Пустельга прилетела под утро.
Она села на высокий камень и принялась настукивать клювом, передавая секретный код. А может, просто от скуки шумела.
Викард пустельге обрадовался, прихватил мешок, пахнущий раками.
Птица глянула с человечьим прищуром, вскрикнула, тонко, остро, словно меч воткнула под рёбра.
– Не тронь сокола! – приказал Эрей, знаком останавливая прочих мразей.
В мирный рассветный час всё были давно на ногах, собирали лагерь, варили кашу, тащили хворост из леса. Лишь Белый Бабник сопел под ёлкой, так сладко и беззащитно, что никто не решался его потревожить.
– Перенервничал, Светлый, – умилялся Ван-Свитт тоном любящей деревенской бабуси, заглянувшей в каморку к внучку. – Каша дойдёт, тогда и разбудим!
– Светлые любят романтику! – авторитетно заверил Тверк Тополь. – Лови пустельгу, Берсерк, кинем в кашу, пока Бабник не видит. А уж потом я устрою побудку по ритуалам Света!
– Мрази, оставьте птицу в покое, – повысил голос Эрей.
Тверк вздохнул и выдал неприличный жест. То ли магу, то ли пёстрому соколу, в перьях утаившему отблеск рассвета. То ли улыбчивому Викарду, смотрящему с хитрым прищуром. Инь-чианин покивал с пониманием. Спорить с магом Камней лишь вначале забавно. Потом проще поспорить с деревом. Или с каменной кладкой. Едино больше эмоций в ответ!
Пустельга отстучала по камню марш, точно звала на построение. Повернула голову направо, налево, взмахнула крыльями и улетела, громким клёкотом приветствуя солнце, снявшее пояс Ясаны. От клёкота Бабник проснулся и протяжно, с надрывом зевнул. Он явно собирался укрыться плащом и вернуться в уютный сон, где не было Тени, опасности, а только Свет и покой.
Тверк Тополь среагировал, как истый мразь. Он метнулся к ёлке, укрывшей Бабника, и влез по стволу к макушке. Викард разгадал коварный манёвр, но мешать не стал, поленился. Лишь с улыбкой смотрел, как наглый древоид, уцепившись за самую маковку, стал раскачивать пушистую ель, росную и блестящую, точно ветви в серебро окунули и присыпали самоцветами.
Бабник издал пронзительный вой, которому и волколак позавидует, вылетел из-под ёлки, путаясь в длинном плаще, и угодил прямиком в костёр. Опрокинул котелок с горячей водой, выбил из рук Дарителя щит с любовно начищенной рыбой, который тот пёр от реки.
Наслаждение, а не утро! Со Светом в лесу одна потеха!
Викард встал на пути шалого Бабника, норовящего сигануть с обрыва. Истерро заполошно дышал, с перепугу пытался мажить, тщетно вырываясь из рук инь-чианина.
Под истерический хохот Тверка Даждьбор, поднявшийся в лагерь за Гонтом, поскользнулся на рассыпанной рыбе и въехал всем телом в валун, с которого слетел розовый сокол. Приложился о камень больной рукой и выматерил всю светотень. Викард аж причмокнул от зависти, смакуя обороты задиристой Викки. Очень любил чудные сравнения. И уважал драматизм.
Тверк Тополь ржал наверху, как подорванный, аж шорох стоял по ельнику. Стейси прикинул направление, сплюнул и метнул в весельчака крупной шишкой. Викард послушал, как бранится древоид, и огорчённо вздохнул. Куда там ю-чиньской крови, даже нечеловеческой, до благородного мата истых сынов Инь-Чианя. Разучился ругаться просвещённый Ю-Чинь!
– Пошутил? – упёр руки в боки Ван-Свитт. – Слезай с ёлки, пока на дрова не спилили! И марш к реке на рыбалку!
– Что это было? – спросил Истерро, справившись с мелкой дрожью.
– Романтика, – пояснил Эрей, перешагивая через Даждьбора. – Божья роса, птички небесные.
– Умывание, ученик! – крикнул с ёлки неугомонный Тополь. – И пробежка для бодрости духа!
Стейси снова нагнулся за шишкой. Швырялся мразь метко, безжалостно, целил в глаз, точно белке, чтоб шкуру не портить.
– Я его сам стряхну! – пригрозил Даждьбор, выползая из-под плаща Эрея. – Ну-ка, Стейси, подвинься.
Интересное творилось на поляне, забавное. Но Викард не смотрел, не глумился. Потому как куда любопытнее стало следить за братко.
Эрей постоял у валуна, что-то поднял с шершавой спины, в пальцах покрутил и припрятал в мешочек. Что ему птичка небесная в клювике притащила? Ой, чудно, ой, забавнее мокрого Бабника. Вон и Даритель скосил глаза, и Альбин отвлёкся на руки мага.
А с братко спрос невелик. Ну, укрыл что-то в мажьем мешке, может, перо нашёл для коллекции! Рискнёшь посмотреть? Или спросить? Все смолчали и сделали вид, будто ничего не случилось. И Викард смолчал, ну а что? Им долго брести вдоль Алера, успеет выпытать у молчуна.
– Побратим, ты бы Бабника отпустил, – повернулся Эрей, подмигнул, – пусть немного обсохнет, согреется.
Инь-чианин опомнился, разжал руки, выпустил на волю монаха.
– Извиняй, – пробасил. – Задумался. Больше не повторится.
– Не сомневаюсь, – проворчал Истерро. – Думать мрази не любят!
Чуть погодя Тверка сняли с дерева и долго с азартом гоняли, разминаясь перед дальней дорогой. Свежую рыбу ловить не стали, соблазнившись наваристой пшёнкой, которую приготовил Викард. Знал инь-чианин толк в сытной каше, умел подсолить-подсластить, овощей добавить, лучку золотистого, маслом топлённым приправить. Только ложки скребли по мискам, даже Бабник перестал кривиться.
Умилительная картина!
Эрей сам подобрался к брату и показал находку.
Камушек. С виду простой и мёртвый, но вприглядку ой любопытный! Инь-чианин не удержался, присвистнул. Маг тотчас вернул добычу в мешочек, к прочим мажьим камням.
Смолчал, да и Викард замкнулся, задумавшись о розовом соколе.
Непростой подарок притащила птица, со следами глины и извести, и ровным сколом с одной стороны. Кто-то камень шлифовал, обрабатывал, кто-то складывал стену, скреплял раствором.
– Я почуял кремний и кровь.
Это Эрей подал голос, так тихо, что Викард еле расслышал.
– Тень над камнем, я её вижу. Много волшбы течёт сквозь пальцы.
– Новая загадка, братко?
Эрей отрицательно мотнул головой, точно отгонял комара. Нет для него загадок. Он спросил и получил ответ. И теперь пойдёт в Тёмную крепость, возведённую магами в Пустотных горах, сам отправится на заклание.
– По-иному не получается, брат?
– Святогор, ты ведь помнишь, что обещал?
Вот и всё, о чём с ним разговаривать? Глупо спорить с магом Камней. Даже если просит душа, даже если зудят кулаки.
Сколько отмеряно мирной жизни? Привычной, с драками, с охотой на нечисть? С попойками у костра?
Викард прислушался и хмыкнул в кулак: мрази больше не цапались, не шумели, что грачи на рассвете. Складывали на спину целькона нехитрые пожитки и провиант. Проверяли оружие, хмурили брови.
Разудалый поход завершился, началась работа мразёвская.
