Телефон звонил настойчиво, не умолкая. Звучал, переливаясь всеми оттенками композиции Поля Мориа ColombeIvre, сопровождавшей когда-то популярную передачу «В мире животных». Саша бросилась из кухни в гостиную к журнальному столику, на ходу вытирая полотенцем руки. Сердце стучало где-то в висках, она машинально коснулась груди, медленно присела на диван, потянулась к телефону:
– Алло! Голос от волнения прозвучал хрипло. Саша откашлялась.
– Сашка, – задребезжала трубка, – ты не забыла? У нас сегодня сауна! Голос подруги Нинки звучал бодро и молодо.
– Нет, – прокашлявшись и отдышавшись наконец-то протянула Саша.
– Ты что, простужена?
– Нет. Просто голос сел. Я им сегодня еще не разговаривала, – улыбнулась Саша в ответ. – Все по плану. Не переживай. В 12-00. На том же месте.
«Заполошная! Напугала», – проговорила она сама себе, отключившись от телефона. Из кухни потянуло подгоревшим завтраком. Саша бросилась к духовке – запеканка покрылась темно-коричневой корочкой. Саша спешно вытащила подгоревший завтрак, достала из холодильника банку обезжиренного йогурта, густо смазала корж, накрыла пленкой. Спасла! Завтракала без удовольствия. Включила любимую передачу «Модный приговор». На экране дефилировали красивые голенастые модели, одна из них – возрастная, примерно такая же, как она, Саша, элегантная, но не в теле. Саша подумала, что в таком возрасте, как у нее, надо бы быть покруглее, иначе будешь похожа на мумию. Или на старую обезьяну! Снова зазвучала «В мире животных», и Саша была на сто процентов уверена, что теперь звонит ОН. Она подняла телефон с дивана, ответила спокойным чистым голосом: «Я вас слушаю»!
– Алло! Алло! – зазвучал в телефоне мужской хриплый голос. – С кем я говорю?
– Это Александра, Александра Петровна, а вы?..
– А я – Вадим Сергеевич. Саша, это ты, что ли? (Пауза.).
Перед глазами закружился журавль, тот, из заставки «В мире животных». Саша присела на край дивана.
– Это я, Вадим! Это я!..
В комнате отдыха закипел самовар. Пахло заваренными травами – чабрецом, ромашкой, мятой. Божественный аромат. Распаренные женщины в махровых халатах и чалмах из полотенец сидели по кругу за деревянным столом, прихлебывали из блюдечек душистый чай, угощались шарлоткой, испеченной одной из подруг.
– Ну что, поговорили? – придвинулась к Саше Лида.
– Поговорили, – хлебнув из блюдца, ответила Саша, скрывая улыбку. Ей не хотелось обсуждать эту тему с подругами в этот раз, потому что она сама не знала, что с этим делать. Она еще не пережила своего волнения после разговора с Вадимом.
– И до чего договорились? – ткнула в бок назойливая Лидка и подмигнула подругам.
– Да так. Ни до чего пока. Он тоже овдовел. И тоже пять лет назад – представляете! Мы в один год с ним похоронили своих половинок с разницей в три месяца. Он об этом сообщил мне еще в нашей переписке в «Одноклассниках», но я не знала, что его Алла почти год была лежачая, и он за ней ухаживал. Все было ожидаемо и предсказуемо. Женщины вздохнули – повисла пауза. Среди них только у одной был муж – военный пенсионер, который работал охранником в банке, у другой – «муж объелся груш». Все остальные из собравшейся компании – вдовы. Две из них пытались устроить свою судьбу, но каждый раз неудачно: то молодой альфонс садился на шею, то алкоголик запойный. Кое-как отделались. Печальный опыт. Где их найдешь, положительных да еще в бальзаковском возрасте! Вон сколько молоденьких – да одиноких.
– Как прекрасен этот мир, – заголосила взбалмошная Нинка и бросилась в бассейн, выскочив из парилки.
– Сейчас выплеснет всю воду из берегов своими ста килограммами, – пробурчала Лида. – Кашалот!
– Девяносто три с половиной! Я уже на пять килограммов похудела.
– За год?
– За две недели.
– Девочки, масочки будем делать? Я на всех приготовила. Творог, желток, оливковое масло и сметана. Налетай! Все как всегда! – объявила румяная Наташа, врач-эндокринолог. Это она убедила подруг сесть на диету Елены Соломатиной.
Из сауны выходили веселые, помолодевшие, порозовевшие женщины, красивые в своем возрасте. О чем-то щебетали, перебивая друг друга, как стайка девчонок, выпорхнувшая с дискотеки. Саша завела свою «вольвочку», подруги расселись на сиденья. День клонился к вечеру. Солнечные лучи били сквозь стекла авто. Саша опустила козырек, надела солнцезащитные очки. Девчата развеселились. Нина затянула свою любимую: «Снова стою одна, снова курю, мама, снова-а-а-а-а…»
– Не нагоняй тоску, – оборвала ее Лида.
