Возникновение шокирующих общественное мнение явлений, таких как массовое убийство Андерсом Брейвиком норвежских сограждан только за то, что они разделяют позиции мультикультурализма, или бунты и грабежи в Лондоне и других городах Англии в качестве акта мести за гибель находившегося под подозрением полиции «небелого» молодого человека, многие другие факты, требуют не просто эмоциональной и полицейской реакции, но и своего теоретического объяснения.
Здесь возможна готовая реакция, опирающаяся на суждения по аналогии с тем, что уже было. ХХ век – не столь отдаленное историческое прошлое, естественно, подталкивает к постановке вопроса: возможна ли в XXI в. реанимация расизма в массовых формах как социального явления и как государственной политики? Или современный расизм имеет свои особенности?
Расизм как государственная политика в ХХ в. стал реальностью. Штамп «истинности» ей придавали «научные изыскания». Речь шла о выявлении биологических и генетических доказательств «неполноценности» тех или иных рас по отношению к «высшей» арийской расе. Здесь расистский политический постулат определял направленность исследований и их конечные выводы. Доказательства выводов, основанные на измерениях размеров и изучении формы черепа и других особенностей представителей различных расовых, этнических групп, были, естественно, получены. Так формировались псевдонаучные предпосылки для беспрецедентных практических решений расистской политики. Ее практика также имела свои особенности. Она была тотальной. Это значит, что все представители «неполноценной» расы признавались «неполноценными», невзирая на их личные качества – физические, индивидуальные, и нефизические – культурные, интеллектуальные, нравственные.
Реализация расистской политики опиралась на созданный государством аппарат и на ее техническое обеспечение. Это определялось масштабом целей политики как уничтожения народов, таких как цыгане и евреи, так и превращения других народов в слуг и рабов расовых господ.
Расизм использовал выводы расовых исследований, но его сущность была совсем иной. Расизм искал обоснование человеческого жертвоприношения во имя решения проблемы жизненного пространства для арийской расы, поставленной на вершину человеческой иерархии.
Расистская политика осуществлялась и демонстративно и скрытно. Когда все ее основные тайные черты стали достоянием общественности, мир содрогнулся: до каких крайностей, до какого беспредела может довести эгоцентрическая алчность и этнический нарциссизм даже образованного человека.
В чем заключалась психологическая опора расистской политики? Она опиралась на субъективное представление индивида о своем «превосходстве» над всеми другими и безусловном отвержении любыми средствами превосходства других в конкурентном поле рыночной экономики.
Эта психология нейтрализовалась средствами высокой культуры. Вот почему нацизм нанес сокрушительные удары именно по высокой культуре. Расистская политика расчищала путь к глобальному кастовому порядку, рассчитанному на 1000 лет, а фактически на все времена. «Высшая раса» присваивала себе функции единственной касты, выполняющей роль субъекта глобального управления. Биологический фактор сливался с политическим. Сущность расизма ХХ в. – это не расовая теория как таковая. Первоначально теория рас отталкивалась от различий внешних признаков. Расовые качества народов мира связывались с цветом кожи. Соответственно выделялись белая, черная и желтая расы. Затем в контексте дарвиновской теории эволюции расы стали рассматриваться как продукт биологической и исторической эволюции.
Эта эволюция закономерно сделала расы и этносы разными, но эти различия не создавали оснований для расистской иерархии.
Между тем расистская доктрина превращала расовые различия и различное их восприятие в основание псевдонаучных аргументов в пользу реальности иерархии народов мира. Сущность расизма ХХ в. была не научной, а биополитической: биологический фактор использовался в геополитических целях.
С точки зрения науки физиологические и интеллектуальные различия внутри одной расы оказывались более разительными нежели межрасовые различия.
С этим парадоксом расистская доктрина справиться не могла. На него можно было лишь закрыть глаза.
Сегодня можно определенно утверждать, что расизм ХХ в. – это явление мегаобмана, основанного на псевдонаучных спекуляциях. Это – использование авторитета науки для осуществления античеловеческой политики и установления в мире расовых привилегий.
Если расизм основан на науке, то ему не может быть противопоставлена иная эффективная политика. Между тем, как известно, расистской биополитике противостояла политика «дружбы народов», которая была провозглашена в Советском Союзе. Заметим, что это была не только красивая фраза, но и антипод расизма, практическая реальность которого проявилась в полной мере в годы Великой Отечественной войны. Именно победа советского народа над нацизмом – это и победа над расизмом, над расистской биополитикой.
Но была ли это окончательная победа над расизмом, победа полная, не допускающая рецидивов?
Вот в чем вопрос. Факты последних лет не позволяют определенно утверждать, что расизм побежден окончательно и его возрождение невозможно.
Но где он? Где мы его видим? После ликвидации апартеида в ЮАР и преодоления расистских порядков на юге США мы не видим легитимизированных форм биополитического расизма. Но разве мы не слышим расистских заявлений и не наблюдаем расистских проявлений в различных странах? Что это за феномен, если он не тождественен биополитическому расизму?
Для того чтобы определить сущность современного расизма, необходимо прояснить возможность возникновения нетрадиционных форм расизма, их способность «отделяться» от своих биологических корней. Если это невозможно, то тогда расистские проявления в современных условиях следует относить лишь к формам девиантного, экстремистского поведения, считая их носителей людьми психически не совсем или совсем ненормальными. Не значит ли это, что мы закрываем глаза на реальные опасности и действительные угрозы расизма, существующие в современном обществе? Чтобы определить сущность современного расизма, необходимо прежде всего определить, что объединяет его с расизмом ХХ в.
При этом следует исходить из отчетливого понимания различия расовой теории и расистской доктрины. Если расовая теория исследует реальные расовые различия, то расистская доктрина основывается на построении барьеров между расами и их иерархии.
Иерархическая система может базироваться как на физиологических, так и на культурных различиях. Хотя современный расизм не акцентирует внимание на эмпирических биологических различиях рас и на генетических основаниях расовых различий, но он отчетливо проявляется как на бытовом уровне, так и в современных духовных противостояниях.
И сама опасная тенденция заключается в формировании расистской практически ориентированной «конструкции», нацеленной на поиск оснований грандиозного человеческого жертвоприношения, связанного с достижением доступа к мировым ресурсам, которые, как представляется, не могут выдержать требований экономического и социального прогресса для всех. Корневой признак расизма – это построение доктрины, оправдывающей высшее положение определенного народа, определенной нации в системе международных отношений, дающее ей право господства над другими народами, а в конечном итоге право управления миром. Современный расизм находится в процессе доктринального самоконструирования, решая ключевой имплицитный вопрос: кто может быть взят «в долю» и кто должен быть принесен «в жертву»?
В наши дни активно обсуждается вопрос о «мировом правительстве». Но что это такое – «мировое правительство» и кого оно представляет? Ведь не самого же себя.
Логически мировое правительство может опираться на ту часть человечества, которое признает его особые прерогативы подавления всех тех «изгоев», которые не принимают «необходимого» глобального порядка. Что это за порядок, как его понимать? Пока мы не имеем этого озвученного нового глобального порядка, хотя тенденции его конструирования уже существуют. Это – порядок мировой властвующей элиты, которая добивается молчаливого согласия «посвященных». Пока этот порядок озвучивать просто неудобно, но считается, что это – «новая волна» исторического будущего для человечества, ограниченного новыми расовыми барьерами.
На поверхности современной общественной жизни реальность «новой волны» проявляет себя в формах «биодуховного» и «фенотипического» расизма. В этих формах расизм проявляет свою действительную сущность. Расизм – это не расовая теория, а обожение социальной группой в ее различных формах самой себя, наделение себя исключительным правом судить всех иных людей, общественных групп и народов. Расизм – это проявление духа субъекта, приписывание своей воле качеств воли Бога. Такому субъекту все подсудны, но он не подсуден никому.
В современном обществе расистские разделительные признаки начинают отождествляться с культурным своеобразием и стилем жизни, которые превращаются в основания общностей коммуникации и барьеры, отделяющие посвященных «лучших», образующих «соль земли», от «остальных», лишенных тех качеств, которые «естественно» присущи «лучшим».