Алер впитывал ручьи и речушки, набирал силу, журчал и звенел, точно посеребрённый клинок.
– Наёмник Лир-де-Стэг! – орал комендант. – Вы посмели провести в скрытую крепость трёх девиц сомнительной репутации!
– Ну, почему сомнительной, – явственно усмехнулся Лир. – Посмотрели б на них, командор, и все сомнения тотчас отпали бы! Репутация у баб что надо!
– Да за такое по законам осады…
– А солдаты спасибо сказали, ракушек в шляпу насыпали…
– Сбросить с дозорной башни!
– Девок-то за что? Оставьте себе.
– Не девок, а вас, Лир-де-Стэг!
Семиус издевательски развёл руками:
– Не вы меня нанимали, милейший. Не вам и наказывать. Знайте место.
Комендант издал звук, похожий на кваканье. Лайна Фе, затаившись за дверью, удивлённо выгнула бровь. Сколько талантов в одном коменданте! Хотя беднягу можно понять.
Старый вояка, герой сражений, знающий, как выживать в осадах, ярый фанатик армейского кодекса столкнулся с Лиром-де-Стэгом, бретёром, даже слова «дисциплина» не знающим! Такой конфуз в доверенной крепости.
Любопытно, как сказал бы Викард.
– Знаете что, наёмник, отправляйтесь сторожить казематы. Без права выхода на поверхность, без допуска за пределы крепости.
– Слушаюсь, господин комендант! – невесть чему возрадовался Лир. – Разрешите исполнять? Ать-два!
Лайна едва успела отпрыгнуть, укрывшись пыльной портьерой. Лир-де-Стэг бодро прошагал мимо, демонстративно чеканя шаг и задирая ноги.
Становилось всё интереснее. Варвары любознательны от природы, а уж варварки им фору дадут. Жрица досчитала до десяти и пошла вслед за наёмником, ориентируясь на грохот сапог и «ать-два!», разносимое эхом.
Лира отправили в казематы, самое мрачное место в замке, а он доволен, он просто счастлив, будто стал кавалером ордена. Не за этим ли Семиус нарывался? Дебоширил, тащил девок солдатам? Мочился с дозорной башни да так, что струю снесло ветром в окно коменданта?
Ой, хитришь, бретёр, ой, заманиваешь!
– Так и знал, что следом пойдёшь, красавица!
Лайна Фе моргнула, улыбнулась с намёком, хотя не услышала, не почуяла, когда Лир перестал кривляться, греметь сапогами и орать «ать-два». Он пугал и притягивал одновременно мгновенными переходами от бахвальства до смертельного выпада.
– Такой балаган устроил, как же не посмотреть. В замке развлечений негусто, и все они не для дам.
– Даже спорить не стану, царевна! Из развлечений тут казни да пытки. И стоны изувеченных в казематах. Когда ждать Эрея, прелестница?
– Дня через три, может, раньше. Теперь всё от Роша зависит. А ты в казематах что потерял? – Лайна пошла рядом с бретёром, накручивая локон на палец.
– Дорогая, будешь скучать? – возликовал Лир-де-Стэг, но по холодным глазам было видно, что не купился на нежный тон. – Может, навестишь горемыку? Бутыль вина под подолом протащишь?
– Навещу, если ответишь, – жрица выкрутилась из-под наглой руки. – Тут всё равно нечего делать.
– Вот и мне скучно, – оскалился Лир, изображая улыбку. – Не ровен час, на войну отправят, зачем Фелкасту на глаза попадаться? Он в подземелья теперь не заходит, наверху работы хватает.
– Отвага и честь – твой девиз, Лир-де-Стэг? – жрица вернула улыбку, холодную, будто кинжал убийцы. – Лишь со стариками воюешь?
Бретёр выгнул красивую бровь, в глазах, светлых, как ранние сумерки, мелькнуло на миг удивление. Лайна досадливо сморщилась. Слишком мягок и липок бывал Лир-де-Стэг, прятал убийцу под маской шута. Опасно рядом с таким забываться!
В казематах эхо плодило стоны, шорохи, болезненный бред.
– Зачем дракон мучает пленников? – Лайна Фе прикрылась наивным вопросом от стального взгляда наёмника. Что взять с женщины кроме утех, не так ли, солдат удачи?
– Глупая ты, хоть и жрица, – бретёр чуть расслабился, отвернулся, будто жреческий нож отвёл от горла. – Силу набирает дракон. С каждой замученной жертвы прирастает чешуйка в его броне. Ну и я намерен разжиться Силой, крохами, что пропустит зверь. Война что? Никуда не денется. Успею навоеваться. Тут же источник сырой энергии, вскрытые Фелкастом кувшины, из которых вытекает хмельное вино.
– Мародёр? – насмешливо фыркнула Лайна. – Семиус, тебе не к лицу!
– Выходит, по нраву моё лицо? – притянул её Лир-де-Стэг.
Снова эхо усилило стоны, завывания из-за низких дверей, окованных мёртвой медью. Разные людишки томились в камерах, каждый в своём одиноком аду, были и нелюди, и жрецы, провинившиеся перед хозяином. Попасть в соседнюю камеру с ними было проще простого. Зачем же тебе казематы, Лир?
Семиус по-своему истолковал её взгляд, улыбнулся, поманил пальцем, будто ему дозволили по-хозяйски разговаривать с ведьмой.
В подземелье заплакали, тонко и жалобно, явно кусая губы и руки, чтоб приглушить рыдание. Лайна завертела головой в изумлении.
– Уходи отсюда, царевна, зачем терзаться до срока? Вот когда мага на дыбе растянут…
Договорить Лир-де-Стэг не успел. Лайна выкрутилась из объятий и побежала по коридору.
За крутым поворотом открылось странное: белокурая девушка склонила колени, прижалась лбом к медной двери. Колотит кулаками в стылый металл, будто надеется пробить руду.
– Милина? – с удивлением прошептала Лайна.
– А ты спрашиваешь, на кой сюда напросился, – не удержался Лир. – Да тут девушек больше, чем в верхних покоях! Просто розарий в навозной куче!
Милина услышала голоса, попыталась вскочить, но отказали ноги, их свело от долгого покаяния. Растрёпанные волосы, отбитые руки. Красные, будто у нечисти горной, измученные глаза. Желанный приз на турнирах, мечта любого гвардейца, Милина И-Дель Фабро в казематах замка была похожа на древнюю ведьму!
Лайна Фе оглянулась на Лира, задумчиво крутящего завязку плаща. Вновь кинула взгляд на Милину. И на медную дверь перед ней.
Они с Семиусом, пикируясь, сделали сто сорок четыре шага от входа, два поворота, сначала на Цинь, потом на Инь-Чиань. Дверь обычная, без примет, разве что царапины на руде, неужели Милина царапала медь? Взгляд на пальцы белокурой красавицы, на её ногти. Стёсаны! Жидкий перламутр, изобретение Братства, растрескался, сполз, пошёл заусенцами. Вот тебе и ледышка Милина!
Поверх внезапной жалости к девушке вылезло варварское любопытство. Лайна оттеснила Лира-де-Стэга, помогла встать Милине, обняла за плечи.
– Идём-ка! – потянула красавицу прочь, укрывая меховым плащом. Лайна давно заметила, что плащ выводит из себя бретёра, тот хмурит брови и смотрит хищно, но сейчас это было кстати. Рысья шкура отвлекла внимание Лира, направила по ложному следу. Жрица ещё раз оглянулась на дверь и украдкой провела кольцом по стене. Нешлифованный тусклый алмаз, притаившийся на безымянном пальце, оставил еле приметный росчерк. Так надёжнее, потом она выяснит, что заставило Милину рыдать, будто простецкая баба.
