые шапки.
– Еще километр, – с ударением на «о» сказал Шестаков, – и выйдем к Десне. Место до самой реки открытое, но зеленка густая, проскочим. Да и немцу тут делать нечего, сплошные болота, лягух разве ловить.
– Лягушек французы едят, – буркнул Капустин.
– А мне один хрен, – отозвался Степан. – Я итальяшек видал. Сучьи коты. Через нас шли, песни орали, улыбались, лягушек не жрали, чего не было, того не было, но корову у соседки первым делом свели, расписку всучили на сотню марок. Соседка сначала обрадовалась, дескать, культурная нация, а потом бумажкой этой задницу подтирала. Курей всех побили, перья в каски навтыкали и отбыли Москву брать. Где-то там теперь и лежат.
– Переправляться как будем? – спросил Зотов, делая вид, что ему не очень и интересно.
Плавал он плохо и всегда этого очень стеснялся. Одно дело – вальяжно барахтаться рядом с городским пляжем, на виду у мужественного спасателя, и совсем другое – форсировать незнакомую реку одетым и не снимая оружия.
– Как бог даст, – в свойственной ему паскудной манере успокоил Шестаков. Он поднялся и двинул правее, забирая в сторону чахлых кустов. Там обнаружилась ложбина с бегущим по дну мутным, торфяным ручейком, надежно укрывшая группу от нежелательных взглядов. Ручей потихонечку расширялся, слепо тычась среди подмытых, увитых побегами вьюна берегов. Ивы и молоденькие, корявые ясени сомкнули над головой подобие арки, дав тень, пронзенную, словно сито, тоненькими солнечными лучами. Под ногами причавкивала набухшая грязь. Русло было завалено скользкими, влажно поблескивающими корягами, напоминавшими спины доисторических крокодилов. Идти приходилось осторожно, чтобы не наследить больше обычного. Егорыч, идущий замыкающим, провалился по колено в черное жирное месиво, освободился с противным хлюпаньем и проворчал:
– По таким следам нас слепой отыщет, не то что немцы с собаками.
– Немцам тут делать нечего, – скривился Шестаков. – Фашист не дурной, в грязи валандаться не приучен. Сюда даже «бобики», так у нас полицаев кличут, нос не суют. Жабье царство, цапли и те в здешних болотах без вести топнут. Ни троп, ни дорог на десять верст в обе стороны. Партизанский заповедник, ети его в дышло.
– А ты, Степан, откуда все знаешь? – поинтересовался Зотов.
– Сызмальства в лесе, – буркнул Шестаков, перепрыгивая зыбкое место. – Дед-покойничек приучил, первейший охотник был в наших краях. Лес-то он как? Торопыг с крикунами не любит, а ежели к нему с почтением, он и накормит, и обогреет.
Ручей выписал петлю, набрал силу, засверкал золотистым песком, и глазам открылась бескрайняя водная гладь. Мечты Зотова на крохотную речушку разлетелись хрустальной вазой, сброшенной с полки внезапно загарцевавшим котом. Красавица Десна раскинулась в ширину метров на сто. Противоположный берег зарос плакучими ивами, ниже по течению узким клином разрезал реку длинный, утопающий в зелени остров. Под ногами осыпались струйки мелкого, выбеленного солнцем песка.
– Ух ты, сейчас бы с удочкой зореньку скоротать: котелок с ушицей на углях попыхивает, в речке литрик беленькой охлаждался, – мечтательно причмокнул Карпин. – Может, ну ее к бесу, эту деревню? Отпуск устроим.
– Вон там, где Навля впадает, раки прямо кишат, – указал Колька. – Вода холоднющая, зубы чечетку стучат, а сотню надергаешь. С укропчиком, м-м-м…
– К ракам пиво потребно, – скривился лейтенант. – Да и какая раки еда? Пока хвосты обсосешь – наплачешься. Жалко мне их всегда было, падл, живыми варить. Нет, тут удочка нужна или сетка, я б вам показал, как рыбу ловить. Степан, клюет тут?
– Как в рыбном отделе, успевай ведро подставлять, – пробасил Шестаков, вылезая из овражка. – В другой раз щук натаскаем, вдовушка знакомая больно вкусно в печи запекает, со сметаной и луком. Сверху корочка золотистая похрустывает, изнутри белое мясо паром исходит.
– Прекратите, – простонал Капустин, шумно глотая накопившуюся слюну. – Ну вот что вы за люди?
– Обыкновенные, рядовой, – рассмеялся Карпин, но тут же погрустнел. – Я ведь на рыбалке год уже не был. У нас, на Волге, знаешь какая рыбалка? – Лейтенант развел руками чуть ли не на метр. – Вот такие судаки! По восемь кило!
– Ну да, заливай, – возмутился Колька. – Таких судаков не бывает.
– А ты видел? Вот и не говори, – совсем как мальчишка завелся лейтенант. – Десну вашу цыпленок вброд перейдет и перышков не замочит, а у нас Волга! Великая река. Осетра раньше баржи топили. Не осетра, а киты!
– А мы однажды мертвяка выловили на мелководье, – сообщил Колька хрен знает зачем. – Думали, бревно, а глядим – волосы черные в коряге запутались. Баба утопла и плывет себе в Черное море. Ну мы испужались сначала, а потом палками ее к берегу подогнали. Вот жуть. Белесая, распухла вся, и раки кишат.
– Но ты не растерялся, оприходовал бедняжку тайком, – поддел Шестаков.
– Надо больно, – возмутился Колька. – Милицию вызвали. А раков с нее сняли целую кучу.
– Сожрали? – брезгливо осведомился Капустин.