Процессы глобализации ведут к смешению в современном расизме биологических признаков расы. Это – общая тенденция в его эволюции. Сохраняющееся в сознании расовое превосходство переносится на ряд небиологических признаков. Это – происхождение цивилизационного статуса, своеобразие образа жизни, стиль поведения, языковая культура, способность к самовыделению и самоидентификации с другими. Эти признаки могут относиться к различным в биологическом смысле этническим общностям, обладающим достаточным уровнем материального богатства. Так возникает биодуховная «расовая» общность, как потенциальное основание формирования нового типа расистской идеологии, обретающей свои корни в определенных формах социальной психологии. Расистская доктрина начинает формироваться, когда совокупность разделяющих культурных и социальных качеств начинает интерпретироваться и восприниматься как «данность» по определению недоступная другим расовым группам. Для тако-го разделения не существует научных оснований. Существуют субъективно выделенные признаки, которым произвольно придается субстанциональный смысл.
Это можно было бы расценивать как распространенное на бытовом уровне противопоставление людей друг другу, где каждый определяет себя в качестве критерия и в качестве лучшего.
Однако в современной глобальной ситуации такое разделение приобретает совсем другой смысл.
Посмотрим с этой точки зрения на особенности глобальной ситуации.
Население Земли составляет около семи млрд. человек. На этой почве возникли известные рассуждения о так называемом «золотом миллиарде». Это – своего рода виртуальный «Ноев ковчег». Он как бы «повис» в воздухе. Кто же эти избранники и по каким критериям должен осуществляться их отбор? Кто может утверждать, что в современном сознании не происходит «расовая игра»: кто, кому и по каким критериям будет выдавать счастливый входной билет в «Ноев ковчег»? Тот, кто обладает реально превосходящей военной силой и реальной превосходящей экономической властью. Он может приписать себе такие качества – естественные или сверхъестественные, которые предопределяют право на цивилизационный выбор – сохранить себя и свой «круг» ради «высших» цивилизационных интересов и принести в жертву остальных. Логистично? Конечно, логистично значит «логистика» таких размышлений возможна? Да, возможна. Но в чьих головах? Вот в чем вопрос.
На мельницу этой «логистики» работает и наметившийся достаточно определенно кризис прогресса в сложившемся его понимании, а вместе с тем и кризис цивилизационного мышления, связывающего неограниченность прогресса с неограниченным потреблением природных ресурсов. Прогресс может остановиться, если природные ресурсы вдруг обнаружат свою ограниченность и возможность исчерпания.
Поскольку принципы цивилизационного мышления, сложившиеся в эпоху модерна, продолжают действовать с нарастающей силой, то возникает тенденция деструкции той среды, в которой родилось человечество и без которой оно существовать не может. Вместе с тем проявляется фундаментальная проблема цивилизационного мышления.
Это уже не абстрактное мышление и не абстрактная самооценка народом самого себя, а определение своей судьбы, права на свое продолжение, на самосохранение рода. Возникает и реальный аспект современного глобального духовного дискурса. Это аспект перехода к новому типу цивилизационного мышления и образа жизни.
Этот переход можно сравнить с превращением гусеницы в бабочку, т.е. в иную морфологическую реальность. Расистский подход как раз и является антиподом такого превращения, движение по инерции порождает рецидивы расизма в его новых формах, обретающих глобальные черты.
Речь идет о культурологическом построении определенного образа современного расового мира, как достаточного основания унитарной системы глобальных отношений, которыми могло бы управлять мировое правительство.
Оно «возлагает» на самого себя право селекции народов и неизбежно встанет на путь практической реализации расовой биополитики. Это его эзотерическая функция.
Потенциальная «элиминация» «неполноценных» может определяться не только биологическими критериями. Некая неопределенность критериев сохраняет возможность свободы принятия решений и действий. Главное состоит в понимании того ключевого обстоятельства, что определение достаточного массива «изгоев» позволит продолжить движение по традиционному пути экспансии рынка и демократии для избранных.
Но как возможна практическая реализация этой цели, если против нее восстает историческая память народов, дух созданных после Второй мировой войны международных организаций и сущность принятых документов, регулирующих международные отношения? Это возможно, если создать такую ситуацию, когда компрадорская элита различных стран будет брать на себя «работу» по занесению своих народов в разряд «неполноценных» в надежде получить за это ярлык «достойного» высшей расы.
Это может казаться невероятным, но самое невероятное подчас и осуществляется в истории.
Эту возможность, как представляется, открывает информационная глобализация.
Народы через современные средства информации «смотрят» друг на друга. Они живут в системе «информационных зеркал». В этой системе они оценивают подлинность и справедливость смысла своего бытия. Происходит духовный раскол населения, часть которого начинает верить в истину иных, теперь уже не местных смыслов.
Локоцентризм и топофилия «перемешиваются» странным образом, формируя духовный потенциал глобальной гражданской войны. Традиционные ориентации размываются и традиционные общества начинают приходить в хаотичные состояния. В этой ситуации новую жизнь и новый смысл получает идея столкновения цивилизаций. Страны, охваченные гражданскими войнами, начинают сами решать фундаментальную глобальную проблему. Вот почему, как правило, лишь одна из сторон получает поддержку сил, претендующих на лидирующую роль в современном мире. Эта ситуация была предвосхищена концепцией столкновения цивилизаций, сформулированной в 1993 г. Самуэлем Хантингтоном. Хантингтон исходил из внутренней несовместимости исходных оснований цивилизаций – западной, конфуцианской, японской, исламской, индуистской, славянско-ортодоксальной, Латиноамериканской и африканской. Синкретизм принципов критерия выделения цивилизаций – географического, культурного и религиозного не может смущать теоретика, если он за истину принимает исходный постулат несовместимости. Но это – априорный постулат. Опыт истории культуры XX столетия наглядно доказал реальность процессов культурного взаимовлияния и взаимодействия цивилизационных блоков Запада, Востока, Севера и Юга. Такие теоретики как Макс Шелер уже в начале ХХ в. анализировали процессы органических коммуникаций людей, принадлежащих к различным этносам, религиям и культурам1. Хантингтон же утверждает, что великие разделения среди человечества и доминирующие истоки конфликта будут иметь культурный характер2. Вокруг идей Хантингтона и была развернута небывалая пропагандистская кампания. В итоге идея «культурной несовместимости» стала обретать характер массового предрассудка.
Этот массовый предрассудок стал получать свое наиболее рельефное фактическое осуществление применительно к выделенному отношению между западной и исламской цивилизациями.
Ключевым эмпирическим фактором такого выделения стала известная дата – 11 сентября 2001 г.
Террористический акт, осуществленный путем авиационной атаки на торговые центры в Нью-Йорке и на Пентагон, получил такую интерпретацию и такое официальное публичное освещение, что был воспринят как начало войны между западной и исламской цивилизациями. Вторжение в Ирак и Афганистан окончательно закрепило это представление.
Возникшая социально-психологическая ситуация имела ключевые следствия. Оказалось, что формирование в оккупированных Западом странах послушной администрации стало толчком для внутренней гражданской войны, которая обрела глобальный характер. Свидетельством этого стали события в Тунисе, Египте, Ливии и других странах Севера Африки и Ближнего Востока. Выявилась и другая особенность ситуации: движущей силой революционных сдвигов стал плюральный субъект. Его поведение определялось дирижерской функцией лидера. Именно поэтому замена неудобных лидеров стала рассматриваться как коренное условие успеха реализации новой глобальной политики. Происходящие события стали затрагивать массовые настроения в западноевропейских странах. В странах Западной коалиции под постоянным подозрением оказались как исламские, так и другие представители национальных меньшинств.
Это послужило одной из причин отката от политики мультикультурализма, которая была благоприятно встречена в ЮНЕСКО и имела под собой разработанные теоретические рекомендации применительно к сферам управления, образования и быта, открывающие возможности налаживания сотрудничества и кооперации поколений иммигрантов с коренным населением стран Запада. Возникающее духовное противостояние и информационная глобализация сделали чрезвычайно актуальным вопрос о том, какая цивилизация является действительным носителем универсальных ценностей, а значит, определяет будущее человечества.