Жрица потащила девушку прочь от любопытного взора Лира, запоминая путь. Тут они проходили, а тут повернули. Всего сто сорок четыре шага, считай, Лайна Фе, не сбейся! Сто сорок четыре удара сердца, от которых зависит жизнь.
Наверху, едва выбравшись из казематов, Милина попыталась сбежать. Деланно рассмеялась, скрывая за наглой манерой смущение, ударила и оттолкнула жрицу. Но варварка была готова к тому, что красотка замыслит побег. Глупо. Наивно. И бесполезно. Хорошо хоть ножом не пырнула!
Лайна удержала добычу, забившуюся в ритуальном плаще. Рысь так просто не выпустит. Кошки любят играть с юркими мышками, побывавшими в постели хозяина и допущенными к сокровенным тайнам. А уж если у мышки появился секретик… Вот где раздолье для любознательной жрицы, знай, подцепляй ноготком, дергай за оголённые нервы.
В комнатке Лайны Фе быстро вскипел пузатый чайничек, сладко запахло сдобой и травами Инь-Чианя. Жрица заварила особый сбор, расслабляющий, но не дающий уснуть, притупляющий чувство опасности. Никакой магии, сплошь травоведенье! Хозяин не почует светлой волшбы!
Милина потеряно ткнулась в чашку. Было видно: ей дурно и муторно, и хочется улизнуть к себе, упасть в подушки, рыдать, выть от боли, колотить посуду, как базарной девке, застукавшей мужа с подругой. Всё интереснее и забавнее! Знать бы раньше, что в замке такой балаган, и заезжих шутов звать не надо.
Лайна не приставала с расспросами, боясь отпугнуть, взволновать. Травы сами откроют Милине рот, расслабят язык, отуманят разум. Ещё немного, терпи, ещё! Последний шажок, госпожа Милина…
– Спасибо за чай, – белокурая девушка осторожно отставила чашку. – Здесь найдётся хотя бы небольшое зеркало?
Достойный вопрос. Ну, разумеется, зеркала – привилегия настоящих красавиц, куда там дурным инь-чианьским ведьмам! Лайна встала, сдвинула ширму, прикрылась ей, будто щитом, освобождая укромную нишу. Там стояло трюмо красного дерева с богатой резьбой по дверцам. Маленький пуфик на вычурных ножках приглашал присесть, манил мягким бархатом, и Милина не удержалась.
Посмотрись, красавица, в зеркало жрицы. Видишь его? Большое, богатое. Серебро, укрытое за стеклом. Серебро возьмёт тайные мысли, впитает обиды и тягости, зачерпнёт их с самого дна души. Твои слёзы взбудоражили холодную гладь, пошла рябь, зашумела осока по берегу…
– Странное зеркало, – вздохнула Милина. – Смотришь в него, а чудится озеро, глубокое, как колодец, ведущий на Тёмную сторону.
Надо же, учуяла Силу Пак-Йолли, бывшая дочь звездочёта! Не обделил Господь светлой магией. Ну, сразимся, узнаем, кто круче!
– Там есть пудра, румяна, сурьма. Возьми, что по сердцу, красавица.
– Спасибо. Мне бы воды…
Лайна Фе прошла к бочке, черпнула ковшом. Еле слышно шепнула скрытый приказ, добавила в воду с каплей слюны. Милина И-Дель Фабро ничего не заметила. Травы вошли в полную Силу, повинуясь движению пальцев жрицы.
– Из-за чего же ты плакала?
Милина вздохнула и шмыгнула носом:
– Из-за чего плачет женщина? Только из-за любви.
– К себе ли? К доброму молодцу? А может, к недоброму, госпожа?
Милина И-Дель Фабро протянула руку, тронула склянку с пудрой. В серебре отражалась блондинка, зарёванная, с распухшим носом, отчего цепляло занозой в сердце: одна в целом мире, совсем одна, некому выплакать слёзы, душившие по ночам. Лайна следила за ней из-за ширмы, не торопила, ждала.
– Молодец добрый, – сказала Милина, не жрице, холодному зеркалу, отражавшему её боль и стыд. – Любил меня, а я… – она запнулась, но проговорила вслух, – я его предала! Рош убил бы его на месте. Лучше б убил, потому что… Плохо и ему, и мне.
– Ты влюбилась? – Лайна удивилась настолько, что едва не сломала исповедь. Милина вздрогнула, приподнялась, но серебро протянуло нити к неприкаянной одинокой душе, а травы опутали ноги и волю.
– Я ведь не кукла, – вздохнула красавица, – я хочу беззаветной любви. Меня многие желали и покупали, но чтобы любить всем сердцем, глупо, с щенячьей отвагой… Влюбилась? Может, и так. Но теперь любовь за семью печатями. Никогда не простит, не забудет…
Милина приходила в себя, Лайна ощутила кожей. Так лёгкий ветер ласкает руки, избавляя от жгучего зноя, а ты знаешь, что придёт ураган! Слишком быстро скинула чары красотка, но она была Светлой, умела очиститься. А ещё придворная жизнь научила держать на засове душу.
– Есть способ разжечь любовь, вернуть её из праха и пепла, – кинула новый крючок Лайна Фе. – Есть заклинания и ритуалы. Раздобудь прядь волос, госпожа, а слова и жесты я подскажу…
– Пойду, – перебила Милина и сумела привстать с коварного пуфика. – Не советую болтать, инь-чианьская жрица, развяжешь длинный язык, и даже Рош тебя не спасёт!
Не девушка, а восторг! Как быстро меняет маски!
Лайна высунула язык, являя миру длину, в самом деле немалую, потом поклонилась Милине с наигранной покорностью и почтением. Как скажете, госпожа! Всё равно вернётесь за зельем, спросите про ритуал. Ваша голова, что цветущий сад: уронишь семечко и ждёшь, что взойдёт. Время терпит, с трудом и бранью, но пока ещё можно играть!
Милина нахмурила изящные брови и вышла, прихлопнув для важности дверью. Ничего не сказала, зараза светлая. И всё разболтала, если знать подоплёку. Но откуда варварской жрице знать? Не так ли, бывшая дочь звездочёта?
Лайна сама присела на пуфик, протянула руку к зыби стекла. Зеркало подтаяло, всколыхнулось, мигнуло нездешними звёздами.
На берегах Пак-Йолли по ночам иногда брала оторопь. Жрица знала о звёздах всё, но никогда не видела тех, что отражались в озере. Кто-то говорил о гнилушках на дне, кто-то толковал о неведомых тварях. Лайна знала: это небесные искры, что светят на той стороне мира Кару, над безжизненной ледяной пустыней, над троном Тёмного Князя. Холод и мёрзлая смерть заглядывали в Хвиро через Пак-Йолли.
Жрица невольно поёжилась, вспомнив недавний сон: те же звёзды, женщину с льдистыми крыльями и двоих в неуклюжих костюмах, спешащих навстречу погибели. Кто эти двое? И что в них Лайне?
Однажды судьба нагонит, опрокинет в промёрзлые камни и сожмёт беспощадной рукой. Что ответишь ей, инь-чианьская жрица? Что прохрипишь напоследок? И стоит ли жить, как живёшь сейчас, ради удара под дых?
Из-за чего плачет женщина? Спешит на свидание с Седой Девой?
Из-за любви. Правда, Милина?