– Эх, мужика бы! Да после баньки!..
– Да на фиг они нужны с их вонючими носками, – одернула ее Лида. – Тебе выходить! Свой дом проедешь гляди! Размечталась!
Последняя выходила Лида. Она чмокнула Сашу в щеку, задержала на Саше внимательный взгляд: «Давай, не скучай, подруга. Если что – на связи. Будем вместе решать твои проблемы. Звони!»
Саша загнала машину в гараж, вошла в темный дом, включила свет. К ногам приласкался кот Персик, потянулся за ней на кухню, замяукал призывно – возьми на руки, я соскучился. Саша почесала его за ухом. Включила телевизор, пошла разбирать сумку с бельем и банными принадлежностями.
После ужина посмотрела какой-то мыльный сериал, потыкала в кнопки на пульте. Она знала, что сегодня не уснет. Прошлое нахлынуло, как весеннее половодье, и понесло ее по волнам памяти.
С Вадиком они познакомились еще в школе на большой перемене. Саша училась в десятом «А», Вадик – в десятом «Б». Сашка летела по коридору в спортивном костюме. Бежала в спортзал. Опаздывала. Вадик шел с закадычным своим дружком Лехой Зубаревым по лестнице. Они столкнулись на лестничной площадке. С таким «снарядом» невозможно было не столкнуться – напор, ураган, тайфун! Все это сочеталось в Сашке с ее зелеными колдовскими глазами под густой смолистого цвета челкой и копной волнистых жестких волос. Они столкнулись и высекли искру. Искру первой юношеской любви. Сашкина мама Елизавета Семеновна работала главным бухгалтером в рабкоопе. В ее распоряжении был весь дефицит на складах продовольственных и промышленных товаров. Сашка была одета лучше всех своих сверстниц, начиная от импортных сапог, колгот, пальто и курток и заканчивая лаком для ногтей, французскими духами и косметикой. Одних только импортных туфель в ее шкафу было больше десяти пар – еще не надеванных. И жила Саша с матерью и отчимом в большом красивом доме с шестью комнатами и садом на окраине поселка возле пруда. А Вадик был из бедной многодетной семьи с пьющими родителями и вечно голодными братьями и сестрами. В те времена бедно жили почти все, и никто на это не обращал внимания. В парнях ценились внешность, независимость характера, бойцовские качества, лидерство, чувство юмора и обаяние. Всего этого у Вадима Кушнарева было в избытке. К знакомству с Сашей Домбровской он уже имел большой опыт общения с девочками, успел не одной вскружить голову и разбить сердце. Но все эти краткосрочные романы Вадик лишь коллекционировал – они не касались его холодного сердца, пока не произошло столкновения с Сашкой на лестничной площадке на большой перемене. Между юношей и девушкой пробежала молния, как будто их подключили к одной розетке и пропустили ток. Это были первые чувства, первая любовь, страстная, бурная, безрассудная и непредсказуемая. Вадик ждал ее после школы, провожал до дома. Он даже устроил драку с местными уличными мальчишками, заподозрив их в ухаживаниях за его подругой. На последнем ряду в сельском клубе целовались до одури, пока на экране шел какой-то фильм, а какой – они не помнили, выйдя из кинозала. Они не расставались ни на час: ходили за руки, и все в поселке их уже досрочно поженили. Так прошел год. На свой выпускной Сашка привела подругу Алку, студентку медучилища, которая весь вечер, не отрываясь, буквально с открытым ртом смотрела на Вадика. Она тоже влюбилась. Родители выпускников накрыли стол и принесли шампанское. Выпускникам разрешили выпить по бокалу – взрослые! На столах – скромные угощения. Сашина мама помогла достать в рабкоопе сыр, колбасу, болгарский перец в томате и даже красную икру. Наделали бутербродов. Из школьной столовой принесли горячее: жаркое из картошки с мясом. Родители натащили всякой солонины из собственных погребов: огурчики, грибочки, компоты из вишни, сливы и абрикосов. А ребята за спиной у родителей запаслись спиртным. Во дворе школы за углом открыли несколько бутылок с дешевым портвейном и пустили по кругу. Пили из «горла». Когда дошла очередь до Сашки, она сделала несколько глотков, но кто-то сзади ее толкнул и вино пролилось на Сашкино нарядное платье со стразами. Рядом стояли Катя со Светкой – одноклассницы Вадима. Быстро сообразили. Светка помчалась в столовую за солью, а Сашка с Катей – в туалет застирывать платье. Когда Сашка вернулась, она не могла найти ни Вадика, ни Алку. Вышла на улицу, прошла вокруг школы и услышала голос Вадима, тихий, приглушенный. Возле большого развесистого карагача стояла парочка – Вадик и Алка. Они целовались. Сашка бросилась бежать сломя голову. Подвернула ногу в туфлях на шпильке, упала, поднялась, сорвала с ног туфли и побежала босиком. Из разбитой коленки текла струйка крови, но Сашка не замечала. Струйка крови текла из ее раненого сердца. А ведь неделю назад у них с Вадиком все произошло. Мама была на работе. Вадик приходил к Сашке в ее отсутствие. Елизавета Семеновна была против такой дружбы – ей не нравились родители Вадима, пьяницы, нищеброды, несмотря на то что Вадик производил впечатление серьезного парня, хорошо учился. В конечном итоге скрепя сердце она сдалась, хоть и не видела никакой перспективы в этих отношениях. Сашка лежала в своей комнате на тахте и ревела. Это было первое предательство в ее жизни. Причем – двойное. Не ожидала она такого от Алки. Ведь с первого класса дружили. А уж тем более от Вадика. За что?