Если идеологи Запада делают основной акцент на свободе как траектории, прочерчивающей путь в будущее, то исламские теоретики придают ключевое значение роли женщины как матери и дочери как сакрального базиса продолжения рода, в отличие от роли женщины как бездуховного объекта сексуального наслаждения.
Соответственно формируется типичный образ представителя той или иной цивилизации.
Так, считается, что для мусульманина вообще характерно свойство слишком быстрого размножения. Также полагается, что мусульманин имеет скрытую цель создания глобального мира, в котором он будет занимать господствующую позицию. При этом он руководствуется двойной моралью. По отношению к членам мусульманской общины он должен руководствоваться моральными нормами. В отношении представителей иных религиозных и культурных общностей ему разрешается нарушать моральные нормы, если это позволяет добиваться нужных результатов в глобальной политике. Виртуальные образы формируются и в отношении национальных меньшинств. К их специфическим этническим свойствам относят склонность к созданию банд, применение насилия, распространение наркотиков, воровство.
В мусульманской среде и в среде этнических меньшинств формируются свои виртуальные образы представителей западной цивилизации – мужчин как потенциальных импотентов в сексуальном отношении, а женщин как склонных к промискуитету. «Вестернизация» отождествляется с определенным способом бытия женщины в публичном пространстве. Считается, что здесь происходит эрозия абсолютных ценностей, порождающая разрушение разделительной черты между ответственной и легкомысленной женщинами, между матерью и проституткой. Поскольку через механизмы рынка устанавливаются компромиссные решения, устраивающие обе стороны, особенно касающиеся ключевого вопроса – цен на нефть, – то несовместимость цивилизаций связывается с виртуальной спецификой культур.
Советник президента Клинтона Магнус Рансторн делает вывод, что участие мусульман в конфликте с западной цивилизацией будет определяться не столько их материальными интересами, сколько «яростным отвержением западной культуры», возникающим в силу регрессивного желания раздеть до нага «секулярную, научную, рациональную и коммерческую цивилизацию, созданную Просвещением»3.
Естественно, такому толкованию исламизма противостоит его духовный противовес. Так, например, Сюзан Бак-Морсе, позиционирующая себя как «критического теоретика», считает необходимым донести до сознания западной аудитории, что исламизм как политический дискурс выходит далеко за пределы догматического фундаментализма и террористического насилия. Он является мощным источником критических дебатов в борьбе против недемократического утверждения нового мирового порядка Соединенными Штатами и против экономического и экологического насилия неолиберализма, фундаменталистская ортодоксия которого является топливом для нарастающего разделения между богатыми и бедными. Это говорит о том, что секуляризация не является гарантией от догматизма веры и что даже фундаменталистские религиозные тексты открыты для различной интерпретации4.
На самом деле ислам, как известно, активно использует такой источник как Священное Писание, в силу чего диалог христианской и исламской культур представляется не только возможным, но и естественным. Для того чтобы «обойти» это логичное заключение, необходимо допустить, что современная западная культура в своей сущности не является христианской, а скорее антихристианской. На этом акцентируют внимание теоретики исламизма, такие как Сайд Кутэб. Они считают, что «аккумуляция богатства на одной стороне и его отсутствие на другой – это великая сила для коррупции… Она подобна крайней витальной энергии в теле и должна найти выход… Проституция, пьянство, азартные игры, рабство, низость, потеря достоинства и чести – все это идет вместе и ничто иное, как симптомы крайнего богатства, с одной стороны и его отсутствия – с другой»5.
Гей-парады, аборты, эпидемия ВИЧ-инфекции, сексуальные путешествия, педофилия, деградация тендерных функций женщины – все это может расцениваться как симптом крушения христианской культуры, культуры белой расы и как опасность для мусульманской цивилизации. И этим мотивируются ограничения свободы перемещения мусульманских женщин на улицах, семейных общений, сопротивление их устройству на работу стюардессами, журналистами, в международном сервисе. Очевидно, что такие ограничения также несут на себе своеобразную расовую печать.
Нефтяное богатство арабских стран включает их активы в мировые финансовые рынки. Мелинда Купер, лектор кафедры социологии Сиднейского университета (Австралия) отмечает особенности неофундаменталистского ислама. Это – дитя детерриториального капитала, особенно тесно связанного с Саудовской Аравией, настроенной на мировые финансовые рынки. Когда Саудовская Аравия стала культивировать свой особый бренд воинствующего ваххабитского ислама, это была с самого начала попытка создания транснациональной общины такой веры, которая выходит за пределы территориальных границ, апеллирует к быстро растущей и живущей в Европе массе работающих иммигрантов. Растущее влияние ваххабитского ислама в мире может быть понято в связи с нефтяным богатством Саудовской Аравии и его увеличением путем рециклирования через мировые финансовые рынки6. При этом банки умело находят обходные пути вокруг исламского запрета на получение ростовщического процента. Так что аккумуляция богатства на одной стороне и его отсутствие на другой – это свойство капитала и арабских стран. Сочетание исламского фундаментализма с неолиберальными формами экономической активности порождает сложные социальные процессы в арабских странах. Характерны в этом отношении противоречивые процессы постколониального развития Алжира от войны за независимость до гражданской войны.
В личностном плане следствием этих процессов становятся странные смешения в духовной сфере. Мелинда Купер приводит замечательный пример литературного творчества Джебар, которая предала чистоту как французского языка, так и классического арабского7. Характеры ее историй находятся «на пороге». Так, мать француженка, дети которой алжирцы, предает французских оккупантов. Она попадает во французский госпиталь, лежит в коме и умирает, но не может быть похоронена рядом с мужем-алжирцем до тех пор, пока не примет Ислам.
Реальная ситуация порождает крушение надежд, противоречивые настроения от желания вернуться на землю отцов до отступления и желания покинуть эту землю, бросить все и купить обратный билет.
Реальные процессы сложных взаимовлияний и взаимодействий не укладываются в упрощенный взгляд представителей цивилизаций друг на друга. Между тем упрощенный взгляд и с той и с другой стороны получает широкое распространение и воспринимается как соответствующий фактическому положению. Отталкиваясь от эмпирически фиксируемых отдельных черт и особенностей, он утверждает в массовом сознании образы, которые можно определить вслед за Максом Вебером как расовые «идеальные типы». Эти «идеальные типы» превращаются в априорные установки, которые налагаются на различные аспекты межрасовых и межэтнических коммуникаций.
С носителями противоположных «идеальных типов» в массовом сознании отождествляются расовые субъекты, единолично владеющие знанием и способные практически реализовать истину пути для человечества.
Их несовместимость и взаимное отторжение отражает скрытые за рыночным обменом и финансовым взаимодействием глубинные намерения безусловного овладения стратегическими ресурсами, определяющими функционирование современной технической и социальной базы глобальной цивилизации. Властвующая элита, знающая истину пути, это вместе с тем и символ расового превосходства над всеми, живущими «по лжи».
Она является олицетворением духовной высоты.
Можно говорить о трех основных критериях уровня духовности властвующей элиты.
Во-первых, это заявленная способность адекватного понимания ситуации своей страны и своего народа. Во-вторых, это видимый высокий уровень морали и культуры, подкрепляющий формами поведения и поступками особенно в критических ситуациях. В-третьих, это претензия на знание истины пути в глобальном мире. Действительное знание истины пути в отличие от ра-систской догмы должно вывести политическую практику из капкана узких альтернатив: государственный секуляризм или религиозный абсолютизм; неолиберализм с его социальным и духовным нигилизмом или революционная диктатура социальной справедливости. Между тем проблема властвующей элиты – это сокрытие действительных намерений. На Западе возможна точка зрения, что эволюция цивилизации достигла своей конечной цели – это свободный рынок и демократия. Доктрина неолиберализма с этой точки зрения и есть высшая цивилизационная истина. В отличие от концепции неолиберализма, утверждающей сакральность функции свободного рынка, исламская социальная справедливость рассматривает собственность и богатство как своего ряда служение от имени Бога. Экономический обмен с этой точки зрения легитимен постольку, поскольку он признает границы, устанавливаемые божественным принципом пропорциональности, который является эквивалентом справедливости.
