Сегодня ночью задрожала тьма.
Сегодня ночью сильно заштормило.
Под черепицей ежились дома,
Как будто заболели. Их знобило.
И в час, когда, наглея, ураган
Играл чужой незапертою дверью,
Шатаясь на болезненных ногах,
Пришла она, тревога недоверья.
Она пришла, фонарик притушив,
И комнату заполнили примеры
Извечной лжи. Шипели торгаши
И врали импозантные премьеры.
Уверовавший в собственную ложь,
Стоял плохой, но признанный писатель.
(Идущий в ногу. Учит молодежь.
Чего-то член, чего-то председатель.)
Вздыхали громко женщины впотьмах.
Плескались клятвы и скрипели перья.
Шатаясь на болезненных ногах,
Она росла, тревога недоверья.
И я шептал: любимая, проснись,
Чтоб я не сомневался бесконечно.
Потрись щекой и тихо улыбнись
Не произвольно, сонно и беспечно.
И прекратятся сложные дела
Во тьме дрожащей, призрачной и зыбкой…
Но ветер выл. Любимая спала.
Глубоким сном. С далекою улыбкой
История не знает сослагательного наклонения.
Если бы у бабушки росла борода, она была бы дедушкой.
Ах, если б Ева в первый год
Не ела самый первый плод,
Сумела б от ума щедрот
Запретом озаботиться,
Сиял бы ей небесный свод
И пели б ангелы без нот,
Не донимали б труд и пот,
А также безработица!
Ах, если б древний Авраам
Зарядку делал по утрам,
А не грешил с кухаркой —
Невольницей Агаркой,
Не народился б Магомед
И не было б огромных бед,
И не возник Бен Ладен,
Будь трижды он неладен!
Ах, если б самый главный босс,
Из рая не казал бы нос
(Что хорошо для носа),
Сакральных не было б имен,
Враждебных не было б племен
И не было б у босса
Еврейского вопроса.
Ах, если б старый шкипер Ной
Не смог бы справиться с волной
И утопил шаланду,
Не замутился б страшный бал,
Сексот бы всех не ободрал
И Ходорковский б не хлебал
Тюремную баланду.
Ах, если б я пришел на свет
Попозже на полсотни лет,
Я б вровень был с прогрессом,
Легко бы выучил иврит,
Лилит, Ирит и Суламит
Ценили б мой спортивный вид,
Смотрели б с интересом.
Но я пришел, когда пришел,
И голубь веточку нашел,
И Ной под воду не ушел,
Адам вспотел, трудяга.
На свет родился Магомед,
Устало небо от ракет,
Но жизнь прекрасна, спору нет,
И я, хоть старый, но поэт
Люблю нелепый белый свет
И не спускаю флага!
Я еду на склоне туманного дня
В тот город, в котором не любят меня.
Не любит моя молодая жена.
За то уж не любит, что я – не она.
И теща не любит, активно сердясь:
Ее не спросили, со мною сойдясь.
Не любит редактор за то, что пишу
И то, что пишу, напечатать прошу.
Не любит товарищ, а прежде любил,
А прежде моим собутыльником был.
Я еду на этот мерцающий свет:
В других городах даже этого нет.
Когда мы попадаем в круг
Необязательных законов,
Необязательных знакомых,
Необязательных подруг,
Вокруг шуршат, как камыши,
Необязательные «здрасьте»,
Необязательные страсти
Живут в предбаннике души.
И понимать нам не дано,
Что мы живем неинтересно,
Что все заранее известно,
Как в заштампованном кино.
Мы привыкаем по часам
Вариться в вываренном супе,
Мы принимаем воду в ступе
За настоящий океан
Единомышленники? Нет!
Мы сотоварищи по скуке.
Мы застрахованы, по сути,
От поражений и побед.
Когда мы разрываем круг,
Нас осуждают. Мы не слышим.
И сложный мир, в котором дышим,
Понятным делается вдруг.
Уж лучше полный мрак,
Чем сумеречный круг.
Уж лучше полный враг,
Чем половинный друг.
Уж лучше бить, так бить,
А бьют, так получать!
Уж лучше в голос выть,
Чем по ночам молчать.
А лучше – без потерь,
А лучше так любить…
Да что уж там теперь.
Да что там говорить…
Я брожу по Вышгороду,
По Вышгороду,
По Вышгороду.
Исподлобья башенки
Буками смотрят.
Ах, говорю я, башенки,
Вы ж, говорю,
Вы ж, говорю,
Вы ж, говорю, поймите,
Что я пришел с моря.
Пусть я иду, покачиваясь,
Покачиваясь,
Покачиваясь,
Кланяюсь каждой башенке,
Как гранд-даме.
Я так ценю ваш качественный,
Ваш качественный,
Ваш качественный,
Тысячу лет незыблемый
Ваш фундамент.
Ветру меня по зыби нести,
По зыби нести,
По зыби нести.
Движению вечному
Отдаюсь весь я.
Но иногда незыблемости,
Незыблемости,
Незыблемости,
Хотя бы немного незыблемости
Так нужно
Для равновесья!
Из-под накидки напускной небрежности,
Из-под рогожи грубости и грешности,
Из-под лохмотьев несуразной внешности,
Которые ношу я на себе,
Достану желтого цыпленка нежности
И осторожно протяну тебе.