Мама с отчимом были в гостях. Пришли поздно. Утром на крыльце Сашка обнаружила охапку крупных садовых ромашек – любимых Сашкиных цветов. Конечно Вадик, а кто же? Ночью он ободрал клумбу возле сельсовета, а потом перелез через ограду Сашкиного дома и разложил цветы на крыльце. Собака Барс не лаяла, сопроводила до крыльца, лизнула руку – свой! Цветы были ослепительно белые, крупные – величиной с чайную чашку, мокрые от росы – на длинных упругих стеблях с крупными листьями. Сашка раздвинула цветы, села на крыльцо, подперев голову, тяжело вздохнула и задумалась. Подошел Барсик, уткнул мокрый нос в Сашкины колени, лизнул ободранную ногу… Что делать? Да ничего!..
Нет. Без снотворного сегодня не уснуть. Саша спустила ноги с кровати. Прислушалась. Ветер теребил занавеску, поднимая ее парусом к самому потолку. Она встала с постели, подошла к окну, прикрыла, но не до конца. За окном заливались цикады. Августовская ночь была бархатной, темной. Саша подняла глаза к небу. Месяц легким тонким эскизом наметился над крышей.
– Зачем ты сделала аборт? – Вадик крепко тряхнул ее за плечи. – Ведь мы хотели пожениться! Ты предала нашу любовь! Ты послушала свою маму…
– Не смей! Не смей говорить про любовь! Предатель! На ком ты собирался жениться? На нас! На двоих! Как турецкий султан! Ловко ты устроился! И когда только успевал? На два фронта! Я освободила поляну! Гарем свободен. Можешь еще к нему пару подружек завести! Пошел вон!..
– Послушай, Шурик… Я не люблю ее. Я не знаю, как это получилось. Она сама все устроила.
– Ну да. Мозги в этом процессе не участвуют! С меня хватит!
Сашка вырвалась и убежала в слезах. Тогда была такая же темная ночь. И звезды были те же… Только было это очень, очень давно.
За окном коты устроили разборки – басом, тенором, а потом разодрались и кубарем скатились с крыши. Шлепнулась о карниз с дерева переспелая груша. Заворчал откуда-то из-за соседней высотки гром. Саша закрыла окно, вышла из спальни, спустилась по лестнице на кухню, налила из крана воды в стакан, запила таблетку. Сон накрыл ее через несколько минут. Прерывистый. Беспокойный. Приснился Сергей. Они втроем бегут по лугу, взявшись за руки. Маленькая Катюшка останавливается, тянет ручки, просится на руки к папе. Сережка усаживает дочку на плечи. Катенька смеется, словно маленький хрустальный колокольчик. Папа осторожно ссаживает ее на землю. «Мне пора, – говорит он. – Я скоро вернусь». Саша с малышкой машут ему вслед. Солнце отражается на кокарде Сережиной фуражки, на звездах погон, на нагрудных значках. Саша просыпается от горячих солнечных лучей. Долго не может забыть этот сон. Сережа снится часто. Снится молодым, всегда в форме – она так шла ему! И Катюша тоже была тогда еще совсем маленькой – годика четыре… «Как она? – вернулась к реальности Саша. – Как переносит беременность? Надо позвонить». Хотя разговаривали они с дочерью чуть более суток назад. Скоро будет УЗИ, и она узнает, кто родится у нее. Внук или внучка. А так хотелось бы девочку!.. Ну это уж кого Бог пошлет.
Саша, обжигаясь, пьет горячий кофе, на ходу доедает бутерброд. У нее сегодня трудный день: полный прием, а потом студенты. Надо просмотреть анализы диспансерных деток, позвонить в областную клинику по поводу госпитализации Мельникова Егора. Не нравятся ей результаты анализа крови этого малыша. Креатинин зашкаливает. А ведь накануне все было так хорошо.
