Очень странно вчера играла в полуфинале Уимблдона с младшей Вильямс Конти – как будто только пришла обучаться большому теннису, и еще не решила:
– Могу ли? – Почти никогда не попадала в корт после подачи Вильямс.
Как будто:
– Ее заколдовали, напустили чары. – А почему этого не может быть, в диких, так сказать, селения Африки, откуда эти дети великанки приехали в Америку.
Похоже на колдовство.
Мало, значит, опережать все лаборатории в гонке изобретения новых стимуляторов-доппингов, чтобы играть, авось и, до 60 лет, включительно, а и:
– Колдовать приходится, дорохгие ребята, чтобы держать всю оставшуюся жизнь в своих собственных руках все Турниры Большого Шлема.
Во как. А мы думали, что все думают, что мы так и живем до сих пор в:
– Пионерлагере, – где максимум что можно – это плевать из трубочек во время обеда.
Нет, оказывается, в серьезных делах, как во время жертвоприношения в Апокалипсисе Мела Гибсона, не обойтись, как и без затмения солнца – тоже.
Кто кого обыграет во время его затмения?
Честные вряд ли. Так, может, оно уже наступило давно, а мы, как обычно:
– И не заметили.
– – – – – – – – – – —
Радио Свобода – 20 лет назад на этой неделе – Анатолий Стреляный
Частенько ошибается, можно сказать, что всегда, как только начинает делать умозаключения вместо простого приведения фактов из советского прошлого. Сейчас:
– В советской России многие чувствовали себя уютно, как Лев Рубинштейн сейчас обрадовался тому, что раньше мог съесть соси-ску за 20 копеек, а не рыться, как бомжи в Америке в помойке.
Рубинштейн, как еврей мог, конечно, думать и так, как он думает по той простой причине, что привык настолько скрывать правду даже от самого себя, как все евреи, что и это правда. Но ложь Анатолия Стреляного стопроцентная, а именно:
– НИКТО в советской России не чувствовал себя уютно, и более того, даже не мечтал об этом, ибо и мечтать о собственности было запрещено МОРАЛЬЮ.
Жить плохо – вот что хорошо – был девиз, который давно, видимо, забыл Анатолий Стреляный. Уют не мог найти в душе человека места. Просто люди очень хотели:
– Бежать куда глаза глядят – вот и весь уют.
Хоть моряком на Дальний Восток, чтобы рыбу чистить прямо на борту. Разве это уют, если даже неизвестно точно, что сие значит, а только и был смысл в том, что там не сто рублей в месяц платят, а:
– Пятьсот. – Об уюте не только ни бельмеса, ни гу-гу, но и просто:
– Катехгорически против, – ибо:
– Старость меня дома не застанет – я в дороге, я в пути.
Миф – это фильм Весна На Заречной Улице и Высота.
Как-то случайно почти заглянул в книгу известной, чуть ли не легендарной Ольги Берггольц. Вот он, описываемый ей, как и всеми остальными уют:
– Меня схватили и обняли в таежном лесу, как будто это был медведь весь в каплях воды, и только что выбравшийся из заплыва по местному морю-окиану. – И при этом жалеет оставленного в Москве мучиться бывшего, уже можно сказать, мужа:
– Он там с диванами и шторами мучается от пыли и не только пыли половиков, штор и диванов, но и стонет и плачет от:
– У-ю-т-а.
Мало? И это еще в вольном, на память переводе книжки, которую видел, когда лежал в больнице в виде для всех еще лечащихся, а задохнувшихся от жизни в цивилизации. Челюсть тогда отвисла на некоторое время. Хотя и взял эту книжку посмотреть именно потому, что слышал про эту Ольгу Берггольц, которую поминала добрым словом мая бабушка:
– Не особо она за народ-то, а скорее наоборот:
– Катехгоричеси против него.
Но тут не против, а ужас инопланетного нашествия на землян для полного превращения их, если не в навозные кучи, то, как минимум в муравьиные. Да и то не скажешь, что муравьи глупее паровоза.
Игорь Яковенко – другой, не журналист, а историк:
– Миф всеобщего равенства. – Говорит о разных для разных номенклатур разных форм отдыха.
– – – – – – – – – – – —
Вечером, опять Анатолий Стреляный – Россия, вчера, сегодня, завтра
Говорят, что Советский Человек – это особый человек. И это опять ошибка, ибо опять говорит Игорь Яковенко с позиции, нет, не историка, а именно:
– Советского историка, предполагающего на все сто процентов, что факты не меняются.
