Амон уже видел Луизу, так что рассказ Анубиса не удивил.
Вместе с Эбби он напросился в гости к Гадесу. Тот проворчал, что Амон может быть ужасно навязчив, когда хочет, но провёл экскурсию по Подземному миру. Делал это явно с удовольствием, а Эбби искренне удивлялась.
Время там, как и в Дуате, смазывалось, текло иначе, но прошло не меньше нескольких часов, когда Амону окончательно надоело. Не то чтобы он не любил узкие улочки и высокие башни… но когда взбираешься на очередную сотню ступенек, то начинаешь проклинать Подземный мир, который рос, кажется, вверх.
В итоге Амон оставил восторгающуюся Эбби с Гадесом и улизнул к Персефоне. Она вышла из оранжереи, кинула на стол у стены испачканные землёй перчатки и убрала выбившуюся рыжую прядь. Уселась в лёгкое плетёное кресло – они с Амоном устроились на одной из веранд, откуда открывался чудесный вид на очередные башенки и узкие городские улочки. Иногда Амон думал, что Гадес старомоден: его мир походил на огромный средневековый город.
– Мама любит асфоделевые поля у Стикса, – усмехнулась Персефона, проследив за взглядом Амона.
– О, она что-то здесь любит?
– Пытается. Ещё считает, что я не права, раз хочу тут жить.
– Зато уже поняла, что Гадес не уволакивал тебя силой.
– Хочешь сказать, ещё пара тысяч лет, и она смирится?
Амон полагал, Деметра не смирится никогда, но предпочёл держать это при себе и не лезть в дела чужого пантеона.
У Персефоны он тоже замечал косые взгляды, она исподтишка рассматривала Амона. Присматривала. Словно хотела убедиться, что он в норме и сияет. Точно такие же были у Нефтиды, и она тоже ничего не говорила напрямую.
Амона это дико раздражало, и он легонько выпускал свою мягкую, окутывающую силу, чтобы показать её.
Может, его бесило, что они обе правы, он ощущал себя не совсем так, как раньше. Но у этого не было физических проявлений. Обычный страх, что солнце может снова погаснуть.
Бояться Амон не привык. Поэтому быстро перевёл тему, расспрашивая о делах в Подземном мире. И, конечно, о Луизе.
– Она немного пугает, – признала Персефона. – Зато они сблизились с Гадесом в последнее время.
Чуть позже, когда Эбби с Гадесом ещё не вернулись, Амон учил Персефону словесным играм, когда в комнату вошла Луиза.
«Немного пугает», с точки зрения Амона, были очень слабыми словами. Луиза напоминала о старом чёрно-белом фильме «Я гуляла с зомби», глыбе льда и монстре Франкенштейна, причём разом. Он понимал, что преувеличивает, но ничего не мог с собой поделать.
Через пару минут, пока Персефона общалась с Луизой, Амон смог понять, что именно привело его в такой ужас. В конце концов, Луиза и раньше была спокойной и уравновешенной, а если теперь она не улыбалась, то что с того?
Но от неё несло не холодом. Скорее уж, чёрной дырой. Чем-то, что может поглощать тепло, свет, но не возвращать обратно, не создавать самой.
Слушая Анубиса в кафешке Дуата, Амон не мог не вспомнить Луизу, которую видел. В рассказе Анубиса она казалась почти прежней, чуть более молчаливой и холодной.
Амон не сомневался, что именно так Анубис её и воспринимал. То ли потому что сам был богом смерти, не так ощущал эту бездну… то ли потому что не хотел видеть этого в Луизе. Её сознание ведь не изменилось.
– Ей не хватает энергии, – сказал тогда Амон. – Её душа вернулась не полностью, ей нужна подпитка чужой жизнью. Или конкретно твоей.
До этого никто не возвращал мертвецов, так что опыта у Амона не было, но он ощущал чёрную дыру внутри Луизы. Ей нужна энергия, чтобы чувствовать себя прежней. Но ей вечно будет не хватать: невозможно чужой жизнью достроить часть своей души.
Анубис упрямо ответил:
– Она не взяла много.
Он и Гор сидели за пластиковым столиком, друг напротив друга, Амон стоял перед ними, облокотившись на стойку. Он не заметил момента, когда перед братьями появилась зажжённая свечка в виде тыквы, а лес за окном потемнел. Тут не существовало дня и ночи, значит, Дуат отозвался на желание кого-то из них.
Гор едва заметно хмурился, сцепив руки на столешнице.
– Почему ты не говоришь всего?
Анубис в удивлении вскинул брови, ожидая продолжения.