Машина плавно выдвигается из гаража, Саша включает поворот и выруливает на дорогу. Прислушивается к звуку машины. Клапаны стучат. Нужно регулировать. Ехать на СТО. Как не хватает Сережи! Вспомнила подробности сна. Обещал вернуться… Сюжет один и тот же. Сережа уходит…Надо бы помянуть его – часто снится. После работы заехать в церковь, купить что-нибудь из продуктов. Зажечь поминальную свечу.
«Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты вернулся невредим… – что-то из «Иронии судьбы».
Ах, Сережа, Сережа…
А вечером снова прозвучал телефонный звонок. Саша включила звук, положила телефон на край стола и продолжила свой ужин.
В трубке раздалось какое-то шипение, а потом она услышала Криса Нормана – «i’ll meet you at midnight». Сашка перестала жевать, отодвинула тарелку и зажмурила глаза…
…Ах, это был памятный, незабываемый новогодний вечер у одногруппника Эдика Шнайдера. Пили какую-то дешевую хмельную студенческую бурду, топотали под Криса Нормана, как стадо диких мустангов. Соседи стучали сверху, снизу, в двери!.. А потом они с Вадиком сбежали от всех на балкон и целовались, целовались, целовались… Потом все дружно двинулись на дискотеку. Вадик и Сашка не разнимали рук. Они были до безумия счастливы тогда…Но и ссоры между ними тоже вспыхивали часто и на ровном месте. Сашка была огонь, как отзывались о ней друзья. Лидер по натуре, она никогда не хотела уступать ни в чем. Даже тогда, когда сама понимала, что не права. Из какого-то дикого упрямства. Вадику было нелегко с ней. Они ссорились, а потом мирились. И какими сладкими были эти мгновения, не менее бурными, чем ссоры.
Саша вспомнила эпизод. В ту ночь полная луна стояла над речкой перпендикулярно, словно прожектор ослепляя все вокруг своим фосфорическим блеском. Сашка и Вадик целовались на мосту. Потом о чем-то заспорили, и Сашка, чтобы доказать свою правоту, закрыла Вадику рот ладонью и закричала:
– Замолчи! Иначе я прыгну!..
– Ну и прыгай, сумасшедшая, а с меня хватит, идиотка! – Вадик резко повернулся и зашагал по мосту в сторону берега.
Саша вскочила на перила моста. Стоял октябрь. Дул холодный ветер. Она была в легком пальто и вязаной шапочке. Длинные пряди черных смоляных волос развевались по ветру, как крылья птицы. Глаза дико и решительно сверкали из-под густой челки. Вадик повернулся и остановился.
– Не прыгнешь! Сумасшедшая! Остановись! – Вадик бросился к Сашке, успев пробежать несколько шагов. Он даже успел поймать Сашку за руку, но она вырвала свою теплую ладонь из его руки и шагнула с моста… Не раздумывая Вадик бросился за ней. Хорошо, что в этой части реки было не глубоко. Вадик выловил барахтающуюся Сашку из ледяной воды и вынес на руках на скользкий глинистый склон, скользя и падая со своей тяжелой ношей. Сашка отделалась тогда пиелонефритом и длительным домашним заточением на месяц. Тогда она уже училась в медицинском институте на первом курсе, а Вадик – в политехническом на вечернем отделении, а днем – работал. Пришлось ночами сидеть за учебниками, сдавать «хвосты», наверстывать упущенное.
– А помнишь?
– А помнишь? – перебивали они друг друга весь вечер и не могли наговориться. Такие вечера воспоминаний стали повторяться все чаще, и Саша уже ждала телефонного звонка в одно и то же время – в 20:00. Вадим был пунктуален. Эти виртуальные свидания стали потребностью для двух одиноких людей. И однажды Саша не выдержала и предложила Вадиму приехать к ней. А потом испугалась, когда Вадим с радостью согласился. Но слова были сказаны, хотя она весь вечер потом волновалась – не поспешила ли она с этим необдуманным предложением. Но слов назад не вернешь. И она начала готовиться к встрече.
– Зачем тебе это надо? – вразумляла ее мудрая Лида. – Откуда ты знаешь, каким он стал! Может быть, это уже совсем другой человек. Разве тебе плохо живется одной? Никому не подотчетна. Ты уже привыкла к своему одиночеству. А мужики слабые. Вот он уже 5 лет один – и никто не позарился. Может быть спивается потихоньку. Может быть, жить негде – бомжует. Лида придвинула свое лицо к Сашкиному, при этом глаза у нее из-под круглых очков сузились в щелочки, а потом округлились, как у совы, изображая ужас. – Ты же ведь потом не отделаешься от него! А оно тебе надо?
– Да ладно тебе, Лида! – расхохоталась Сашка. Чего мне бояться! Ведь мы любили друг друга когда-то… Вадик не бомж. Он умный был парень.
– Когда это было! – взъерошилась Лида, отчего у нее очки подпрыгнули на носу. – Было да прошло. А что ж такой любящий, а рога тебе наставил с твоей же подругой? На два фронта действовал. Бросил тебя, беременную.