Но как они могут не меняться, если все знают, что эти факты – Выдуманные. Сейчас было сказано, что Западные люди не понимали:
– Как это может быть, чтобы говорили о всеобщем равенстве и братстве, а убивали людей и кушали, и отдыхали в совершенно разных санаториях и столовых.
Говорят так, как будто – и именно для того и говорят так – Западный Человек – это робот, и не сможет понять, что можно говорить одно, а делать наоборот, совсем другое.
Говорят, тогда как по всем – именно и буквально Всем Западным фильмам видно:
– Советский человек – это монстр вранья и коварства, человек, выставляющий эти фильмы частным мнением какого-то одного западного ревизиониста.
Что и значит, науки истории здесь нет.
Именно по словам:
– Всё общее, все равны, все живут одинаково, – и сразу видно – это люди, но идут они нахрапом. А тут историк:
– Никто не понимал. – Но на самом деле не понимать мог только тот, кому запрещено понимать. А именно, этому самому:
– Свободному Советскому Человеку.
Старший Капица не зря успокаивал себя:
– История – это не наука, – ибо смотреть и слушать для ученого, физика, такие речи тошно. Как будто эти историки, действительно, не люди, а так сбежавшие с капустной плантации гусеницы.
Женщина историк говорит, по анкетным данным советскими считали себя только крестьяне, рабочие – нет. Вопреки, говорят, идеологии.
Сомневаюсь, думаю, наоборот. Хотя на словах это и возможно, деревенские могут считать себе более моральными, более советскими. Но рабочие, которые не собираются соблюдать никакие установки, написанные сзади ученической тетради, тем не менее:
– Вынуждены были быть за советскую власть, так – как и резюмировано – не имели ничего, кроме своих цепей.
Не хочется быть бедным, но и даже мечтать о богатстве невозможно.
Учебные историки не просто так придумывают несоответствия, найденные в своих исследованиях, с установками идеологии. Например, вот сейчас:
– Деревенские больше за советскую власть, чем рабочие. – Ибо все они, деревенские против, а как-то надо вытащить их из этого говна на свет божий, и придумали за защиты докторской:
– Скажет же ж деревенским:
– И вы, друзья хорошие, первые, моно скать, советские луды.
Сейчас опять говорят липу:
– Смотрите, сколько людей голосуют за коммунистическую партию-ю! – А ведь знают, что она совершила много преступлений. – Но!
Но никто и не голосует за коммунистов, и никогда не голосовал, ибо иначе была бы сразу и давно объявлена демократия:
– Кто как хочет – так и пишет. – Однако пока еще никто не отменял Диктатуру Пролетариата.
Поэтому, да, все за коммунистов, но только строем, институтом, заводом, фабрикой, под руководством этих же самых коммунистов.
Ложь идет неприкрытая. Потому что это логично:
– Диктатура.
Диктатура, при которой логично называть всё Демократией, ей это, как говорится:
– Кому-то надо.
Подтверждается не только то, что здесь нет гуманитарной науки, но и нет таких людей, ее носителей. Их сразу отфильтровывают, еще при поступлении в Туда, где из их делают дальше настаящих:
– Пропагандистов и агитаторов.
Кто разрешит в диссертации – пусть и докторской – реальное исследование, кто больше за советскую власть рабочие или крестьяне, никто. Только по установке сверху, не меняющей общенародной пропаганды, что рабочие – это первые по самой своей сути революционеры, можно для служебного пользования, как мнение:
– Одной передовой доярки или тракториста, – написать в диссертации:
– Оне тоже чё-то такое кумекают, что любят власть-то нашу советскую больше всего на свете.
Только на каком?
Надо, надо доказать и крестьянским детям, что они на самом деле уже крепостные, советские. Да так, чтобы радовались:
– Ими занимаются ученые леди в университетах.
Но История в университетах – это не история, а сознательная ДЭЗА. Как и было недавно провозглашено:
– Никто же ж всё равно не знает, как Это Было!
Поэтому история – это то же самое, что пропаганда, пропаганда о том, как лучше. Как лучше не только думать, но и:
– Делать-ь!
И у этого Делать есть логика. Логика противостояния Разуму.
– – – – – – – – – – – —
Далее.
– – – – – – – – – – – —