Писатель – это человек, который никогда не повзрослеет.
понедельник
Женщины стараются превратить своих любовников в мужей, а это все равно что кастрировать их. Но и мужчины не лучше: из любовниц они делают домработниц, из женщин-вамп – матерей семейства. Опасаясь любовных страданий, мужчины и женщины бессознательно пытаются обратить их в скуку. Но ведь скука тоже разновидность страдания. Говорят, в любовной паре один страдает, а другой скучает: по мне, лучше быть страдальцем, потому что ему-то, как ни крути, не скучно, тогда как тот, кто скучает, страдает все равно.
вторник
Клер позвонила! Клер позвонила! Клер позвонила! Я уже совсем дошел до ручки, как баба какая-то. Мне не удалось притвориться равнодушным. Мое смятение ощущалось даже в сети SFR[44]. В этом году лето для меня началось 19 сентября. В 10 часов вечера на улице было еще выше двадцати. Мы поужинали в освещенном переулке. В меню – суп из языка, пальцы во рту, штырь в штанах. Кто-нибудь объяснит мне, почему официанты в ресторанах подходят именно в ту минуту, когда у меня возникают неотложные и сугубо интимные дела с девушкой, сидящей напротив? После ужина мы прошлись по парижским мостовым, дул теплый ветерок, я слегка попунцовел и, чтобы поддержать разговор, предложил ей выйти за меня замуж. Во мудак!
среда
Я не перезвонил Клер. Я не перезвонил Клер. Я не перезвонил Клер. Блин, ну что там полагается делать, любя женщину, а?
четверг
Праздную день рождения в “Кабаре”. Когда нет друзей, день рождения отмечают в ночном клубе. Тема вечера – Бали, само собой. Тут и там снуют русские манекенщицы, чей гардероб, как сказал бы Дидье Порт[45], “имеет отношение скорее к филателии, чем к готовому платью”. Я с ними, понятно, не знаком, они сидят за столиком какого-то припухшего дилера. Такое впечатление, что мы находимся в Майами с выпендрежником Октавом Паранго[46]. Я уже 35 лет добиваюсь, чтобы эти сучки меня заметили, но я не владелец модельного агентства, не диск-жокей и рост у меня не метр девяносто, под обтягивающей черной футболкой с вырезом V не выделяются мышечные бугры, так что я проскальзываю в поле их зрения, как человек-невидимка. У мужиков прикид тот еще: длинноволосые блондины с сережками во всех местах (только не в ушах) и шейными платками, завязанными в стиле “пипл с Ибицы”. Их перезагорелые гангстерские рожи словно вышли из фильмов Абеля Феррары. Мне кажется, что я не в Париже. Элизабет Кин высокомерно замечает: “Кабаре” пользуется правом экстерриториальности. Это ночной Лихтенштейн”. Народу набивается столько, что чувствуешь себя шпротой в банке, все приклеиваются друг к другу, все в испарине, и равнодушные девицы делают вам, сами того не подозревая, эротический массаж. Франку пришла в голову счастливая мысль заменить хаус на хип-хоп, который сокращает расстояние и разогревает. Какая-то прыткая алкоголичка целует меня, и я отворачиваюсь от омерзения: ненавижу поцелуи с привкусом шампанского. Возвращаюсь домой один. Ни дня без дрочки. В следующий раз надо не забыть проверить, прежде чем целоваться взасос, пила ли девушка что-то, кроме водки.
пятница
Я пережил страшные минуты, я страдал, вкалывал, терпел поражения, меня побеждали, унижали и валяли в грязи, на меня забивали и вытирали об меня ноги, но никогда ничто не стоило мне такого труда, как не позвонить тебе. Клер, никто никогда не узнает, как мне тяжело было просто ТЕБЕ НЕ ПОЗВОНИТЬ. Разлюбить еще труднее, чем бросить пить.
суббота
А ведь я ищу не счастья, а всего лишь гармонии с пунктирами экстазов.