– Он не бросил. Я сама ушла. И про беременность мою он не знал. Что было – то сплыло. Что нам теперь делить? Жизнь почти прожита. А мне одной тоскливо. Да и руки мужские не помешают. Вон ремонт нужен. В машине клапаны стучат.
– Ну-ну! Посмотрим, во что это выльется. Альфонс обыкновенный. Да еще, как я поняла, бездомный. А у тебя дом – полная чаша. Работа. Ты полностью обеспечена и ни от кого не зависишь.
– Да что ты все заладила: бомж, бомж. Он живет с детьми в трехкомнатной квартире. Есть своя комната.
– А квартиру сыну отписал. Второй раз хочешь на грабли наступить?
Лида отговаривает. Ей не нравится идея подруги. Она так привыкла к тому, что Саша всегда рядом: они живут в двух остановках друг от друга. Всегда можно забежать, почаевничать, посплетничать, поплакаться. Ей не хочется делить свою подругу с каким-то Вадиком. И что это еще за Вадик, который, как булыжник, плюхнется в их тихую заводь – в налаженный покой и уют с саунами, посиделками, кафешками и киношками.
Плюхнется и пойдут круги!..
– Я ничем не рискую, – парирует Саша.
– Два раза в одну реку не вступишь, – заключила подруга. – А холодец из индейки у тебя просто песня! Но чесночка маловато! Давай – за тебя! – подняла Лида бокал с красным вином. Подруги пригубили и помолчали каждая о своем.
Закипел чайник. Саша достала фарфоровые чашки, разрезала еще теплый пирог с абрикосами, от которого исходил во все стороны ароматный дух.
На столе, накрытом вязаной скатертью, топорщились крахмальные салфетки с вышитыми по углам вишенками. Мирно тикали настенные часики. Стерильная чистота, уют и порядок во всем, доведенные до абсолюта, – привычный интерьер и удел одиноких женщин.
– И когда ты все успеваешь? И скатерть вот связала, и салфетки с ягодками.
– Хобби. А чем мне еще заниматься после работы? Общаюсь вон с котом. Брысь, Персик! Как будто понимает, что говорят про него.
Саша отодвигает кота ногой, разливает по чашкам жасминовый чай, разрезает душистый пирог. А потом они с Лидой усаживаются к телевизору. Лида домой не спешит. Дома ее никто не ждет. Саша берет в руки вязание. Знает, что сейчас начнется горькая исповедь подруги. А это надолго. Лида работает парикмахером в салоне красоты. Она – лучший мастер в городе и к ней порой бывает трудно записаться. К ней приходят женщины разных возрастов: молоденькие девчонки – за самыми модными стрижками с бритьем наполовину головы и пожилые дамы – с «остатками роскоши» от волос, а уходят все как есть красавицы. Лида всегда знает, что и как надо сделать, чтобы клиент остался доволен. К какому лицу подойдет какая прическа. Она не боится экспериментировать. И радуется результатам своей работы не меньше самих клиентов. Работа – единственная радость в жизни Лиды, после которой она возвращается на съемную квартиру, в которой ее никто не ждет. С мужем своим – запойным алкоголиком – Лида разошлась давно. У них на двоих трехкомнатная квартира – «чешка» с хорошим ремонтом, в центре города, в престижном спальном районе. В квартире проживает муж, который пьет, не просыхая, а в алкогольном опьянении он становится буйным, лезет драться, закатывает сцены ревности. Лида ищет «пятый угол», ночует у соседок, и даже развод не поменял ситуацию. Теперь же она вынуждена скитаться по чужим углам, сбегая от домашнего ада. У Лиды – двое взрослых сыновей. Она их называет подкаблучниками. Жены обоих управляют своими мужьями, а безвольные сыновья не в состоянии защитить мать от тирана-отца. Лида могла бы разменять квартиру, но в этой квартире она однажды прописала невестку с внуком, а невестка не торопится выписываться и создает проблемы с разменом.
Лида снова и снова рассказывает Саше, как ненавидит она своего бывшего, как больно ей от предательства своих сыновей.
Саша сочувственно кивает.
– Вот у тебя дочка. Разве бы она дала мать в обиду! Не зря ведь говорят: сын – до венца, а дочь – до конца!
– На тот большак, на перекресток уже не надо больше мне ходить, – запевает Саша. Лида подхватывает:
– Жить без любви быть может просто, но как на свете без любви прожить. – Подруги поют слаженно, дружно. В песне – тоска по любви, мужской ласке, крепкому плечу, душевному теплу. А если есть тоска, то и есть надежда, что все еще можно поправить и где-то за поворотом каждую из них поджидает тот самый, который придет, обнимет за плечи, заглянет в усталые глаза и скажет: «Не бойся! Я с тобой. И все у нас будет хорошо».