– А то как, не пропадать же добру. – Воробей погладил живот и глазки сделал мечтательные.
– Дураки. И каннибалы! – Радист на всякий случай отодвинулся подальше.
– Да нет, рыбалка – дело веселое, – возразил Карпин. – Я с детства рыбалил, сколько помню, всегда на реке. Дед удочку смастерил: ветку гибкую срезал, веревочку привязал, вместо крючка гвоздик гнутый приладил. С тех пор я и пропал. Текла у нашей деревни речуха Чабышевка, мелочуха в ней водилась, коту на прокорм. Мамка переживала сначала, на берег бегала, а потом махнула рукой. А как-то летом приехал папкин двоюродный брат, дядя Яша из Иваново, погостить. Он на ткацкой фабрике работал, слыл человеком интеллигентным. Бабушка его в пример отцу ставила, какой Яшенька умный да начитанный, слова матерного не скажет. Была у него присказка «Полный порядок», его за глаза так и звали. Ох и завидовал я дяде Яше, привез он настоящую удочку, длиннющую, из бамбука, к ней лески катушку и набор всяких грузил и крючков. Целая коробочка металлическая с сокровищами. Я таких и не видел. Посмотрел дядя Яша на мои снасти, говорит: «Ничего, Мишка, научу я тебя рыбу ловить, будет полный порядок!» С барских щедрот отвалил мне лески кусок и крючок. Я ночь не спал, переживал, весь навоз во дворе перерыл, свиньи коситься уж начали, червей целую банку набил. С рассветом отправились мы на Волгу, Полный порядок взял лодку у мужиков. Волга широкая, красота, аж дух захватило. Отплыли метров на сто, закинули удочки. И знаете, поперло мне вдруг, клюет одна за другой: лещи, плотвешки и окуньки. А у дяди Яши ничего нет, как отрезало, сидит-курит, нервничает. Посмотрел на мой улов и говорит вроде как в шутку: «Эх Мишка, зря я тебе крючок, видать, подарил». А я таскаю, аж от восторга повизгиваю. Часа два сидели, только ершишко дурной Полному порядку попался, он уж хотел домой поворачивать, нарыбалился вроде. Но тут клюнуло у него, верите-нет, удилище раз – и согнуло дугой. Вода буруном пошла, и спина гладкая на солнце блестит. А затем и башка усатая показалась. Сомище огромный, мне он тогда больше лодки казался. Дядя Яша вскочил, ногами уперся, орет: «Полный порядок, Мишка!» А сомина матерый, лодку качает, вот-вот оборвет. Дядька покраснел, жилы на висках вздулись, морда перекосилась. Тянет добычу. Рыбина измоталась, притихла. Дядя Яша кричит: «Мишка, держи удочку, я его щас ебну веслом!» А мне семь лет, как я сома удержу? Да разве о том тогда думали? Рыбина в себя пришла, да как дернет, лодка ходуном, я за борт и кувыркнулся. А плавать я не умел. Слышу, Полный порядок вопит: «Мишка, че телишься? Хватай удочку, шкет!» А я воды хлебанул и иду ко дну, испугаться толком не успел. Забарахтался, заорал, жить-то охота. Дядя Яша увидел, не знает, что делать: и сома бросать жалко, и пацан утопает. Были у дяди Яши непростые душевные муки. У меня над головой вода зелененькая колышется, пузыри ртом идут. Швырнул удочку дядя Яша, прыгнул за мной, не дал помереть. Понятно, как бы он домой явился с сомом, но без племянника? Нахлебался я водички от пуза. А сом вместе с удочкой так и уплыл. Жалко было ее до слез, такая знатная удочка. Наказал дядя Яша о том случае никому не рассказывать, особенно матери, а сам больше в гости не приезжал.
– Вот поэтому рыбалку я не люблю, – усмехнулся Капустин.
За овражком раскинулся сочно-зеленый заливной луг, стрелой протянувшийся вдоль русла реки.
– Сюда дуйте, бездельники, надо подмочь. – Шестаков, хватаясь руками за ветки, полез к воде. Карпин нырнул следом за ним. Воробей поскользнулся, вскрикнул и съехал на заднице. Зотов облегченно вздохнул, увидев, как Степан отвязывает спрятанную в бородище корней и невидимую с берега длинную лодку.
В жизни пошла светлая полоса. Не то чтобы Зотов боялся умереть, вовсе нет, больше всего он страшился начать тонуть и быть спасенным кем-то из группы. Лежать на берегу, отрыгивать грязную воду и утробно стонать. Такой удар по репутации был бы невыносим, лучше тихонечко погибнуть при выполнении боевого задания. К счастью, проблема решилась в зародыше.
– Ну и корыто, – пренебрежительно фыркнул Карпин, разглядывая лениво плещущуюся на дне посудины вонючую воду.
– Чего? Крейсер мой не по ндраву? – насупился Шестаков. – Ну жди следующего, али моста, через сорок лет обещали построить, недолго совсем. Веслами ворочать умеешь, рыбак?
– Сомневаешься? – Карпин полез в лодку.
– Кто вас, говорунов, разберет. – Степан сунул ему расщепленное весло.
Пришлось делать несколько ходок, шестаковский ковчег мог принять на борт не больше троих. Первыми Степан переправил Карпина с Егорычем. Зотов с остальными пережили пару десятков минут выматывающего душу ожидания. Форсировать реку среди белого дня – чистая авантюра. Кто знает, что на том берегу? Лодка заскользила вдоль острова и исчезла за мысом, увенчанным огромной сосной, обугленной дочерна и рассеченной надвое попаданием молнии. Над Десной стояла зыбкая тишина, нарушаемая перебранкой птиц в камышах. Плескалась играющая рыба.