К пальцам жрицы потёк туман – колдовская хмарь древнего озера. Проник в сердце, выжег глаза, драконьим дымом сорвался с ноздрей.
Видения остановили время, задули свечи и огонь в камине, соткались в неверных сумерках в причудливый гобелен. Лайна увидела юношу и наигранно-равнодушную девушку, не подавшую ему руки. Красавица гнала прочь, как умела, указывала взглядом на дверь. Но юноша не понимал намёков, не принимал её жертвы. Он был слеп, все мужчины слепы, когда им отказывают в любви. Глупый позёр и хвастун! Милина застыла возле ворот, не пуская юношу дальше в замок, пока голос в её голове не приказал сурово и жёстко: пусть идёт, пригодится, мальчишка! А из окна выглядывал Рош, демон Почти Воды.
«Демоново семя! – шепнуло зеркало, отражая далёкий лес и обмелевшее русло Алера. – Мельчитор. Не дыши, не пей, он закроет Высшую Сферу!»
Лайна опрокинула воду, не допитую красоткой Милиной, не дышала, сидела у зеркала, закрыв руками лицо.
– Братко! – позвал Викард. – Совсем завязал с разговорами? Ну хоть рыбы пожуй, ваша ж, мажья еда. Даже Бабник не брезгует.
Эрей взял миску, задышал над ней, разбирая рыбные запахи.
– Сам у костра танцевал, присматривал, – заверил его Викард. – Нет там отравы, не дрейфь! И гляди-ка, ягод тебе притащил, пригоршню брусники набрал на полянке. Белый мох, а в нем капельки крови лежат, красиво, жаль, Бабник не видел.
– Не нужно ему про кровь, – коснулся руки Эрей, принял ягоды в горсть, втянул губами. Подержал за щекой, точно лакомство, словно снадобье получил, исцеляющее любые раны.
– От этого не уберечь, – скорчив мудрую рожу, возразил Викард, копируя ужимками Мастеров. Ему ещё в Школе вбивали в голову, а заодно в руки и ноги, что повторение – путь к познанию, к совершенствованию души. – Крови вокруг достаточно, пусть уже привыкает.
Эрей молчал, смакуя бруснику. И то добре, щедрая ягода, пробуждает защитные силы, желчь разгоняет, лихоманку гасит. Ну и с похмела самое то. Братко в последние дни, что скоморох, перебравший мёду: что не ляпнет, всё невпопад. Не здесь он мыслями, да и телом – не с ними. Вдруг от ягоды полегчает?
Нужно ещё брусники добыть!
Маг снова взял миску, ковырнул карася, кинул в рот белое мясо.
– А вот щучью голову принесу? – с надеждой спросил Викард. – Для тебя приберёг, отобрал у Даждьбора!
– Неси, – согласился Эрей, чтобы утешить брата, уж это Берсерк смекнул, не дурак. – Мяса бы…
О мясе инь-чианин и сам мечтал, о хорошем, исходящем жиром куске, зажаренном прямо в углях. Да где ж его взять в опустевшем лесу?
– Пустельга опять прилетала. Хочешь, словлю на ужин?
– Что-то принесла? – оживился Эрей.
– Только орала истошно, будто бы время наше кончается.
Маг кивнул и склонился над рыбой. Викард метнулся за щучьей башкой, припечённой с одного боку. Славная еда: челюсти целы и глаза навыкате не проколоты, пей не хочу рыбью силушку. Под щёчками сладость, аж слюни текут. Не тронул, донёс побратиму, дозволил бы маг, – вены б вскрыл и кровушку тёмную спустил по капле, лишь бы ему подсобить. Не дозволит, лишь глянет с укором. Зачем братался, мажья душа?
– Твёрдо решил?
Эрей кивнул. Не тратил на разговоры Силу, те малые крохи, что в нём остались. Давеча Викард подглядел на привале, как братко глотает камни, украдкой достаёт из мешочка, заталкивает в себя, хороня в нутре самоцветы, что разжигают в жилах огонь и исцеляют раны.
Ой, недоброе задумал брат, ой, опять собрался помирать без Викарда!
– Святогор, ты так напрягаешь мозг, что вены на лбу вздуваются, – улыбнулся ему тёмный маг.
– Шарно, – не принял шутки Викард, называя побратима настоящим именем, которым тот дорожил. – Я за тобой вернусь, обещаю.
– Ты Бабника клялся спасти.
– А тебя кто потащит из пропасти?
Маг лениво повёл плечом.
Река, которую по привычке все называли Алером, в два дня набрала достаточно мощи, впитав, приманив ручьи и речушки, стекавшие с Мельтских гор. Нацепившие облака вершины, и летом покрытые шапками снега, щедро делились влагой с предгорьем. Многое в диких лесах было сломано, выворочено и завалено, но упорная вода пробивала дорогу, пролезала под корнями и ветками, сочилась среди камней. Наполняла озерца и с крутого берега падала в обмелевшее русло. Вскоре пойму затопило настолько, что шагать по ней стало слякотно. А по центру русла торопился ручей, в который окунались по пояс.
Эрей расщедрился на пару слов, мол, вниз по течению, у Пустотных гор, снова замкнуло русло обвалом. А значит, смекнул Викард, если Алер не пробьёт плотину, будет на месте лесов и долин смрадное болото, нехорошее, гиблое, заберёт себе мертвецов в деревнях, прихватит загубленное зверьё по норам. Худо станет в Межгорье. А страшнее всего подле озера: обмелеет Пак-Йолли, сморщится, приоткроет опасные норы. Ищи потом нежить глубинную на подступах к родной Гардарике!
– Пробивать нужно, – кликнул он Даждьбора. – Хорошо бы расчистить реку, выпустить на простор. Про то и былину сложить не грех!
– Прогуляемся в скалы, вождь? Здесь предгорья богатые, щедрые. Может, Мельты подарят нам камушки, годные для мажьего порошка? А порох откроет любые заторы.
– Добре, – обрадовался Викард. Слинять из лагеря ой как хотелось, от всей этой гнили и вязкой хандры, а тут и дело сыскалось достойное.
– А ну стоять! – вклинился Тверк, свесившись с мшистой ёлки. Где только таился, шельмец! – Тёмный маг речь толкнул, велит строить плот, дабы в разливе попой не мокнуть, а вы хотите козлами по горным отрогам скакать?
– Не на прогулку сбираемся, друже! – укорил древоида возмущённый Даждьбор.
– А деревья валить, значит, Стейси будет?
Викард хохотнул, представив картину, погрозил древоиду пальцем:
– У кого топор, тот и рубит, Тверк. Ну а мы, так и быть, потаскаем полешки.
Сразу расхотелось бежать из лагеря. Сразу сделалось интересно и весело.
Лес валить – молодецкое дело! Можно бревна повертеть-покрутить, покидаться ими с обрыва. Опять же, плот – штука полезная, по реке враз домчит до затора, а уж там поглядим, чем его сковырнуть.
– Парус нужен, – щебетал Ван-Свитт, задолбавшийся пешим бродить по лесам. – Скидывайте плащи, дружиннички, а игла с клубочком всегда при мне!
– Наши плащи, – отмахнулся Викард, – давно превратились в рыбачьи сети. Какой из них парус, дыра на дыре. Бабника разоряй, сердцем чую: есть у монаха чистая тряпка в запасе. А ну как встретится с Императрицей!
– В нашем болоте? – усомнился Ван-Свитт. – Прям девка красивая шагнёт из-за ёлки?