Сегодня у Саши был полный прием. Когда она проходила в свой кабинет, увидела на лавочке в ожидании молодую маму и малыша, который капризничал, вел себя беспокойно на руках у женщины, постоянно плакал и укладывал свою пушистую головку на мамино плечо. Ребенок был явно нездоров. Он всхлипывал, замолкал на несколько секунд и снова продолжал свою «песенку», тоненько подвывая. Маме было на вид лет 19 – не больше. Совсем девочка. Малышу – годика полтора. Два несчастных ребенка. Девочка-мама подняла испуганные тревожные глаза на проходившую мимо докторшу и привстала, чтобы поздороваться. Саша внимательно посмотрела на маму с ребенком. Ребенок был бледный, с синевой под глазами. Они сидели в конце длинной очереди и, судя по всему, сидеть им предстояло очень долго. Саша зашла в кабинет. Медсестра Леночка уже была на своем месте и разбирала результаты анализов, поступившие из лаборатории. Не успела Саша надеть халат, как в дверь без стука ворвалась заведующая отделением Пирогова Вера Дмитриевна – Пирогиня, как называли ее за глаза сотрудники. Вера Дмитриевна была молодящаяся женщина преклонных лет, которой уже давно было пора на пенсию, со взбитой прической и нарощенными ресницами. Прическа у нее была всегда одна и та же. «Сладкая вата» – ехидничали подчиненные. Она и вправду напоминала белую сладкую вату, какую продают в парке аттракционов на входе. Сквозь жидкие взбитые белые пряди просвечивались клубки белых, как скомканные нитки, волос, плохо прикрываемые «остатками роскоши» на висках и над лбом. Брови Пирогиня наводила черным карандашом, а губы красила яркой красной помадой. Пирогиня была в своем обычном боевом раскрасе и вела за собой свою делегацию, которая всегда состояла из бесчисленных ее подруг и «нужных» людей. Вот и сегодня за ней тянулся предсказуемый «хвост». На этот раз это была бабушка с внучкой лет четырех, за бабушкой следовала молодая особа, одетая как на праздник – ее дочь – и замыкал эту делегацию пожилой мужчина номенклатурного вида в сером пиджаке и галстуке, в очках и шляпе. Делегация заполнила сразу весь Сашин крошечный кабинет, а в воздухе разлился приторный запах «Шанели», который Саша не выносила.
– Александра Петровна, – зычным голосом обратилась Пирогиня к Саше. – Посмотри эту крошку – Алиночку. Мама очень беспокоится. Девочка плохо спит, у нее плохой аппетит и она гиперактивная, ну и так далее. Поговори с мамой. – Пирогиня блеснула оправой своих очков, сделала жест руками в сторону толпы из родственников и исчезла за дверью.
Девочка была веселая, толстенькая, розовощекая и очень подвижная, избалованная кривляка. Пока Саша выслушивала жалобы бабушки и нервной мамаши о несуществующих признаках непонятного заболевания, она схватила без разрешения со стола бланки для рецептов, взяла из пластикового стакана шариковую ручку и нарисовала калябку-малябку прямо на бланке, Саша понимала, что тратит драгоценное время, думая о той длинной очереди за дверью и о больном малыше на руках у маленькой мамы, на которого у нее не останется нужного количества времени из-за этих «блатных». Саша осмотрела девочку, прослушала ее, назначила анализы. Бабушке явно хотелось поговорить, и она трещала без умолку о том, как она любит свою внучку, как тревожится за нее и какие чудеса та выкидывает каждый день. «Умная – не по возрасту, просто вундеркинд, а не ребенок!» Выпроводив наконец-то эту шумную «блатную» компанию, Саша выглянула в коридор и пригласила молодую маму с плачущим ребенком. Малыша пришлось срочно госпитализировать с высокой температурой. Прием затянулся – сегодня шли по-настоящему больные детки.
Домой Саша приехала поздно. Разогрела вчерашний суп, порезала пару огурцов и помидоров на салат – это был и обед, и ужин. Долго не могла уснуть, прокручивая в голове события дня. Наконец сон захватил ее целиком. Сначала она увидела себя в зеркале с новой прической – короткой стрижкой. Стрижка была лохматая, неприбранная, взъерошенная. А волосы – белые, как у Пирогини. Саша крутилась перед зеркалом, пытаясь примять непослушные вихры. За ее спиной неожиданно появился Сережа и тоже смотрел в зеркало на Сашину прическу. «Зачем ты выкрасилась, Саша? Тебе не идет», – сказал Сережа, разглядывая ее в зеркале. – Верни свои волосы.» – «Я не выкрасилась, – сказала Саша. – Я поседела! Теперь я буду такой всегда, как моя мама».