Провозглашаемая цель западной цивилизации – это реализация утопии, несовместимой с современным цивилизационным плюрализмом, представленным «империями зла» и многочисленными «изгоями». В качестве контрапункта этой позиции формируется исламский неофундаментализм, который представляет джихад как новый тип антиимпериалистических глобальных отношений, более полный и адекватный нежели другие формы, такие как движения антиглобализма и сохранения окружающей среды. С этой точки зрения «Аль-Каида» превращается в практическую реализацию джихада как метафизической борьбы ислама с другими религиозными течениями, такими как христианство и иудаизм, независимой от социальных и биологических различий8. Таким образом, искусственно конструируется цивилизационное противостояние, формирующее альтернативную духовную атмосферу, которая легитимизирует применение силы. Цивилизационная позиция Запада – это не просто «точка зрения» наряду со многими другими в плюральном мире. За ней стоит превосходящая военная мощь, готовая обрушиться на всех попадающих в разряд «изгоев». Когда ставится вопрос, как и почему возникает расовая ненависть в современных условиях, то необходимо отдавать себе отчет в том, что речь идет не только о различиях стилей поведения, языковых и культурных различиях, но и о различиях возможностей и конечных результатов проявления потенциала свободы, заложенного в исторически сложившихся цивилизационных образованиях. В ситуации скрытой апокалиптической угрозы наблюдается массовый сдвиг от секулярных форм цивилизационного самосознания к сакральным его формам. Сакральные формы создают предпосылки принятия самопожертвования как формы эффективного вооруженного сопротивления в противостоянии технической мощи сверхдержавы. Таким образом формируется видимость единственно возможной легитимности противоположных, исключающих друг друга «высоких» духовных миссий неолиберализма и исламского неофундаментализма. Иная альтернатива, как известно, была нивелирована с разрушением Советского Союза в результате политики перестройки и реформ 1990-х годов.
Для торжества в глобальном масштабе неолиберализма или исламского неофундаментализма необходимо «молчаливое согласие» их открытых или скрытых сторонников, понявших и принявших в качестве своей предлагаемую сверхзадачу. Так возникает биодуховная расовая противоположность. Личностный аспект в этом виртуальном расизме играет ключевую роль.
Можно ли при этом избегать прямых обвинений в расизме? Можно, если осуждать тех, кто открыто и громогласно называет себя расистом, тем самым позиционируя себя как «антирасиста». Мы не измеряем размер и форму черепа, не акцентируем внимание на цвете кожи, на иных физических и физиологических особенностях как основании расового превосходства. Мы лишь выявляем основания цивилизационного превосходства как очевидные истины, а значит, обретаем право распространения своей культуры на весь мир. Очевидно, что в утверждении культурной глобальной миссии присутствует недоказанное априорное утверждение приватного обладания цивилизационной истиной.
В результате абсолютизации тотальности истины своего символического мира возникает иллюзия соучастия в утверждении и оправдании расовой, сексуальной и антропологической иерархии.
Но такое оправдание может присвоить себе любая исторически сложившаяся и существующая столетия цивилизация и любой ее правоверный представитель. Это – дело веры, а не фундаментального научного знания.
Здесь исчезает гегелевская диалектика, предполагающая «снятие» крайних противоположностей и рождение «третьего», обеспечивающего дальнейшее восхождение исторического процесса. Оказывается возможным лишь постоянное возвращение к себе, к своим символическим формам. Новое возникает лишь как тотальная деструкция своей противоположности. Вот почему биодуховный расизм неолиберализма с его априорной претензией на неограниченное управление миром может обретать зеркальное отражение со своими прямо противоположными претензиями. Известно, например, что в Соединенных Штатах существует исламская группа, ставящая в качестве конечной цели восстановление доминирующей роли исламской империи в современном мире. Это – группа салафитов, исповедующих враждебное отношение к немусульманам. Такое враждебное отношение распространяется и на тех мусульман, которые занимают умеренные позиции9.
Салафиты объединены представлением, согласно которому они веруют в истину пути, и ее глобальную победу. В своем учении они находят ответ на мировые проблемы, своего рода карту, на которой нарисована дорога к утопии, двигаясь по которой они испытывают братские чувства. Они уверены, что доктрина неолиберализма не только не рождает таких чувств, но и является отклонением от истины и поэтому недостойна серьезного внимания. Духовные лидеры салафитов готовились в университетах Саудовской Аравии; их обучение и проживание полностью оплачивалось. Сроки обучения подчас достигали семи лет10.
Восприятие доктрины как безусловной истины и взаимопомощь формируют чувство, свободное от мелкой зависти и корысти. Общины в таких штатах как Нью-Джерси и Вирджиния превратились в «Мекку и Медину» салафизма в Америке. Но самое интересное состоит в том, что большинство сторонников салафизма составляли афро-американцы. Расовый аспект здесь имеет религиозную доминанту, сохраняя при этом и биологическую составляющую. Эта «смесь» начинает питать потенциальное расовое противостояние в современном мире. Философы исламского братства, такие как Сайд Кутэб, считают, что ислам дает равенство всем мусульманам из всех частей мира и отвергает расовые, национальные и региональные ограниченности11. Но как поступать с теми, кто не отрекается от своей расовой, национальной или региональной исключительности? Логически последовательный ответ на этот вопрос дают талибы: не соответствующее истине не имеет право на существование.
Вместе с тем современные формы противостояния содержат в себе очевидные на поверхности лежащие особенности. Исчезновение информационной замкнутости мусульманских сект позволяет видеть абсолютную истину как своего, так и иного пути. Теперь стало недостаточно называть себя мусульманином, чтобы стать «братом» или «сестрой» всякого другого мусульманина. Вир-туальное будущее начинает разрушать мусульманское единство. Столкновение исключающих друг друга «абсолютных истин» пу-ти – это и есть виртуальная гражданская война. Это духовное столкновение порождает подозрительность и озлобление, которые при определенных условиях перерастают в политические, а затем и вооруженные столкновения.
Таким образом, проблема современного духовного расизма это прежде всего проблема понимания скрытых механизмов глобальной политики. Вместе с тем это не только проблема традиционных разделительных линий между цивилизациями, но и проблема их этнических, национальных, территориальных и культурных разновидностей. Более того, это – проблема способности человека посмотреть вглубь самого себя, определить скрытые мотивы своих взглядов и своего поведения, способность посмотреть на самого себя с позиций представителя другой расы.
Это и философский вопрос, затрагивающий судьбу человечества: что будет с человечеством, если в человеке исчезнут ориентации на универсальные нормы морали и права?
В широком смысле слова – это проблема адекватности образа самого себя как человека, т.е. когнитологическая проблема, проблема цельного знания.
В современном расизме можно наблюдать оксюморонное сочетание биологических и небиологических элементов.
С одной стороны, под объяснение противостояния подводятся концепции «этического непотизма», в соответствии с которыми определяются тенденции действовать благоприятно в отношении других организмов в той мере, в какой они биологически относятся к главному субъекту действия. С другой стороны, широко известно и то, что концепции, объясняющие расовые противоречия исходя из свойств кожи, формы черепа, качества волос, биогеографии были раскрыты наукой как ложные. Все это превращает биодуховный расовый фактор в аспект политических игр. Представители расовых меньшинств могут использоваться как доказательство отсутствия политики расизма.
Вместе с тем наиболее экстремистски настроенные националистические демагоги пытаются выдать свои этнические группы за расовые «виды», находящиеся под угрозой уничтожения со стороны других расовых видов. Специфический интерес к расовой проблеме имеется и у индивидов, образующих структуру государственного аппарата. Аппаратчики относят себя к элите общества и используют свое положение, чтобы законодательно закрепить за собой привилегированное положение в качестве «спасителей» своей расы. Такое «спасение» видится реальным в контексте окружающих этносов и рас как представляющих вечную потенциальную угрозу. Избавление от этой вечной угрозы – это создание своего и только своего государства, в котором своя и только своя элита может исполнять функцию спасения. Так сохраняется свое положение в своем государстве.