– Вера творит чудеса! – обнадёжил мразя Викард.
Вран не поленился, помянул Единого, заглянул за ближайшую ель. Вернулся к товарищам с видом, полным смирения и покаяния:
– Не сильна моя вера, братцы, увы!
– Ну так оставь Бабнику бабниково. Лучше верёвки неси. И мох собери в котелок, там ягель растёт, пригодится.
Истерро порылся в своих узелках, которых даже в этом походе тащил на себе предостаточно, смущенно выдал Ван-Свитту плащ, сладко пахнущий мыльным корнем.
– Чудны дела твои, Боже Ушедший! – воздел руки к небу мразь, повторяя любимый жест Светлого. – Да ладно, Бабник, что ты скукожился! Не напрасно тащил на себе, хвалю. Пригодится бельишко детишкам. Как помчимся по водной глади да под белоснежным парусом!
– Слишком приметно выходит, – опечалился Альбин Вран. – Таились, по лесам пробирались, а тут кучно да по открытой воде. Расстреливай, кто не ленивый! Бери в полон добрых молодцев.
– Вот раскаркался, – отмахнулся Тверк. – Наше дело простое, ворон. Разведать, что за хрень притаилась в Пустотах. А быстрее, чем по воде, не поспеть.
– Убедили, – хихикнул коварный Стейси. – Извиняй, милсдарь Бабник: плащик твой новый выпачкаем в травяном соку. А плот ветками укроем для верности. Вроде как куст плывет по реке.
Истерро сморщился, выгнул брови, всем видом изображая страдание, но руки не поднял, поостерегся. Учуял, что друг инь-чианин заготовил шишку, чтобы метнуть. Уже несколько дней неугомонный Берсерк развлекался подобным манером, отучая от величавых жестов.
Викард наслаждался спектаклем. И шишку метнул в Ван-Свитта, вновь передразнившего Бабника.
А дальше они с Даждьбором валили могучие ели, так, что хруст стоял по тихому лесу, будто снова в Мельтах случился обвал.
Тверк, Даритель и Альбин Вран попеременно срубали толстые ветви топором древоида, поминая и проклиная всех колючих тварей Межгорья. Дэйв обжигал ветки потоньше, негодуя на суровую долю. Стейси взялся вязать стволы. Истерро отправили за белым мхом, снабдив котелком и объёмным мешком, связанным из старой рубахи Викарда.
Лишь Эрей прохлаждался в тенёчке и с ладони ел ежевику, найденную побратимом в лесу. Губы его почернели от сока. На извращённый Викардов вкус, смотрелся братко забавно.
Плот собрали на берегу, лишний раз проверили все узлы, подогнали плотнее брёвна. По центру пристроили мачту, нацепили сшитый Ван-Свиттом парус. Заодно полоумный Стейси проявил доброту и заботу, неслыханную для мразёвской породы: заштопал, как мог, бельишко, что накидали товарищи. Иглой он орудовал ловко, что твоя белошвейка, штопку скреплял заговорами, нашёптывал что-то при каждом стежке.
– Так он и с куклами может, – поделился Викард с Истерро, когда тот вернулся с набитым мешком. – Свяжет куколку из соломы, с паклей вместо волос, плюнет, кровью помажет, иголочкой посередь шуранёт с причитаньями и заклятьями, и всё, нет человечка.
– Но ведь это убийство, Викард. Не верю!
Великан посмотрел на Бабника, почесал в бороде, ухмыльнулся. Вот ведь святая душа, ничему-то дорога не учит! Всё полагает, в дружине мразёвской сплошь храбрецы да герои, зазря кровь не пустят, жизнь не отнимут!
Смолчал: а почто веру рушить? Зачем вновь выламывать стержень Света?
Всякой вере основа нужна, пусть наивная, пусть чудная, но на чуде, завещанном предками, целый мир стоит да не падает! Ибо родился из Света и Тьмы, а населился из малого семени.
– Святогор! – позвал братко одними губами.
Викард присел рядом, навострил уши. В почерневшую от ежевики ладонь подсыпал недозрелой лещины, что вытащил из кармана портков.
– Где промышлять исхитряешься? – удивился маг, любуясь орехами. – И когда, вот главный вопрос.
– Худо тебе?
– Руда уже близко. Рядом с ней будто зубы болят.
Викард поскрёб бороду, тряхнул рукавом, метнул сюрикен в старый пень. Поманил рукой, притянул обратно. Снова метнул с плеча.
– Вот скажи мне, братко, на кой? Зачем Руда твоему Ригару, коли магу Камней она в тягость?
Эрей рассмеялся, напрягая мразей. Они не боялись тёмного мага, но смех Эрея будоражил кровь, точно призыв боевой трубы.
– Не в тягость. Нам проще, чем остальным: власть Руды слаба над тёмными магами. К тому же Ригара здесь нет, сидит в Аргоссе, в хрусталь наблюдает.
– И? – напомнил великан о вопросе. – Братко, ну очень мне любопытно!
– Ему нужно убить сына Рандиры.
– Вона как, – протянул Викард. – Ох, я б руки-то оборвал Сильнейшему. И над трупом позабавился всласть…
– Не бахвалься, – оборвал его маг. – Чем болтать без толку, наведайся в горы. Вдруг ответят Мельты на поклон и ласку? Только Бабника с собой прихвати. Не сегодня, но рисковать не станем.
Викард подскочил, махнул Даждьбору, поманил грязным пальцем Истерро, норовящего подслушать разговор побратимов.
Эрей щёлкнул пальцами, вскрывая орех. После камней что ему скорлупа, в пыль разотрёт и отправит под ногти! Причмокнул, высасывая молочную сладость. Тяжко тёмному магу, ой, лихо! Сроду не тянулся за белым сахаром, а теперь только знай подноси!
Бабник пристал с расспросами, но получил пинки да тычки сразу от двух инь-чианьских витязей. Ибо незачем пачкать тишину словами, если собрался к подножию Мельт. Викард стукнул пальцем в висок, дозволяя копаться в сознании, и открыл Истерро нехитрый план: сходить на промысел к ближним отрогам. А потом ухватил монаха за шкирку, кинул тюком на широкую спину и припустил вслед за Даждьбором, выкладываясь в быстром беге.
Истерро с перепугу вцепился в волосы, заплетённые по обычаю в десять кос, дёрнул, будто лошадь осаживал. Викард не сдержался, заржал по-конски, взбрыкнул, точно резвый скакун. Но останавливаться не подумал: так славно бежалось, что душа инь-чианина песнь слагала от счастья.
После долгого унылого пути по пустыням, по выжженным степям и иссохшим рекам – наконец-то горы, великие Мельты. Наконец-то прохлада вместо жары, шуршащие шаги близкой осени. А за хребтом, за вершинами белыми раскинулась родная Гардарика! Многоводная, многозвучная, с гудками потешными, скоморохами ряженными, со зверьём опасным и диким! С непролазными чащами, с отвесными скалами, с озёрами синими, что девичьи глаза. Иной покон, и песни, и люди. Милый сердцу, желанный край!
«Когда-нибудь, – в мыслях поклялся Викард, так, чтоб услышал Бабник, – я покажу тебе город над озером, проведу в покои родителя, обучу любить благодатный простор, что вы считаете варварским!»
Истерро обвыкся, ослабил хватку, кивнул в ответ с благодарностью.
Инь-чианин перестал удерживать думы, вычистил от пустых вопросов. И вконец опьянел от бега.