– Ты же знаешь, – сказал Гор. – Она не богиня, поэтому не исчезла бы, как мы. Но и не человек. Луиза не смогла бы существовать в загробном мире. Любом из них. Лишь часть её души. Она стала бы такой же тенью, но на дорогах Дуата.
Амон знал, что это правда. У них в пантеоне не было Зевса, который много раз делал детей со смертными, но как-то у Тота появился сын от обычной женщины. Милый мальчик, который решил стать воином. Он умер лет через триста от ранения. Смерть его была долгой и мучительной, поэтому Тот попросил Амона позвать Анубиса, чтобы облегчить переход.
Так и вышло. Но Анубис не смог провести душу в какое бы то ни было посмертие: бо́льшая часть сущности сразу исчезла, как бывало у богов, а остаток тенью соскользнул в мир мёртвых.
Луизу ждала та же участь. Может, поэтому она и не вернулась полностью – нечему возвращаться, со смертью её физического тела та часть исчезла безвозвратно.
– То, что умерло, должно оставаться мёртвым, – слова Анубиса звучали печально. – Это закон. Я не должен был возвращать её без разрешения. Ей плохо.
Гор фыркнул, скрестив руки на груди:
– А что ты должен был сделать? Эй, Луиза, не желаешь ли вернуться? Ну, не факт, что целиком. Если ей так не нравится, она может умереть. Но вместо того, чтобы прыгать с крыши, пришла к тебе, попробовать немножко чужой жизни. У вампиров тоже есть выбор.
– А что насчёт тебя? Куда исчезает твоя жизненная энергия? Почти так же, как делала Луиза. Может, у тебя свой вампир?
– Не говори ерунды. Я не дарю энергию какой-то девице, которая не может оценить, что ей не дали умереть.
– Ой, да не взяла она много.
– Достаточно! Я не для того…
Гор осёкся, и Анубис подозрительно прищурился. Он даже подался вперёд:
– Что? Договаривай.
– Ничего. Давай возвращаться.
– Нет уж! Говори, что тебе известно! Ты что-то знаешь о том, почему умираешь. Дело не только в Кроносе?
– Отстань.
Анубис с силой хлопнул ладонью по столу и в раздражении поднялся. Амон благоразумно отодвинулся в сторону: обычно такие бурные эмоции у Сета, но здесь Анубис явно злился. И наверняка боялся за Гора.
Перестав ходить между столиками, он обернулся к Амону:
– Заставь его!
Амон – глава пантеона. Он может приказать, хоть и не любит этим пользоваться. Но уж в данный момент точно не собирался.
– Успокойся, Инпу…
Амон глянул на хмурого Гора, который сидел, скрестив руки на груди и уставившись на свечку на столе. Наверняка это он захотел осенних сумерек.
– Давайте вернёмся к остальным, – проворчал Амон. – Инпу, тебе стоит успокоиться. Гор, а тебе точно всё рассказать. Но приказывать я не буду.
Он знал, что в обычном мире разгар дня, время, когда его сила на пике. Они с Эбби как раз планировали изучить, в каких же случаях её прикосновения обжигают. Пока что походило, если он ослаблен. Так что середина дня – самое время попробовать.
– Верните меня обратно, – проворчал Амон. – У меня есть важные дела.
Амон сидит в клубе Сета на высоком барном стуле и болтает ногой. Ему нравится местная атмосфера, а неоновый свет ластится к рукам. Он пьёт человеческий алкоголь, который действует на богов куда медленнее, и не особо слушает Гора, который не затыкается с тех пор, как ополовинил бутылку божественной настойки, выданную Анубисом.
Амон узнал многочисленные подробности жизни Гора. В том числе такие, о которых точно предпочёл бы не знать. Но Гор хотя бы не лез на барную стойку, как любил делать Арес, когда напивался.
– Всё ужасно! – возвещает Гор.
– Ага, – соглашается Амон и, подхватив бутылку, болтает. Настойка на дне. – Почему на этот раз?
– Когда от меня ушла жена, Инпу приходил. А я его прогнал, представляешь?
– Это было сто лет назад.
– Сто двадцать!
Про жену Амон этим вечером уже наслушался. Он готовится к очередному кругу, но Гор начинает говорить, как жалеет, что не приходил к Анубису, пока Осирис не выпускал того из царства мёртвых.
– Отец считал, так лучше. А я знал, что воробушку это не нравится, но не приходил. Я был плохим братом.
– Ага.
– Я хочу ни о чём не жалеть, когда умру. Почему я раньше не мог ему сказать, что ценю?
– Ты пьян, Гор, – вздыхает Амон.