Этот специфический интерес особенно остро проявляется у нуворишей властвующей элиты, испытывающих страх из-за возможности утраты только что завоеванного положения. Этот страх выливается в концепции «несовместимости» даже близких культур. Это – специфическая игра на этнических и националистических чувствах, которые якобы в себе несут знание «истины пути», которая однако ведет к постоянному и деструктивному противостоянию со всем миром.
Возможна и иная игра – игра на космополитических иллюзиях. В этом отношении особый интерес представляет феномен «гламурного расизма», наделения группами лиц самих себя специфическими качествами носителей счастья элитарной жизни, данных им как бы «свыше» и «от рождения». Разделительная черта, отделяющая носителей «гламурного счастья» от «серой массы», определяется не только локально, но и глобально. Так определяется виртуальная возможность самосохранения посредством формирования космополитической солидарности всех, относящих себя к «гламурной расе».
С одной стороны, принадлежность к «гламурному расизму» определяется вхождением в группы более узкие нежели локальные и этнические. А с другой стороны, она определяется способностью выхода за национальные государственные границы, стремлением утвердить новые параметры расовой солидарности.
В новых параметрах международных солидарностей усматривается решающая роль легитимации статуса «гламурной элиты» как космополитической расы. «Гламурная элита» становится «такой же» как все в мире, все как особая элитная «раса».
Глобализация открывает для представителей этой «расы» уникальную возможность чувствовать себя комфортно всюду вне своих национальных и этнических корней. Но эта иллюзия рассыпается, когда национальные банки блокируют счета представителей «гламурной расы». Индивиды, «чудесным» образом овладе-вшие огромными богатствами, пытаются формировать свое константное «культурное лицо», которое «естественным» образом ставит их «выше» действующих моральных и правовых норм и независимо от национальной почвы.
В этом им содействуют духовные лидеры, падающие на колени перед зеленой бумажкой и виртуозно реализующие желание ее хозяина. В условиях глобализации расистское поветрие затрагивает не только гламурные слои общества, но и «простых» людей, которых гламурная «элита» определяет как «быдло». Именно в противопоставлении себя основной массе народа проявляется сущность «быдла» как обратной стороны гламурной «элиты». И «быдло» и «гламурная элита» утрачивают позитивные экономические, социальные и культурные функции и играют роль паразитических образований на теле народа. В специфическом расизме они находят оправдание своего паразитического бытия с двух противоположных сторон: гламурная раса со стороны богатства; быдло со стороны бедности. И это – характерные проявления фенотипического расизма.
Явления фенотипического расизма возникают на уровне повседневных, бытовых отношений. Это – не сконструированные расовые образы, а реальные чувства и реальные формы самообособляющегося расистского поведения. Существующие традиционно в безобидных столкновениях между соседями, представителями различных национальностей, они обретают острую агрессивную форму вместе с расширяющимися миграционными процессами, с обострением региональных этнических и специфических межрасовых противоречий.
Нельзя не видеть, что в них возникают новые формы биополитического расизма, которые наделяют конкретные этнические группы такими псевдорасовыми качествами как излишний вес, отклонения в социальном поведении или склонность к совершению преступлений против человечности. Тема расы и расизма еще далеко не исследована. В современной ситуации стал актуальным вопрос: применимы ли в условиях глобализации исторически сформировавшиеся механизмы решения проблем фенотипического расизма? Исторически определившиеся механизмы решения таких расовых проблем известны: это апартеид, т.е. разделение рас; ассимиляция, т.е. слияние расового меньшинства с большинством, восприятие его языка и культуры; мультикультурализм – как нахождение форм сосуществования и позитивного взаимодействия этнических групп в границах единого государства.
Эти исторически определившиеся подходы к решению расовых проблем, как считается, относятся к прошлому. Жизнь, однако, показывает, что это не так. Например, возможен своеобразный добровольный апартеид. Так, хасиды в Соединенных Штатах Америки, под влиянием установок главного раввина, создают всеми уважаемый хасидский порядок, строгий дресс-код, строгий правовой закон. В сельских районах, где возможно приобретение больших размеров аграрной собственности, создаются условия, при которых дети воспитываются в «чистой» среде хасидов, не имея возможности коммуникации с нехасидами.
Существуют и нерелигиозные общины такого рода – члены секты сайентологов, байкеры, внутригородские банды.
В современной ситуации раса позиционирует себя прежде всего социально и культурно, тогда как натуралистические признаки воспринимаются как символы и намеки, позволяющие оценивать окружающую реальность как территорию врага или друга.
Демаркационные линии рас возникают до самосознания. Массовая культура, средства информации, телевидение, кино, литература создают образы, которые становятся исходными пунктами дорефлективного восприятия этнической и расовой реальности. Эш Амин – профессор географии и исполнительный директор Института передовых исследований Дархамского университета вслед за А. Салданха как раз и называет дорефлективное повседневное расовое деление «фенотипическим расизмом»12.
В качестве характерного примера «фенотипического расизма» он приводит описание Аруном Салданха в его книге «Психоделическая белизна»13 чувства превосходства белых людей на пляжах Гоа, проявляющегося в характере загара, осанке, одежде, акценте, татуировках, стиле и потребительских привычках. Соответственно территориально они занимают определенные части пляжа. В отличие от жителей Британии и Северной Европы, попытки представителей азиатских стран, Гоа и Южной Европы казаться «привлекательными», по его оценкам, всегда остаются неуклюжими, второсортными и неуместными. Он также обратил внимание на то обстоятельство, что полиция, комментируя гражданские молодежные бунты в английских городах, обычно делает акцент на местных историях сегрегации, нищеты, культурной изоляции и формах нарушения законности. Хотя известно, что в отношениях, в частности, к мусульманам априори присутствуют подозрительность, страх и ненависть. При оценках внешнего вида делается акцент на бороды, висячие штаны, молитвенные тюбетейки.
Один из путей преодоления фенотипического расизма состоит в достижении адекватности связи между принимаемым законодательством об иммиграции, иммигрантах и нацменьшинствах, принявших гражданство данного государства, и традиционной иерархической системой их отношений. В сфере национальных и этнических самооценок нередко возникают противоречия, поскольку этнос может считать себя критерием оценок независимо от того, является ли он большинством или меньшинством. В нестыковке критериев самооценок и возникает виртуальная игра сходств и различий, безопасности и угроз, внешних и внутренних сущностных форм поведения.
Одна из острых проблем – это порядок проведения массовых религиозных праздников, соблюдения обычаев и традиций таким образом, чтобы эти мероприятия не воспринимались в качестве культурного вызова, духовной агрессии, направленной на публичное утверждение абсолютной истины своей веры как антипода ложных верований другого. Соответственно и эстетическая форма ритуального поведения может восприниматься противоположным образом: как «прекрасная» или «безобразная». Здесь начинает действовать априорно заданная духовная установка.
Человек интуитивно отделяет прекрасное в культурных традициях разных цивилизаций от безобразного при всей их специфичности. Дело в том, что сущность гармонии, определяющей наличие или отсутствие прекрасного, проявляет себя в многообразных формах. Как она являет себя человеку в качестве объективного основания красоты – это особый вопрос, требующий специального рассмотрения. Во всяком случае следует иметь в виду, что и в истории эстетических вкусов одной и той же расовой группы наблюдаются качественные переходы. То, что первоначально воспринимается как скачок от прекрасного к безобразному, затем становится объектом признания и восхищения.
Для «фенотипического расизма» характерна тенденция к монополизации красоты. На уровне повседневности наблюдается реанимация биологического расизма с его чувственными проявлениями и стремлением к разделению в различных, в том числе общественных, экономических, культурных сферах. Так возникают разделенные стандарты классификации, привычки публичных комментариев, демаркации внутренней и внешней жизни. В итоге в разряд «небелых» могут попадать не только мусульмане и цыгане, но и многие другие, в принципе любые иные этнические группы. Проявления «фенотипического расизма» подводят к необходимости определения универсальных критериев оценки уровня культуры и адекватности стиля поведения.