Разудалый полёт по науке Школы, когда ноги едва цепляют пушистые метёлки травы, чуть касаются камня, обращают ветер в натянутый над землею канат, в предгорье получался на зависть. Хорошо бежать по холодному воздуху, раскрывая ладони навстречу Мельтам. Славно, как славно возвращаться домой!
Даждьбор не владел навыком лёта, не был вхож в монастырь Скалистого острова, а потому спешил по земле, кроя вождя срамным словом. Викард сбавил ход, спрыгнул на камень, скользя сапогами по вечерней росе. Крикнул:
– За лесом отрог. Там поклонимся хребту, испросим дозволения на краткий промысел.
Вик перевёл дыхание. Рассмеялся, поймав взгляд Истерро:
– Бабник, они такие, подмастерья Скалистого острова. Им тверди мало, ветер седлают, взбивают ногами туманы в масло.
– Не думал, что такое возможно. Хотя видел однажды в голове Дарителя, как спускались варвары с юной горы.
Судя по голосу, монах был напуган нежданным умением Святогора. Всё ещё удивлялся, наивный, всё ещё верил в превосходство Ю-Чиня.
– Есть силы трепать языком? – насмешливо спросил Викард у Даждьбора. – Тогда побежали, друже, до сумерек обернёмся.
Коварный лес обманул: вместо отрога подсунул мшистые валуны. Но и здесь почудилась ухмылка Мельт, будто хребет протягивал руку, встречая своих сыновей. Викард снял с могучей спины Истерро, и варвары преклонили колени, касаясь руками святых камней. Монах торопливо повторил их жест, и инь-чиане довольно кивнули.
– Отец наш, заступник, владыка! – зычно воззвал Викард. – Пришли на поклон с чистыми мыслями. Дозволь детям своим, скала от скалы, прикоснуться к богатствам глубинным. Нам не надобно самоцветов и руд, то лишь возьмём, за чем торопились! Дай же нам селитры калийной, той, что горит сиреневым пламенем, да вонючей серы в равных долях, да угля древесного толику, дабы не жечь первозданных лесов, не пачкать дымом твои облака!
Истерро сдавленно кхекнул, выпучив глаза на Берсерка. Можно подумать, состав мажьего пороха был тайной, сокрытой в подвалах Венниссы! Хотя в Хвиро и не такое таили.
Лишь когда витязи встали с колен и пошли неспешно на Инь-Чиань, шаг за шагом приближаясь к любимым горам, Истерро спросил хриплым шёпотом:
– Я сберегу твой секрет, Берсерк! Но ответь: неужели все в ваших землях знают о взрывчатой смеси?
– Великий Эттивва, какие секреты! – жизнерадостно махнул рукой великан, подставляя лицо тихой ласке Мельт. – Рядом с Аргоссой живём, мажьей наукой дышим. Тут помимо трёх компонентов – это слово такое мудрёное вроде мер да долей в рецептуре, о! – нужна воля тёмная, смесь связующая, обращающая камни в огонь и смерть. И селитру, и серу ведь надобно вскрыть, чтобы вынуть из них громобойную Силу.
Бабник в кои веки смолчал, даже потряс головой в удивлении. Чудны дела, Великий Эттивва, Бабник боится задать вопрос!
– Я проведу тебя в Мельтские горы, – пообещал Викард. – Очень уж падок ты на запретное.
– Ой ли, вождь! – упрекнул Даждьбор. – В Мельтах не жалуют Братство.
– А дальше? – разом очнулся Истерро, отводя беседу с опасной тропы. – Вы попросили, и что станем делать?
– Погуляем немного, – хмыкнул Викард, – опосля воротимся в лагерь. Сам подумай, бесценный Бабник, если горы откажут, тут ищи, не ищи, путного всё одно не выйдет. А просящего по покону… Как ты там говорил? Игно-ри-ро-вать? Кратче, зачем обижать, коли просят добром?
– Мельты любят тишину! – напомнил Даждьбор.
И остаток прогулки они молчали.
Когда солнце тронул пояс Ясаны, Викард замер на месте, будто в камни врос. Гайтан на груди задёргался, заплясал вплетённым кордиеритом. Потянул в сторонку с неприметной тропки, по которой шагали варвары.
Тотчас витязи заулыбались, заспешили на магический зов да так, что Бабник отстал, затерялся. Когда он, взъерошенный, оцарапанный, выбрался на поляну, Викард уже собирал в мешок подаренные хребтом богатства, и то, что все три компонента нашлись в неглубокой ямке, удивило одного лишь Истерро, не умевшего говорить с горами.
– Хватит добычи, чтоб вызволить реку, – поклонился великан суровому кряжу. – Благодарим, государь и отец, за щедрость твою и внимание!
Даждьбор хлопнул по холке монаха, пригнул шею могучей дланью. И то верно, учись друже Бабник, раньше Свет умел беседовать с миром, жаль, подзабыл науку. А шея, поди, не сломается!
– Вы позволите сесть рядом, советник?
Эрей выгнул бровь и кивнул Дарителю. Щёлкнул новым орехом. Пустой!
– С исповедью лучше к Истерро. По душам потрепаться – к Викарду.
Не так много осталось Силы, чтобы тратить её на разговоры. Но с другой стороны, беседа способствует пониманию, как с умной рожей изрёк бы Викард.
Дар Гонт присел на узловатый корень, нахохлился и смолчал.
Ну и славно, зачем тратить слова? И без них всё видно, как в хрустале.
У костра Стейси и Альбин Вран на спор кидали ножички в землю. Вскоре Вран проиграл в нехитрой забаве, помрачнел, прихватил рудный меч и отправился к реке на дежурство. Видно, выпало плот сторожить.
– Что вы хотели, Гонт? – расщедрился на вопрос Эрей. Молчать рядом с юным полковником оказалось настолько тягостно, что даже маг не сдержался.
В лесу, ещё летнем, парком, сделалось вдруг неуютно, будто кто-то поддел ворох павшей листвы, а оттуда пахнуло гнилью и полезли склизкие черви.
«Вода, – маг дожидался ответа. – Так пахнет стоячей водой на болотах, не мхом, не лишайником, не кислой ягодой. Смрадным илом с душного дна. Откуда бы в еловом лесу?»
– Я хотел объяснить, – прошептал Даритель.
– Стоит ли? – удивился маг. – Вы уверены, что мне интересно?
– Нет, – усмехнулся, наглея, Дар Гонт. – Я как раз уверен в обратном. Что вы знаете о любви, тёмный маг? О пожаре, что сжигает сердце и душу, обращает в ничто все ценности мира? Верите ли, что любовь способна подменить самую жизнь? Я пытался быть достойным её. Видит бог, я пытался. Но вы…
– Не я, – отрезал Эрей. – Вы снова видите лишь клинок, а не руку, что его направляет.
– И клинки ломают, советник. Как сломали однажды меня.
Забавная получалась беседа. Будто говорили разные люди, страдающие об ином, упрекающие во всех бедах сразу. Но маг уже чуял, слышал…
– Эгегей! – закричал Викард, вырисовываясь на краю поляны. Побратим потрясал мешком, привлекая внимание мага.
Дар Гонт подскочил, как ужаленный в зад, будто корень, на котором устроился, оказался коварным полозом. Метнулся в тень, пряча лицо, мокрое от слёз и испарины.
Нелегко разговаривать с магом Камней, особенно по душам. Ибо мажья душа – потёмки и холод.
«Ничего не поделаешь, – думал маг. – И тебя придётся вытаскивать к Свету. Новый подопечный на мою голову!»
