Президент сидел в глубоком кресле, задумчиво глядя сквозь огромное окно на яркое, стремительно удаляющееся «солнце». За его спиной о чем-то шептались. Он не прислушивался, потому что заранее знал, о чем могут говорить и даже думать эти люди. Ему становилось скучно. Будто все повторялось в сотый раз, будто дежавю стало реальностью, а не реальность порождала дежавю. Генерал устал от ожиданий, дороги, здешней предупредительности и липкого гостеприимства. Огненный хвост ракеты все еще маячил в утреннем небе, проглядывая сквозь высокие облака. Де Голль поднялся и потянулся, подавив зевок.
– Господа, я удовлетворен.
Он потер руки, но и хозяева, и гости приняли это за аплодисменты и стали бойко бить в ладоши. Генерал поморщился, но все же несколько раз негромко хлопнул перчаткой о правую ладонь.
«Вот так всегда, – посетовал мысленно генерал. – Стоит сморозить что-нибудь, этому тут же придадут чуть ли не демоническое значение! И сам же, чертыхаясь, подхватишь собственную глупость, иначе придется признаться, что не все, что ты делаешь, имеет смысл. Нацию нельзя разочаровывать!»
Рядом с ним уже стоял Алексей Косыгин, мрачноватый премьер советского коммунистического правительства, с огромной черной бородавкой на щеке. Впрочем, генералу он нравился. В отличие от быстроглазого и, казалось, жуликоватого Брежнева, он выглядел сухим серым технократом. Военным нравятся такие штатские.
– Лиха беда начало, – Косыгин холодно усмехнулся.
Генерал с удивлением посмотрел на русского переводчика, не поняв, при чем здесь беда. Переводчик, молодой мужчина в мятом синем костюме, засмущался и пожал плечами.
– Так принято, господин президент. В русском языке это означает, что все удалось с первого раза.
Генерал улыбнулся и поощрительно покачал головой.
– Я хотел бы видеть представителя фирмы «Анженье».
Сзади шепнули:
– Он здесь, Ваше превосходительство. Ждет.
Генерал обернулся и посмотрел в сторону небольшой группы людей. Кто-то громко сказал:
– Анженье, фирма Анженье!
Вперед выступил полный мужчина лет пятидесяти, в полувоенной русской форме, подарке хозяев. Он учтиво поклонился и сделал еще один шаг в направлении де Голля. Генерал протянул ему худую руку, и тот бойко зацепился за нее своей мягкой ладошкой.
– Хорошо, мсье, очень хорошо! Русская ракета будет смотреть на землю французскими глазами. Не так плохо!
Все засмеялись, пришли в движение. Главный конструктор, которого тут все называли Павловым, кивнул. Французская разведка созналась де Голлю, что его истинное имя ей не известно.
– Анженье делает великолепную оптику. Мы, к сожалению, ничего подобного еще не придумали.
Кто-то в русской генеральской форме нервно дернул «Павлова» за рукав плаща. Но тот лишь неприязненно двинул плечами:
– Да ничего подобного! Я давно уже докладывал об этом. Я настаивал! Алексей Николаевич…
Косыгин устало отмахнулся:
– Знаю, знаю, товарищ… Павлов. Мы с вами об этом не раз говорили. Но… что делать! Не всегда же быть первыми! Когда-нибудь и мы… И все же, друзья, ракета-то летит! Наша ракета! На следующий запуск, очень скоро, приедут товарищи из европейских социалистических государств, все руководители… Огромная сила! Мощь!
– Это колоссально, отец! – подхватил молодой французский офицер в морской форме.
Все повернулись к нему и заулыбались. Сын президента все еще держал в руках мощный бинокль, через который почти с детским любопытством наблюдал за запуском «Востока». А он продолжал воодушевленно:
– Двадцать миллионов лошадиных сил, господа! Если собрать столько лошадей, во всей Франции им не хватит пастбищ! А вы видели инверсионный след этого гиганта! Шлейф королевы, да и только! Колоссаль! Колоссаль!
Де Голль кивнул и похлопал сына по плечу. Он оценил слова Косыгина вовсе не с технической точки зрения, как сын.
«Мощь! – подумал он, выходя на свежий воздух из наблюдательного пункта. – Наверное, мощь! А оптика все же наша!»