Саша проснулась. «К чему бы это? Приснится же такое. И опять Сережа»…
Как-то накануне она рассказала Нинке по телефону, что Сережа часто снится ей, на что Нина очень серьезно ответила: «Саша, где-то я читала, не помню у кого: у Зэланда, у Свияша или у Луизы Хэй – ну ты же знаешь, что я увлекаюсь всякими нестандартными теориями, так вот, когда человек уходит внезапно, неожиданно, скоропостижно, у него на земле остается что-то не доделанное, не досказанное, и он уже оттуда пытается что-то сказать, что не успел, завершить начатое, но незаконченное, потому и является во сне своим близким. И снится он тебе не зря. Поговори с ним, как будто он рядом. Мысленно поговори. Уверена, он услышит тебя. Ничто ведь случайным не бывает…»
– Мистика какая-то, – подумала Саша. А поговорить с Сережей она тоже не успела. А ведь было о чем. Сережи не стало накануне их серебряной свадьбы. Погиб в автомобильной катастрофе. Они тогда в очередной раз поссорились, и Сережа, хлопнув дверью, выскочил на улицу. Выгнал машину. В тот вечер он приехал с работы поздно, и Саша закатила ему скандал. Зачем он садился за руль нетрезвый! Куда смотрели его друзья, отправляя его пьяным домой? И когда это все закончится? На эти вопросы она не получила ответа. В последнее время эти пьянки участились и результат не заставил себя ждать. Через пару часов ей позвонили по Сережиному телефону какие-то люди, а дальше все было как в тумане.
Двадцать пять лет вместе! Саша готовилась к этому событию. Готовилась подвести итог этого большого совместного жизненного пути. Она даже представляла себе, как они сядут рядом за накрытым столом при свечах – дома, по-семейному, и Саша в свадебном платье, взяв Сергея за руку, выскажет ему все, что за эти годы накопилось. А что накопилось? Да много чего. И хорошего, и плохого. А самое главное – была ли она счастлива с ним?
Нет, Сережа не был плохим мужем. Он был и опорой, и крепким плечом. Брал всю тяжелую работу на себя, создал для нее, Саши, комфорт и уют. Вот и этот дом, и все, что в нем, – результат его трудов. Но Саша не чувствовала себя в этом доме счастливой женщиной. И чем старше они становились, тем больше отдалялись друг от друга, словно две льдины, отколовшиеся одна от другой и отплывающие друг от друга в разные стороны.
– Сережа, ты слышишь меня? Если ты только что мне приснился, значит ты где-то рядом. Ну давай – поговорим. Ты помнишь, как мы познакомились? Я тогда училась на втором курсе и только что рассталась со своим парнем. Во мне кипела обида и злость. Я ненавидела тогда всех на свете парней и была уверена, что больше никогда и никому не отдам свое сердце на растерзание. Никогда больше никому не поверю. Мой парень до последнего скрывал от меня ту двойную игру, которую он вел за моей спиной, пока эта подлость не открылась для меня самым невероятным образом. Его пассия, кстати, моя бывшая подруга, с которой он крутил роман на стороне, пришла ко мне в общежитие с уже приличным животом, чтобы сообщить мне, что это от него. Она стояла передо мной и плакала, она просила меня отпустить его, потому что без него она не сможет жить и что я стою на пути к ее счастью, к ее семье и к их ребенку. Да, я догадывалась, что он меня обманывал, но не придавала этому большого значения, зная, как за ним увиваются девчонки, и мне даже льстило, что я – лучше их всех. Если он со мной, а не с ними. Моя мать была категорически против этого романа с парнем из неблагополучной семьи, у которого пьющие родители. Я выгнала его в тот же вечер, а через несколько дней познакомилась с тобой на нашей студенческой вечеринке. Ты был тогда курсантом-первокурсником. Такой смешной, худой и высокий, в форме, которая так шла тебе. Ты стоял у окна в холле, а я пробегала мимо к выходу в легком пальто и в новых туфлях на высокой шпильке. Внезапно я подвернула ногу и вскрикнула от боли. Ты обернулся, увидел меня и подошел, чтобы помочь. Я не могла идти и прыгала на одной ножке, опираясь на твое плечо, которое ты мне предложил. Ты взглянул на меня из-под фуражки своими большими грустными, как у Печорина, глазами. Ты был очень хорош собой, а я только что выпила пару бокалов шампанского. «Вполне себе», – подумала я. Мы вызвали такси, и ты сопроводил меня в травмпункт, где мне оказали необходимую помощь. И в тот же вечер мы остались наедине в моей съемной квартире. Мне хотелось отомстить своему бывшему за все то зло, обиды и подлость, какую он причинил мне. Ты мне сказал в первый наш вечер, что у тебя тоже была девушка, которая изменила тебе с твоим другом, и что вы только что расстались. И ты пребывал тогда в жуткой депрессии. На тот момент мы оба были подранками. И в этом мы с тобой совпали. Ведь ты любил ее. Ты очень любил ее. Я знаю. Сколько раз потом ты называл меня ее именем. И даже во сне ты звал ее.
А через полгода мы поженились.