– Братко! – гулко зашипел Викард, так, что иголки с ели посыпались. – Всё добыли, снабдил владыка! В порошок перетрём по обряду, а слово мажье – твоя забота.
– Будто сам не знаешь заклятья? – покачал головой Эрей. – Учись, Святогор, пригодится.
Викард осунулся, погрустнел. Всучил лопух с голубикой.
У Эрея от сладкого во рту слипалось и мечталось о бузине, но голубику взял, раскусил, причмокнул к вящей радости варвара. Зачем огорчать побратима? Учись, Берсерк, тебе воевать. Не выйдет по-мажьему, смелешь порох и отправишь врагов на поклон Эттивве.
Викард отошёл к Стейси и Тверку, к ним поспешил Даждьбор. Мрази зашипели, что выводок змей, обсуждая, как лучше скрыть плот на воде, ветками или иллюзией. Сошлись на смешанном варианте и скатились кубарем к Альбину Врану, уже заскучавшему на посту.
Эрей старался припомнить, сколько он ел до знакомства с варваром. По всем подсчётам выходило немного. Так и не смог доказать побратиму, что маги Камней не нуждаются в пище, им камни служат опорой. Как разговоры – светлому Братству. Вот и сидел теперь, как дурак, пихал в себя сладкую ягоду и старался не гадать о завтрашнем дне.
Нелегко решиться на жертву. Можно всё продумать и просчитать, правильно расставить фигуры на клетках. Но шагнуть, выманивая под удар, раскрываясь для смертной муки, – Княже, кто б знал, как муторно. Был бы человеком, бессонницей маялся, коптил небеса упрёками. Княже, как хорошо быть магом, хоть для этого годно убитое сердце: позволяет выспаться в ночь перед казнью.
Эрей доел ягоды, прислонился к ели и, расслабившись, задремал. Сделают всё за него. И плот укрепят, и мажий порох как-нибудь намешают. И Дэйву объяснят, что целькону не сыщется места на судне, и придётся монстру скакать по лесам, пытаясь догнать хозяина.
Наутро вниз по Алеру, широкому, как Божья ладонь, но неглубокому, что корыто, поплыл диковинный плот, обвитый кореньями и кустами и прикрытый добротной иллюзией. Со стороны мерещилось: стронуло водой пышное дерево, выдранное из земли камнепадом. Но когда плот цеплялся за мели и забившие русло камни, нёсся из зелени варварский мат, отрастали у дерева новые ветки, упираясь в склизкое дно. Викард толкал справа, Даждьбор слева, брёвна сходили с отмели и продолжали путь по реке, всё набиравшей ход.
По центру плота сидел монах, которому силой всучили полено, сухое, будто пустыня Хвиро. Авось удержит монаха, вытащит на поверхность в случае катастрофы. Истерро смотрел на воду с опаской: плавать в скудном на реки Хвиро умели разве что рыбаки. А монахам и вовсе Господь завещал пешими смиренно брести по миру.
«Зачем идёшь в замок, глупец? – пригнул к самым брёвнам голос, открывший на миг Океан Высшей Сферы. – Ведаешь ли, зачем идёшь?»
– За своим! – крикнул вслух Эрей, жадно впитывая солёный ветер.
Сидевший рядом Даритель подпрыгнул, едва не свалившись с плота. Эрей удержал мальчишку за шиворот.
«Скверный маг, – огорчился Ригар. Неподдельно, так огорчается скульптор, расколовший прекрасную статую случайным ударом резца. – Ничему тебя не научил. Вернись в Аргоссу, безумец!»
«Я тебя тоже люблю, учитель, – растянул рот в ухмылке Эрей. – Давеча как раз о любви говорили».
И сразу его отпустило.
– Хорошо пошли! – пробурчал Викард. – Набрал силушку Алер, ожил, родимый.
– Шест до дна не достал! – поделился Даждьбор. – Тверк, ставь рулевое весло, пока не поймало стремниной.
Рулевым веслом деловитые мрази именовали бревно, обтёсанное топором до состояния толстой доски. Викард заявил с видом знатока, что эта штуковина зовётся гребь, но на него зашикали: длинное назвище звучало солиднее, а «гребь» все сочли за ругательство. Для упора пристроили небольшую рогатину, нарекли кормовой уключиной. Держалось всё на честном слове и отборном мате дружины, щедро делившейся наболевшим. Эрей подкинул пару заклятий, чтоб не огорчать мракоборцев, потому как рулить подобным веслом, да при этом уходить со стремнины не смогли бы и бывалые кормчие.
– Работает! – улыбался Тверк. – Смещаемся к берегу, мрази!
Он бы руки потёр, да гребь мешала. Вместо него Стейси Ван-Свитт потёр и руки, и ноги, и даже на спине поёрзал от счастья. Настолько опостылел пеший маршрут, что мрази радовались, как дети.
Ликования добавил зелёный парус, сделанный из плаща Истерро. Бабник горестно вздыхал да охал, оплакивая одёжку, а остальные едва не сплясали, когда ветер надул полотно и прибавил скорости ненадёжному судну.
Маг считал мракоборцев бойцами, умудрёнными вечными схватками с нечистью, а на деле они оказались мальчишками!
Вскоре течение заметно стихло, и лишь парус двигал вперёд махину, которую Тверк обозвал ковчегом. Пойма Алера наполнялась водой. Опасность сесть на мель миновала, инь-чиане отложили шесты и приготовили весла – те же брёвна, обтёсанные топором. Но перед гребными работами затребовали еды и чаю, горяченького, с дымком.
Стейси распричитался, обзывая их нелюдями ненасытными, но горячего чаю хотелось всем, а дежурил сегодня Ван-Свитт.
Тверк сдал гребь под присмотр Врану. С невразумительной руганью древоид растолкал Истерро, задремавшего на куче тюков в обнимку с пресловутым поленом. Из-под спины монаха вынул котелок с закопчённой рыбой. Сонный Бабник округлил глаза, только теперь осознав, что рубаха, и без того несвежая, перепачкана в саже и воняет хуже старых рыбачьих сетей.
«Чешуйчатая скотина», как именовали каждый улов, всем порядком поднадоела, но дичи добыть не получалось, а крупы, взятые в деревне с пиявцами, доели ещё второго дня. Жрёте, как вурдалаки, – ругался древоид, тыча обличающим пальцем в варваров. – Ладно бы охотились, падлы!
А рыбу кто достал? – обижался Викард. – Сами впроголодь живём, всё вам отдаём!
Вот и теперь дружинники морщились, но хватали рыбку за рыбкой из полного котелка. Не до жиру, питайся, чем Бог угостил.
Эрей посмотрел на Стейси, с мрачным видом стругавшего палочки для будущего костерка, послушал ворчание о великих бедах, что обрушатся на маленький плот: о спалённом парусе, о прожжённом ставе, о пробитом магическом куполе… Признал пророчества справедливыми и помог, раскрошил крупинку кремня, вмиг вскипятив воду под чай.
Ван-Свитт умилился от благодарности, изрёк, что от магов случается польза, и живенько набросал в котёл разных травок из поясного мешочка.
После обеда Викард заявил, что можно вздремнуть для отрады души. Но на него зашикали, кинули всем, что не жалко. Берсерк обвинил друзей в полном отсутствии романтизму, но не чинясь налёг на весло. Даждьбор пристроился с другой стороны. Плот сразу обрёл устойчивость и пошёл быстрее по водной глади.