В этот момент к ним подходит Анубис, подхватывает бутылку и округляет глаза, когда понимает, что она пустая. Переводит взгляд на Гора и обращается к Амону:
– А, дерьмо. Последи, чтобы его не потянуло на приключения, хорошо? Моя смена закончится через двадцать минут, отвезу его домой.
Амон хочет сказать, что Гор спокойный, и какие приключения… но в этот момент сиятельный сокол хочет встать со стула и не наворачивается исключительно потому, что Амон успевает его подхватить.
– Ну?
– Я тебе что, машинка? – возмутился Локи.
Тут же вернулся к тому, что Гадес мог охарактеризовать как «созерцание». Он уже успел несколько раз пожалеть, что позвал Локи в Подземный мир. Персефона считала, он может помочь: как бог обмана прочувствовать и ощутить то, что происходило в Подземном мире. Что-то такое, упускаемое ими самими.
Поэтому теперь Гадес стоял, прислонившись спиной к кованой беседке, и смотрел, как Локи уселся перед Стиксом. Наблюдая за лениво текущими водами, всматриваясь в другой берег, утопающий в тумане. Правая рука Локи рассеянно перебирала белые звёздочки в соцветии асфоделя.
Он к чему-то прислушивался. Принюхивался. Пытался ощутить.
– Какой-то фигнёй страдает, – философски изрёк Харон.
Сегодня он выбрал футболку с истёртым изображением Фредди Меркьюри со вскинутой рукой, и Гадес не сомневался, тут не обошлось без Анубиса, который обязательно зависал с Хароном за разговорами о музыке, если наведывался в Подземный мир.
Харон казался мужчиной средних лет с аккуратной бородой. Сегодня он ещё нацепил клетчатую рубашку, подарок Персефоны, она умилялась, что так он похож на канадского лесоруба.
День не задался с самого утра.
Точнее, с ночи. Когда телефон завибрировал, высвечивая жизнерадостное сообщение от Амона: «Ты в курсе, что твоя дочь позаимствовала немножко жизни у Анубиса?»
Он в курсе не был, хотя подозревал, что рано или поздно закончится чем-то подобным. В квартире Сета оказалось, что всё не так страшно: сам Анубис крепко спал, восстанавливая силы, Луиза успела уйти.
Ни Гадес, ни Сет так и не спали ночью. Они долго сидели на кухне, и Гадес честно рассказал о Луизе в последнее время.
Он был рад, что она жива. За последние недели он успел узнать её лучше, чем за все прошедшие годы, может, потому, что она наконец-то ощутила себя богиней смерти. Себя смертью. В себе смерть – которая так и застряла куском. Пулей, которую проще оставить в теле, нежели вытаскивать.
Луиза рассказывала об этом, а Гадес говорил, как воспринимает свои силы. Это были долгие беседы, в том числе и здесь, на берегу Стикса, где царила умиротворяющая тишина.
Гадес знал смерть. Она составляла его кости и плоть, свивалась тьмой и обволакивала густыми тенями. Он знал, что даже когда не хотел этого, в глубине его тёмных глаз отражались глазницы черепов, а в голосе слышался перестук костей.
Его божественной сущностью была скользящая, неизбежная смерть.
Если у Анубиса мертвецы сливались в крылья, то Гадес ощущал их как плащ, обволакивающий, уходящий в земные недра. Луиза кивала. Она понимала, о чём он говорит. Она добавляла о колокольчиках на шее лошадей, что тянут телеги с чумными трупами. О запахе ванили и удушливых лилий.
Но теперь она говорила и о пустоте.
О чёрной дыре внутри неё самой, которая поглощала жизненную энергию, иссушала, хотя не уничтожала. Поглощала.
– Я знаю, что могу заполнить её… на некоторое время. И снова стать живой. Цельной.
Пока Сет слушал рассказ Гадеса, он успел достать припрятанную бутылку с алкоголем: она лежала в шкафчике внизу, за распечатанной упаковкой муки. В голову давала крепко, так что оба ограничились одной стопкой.
– И что теперь? – сумрачно спросил Сет. – Она будет вампирить Инпу?
– Не знаю. Наверняка сможет так и с другими богами. Может, и с людьми.
– Она знала, когда остановиться?
– Остановилась же.
Даже Гадес понимал, что это звучит как «нет». По правде говоря, он действительно не знал. И вспоминая глаза Луизы, когда она говорила о пустоте, понимал: точно «нет».
Она пытается заполнить дыру внутри себя, но невозможно восстановить тот кусок души, который рассыпался в прах. Только временами вспоминать, как это.
И она попыталась это сделать.
