Бесследно исчезают тени
С моей обугленной души.
Уходят прочь часы забвенья,
Минуты скорбной пустоты.
Весёлый цвет зари наметил
Знакомый лучезарный путь,
Но превращал он в серый пепел
Твоей любви коварной суть…
Красиво ты со мной играла,
Вязав в моём мозгу узлы,
Рубцы на сердце вышивала
Тупой иглой от сатаны.
Убийственно ты наслаждалась,
Бросая за любовь упрёк.
Ты надо мною издевалась,
А я от слёз на солнце мок.
Ты журавля искала в небе,
Лишь с ним хотела ты летать.
Поэт был для тебя отшельник:
Его удел – писать, страдать.
Ты знала, чем меня ударить,
Чтобы не смог подняться я.
Змеёй гремучею ужалить,
Убить поэта-соловья…
Но в каждой песне есть начало:
Одна – звенит в тени ручья,
Другая – пахнет снегом талым.
Живая… мёртвая вода.
И чистой родниковой влагой,
Лихим стихом, что бил ключом,
Я заливал на сердце раны
И поднимал себя бичом.
Иллюзии срывались в бездну,
Чудовищ разбивая в прах.9
Тускнел и падал крест небесный,
Что видела ты в журавлях.
Рассыпался, растаял, канул
Твой миф о немощи раба:
Я от предательства воспрянул,
Твой лёд стал песней соловья.
И зазвенел в полёте вольном
Моих стихов волшебный звук.
Вновь соловьиное раздолье
Поит тебя из тёплых рук.
Но, упиваясь ложной лестью,
Ты истины не поняла:
Живой родник – живая песня.
Снег талый – мёртвая вода.
И что с тобой теперь осталось?
А ничего… Опять одна…
Опять тебя гнетёт усталость,
И вновь разбиты зеркала.
Теперь ты каешься в забвенье:
Не видно в небе журавля,
Ни ветерочка дуновенья,
Ни сладкой трели соловья.