Когда я только родился
и начал пробовать голос,
(На всю отцовскую комнату
по глупости голосил,
Меня, человека нового,
приветствовал старый глобус,
Приветствовал добрый глобус
наклоном земной оси.
Потом я увидел глобус
одетым в морскую форму.
Я ползал по синим пятнам,
разбросанным по бокам.
Было смешно и здорово:
жизнь мне давала фору,
Я плыл по синему глобусу
к заманчивым берегам.
Но жизнь не всегда баюкала.
Бывало сплошное крошево,
Бывало, качнет, проклятая,
хоть голосом голоси!
Что там небо с овчинку!
Мне шарик казался с горошину,
И я на оси балансировал,
и чуть не слетел с оси.
Но за любою ночью
грядет волшебство рассвета.
На море в последнюю пену
садится последний туман.
Я верю в тебя, мой глобус,
игрушечная планета,
Я верю в тебя, как в добрый,
наследственный талисман!
Я был один у самой кромки,
Когда над морем тлел закат.
И чьей-то гибели обломки
К моим ногам принес накат.
И кроме ящиков и тряпок
И перемолотых досок
Крест-накрест пару детских тапок
Сложило море на песок.
Оно гудело равнодушно,
И волны ровные брели.
И было страшно. Было душно
На грани моря и земли.
Стоит у столба симпатичный моряк.
По насыпи мимо летит товарняк.
И кто-то чумазый при этом
Приветливо машет беретом.
А кто с моряком, дорогая? Причем
Смеется, касаясь горячим плечом
Его отутюженной формы.
А мимо грохочут платформы.
Ах, этот моряк, он мне очень знаком.
Знакома и та, что стоит с моряком,
И насыпь знакома, знакомы столбы.
А поезд похож на улыбку судьбы.
Майна-вира, майна-вира!
Уголек чернее ночи,
Островок – кусочек мира,
Обособленный кусочек.
Уголек кладем на тачки,
Нагружаем до отказа
И маячнице Наташке
Улыбаемся чумазо.
А Наташке три годочка.
А Наташка симпатична.
В честь Наташки три гудочка
Капитан дает обычно.
А над морем красотища!
Солнце льется, как из чашки.
И бездонные глазищи
У маячницы Наташки!
На этом маленьком острове птицы встают на зорьке.
Иногда залетают в комнату, глупые до чего!
Потом старика маячника будят не очень назойливо,
Но все-таки очень настойчиво будят они его.
Маячник сперва улыбается, а уж потом просыпается
(Те, кого будят птицы, всегда просыпаются так).
А солнце желтыми бликами по морю рассыпается,
Большое новое солнце, как вычищенный пятак!
И сразу встает Наташка, маленькая баловница,
И тянется к деду, теплая, румяная после сна.
А маленькая крапивница, желтогрудая птица,
Запуталась в этой комнате и мечется у окна.
Наташка берет крапивницу, теплый живой комочек,
И слушает птичье сердце, и кажется ей,
Что суматошное сердце сбивчиво очень
Просит ее: «На волю! Скорее, скорей!»
Наташка – как это утро. А утро похоже на детство:
Море и небо синью выкрасили окно.
Наташка уже умеет слушать чужое сердце.
В больших городах не каждому взрослому это дано.
А солнце неугомонное плавится и искрится.
Птицы кричат крапивнице: «Боже мой, где ты была?»
Так и живут на острове люди и птицы.
Маяк тем временем светит. Вот такие дела.
Маячнице Наташке три с половиной годика.
В далеком детстве в городе видела трамвай.
Она ко мне в каюту спокойно заходит
И коротко приказывает: «Рисовай!»
И я тогда рисую Карабаса-Барабаса.
На бороду исчиркиваю полкарандаша.
У Карабаса рожа невыразимо красная.
Маячница Наташка смотрит, не дыша.
Она глядит огромными синими глазами,
Хватает рисунок, в клочья рвет.
Швыряет на палубу, топчет со слезами:
«Плохой, плохой, противный, вот тебе, вот»!
Милая Наташка, маячникова дочка!
Я вытру твои слезы, хоть мне они – мед,
Поскольку для художника здорово очень,
Когда он нарисует, а кто-то ревет!
Внезапно налетел циклон.
И вот уже вторые сутки
Мотает маленькое судно,
Свистит беда со всех сторон.
А капитан плевал на страх,
И, ошалевшие от качки
И от старпомовской подначки,
Стоят матросы на постах.
А где-то в четырех стенах
Не спит бывалый штурманяга,
С лицом, бесцветным, как бумага,
С больным ребенком на руках.
Ребенок бредит на руках,
Ребенок жаркий, словно печка.
И равнодушная аптечка
Своим крестом наводит страх.
А за окном – скуловорот
И ночь, распоротая в клочья.
Как знать, что станет этой ночью,
Кто эту ночь переживет…
В ночь великих разногласий
Между небом и водой
Пароходик разноглазый
Возвращается домой.
Я, не высидевши дома,
Побегу на бережок.
Пароходик мой знакомый,
Кто тебя побережет?
А его мотает разно,
То поднимет, то пригнет.
То мигнет мне красным глазом,
То зеленым подмигнет.
Лишь уткнувшись рыльцем в бухту,
И швартовы привязав,
Он закроет до побудки
Свои разные глаза.
День растаял.
В нем было намешано красок!
Вечер.
Имя любимой женщины
По синему —
красным.
Четко все.
Нет ни серых туч,
Ни тумана шаровой ваты.
Небо.
Море.
Да красная тушь
заката.
Мы большие и мудрые.
Мы шагаем друг другу навстречу.
Под ногами земля, далека-далека.
Мы находим друг друга.
Я кладу тебе руки на плечи.
И у наших коленей плывут, не спеша, облака.
Солнце – третье лицо
в этой светом пронизанной сини.
Как я ждал этой встречи, как долго тебя я искал!
Мы шагаем, обнявшись, ступая ногами босыми
По зеленым лугам
и по желтым приморским пескам.
Слышишь легкий шумок?
Это море под нами грохочет.
Слышишь слабенький гул?
Это шум городского житья.
Видишь эти фигурки?
Они постоянно хлопочут:
Повседневная ты, повседневный и маленький я.
Но не надо о них, но не надо сегодня, не будем.
Им тащить на плечах напряжение трудного дня.
Будем им благодарны хотя бы за то, что из буден
Хоть на час отпустили огромных тебя и меня!