Если мы их получим, то тогда и сможем давать адекватную оценку того, что «выше» и что «ниже» в разных культурных традициях. Без этого оценки будут носить заведомо предвзятый характер и смысл.
В ситуации глобализации возникает сложная смесь внутренних мотивов и внешних форм поведения, проявляющаяся как в кодифицированных институализированных структурах, так и в поведенческих технологиях, основанных на мифах и традициях, привычках повседневности, на литературной и публичной культуре.
На этой почве возникают различные общие территории в границах одного и того же города или района. Этническое «превосходство» с его языковой спецификой оказывается составной частью охватывающей его расовой общности, через которую оно проявляет свою внутреннюю сущность.
На бытовом уровне вера в безусловное этническое превосходство приобретает характер насильственного утверждения господства и подчинения. Духовный раб перестает быть хозяином собственного самосознания и должен утратить качество самостоятельной личности. Он должен постоянно давать сигнал о своей готовности принять те «правила» межрасовой игры, которые ему навязываются. Такие формы отношений могут проникать в различные сферы жизни, даже в армию. Так, например, в июле 2010 г. в одной из воинских частей Саратовской области пятеро выходцев с Северного Кавказа создали отряд и объявили «войну» русским сослуживцам. Солдат со славянскими фамилиями отлавливали в укромных местах, били и унижали, отнимали деньги. А на их головах выбривали слово «Кавказ», как свидетельство своего этнического господства на микроуровне14.
Аналогичные по своему смыслу случаи наблюдаются в гендерных отношениях, в отношениях некоторых выходцев с Кавказа к русской женщине.
Своего рода расистским парадоксом можно считать феномен рабовладельческих отношений, где в роли господина начинают выступать ранее угнетенные этнические группы. Так, например, в британском городе Лейтон-Баззард действовал цыганский табор, в котором в качестве рабов использовались англичане, поляки, румыны и русские15.
Успех процесса межэтнической адаптации определяется моральной способностью сторон подниматься выше самих себя, переходить к формам комфортных межчеловеческих общений, в которых расовые и этнические ориентации заключаются «в скобки». Это – позиция человеческого равенства. Она утверждается действующими сообща авторитетными представителями сторон. Таким образом расизм и его ужасающие последствия и машинерия расовой биополитики добровольно выводятся «за скобки». Внутри системы таких отношений сохраняется лишь одна форма превосходства – это превосходство правоты16 обязательной для каждой из сторон.
Правота в данном случае оказывается своеобразной коррекцией этноцентристского духа расы, который традиционно воспринимался как основной вектор, как «субстанция» нации и «достоинства». Преступления нацизма заставили самым внимательным образом обратиться к выявлению всех истоков расизма. Сегодня мы вновь стоим перед вопросом: возможен ли перенос онтологии отношений правоты в самосознание народов современного мира? Пока мы не имеем утвердительного ответа на этот вопрос.
Правота как форма онтологической ориентации является универсальной, пригодной для систем образования, найма на работу, административного управления и повседневных бытовых отношений. И это уже не только политика, но и ее перерастание в систему человеческих отношений, которые должны становиться привычными и обретать форму постоянно действующих традиций.
Это значит, что необходим вполне осознанный подъем политики административного управления до уровня тех условий, которые порождает глобализация, а также осмысленное регулирование личного поведения. Политика включает регулирование потоков миграции, размещения и обеспечения условий работы и проживания, учета возрастания присутствия иностранцев и туристов в территориальных границах страны и крупных городов.
Второе важное направление политики – это накопление этнического и расового опыта в условиях различий образов жизни и смерти, гендерных отношений, отношений в труде и на отдыхе, различий отношений с соседями, реакций на слухи о друг друге, возможностей взаимной адаптации при сохранении национальной идентичности и внутренних амбиций. Речь идет о формировании так называемых переговаривающихся рас, переговаривающихся между собой и внутри себя.
Этот переговаривающийся процесс – важное условие совместного формирования взаимного доверия, исключения антигосударственной агитации и создания условий для ограничения и неприменения полицейской и армейской вооруженной силы в условиях обострения межрасовых и межэтнических противоречий.
Параллельно с этим позитивным процессом необходимо создание доступного для массового восприятия исторического образа расизма. Этой цели могут служить фактологические и фотовыставки, мемуарная литература, встречи с жертвами расизма, кинофильмы.
Речь в сущности идет об осмыслении возможных ситуаций, которые складываются внутри отдельных стран и в мире в целом под воздействием процессов глобализации.
Сможет ли человек перенести те моральные принципы, которые возникают под воздействием этнической жизни вместе, на другого, оказавшегося в силу глобальных обстоятельств вместе с тобой в твоем городе и в твоей стране? Возможно ли в этой ситуации осознание взаимного долга и взаимных обязанностей? Этот вопрос переносится и в систему международных отношений. В историческом прошлом расовый эгоизм воспринимался либо как явление «естественное», либо как явление «сакральное», как атрибут «богоизбранного народа».
В современной ситуации расистские установки обретают форму априорных императивов, создающих духовные предпосылки для установления культурного доминирования как предпосылки геополитического господства.
Новый культурализм является тем направлением расистской мысли, в котором вырабатываются универсалистские оправдания особой миссии «спасения» ценностей цивилизации от грядущего варварского нашествия «неполноценных» рас. Так, всему миру предлагается принять образ жизни одной великой державы. Выполнить эту рекомендацию в силу объективных экономических причин невозможно. Поэтому ситуация «превосходства» сохраняется постоянно, как и заранее заданная «неполноценность» других народов мира. Это – моральные основания предвосхищающих действий, нарушающих универсальные нормы и принципы международного права, лейтмотив агрессивных действий в современной международной политике. Онтологическое основание нового культурализма заключается в субъективной виртуальной конструкции «добра» и «зла», как надежды и угрозы глобальной цивилизации.
Имплицитно новый культурализм исходит из дилеммы жизни и смерти. Если вы хотите сохранить жизнь, вы должны быть способны переступить через все моральные заповеди и правовые нормы. Но в действительности речь идет не о жизни вообще, а о сохранении особой привилегированной жизни. Это и есть дорога к расизму.
Конечно, теория не должна уходить от вопроса: действуют ли перед возможностью смерти расы универсальные моральные нормы или же выживание диктует признание в качестве блага любого, в том числе и крайнего зла в отношении других этносов и рас? Умолчание не означает отсутствие знания этой особенности взаимного межрасового восприятия, зафиксированного уже в Священном Писании. Однако глобализация поставила все нации перед проблемой обязательного распространения общих моральных норм на всех. В современной ситуации расы и этносы находятся в общей связке. Можно провести аналогию с альпинистами, зависшими над пропастью: если «вырубить» хотя бы одно звено, концы связки с зависшими на них альпинистами полетят в пропасть. Осознание современной глобальной ситуации происходит не сразу, а путем болезненного опыта: нет желания признавать реальность взаимозависимости в существующем цивилизационном хрупком равновесии. Это – болезненный процесс, требующий следовать общим ценностям в реализации правовых норм и идентичных форм международного поведения, в деятельности международных организаций.
Попытка создать видимость следования универсальным нормам и в то же время удержать в реальной политике расовый этноцентризм и находит свое выражение в новом культурализме.
В условиях нарушения равновесия сил возникают тенденции легитимации доминирующей предвзятости как реализации истинного блага для всех. Для достижения такой легитимации необходимо культурное доминирование, добровольно принимаемое иными, «не совсем полноценными» или «совсем неполноценными» народами.
Культурное доминирование молчаливо позиционируется как явление расового превосходства. Особую роль в реализации такой ситуации играют средства массовой информации и массовой культуры.
Именно поэтому в реализации основных целей современной геополитики средствам массовой информации и массовой культуры уделяется самое пристальное внимание.