Ближе к затмению варвары взмокли. Они приближались к затору: к огромному каменному завалу, перегородившему реку. Алер вновь обращался в озеро и, отражаясь от плотной препоны, шёл в противоток вдоль берегов, закручиваясь в водовороты.
– Тверк, к рулю! – крикнул Эрей. – Правь к ближайшему берегу!
Распоряжение припозднилось. Хрустнуло весло в пальцах Даждьбора, ударило мразя в плечо, опрокинуло. Невесть откуда взявшийся вал подкинул ввысь непрочное судно, ветер разодрал льняной парус. Отчего развязались верёвки, заговорённые Стейси Ван-Свиттом, не понял даже Эрей.
Мир застыл, обесСилев, оглохнув, лишь раскрывались беззвучно рты, пока плот расходился по брёвнышку, рассыпался в жадные волны, а через миг все очнулись в воде, холодной, тягучей, голодной.
Эрея отбросило в сторону и понесло на гребне волны. Аквамарин, скромный, тусклый, найденный в юных горах Готтана, подчинил себе бурный поток, вознёс тёмного мага над хаосом, осторожно оставил на вершине завала. В нагромождении валунов маг углядел подходящую щель и быстро скинул мешочек с заготовленным мажьим порохом. Он успел загнать кремень под ногти, когда на соседний валун запрыгнул взмокший Даритель.
– Остальным не так повезло, – сморщившись, ткнул пальцем полковник.
Эрей скосил глаз на Алер.
Плот разметало в разные стороны, но мрази тонуть не собирались. Их нелегко было сжить со Свету, и невозможно схоронить во Тьме.
Викард уже выгребал на берег, таща на себе монаха, наглотавшегося студёной водицы. Истерро был напуган, стучал зубами, но упорно подтягивал к груди тючок, в котором обычно таскал писания. Кто что спасает, – усмехнулся Эрей. – Побратим прихватил монаха, оружие, котелок. А Истерро бьётся за книги!
Даждьбор тоже плыл в сторону Мельт, ища спасения на берегу, близком к родному краю. Его унесло противотоком, но варварам холодная река нипочём, так, освежила немного, а то упарился, махая веслом.
Тверк расслабился в воде, бревно бревном, прости, зелёный, сравнение грешное! А на нём восседал, скрестив ноги, Стейси. Покорившегося потоку древоида относило к правому берегу.
Альбину Врану повезло меньше: вода прихватила, стиснула ноги, утянула и прихлопнула пенным валом. Но вскоре он выплыл вновь, упираясь во что-то мечом. Алер окрасился алым, под ногами Врана мелькнул длинный ус, обозначив большого сома. Руда, из которой был выкован меч, позаботилась о хозяине, пронзила голову склизкой твари и направила к берегу. Альбин встал в полный рост, подбоченился и катил на рыбине, уходя от волны.
– Не так всё плохо, полковник, – от души улыбнулся Эрей.
Даритель скривился ещё сильнее.
Алер взбесился водоворотами, ударил струями в беглецов. Но обратная формула аквамарина всё ещё не утратила Силы, и вода застыла, подчинившись приказу, пленённая магом Камней.
– Не только демоны управляют Стихиями! – пояснил мальчишке Эрей. – Но зачем всё это, ответь напоследок?
Даритель бессильно смотрел, как выбираются на берег мрази. Как к Викарду пикирует злобный Дэйв, выполняя распоряжение мага. Как инь-чианин, матеря светотень, швыряет Бабника на спину коня, запрыгивает сам между крыльев, лупит целькона в бока, принуждая сорваться в полёт. И вместо того, чтоб спешить к побратиму, направляет Дэйва к Мельтским горам.
– Всё рассчитано, маг Камней? – холодно уточнил Даритель. – Спас товарищей, а сам подставился? Но ведь главный приз у меня! Найдёшь ли аквамарин в мешочке? Хватит ли Сил вскрыть ещё один?
Эрей молчал, дожидался ответа.
– Тебе интересно, зачем? Ради любви, убийца! Разве ты сможешь понять? Любить иногда – всё равно что дышать! А если тебя лишают воздуха, на что решишься, чтоб снова вздохнуть?
– Так кого же ты любишь? – выгнул бровь Эрей, не делая попытки спастись.
Он казался спокойным, покорным, и Даритель увлёкся обличительной речью. Маг был готов, в самом деле готов услышать имя Милины, страшное в безысходности. Но Даритель рыкнул сквозь зубы:
– Сестру!
И Эрей расхохотался в ответ.
Демоны скоры, но маги быстрее. А Эрей был стремительней любого мага.
Даритель ещё хмурился на дерзкий смех, а ритуальный нож, вспоров руку мага, коснулся правой щеки предателя. Пальцы Эрея хранили частицы аквамариновой пыли, заклятье связало Гонта, заставило окоченеть. Ох ты ж, болото стоячее!
Ладонь мага легла на влажную рану, смешивая воду и чёрную кровь с примесью злого проклятья, убивавшего Императрицу.
– Хэнт то даэрэ, хэнт иллио! Хэнт карап лэгро! Кнез ма, тен окросс туа дэан, тен окросс фетэн колло! Вайли о сейто! Тейго о порри но! – нараспев произнёс он заклятье, от которого побелел Даритель. – Именем Тьмы, именем Света, именем Бога Единого! Княже, дозволь обратить заклятье, вернуть его злобу сказавшему слово! Да сбудется по речённому! Да обернётся зло против него!
Дар Гонт закричал, забился, рванулся от холодной руки, от горького яда порчи, втекавшего в рваную рану. Щека его онемела, а Эрей делился проклятой кровью, завещая судьбу Императрицы.
Сверху донёсся металлический клёкот, маг даже не дёрнулся, не обернулся, он понял, что на помощь Дарителю примчался недобитый грифон. Свистнули хищные стрелы, и снова маг не стал отвлекаться, вливая чужую судьбу в жилы сказавшего слово смерти. Он и так знал: Тверк Тополь добрался до берега, не расставшись ни с луком, ни с мешком у пояса, полным серебряной смерти.
Инквизитор заметался, не зная, как быть. Он должен был догонять целькона, преследуя светлого мага, а вместо этого ввязался в бой, подставился под стрелы Тверка. Стрелял древоид, что песню пел, звонко, красиво выводил мелодию. Одна из стрел зацепила грифона, особая, с алым пером. Праобор вздрогнул, посмотрел на руку. Заклекотал от ярости.
Не нашлось у Тверка яда глиссарха, но уж в травяной отраве кое-что смыслил хитроумный мразь. И с памятной стычки в полях Альтавины всегда носил в колчане десяток сюрпризов, как он их называл, перемазанных ядовитым соком.
Инквизитор увернулся от новой стрелы, из последних сил поспешил к Дарителю. Споткнулся, упал на камни.
«Спасибо, древоид. За себя и Викарда, которого теперь не догнать. Но приказываю: уходи, пробивайся к войскам Императора!»
Вслух Эрей не сказал, лишь качнул плечом и взглянул на взмокшего Тверка. Тот кивнул, приучился уже понимать. Схватил Стейси, потащил от реки. Альбин Вран, не дожидаясь приказа, уже торопился вверх по течению, ведомый мудрым мечом.
Тогда Эрей, не отнимая руки от щеки помертвевшего Гонта, щёлкнул пальцами боевой правой, зажигая растёртый кремень.
Под ногами, под толщей камней, где-то в самых недрах плотины вспыхнул магический порох, и мощным взрывом освободило реку, погребая в обвале Дарителя, мага Камней и грифона.