Гадес хотел бы ей помочь, но понятия не имел, как это сделать. Её вернула сила египетского пантеона, но даже сам Анубис не до конца понимал, как так вышло и что с этим делать. Снова Гадес ощущал себя так, будто бросает Луизу, но правда не мог ей помочь.
Он поспал пару часов у одного из парней группы, а потом они поехали на репетицию.
Никогда ещё «Стикс течёт вспять» не играли так плохо. Гадес путал слова, забывал, когда ему надо вступать, и сам понимал, что его голос звучит отвратительно.
В завершение паршивого дня – давно запланированный визит Локи. Который либо сможет подсказать что-то, либо просто так мнёт своей скандинавской задницей его асфоделевые поля.
Последнее Гадес, кажется, произнёс вслух, потому что Харон глянул с удивлением:
– Ты чего? Не с той ноги встал?
– Почти не спал.
– А, ну это многое объясняет. Хотя обычно твой друг Сет так выражается. И рычит на всех, если его будят пораньше.
Наконец-то Локи поднялся на ноги, отряхивая с джинсов налипшие травинки. Неторопливо раскатал рукава светлой рубашки и повернулся. Он шагал к Гадесу и Харону неторопливо, но выражение его лица… привычное самодовольство сменила задумчивость.
– Так, – сказал он, подойдя.
Это не сулило ничего хорошего.
– Так, – повторил Локи и вперил взгляд в Гадеса. – Напомни, ты позвал меня, чтобы я посмотрел на Подземный мир. Что здесь не так.
– Да.
– Потому что он тихонько разрушается. С тех пор как Кронос вырвался из Тартара. И после того как он оказался уничтожен, ничего не изменилось, Подземный мир погибает. Так?
– Да.
– Гадес, вот расскажи мне, а что могло быть так? – вздохнул Локи.
Гадес посмотрел тяжело и долго, не пытаясь скрыть свою мрачную, придавливающую силу. Локи, кажется, даже внимания не обратил, его собственная мощь оставалась скрытой.
– Не выпендривайся, – дружелюбно посоветовал Харон. – Гадес не в настроении, а ты на его территории.
Локи фыркнул, но язвить перестал.
– Подземный мир разрушается, – серьёзно сказал он. – Но я чувствую тут другие силы. Обманные, скрытые. Кронос ни при чём.
Несколько долгих мгновений Гадес пытался осмыслить сказанное. Нахмурился:
– В смысле?
– В прямом. Говоришь, началось, когда Кронос вырвался? Может, кто-то под шумок и начал разрушать. Или воспользовался его силой. Что в Дуате?
Гадес неопределённо пожал плечами. Вспомнил сбоящую дверь и как мертвецы порой пытаются утянуть Анубиса и прорваться сквозь него.
Локи махнул рукой:
– Ладно, можешь не отвечать. Вы, боги смерти, до ужаса скрытные, особенно когда дело касается ваших царств. Может, и правы. Но я бы на вашем месте пообщался друг с другом. И предположил, что если это Геката, она может иметь виды на мощь ваших мертвецов. Раз не получилось когда-то убить вас и забрать, можно действовать иначе. Подтачивать.
Кончиками пальцев Эбби изучала тело Амона. Он стоял перед ней в одних джинсах, а она очерчивала рёбра, касалась ладонью его живота.
Это не обжигало. Это было приятно.
Кожа Амона едва ли не светилась, в разгар дня он легко ощущал тягучую солнечную силу. Может, именно из-за неё никаких ожогов. Может, сегодня они наконец-то смогут двинуться дальше.
Амон притянул Эбби, коснулся губами её шеи, ладонями скользнул под свитер. Она потянулась ему навстречу, выгнулась, и он начал медленно тянуть свитер вверх.
– Амон?
Дверь комнаты распахнулась, и он едва не подпрыгнул от неожиданности.
– Ой, извини, – Персефона опустила глаза и густо покраснела.
– А стучаться не учили? – проворчал Амон.
– Да я проверила, здесь ли ты… запирать надо! Извини.
– Что такое?
– Мы с Нефтидой подумали, что всем не помешает небольшая вечеринка, как в старые добрые времена. Ты нам поможешь? Вы…
– Можно я хоть оденусь?
Персефона окончательно смутилась и исчезла за дверью. Амон хотел продолжить, остальное может и подождать, но Эбби сама вывернулась из его объятий:
– О, вечеринка! Никогда их не видела. Пошли скорее.
– Пошли, – проворчал Амон в спину Эбби.
И начал искать собственный свитер, ощущая себя самым несчастным солнечным богом на земле.