Уважающие себя властвующие элиты, не замыкаясь в границах своей национальной культуры, не допускают ее превращения в субкультуру доминирующего в мире властвующего субъекта. Это обеспечивается соответствующим законодательством и постоянной заботой о сохранении позиций и чистоты национального государственного языка.
Вместе с тем глобальная геополитическая ситуация оказывает влияние и на внутреннюю ситуацию субъектов глобальной политики. Возникает тенденция подчинения внутренней политики реализации глобальных геополитических целей. Это отчетливо проявилось в политике американской администрации в годы президентства Рональда Рейгана и Джорджа Буша. Именно в эти годы возникает специфический альянс между неолиберальным государством свободного рынка и моральным фундаментализмом. Процесс принятия правительственных решений начинает определяться религиозно-подобной претензией на безусловное превосходство. При этом культурное превосходство толкуется весьма широко как качество «правильной» цивилизации, присваивающей право монопольного обладания истиной бытия. В этой ситуации сохранение принципов демократии внутри страны и в системе международных отношений зависит от наличия эмоционально сильного мотива добровольного подчинения общим правилам участников глобального взаимодействия. Поскольку внутренняя жизнь государств-наций и международная жизнь характеризуется сосуществованием разных этносов и рас, то выявление мотива принятия общих правил, позволяющих подавлять непосредственные интересы и чувства, подчинять их интересам блага целого – это не простой «расчет», а большая идея, наполненная смыслом, рождающим великий эмоциональный подъем. Под воздействием идеологии биодуховной расы большая идея приобретает радикальную де-структивную форму нового идеологического крестового похода.
На этой основе происходит осмысление путей разрушения исламизма не только как террористической идеи, но и как религии. Для этого считалось необходимым показать, что исламизм – это дорога унижения и поражения, а не широкий путь к славе, концепция, несовместимая с европеизмом, предприятие универсального идеологического доминирования.
Со своей стороны идеологи радикального ислама делают акцент на нравственных несовершенствах Запада, его духовной «пустоте» и глобальных претензиях на духовное разоружение мусульманской цивилизации.
Проблема формулируется таким образом, что ее решение влечет за собой практическое заключение: «или-или», или «мы», или «они». Очевидно, что это путь обострения расового противостояния. Формируемая идеологическая дихотомия не соответствует реальным процессам.
Этническое меньшинство претерпевает изменения, но оно влияет и на изменение внутренней сущности большинства. Постепенно формируется новое расовое качество, идет процесс образования всечеловека, удерживающего мировое культурное и биологическое различие.
Вместе с тем возникает вопрос, каким образом разрядить заложенную под современный мир биодуховную бомбу? Может быть, следует положиться на материальное всесилие рынка как стихийного механизма гармонизации межрасовых и межэтнических отношений? Может ли рынок стать основанием общенациональной самоидентификации или необходима какая-то иная основа органического объединения в форме общего самосознания? Эта неясность и продолжает оставаться источником многих непростых проблем. Рынок питает коррупцию, вывоз капитала из страны, расточительное отношение к природным ресурсам, пренебрежительное отношение к экологическим проблемам. Так он разрушает истину пути. Эти негативные тенденции массовое сознание связывает с этическими и расовыми характеристиками представителей крупного бизнеса и бюрократического аппарата. Даже в условиях современных культурных рынков расовые проблемы вдруг становятся «непреодолимыми».
Расизм начинает казаться истиной нашего времени. Вот чем опасен феномен Андерса Брейвика в Норвегии и событий в Англии в августе 2011 г. Аналогичные симптомы возникли и в Германии. Естественно возникает вопрос: как «работают» известные философские концепции применительно к толкованию современных расовых проблем? Открывают ли они перспективу окончательного и бесповоротного преодоления расизма?
Ответить на этот вопрос попыталась Элизабет Гросц17. Она выделяет три позиции. В соответствии с концепцией Дарвина процесс естественного полового отбора, если его экстраполировать и на человека, порождает многообразие вариаций, не совпадающих с каким-то одним общим совершенным состоянием. Не может быть общей для всех логика судьбы и поэтому расовые эксцессы – это норма и удивляться им не следует. К смирению с проявлениями расизма подталкивает и учение Ф. Ницше о воле к власти. Если воля к власти – это вневременное, т.е. постоянное, не исчезающее стремление, то в цивилизационных отношениях в конечном счете рождается доминирующая властвующая раса – независимо от этапа и характера цивилизационной эволюции. Это – цивилизационный «супермен», который устанавливает закон жизни сам для себя и правила жизни для других.
Сохранение стремления к экспансии нации или расы – причина вечного повторения расовых столкновений. Вопрос состоит только в определении, кто сегодня выполняет функции супермена, определяющего правила жизни для всех.
Наконец, объяснение устойчивости глобализма видится в концепции А. Бергсона, согласно которой раса несет в себе elan vital, жизненный порыв, который в своей потенции есть некий константный стержень, который может проявить себя самым неожиданным образом. Таким образом раса – это длительность внутреннего цивилизационного качества, которое сохраняется даже при видимых внешних изменениях. Все три философских объяснения открывают перед нами пессимистическую перспективу. Однако у этой философской тучки может быть и «светлая изнанка».
Сегодня мало кто рассматривает нацию только как феномен природы. Нация это продукт истории, а значит, результат исторического творчества человека.
Человек стал человеком, т.е. обрел свою человеческую специфику, когда он научился управлять своими рефлексами, страстями, сделал своей человеческой сущностью культуру, т.е. моральные принципы и правовые нормы. А они универсальны в своей истине. Это – не правила индивидуального выживания, а правила гармонизации отношений в социуме. В условиях, когда человек в социуме обретает автономию, его гармоничные отношения с другими устанавливаются тогда и только тогда, когда он утверждает для себя нравственные обязательства в отношении другого и строго придерживается их, зная, что другой поступает таким же образом и в отношении его самого. Равенство отношений устанавливается независимо от физических, статусных, этнических и иных различий. Это и есть духовная платформа гармонизации отношений.
Парадигма гармонизации межличностных отношений верна и применительно к социальным и межнациональным, межрасовым отношениям. Проблема состоит в адекватном теоретическом выражении многогранного и противоречивого в своем единстве процесса и переложения его на правила практической политики и повседневного поведения. Хватит ли для этого у человека разума и воли? Разумеется, эмпирически данный человек – это не абстракция, а гражданин определенного государства со своей исторической судьбой, приверженец определенного религиозного вероучения или атеист, высококультурная и высокообразованная личность или носитель примитивной бытовой культуры, мужчина или женщина и, конечно, представитель определенной расы. Исторически все эти факторы соединяются в образе жизни, в поступках людей. Этот синтез образует целое, составляющее нравственное лицо нации, ее нравственный интеграл. Что восторжествует в конечном счете – расовый национальный эгоизм или интересы человечества как цивилизационного целого? как начинают размышлять над этой проблемой теоретики в эру современной глобализации? В связи с этим обращают на себя внимание дискуссии, развернувшиеся в американской академической мысли вокруг проблем историографии. Эти дискуссии развертываются вокруг этики национальной истории и национальной идентичности применительно к эре глобализма.
С одной стороны, утверждается адекватность исторических исследований с позиций приоритета национальной идентичности. Либеральная демократия всегда предполагала наличие территориально объединенной общности, цельности внутренней мораль-ной жизни как индивида, так и нации-государства (nation-state), возможность сохранять нужный порядок в отношениях между государствами с помощью силы. Соответственно влияние глобализации признается специфическим образом. Так, Йохан Ним (Запад-ный Вашингтонский университет) считает, что его позиция именно как американца, историка Соединенных Штатов, его аргументация произведут наибольшее впечатление на неамериканцев и на неамериканистов18.
