Два дня Росто́в не вида́л До́лохова у свои́х и не застава́л его́ до́ма; на тре́тий день он получи́л от него́ запи́ску.
«Так как я в до́ме у вас бы́вать бо́лее не наме́рен по изве́стным тебе́ причи́нам и е́ду в а́рмию, то ны́нче ве́чером я даю́ мои́м прия́телям проща́льную пиру́шку – прие́зжай в Англи́йскую гости́ницу».
Росто́в в деся́том часу́, из теа́тра, где он был вме́сте с свои́ми и Дени́совым, прие́хал в назна́ченный день в Англи́йскую гости́ницу. Его́ то́тчас же прове́ли в лу́чшее помеще́ние гости́ницы, за́нятое на э́ту ночь До́лоховым.
Челове́к два́дцать толпи́лось о́коло стола́, перед кото́рым ме́жду двумя́ свеча́ми сиде́л До́лохов. На столе́ лежа́ло зо́лото и ассигна́ции, и До́лохов мета́л[19] банк. Све́тлый холо́дный взгляд До́лохова встре́тил Росто́ва ещё у две́ри, как бу́дто он давно́ ждал его́.
– Давно́ не вида́лись, – сказа́л он, – спасибо́, что прие́хал. Вот то́лько домечу́, и я́вится Илю́шка с хо́ром. Мо́жешь поста́вить. И́ли ты бои́шься со мной игра́ть?
Росто́ву ста́ло нело́вко; он иска́л и не находи́л в уме́ своём шу́тки, кото́рая отве́тила бы на слова́ До́лохова. Но, пре́жде чем он успе́л э́то сде́лать, До́лохов, гля́дя пря́мо в лицо́ Росто́ву, ме́дленно, так, что все могли́ слы́шать, сказа́л ему́:
– А по́мнишь, мы говори́ли с тобо́й про игру́… дура́к, кто на сча́стье хо́чет игра́ть; игра́ть на́до наве́рное,[20] а я хочу́ попро́бовать.
«Попро́бовать на сча́стье игра́ть и́ли наве́рное?» – поду́мал Росто́в.
– Да и лу́чше не игра́й, – приба́вил он. – Банк, господа́!
Подви́нув вперёд де́ньги, До́лохов пригото́вился мета́ть. Росто́в сел по́дле него́ и снача́ла не игра́л.
– Что ж не игра́ешь? – сказа́л До́лохов.
– Со мно́ю де́нег нет, – сказа́л Росто́в.
– Пове́рю!
Росто́в поста́вил пять рубле́й на ка́рту и проигра́л, поста́вил ещё и опя́ть проигра́л.
Игра́ продолжа́лась; лаке́й не перестава́я разноси́л шампа́нское.
Все ка́рты Росто́ва би́лись, и на него́ бы́ло напи́сано до восьмисо́т рубле́й. Он надписа́л бы́ло над одно́й ка́ртой восемьсо́т рубле́й, но в то вре́мя, как ему́ подава́ли шампа́нское, он разду́мал и надписа́л опя́ть обыкнове́нный куш,[21] два́дцать рубле́й.
– Оста́вь, – сказа́л До́лохов, хотя́ он, каза́лось, и не смотре́л на Рос-то́ва, – скоре́е отыгра́ешься.
Росто́в повинова́лся, оста́вил напи́санные восемьсо́т и поста́вил се-мёрку черве́й, кото́рую он по́днял с земли́.