Свадьба была веселой, студенческой, в ресторане. Моя мама постаралась все обставить с шиком. Она была рада, что я отделалась от своего «кобеля, пустозвона и нищеброда». На этой свадьбе не было твоих родителей. Они были против этого скоропалительного брака – ведь мы еще тогда были не самостоятельны и надо было еще получить дипломы и чего-то добиться в этой жизни. Но моя мама считала иначе. Надо было срочно спасать свою единственную дочь, пока не передумала и не вернулась обратно к своему ловеласу. Любовь зла, полюбишь и козла, – любила она повторять эту заезженную поговорку. Мы поселились в квартире, которую она сняла для нас. И начали привыкать и даже влюбляться друг в друга, открывая в каждом что-то новое. Ты ночевал в казарме, удирал в самоволку, тебе как женатому давали чаще других увольнения, а мне было всего достаточно, чтобы спокойно доучиваться в своем медицинском. Потом было распределение в далекий Казахстан, в тогдашнюю его столицу – Алма-Ату, где нам, молодой семье, выделили в военном городке квартиру, и там родилась наша Катя. Много чего произошло в этой нашей гарнизонной жизни за все годы твоей службы. Перелеты, переезды, временное жилье с частичными удобствами, три года «ссылки» на Севере. Я следовала за тобой, как примерная жена, терпела неудобства, работала за троих, оставалась на дежурства за всех, кто сидел на больничных листах. Ты мне ни в чем не помогал, считал, что это «не мужская работа» – помощь жене по дому. В твоей семье был культ мужчины, и ты набрался этого «культа» по уши. Я была тебе и матерью, и женой, и прислугой. А ты? Любое твое свободное время – газета и диван. Ты мог подобрать ноги, сидя в кресле, пока я ползала с тряпкой в руках после очередного дежурства и у меня на кухне подгорали котлеты, а в соседней комнате заливалась плачем маленькая Катюша. А я все ждала, когда у тебя проснется элементарная жалость, человеческое сочувствие… Я не помню, чтобы ты мне хотя бы раз – без повода – подарил цветы. Цветы ты мне дарил только на мой день рождения и на 8-Марта. Дарил, потому что все так делали. Постепенно я к этому привыкла и уже больше и не ждала от тебя никакой романтики. «Зато не изменяет», – вздыхала моя мама, когда я ей пыталась поплакаться. На что я промолчала. Ведь ты же знаешь, что это не так. Когда я с дочкой приехала из отпуска, я обнаружила губную помаду на фужере в шкафу. Забыл помыть или она специально оставила? А в ванной я нашла расческу с волосами. Белыми. Она была блондинка. Потом мне доброжелательные соседки рассказали про твой краткосрочный роман с телефонисткой из вашей части, пока мы с Катюшей отсутствовали дома. А потом ты совсем обнаглел и даже как-то сводил меня к венерологу. Ладно, не будем вспоминать об этом, тем более что упрекать в твоих грехах уже некого. Да и незачем. Что было – то прошло. Почему я не ушла? Не знаю. Мне все время что-то мешало: то неустроенность быта, то отсутствие жилья, то наш с тобой ребенок, которого ты любил до безумия, то страх одиночества. Где вас брать, других, – шило на мыло менять? А теперь я тебе признаюсь: не ушла, потому что мне было все равно. Да и статус замужней женщины тоже много значит. Мы были разные с тобой во всем. Ни в чем никогда не совпадали. Ты был не мой идеал. Мне всегда казалось, что ты не любил меня и тебе было просто удобно со мной – с верной, заботливой, красивой, умной женщиной. Тебе ведь даже завидовали твои сослуживцы. Но ты не ценил меня. Не радовался моим успехам в работе, моей карьере, которую я успешно делала в своей профессии. А когда я пыталась рассказать тебе о моих проблемах, о моих маленьких пациентах, ты делал вид, что слушаешь, а сам глазами следил за происходящим на экране телевизора. А ведь мне всегда было что рассказать тебе. Иногда я приходила домой измученная, плакала оттого, что не смогла спасти моего маленького пациента, родители которого так на меня надеялись! Мы с тобой ссорились по всякому пустяку, были и очень крупные ссоры – ведь мы смотрели в разные стороны всегда, хотя брак – это не столько любовь. Это союз двоих, смотрящих в одну сторону. Да и вообще я не помню, когда ты держал меня за руку, говорил нежные слова. Даже в сексе ты был предсказуем и холоден. А мне после такой близости всегда хотелось плакать. Зачем нас судьба свела таких разных – до сих пор не пойму. Кто-то там, на небе, решил пошутить с этим неудачным экспериментом. А чего я ждала от такого брака, который изначально был искусственным, вынужденным – назло? Так я сама себе объясняла наши сложные взаимоотношения! Думали: стерпится – слюбится! И эта неудачная попытка построить что-то на обломках прошлого причиняла нам обоим боль и разочарование.