С другой стороны, возникла методологическая идея, согласно которой националистическая позиция противоречит нравственному идеалу интернационализации и является «варварской»19. Томас Бендер в своей работе «Переосмысление американской истории в глобальную эру» (2002) прямо пишет о том, что американцам не следует позиционировать себя в качестве гордых националов, но скорее в качестве обычных граждан современного мира. Нельзя, считает он, смотреть на мир с позиций узкого провинциала, настало время широкого взгляда на мир как взаимосвязанное целое, не позволяющее доминировать партикуляризму над человеческой солидарностью. В противовес этой позиции утверждается, что только национальная история в качестве источника должна формировать общую идентичность американцев. Человечество как целое – это не имеющая истории абстракция, с которой реальные американцы связаны весьма слабо. Согласно Уолцеру, например, универсальные ценности имеют реальное отношение лишь к утонченной культуре, но они резонируют среди демократически настроенных граждан конкретного государства. Человечество состоит из конкретных членов, но якобы не имеет общей памяти, фиксирующей общность жизни20. Это – принципиальное утверждение. Из него вытекает алармическое видение глобальной ситуации современного мира.
Особая угроза видится в том, что исламский фундаментализм становится «идеологической гаванью для мусульманской молодежи». Как утверждал президент Дж. Буш, мусульманские экстремисты ставят целью реализовать культурную программу, в соответствии с которой каждый мужчина и каждая женщина должны жить в духе бесцветного конформизма, а их дети воспитываться в ненависти и готовности к убийству и самоубийству.
Отсюда следует вывод, что Запад имеет дело со смертельной угрозой, которая носит тотальный характер в силу проникновения всюду мусульманского радикализма.
Одновременно вырисовывается задача – выиграть идеологическую битву с исламским миром и добиться культурного превосходства над ним. Самуэль Френсис, аналитик Фонда Наследия (Вашингтон), видит ключевую задачу в «реконкисте Соединенных Штатов, ведущей к превосходству белых в культурном смысле»21.
Очевидно, что в такой постановке современной цивилиза-ционной проблемы содержится определенный расистский элемент, который и озвучивается наиболее откровенными выразителями «духа Запада». «Превосходство белых» – это требование быть «немножко расистом». Но быть «немножко расистом» и есть своего рода моральная индульгенция на нарушение универсальных принципов морали и норм международного права. Это значит, что в политике уже не может идти речь об органичном взаимодействии Запада и Востока, Севера и Юга и формировании общих ценностных ориентаций.
Речь идет о формировании носителей культурной доминанты как основания геополитического управления современным миром. На позиции национальных государств в глобальной политике накладывает свою печать их историческая традиция. Национальные государства по-разному входят в систему глобальных отношений. Достаточно напомнить о длительном историческом изоляционизме Японии и глубоком влиянии концепции «исключительности» на политику США.
Коль скоро сознанием политиков овладеет идея, согласно которой преодоление межрасового насилия – это утопия, то утвердится представление о самих себе и о человечестве в целом как совокупности видов, находящихся по отношению к друг другу в постоянной опасности. Каждый вид будет нуждаться в системе защиты, обеспечивающей безопасность. Система безопасности – это естественный ответ на постоянное потенциальное насилие со стороны «другого». Так рождается феномен массового гиперконформизма, который в свою очередь получает подкрепление и закрепление в работе специальных государственных служб.
Путь нового культурализма открывает политическое движение, противоположное по своей направленности основному вектору эволюции / глобальной цивилизации, которая становится единым организмом, с едиными формами коммуникации, с взаимозависимыми частями мировой экономики, с единой информационной системой. Как выражение духа этого единого организма в современном мире нарастает чувство этической ответственности как общемировое чувство, как распространяющаяся догадка о возможности глобальных катастроф, в которые может вовлечь мир фанатизм расовой слепоты. На происходящие в современном мире процессы мы можем и должны смотреть с глобальной точки зрения. И с этой глобальной «площадки» мы не можем не видеть, что сложившиеся представления об истине пути, фундаменталистские представления неолиберализма и исламского неофундаментализма нацелены на такое секулярное или религиозное «очищение» мира, которое поставит все человечество вне истории.
Новый культурализм может реализовываться в различных практических ипостасях: как в форме прямого насилия, так и в форме долговременной игры, нацеленной на конечный безусловный выигрыш. В любом случае «выигрывает» лишь одна сторона. Но это в условиях глобализации общий гибельный для всех про-игрыш.
«Логика» нового культурализма требует разработки программ «перевоспитания» населения, рассчитанных на несколько поколений. Такое «перевоспитание» может повлечь за собой духовную унификацию человечества, ее превращение в однородную массу, лишенную внутренних стимулов развития. Идеи нового культурализма возникают как реакция на перспективу мультикультурализма. Как замечают некоторые наблюдатели, в такой форме новый культурализм осовременивает расизм и делает его более респектабельным22.
Если из мира «извлекается» общая, равная для всех народов справедливость, если третируется уважение к общей ответственности за судьбы мира, то дух народов, определяющий их коммуникабельность и способность к взаимному культурному оплодотворению, «засыхает». Человек становится примитивным в своих рефлексах, скучным, неинтересным и жестоким. Эта жестокость, рождаемая собственным примитивизмом, выливается вовне, превращается в ксенофобию, становящуюся агрессиюей и терроризмом.
Духовно человек оказывается вне современной истории, которая де-факто, в своем действительном движении выходит и уже вышла за границы неолиберального фундаментализма и исламского неофундаментализма.
Рождается новый взгляд на отношение человека с природой, на истоки его универсальности, определяющей равенство судьбы для всех. Этот взгляд разрушает сами основания биодуховного и фенотипического расизма, раскрывая их принципиальную ограниченность.
Какой субъект является носителем этого нового взгляда? Это – не класс и не отдельная избранная нация. Это – рождающееся человечество как активный субъект, утверждающий свою волю концептуально и в новых международных движениях. Идеи нельзя разбомбить или подорвать тротиловой шашкой. Звучащий голос гуманитарного знания разрушает духовные крепостные стены, воздвигнутые слепым фанатизмом. Прозрение разума, обнаружение истины – это универсальный феномен, обладающий огромной потенциальной силой, способной растопить лежащие на его пути наледи исторических предрассудков. Вклад наций в утверждение в международном самосознании и политической практике принципов равенства и интернационального сотрудничества различен.
ХХ век показал, как расизм и гегемонизм становились лейтмотивом формирования идентичности нации-государства и утверждения мирового порядка. Какую общую идентичность утверждает нация-государство в современном мире, опираясь на свою экономическую и военную мощь – вот в чем вопрос. К какой политике в мире и почему мы должны испытывать лояльность? Всегда ли мы достаточно отчетливо даем себе ответ на этот вопрос? Существует ли понимание того, что есть реальная связь между тем, что характеризует прошлое нации, и тем, как она является в настоящем?
Явления биодуховного и фенотипического расизма свидетельствуют о том, что в перспективе нас может ожидать новая волна биополитики, открывающей путь для практической реализации старых этнических и расовых иерархий, разработки юридических механизмов «дисциплинирования» национальных и культурных меньшинств. Не являются ли «пробным шаром» такого «дисциплинирования» бомбардировки Югославии, Ирака, Афганистана, Ливии? И что нас ожидает впереди в контексте смысла этих бомбардировок?
Не ожидают ли нас инфекции межэтнических столкновений, превращающихся в групповые формы насилия и действия вне рамок международного законодательства? На самом деле, уже проявляются кровавые расовые и межэтнические столкновения. События недавнего прошлого на территории Югославии – в Косово, Хорватии, Боснии – показывают, что кровавые драмы могут возникать не только на территории Африки. Что такое поведение грузинской армии на территории Южной Осетии во время агрессии 2008 г.! Эта операция называлась «чистое поле», т.е. речь шла о полной «зачистке» территории от юго-осетинского населения как биополитического «материала».
Очевидно, что такие намерения содержат в себе расистский элемент. И если они будут становиться все более «привычными», то расистская волна может в перспективе «накрыть» весь мир.
Зарождающиеся и оформившиеся тенденции представляют очевидную угрозу как для внутренней, так и для внешней безопасности государств. Адекватный анализ форм и проявлений современного расизма становится необходимым условием эффективной нейтрализации его разрушительных последствий.