Он хорошо́ её по́сле по́мнил. Он поста́вил семёрку черве́й, надписа́в над ней мелко́м восемьсо́т, кру́глыми, прямы́ми ци́фрами; вы́пил по́данный стака́н шампа́нского, улыбну́лся на слова́ До́лохова и стал смотре́ть на ру́ки До́лохова, держа́вшие коло́ду. Вы́игрыш и́ли про́игрыш э́той семёрки черве́й означа́л мно́гое для Росто́ва. В воскресе́нье на про́шлой неде́ле граф Илья́ Андре́ич дал своему́ сы́ну две тыся́чи рубле́й, и он, никогда́ не люби́вший говори́ть о де́нежных затрудне́ниях, сказа́л ему́, что де́ньги э́ти бы́ли после́дние до ма́я и что потому́ он проси́л сы́на быть на э́тот раз поэконо́мнее. Никола́й сказа́л, что ему́ и э́то сли́шком мно́го и что он даёт че́стное сло́во не брать бо́льше де́нег до весны́. Тепе́рь из э́тих де́нег остава́лось ты́сяча две́сти рубле́й. Ста́ло быть, семёрка черве́й означа́ла не то́лько про́игрыш ты́сячи шестисо́т рубле́й, но и необходи́мость измене́ния да́нному сло́ву. Он смотре́л на ру́ки До́лохова и ду́мал: «Ну, скоре́й, дай мне э́ту ка́рту, и я уезжа́ю домо́й у́жинать с Дени́совым, Ната́шей и Со́ней, и уж ве́рно никогда́ в рука́х мои́х не бу́дет ка́рты».
– Так ты не бои́шься со мной игра́ть? – повтори́л До́лохов, и, как бу́дто для того́, что́бы рассказа́ть весёлую исто́рию, он положи́л ка́рты и медли́тельно с улы́бкой стал расска́зывать:
– Да, господа́, мне говори́ли, что в Москве́ хо́дит слух, бу́дто я шу́лер, поэ́тому сове́тую вам быть со мной осторо́жнее.
– Ну, мечи́ же! – сказа́л Росто́в.
– Ох, моско́вские тётушки! – сказа́л До́лохов и с улы́бкой взя́лся за ка́рты.
– Ааах! – чуть не кри́кнул Росто́в. Семёрка, кото́рая была́ нужна́ ему́, уже́ лежа́ла вверху́, пе́рвой ка́ртой в коло́де. Оп проигра́л бо́льше того́, что мог заплати́ть.
Через полтора́ часа́ большинство́ игроко́в уже́ шутя́ смотре́ли на свою́ со́бственную игру́.
Вся игра́ сосредото́чилась на одно́м Росто́ве. Вме́сто ты́сячи шестисо́т рубле́й за ним была́ запи́сана дли́нная коло́нна цифр, кото́рую он счита́л до деся́той ты́сячи, но кото́рая тепе́рь, как он предполага́л, дошла́ уже́ до пятна́дцати ты́сяч. В су́щности, за́пись уже́ превыша́ла два́дцать ты́сяч рубле́й.
«Шестьсо́т рубле́й, туз, у́гол, де́вятка… отыгра́ться невозмо́жно!.. И как бы ве́село бы́ло до́ма… Вале́т, но нет… э́то не мо́жет быть!.. И заче́м же э́то он де́лает со мной?..» – ду́мал и вспомина́л Росто́в. «Ведь он зна́ет, – говори́л он сам себе́, – что зна́чит для меня́ э́тот про́игрыш. Не мо́жет же он жела́ть мое́й поги́бели? Ведь он друг был мне. Ведь я его́ люби́л… Но и он не винова́т; что ж ему́ де́лать, когда́ ему́ сча́стье? И я не винова́т. Я ничего́ не сде́лал дурно́го. Ра́зве я уби́л кого́-нибудь, пожела́л зла? За что же тако́е ужа́сное несча́стье? И когда́ оно́ начало́сь? Ещё так неда́вно, когда́ я подходи́л к э́тому столу́ с мы́слью вы́играть сто рубле́й, купи́ть ма́ме к имени́нам шкату́лку и е́хать домо́й, я так был сча́стлив, так свобо́ден, ве́сел! И я не понима́л тогда́, как я был сча́стлив! Когда́ же э́то ко́нчилось и когда́ начало́сь э́то но́вое, ужа́сное состоя́ние? Нет, э́то не мо́жет быть!»