Ко мне явился Людо. Каждый воскресный вечер он ругается с женой, потому что к этому моменту мается уже двое суток без передыху. И мы плачемся друг другу, слушая последний альбом Этьена Дао, который неустанно повторяет под прекрасную музыку Карли Саймон: “Научись жить не один…” Имеет ли женщина право заточать мужчину в четырех стенах под тем предлогом, что у них общий ребенок? Что, современный мужик уже совсем сошел на нет? Как, скажите на милость, он может управлять миром, если уже не в состоянии управлять собственным телом?
понедельник
В ту минуту, когда я начал писать эту фразу, я искренне думал, что смогу сказать что-то интересное, и вот к чему это привело.
вторник
Небо грязное. Пенелопа терзается в перерыве между двумя оргазмами. Она говорит это не для того, чтобы я приревновал, но меня это все-таки очень раздражает. Она признается, что ей надоели необрезанные парни (“Слишком быстро кончают, и потом, вся эта кожа, как пустой бурдюк, на фиг не нужна, гадость какая”). Она мне в подробностях рассказывает свою позавчерашнюю первую ночь любви с женатым человеком. “В первый раз всегда немного не по себе, но он оказался достаточно порочным, чтобы возбудить меня, и в меру робким, чтобы самой порочной из нас двоих оказалась я. Обычно первые ночи – это полный отстой, но тут, уверяю тебя… несмотря на то, что крайняя плоть у него на месте”. Я обозвал ее жопой (чтобы срифмовать с именем).
Может быть, я умру. И может быть, смогу убрать “может быть” в предыдущем утверждении.
четверг
Обедаем с Людо, он в отличной форме. Такое впечатление, что он решил все свои проблемы.
– Мне нужен мажордом. Точно тебе говорю.
– Мажордом?
– Ну да, мужик в униформе, чтоб жил в доме, утром приносил завтрак в постель и сообщал последние новости. Погоду, расписание на день и так далее. А вечером, вернувшись с работы, ты ему заявляешь: “Да, я совсем забыл вас предупредить – мы ждем сегодня к ужину шестнадцать человек”, а он, и глазом не моргнув, все устраивает наилучшим образом. Уверяю тебя, нам просто необходим мажордом!
– Ты хочешь мажордома в придачу к жене?
– Да нет, вместо нее!
– Извини, что меняю тему, но Пенелопа трахается с женатым мужиком, это не ты, случайно?
– Какая еще Пенелопа? У нее нет знакомого мажордома?
– А! Ты покраснел! Сволочь!
пятница
Чем больше я зарабатываю, тем беднее становится моя жизнь.
суббота
Праздник “Юманите” в Ла-Курнёв. На земле уже нет грязного месива, но запах пригоревшего сала никуда не делся, равно как и смазливые пролетарочки, и чилийские фольклорные ансамбли (единственная уступка капиталистическому строю состоит в том, что они исполняют песню Селин Дион из “Титаника” под аккомпанемент костяных свистулек). Согласитесь, некоторое разнообразие после гольфа на приз “Ланкома” в Сен-Ном-ла-Бретеш. В эти выходные у меня был выбор между Жозе Бове[47] и Умой Турман, она, конечно, не такая усатая, но зато гораздо более глобальная. Я свой лагерь выбрал. Впрочем, прикольно было бы хоть разок все поменять местами – провести праздник “Юманите” на поле для гольфа в Сен-Ном, а ланкомовский гольф – в Ла-Курнёв, просто чтобы посмотреть, что выйдет. Смесь получится самая гремучая. Инес Састр[48] сожрет сэндвич с сосиской и жареной картошкой, а Робер Ю[49] напялит поло от Ральфа Лорена: в этом, несомненно, и будет заключаться ближайшая революция.
воскресенье
Все тот же праздник “Юманите”. Я люблю коммунистов, потому что они все еще отказываются быть рабами. Потому что борются против глобализации, распевая “Интернационал”. Беднячки сексуальнее прикинутых телок, это я уже отмечал: они держатся естественнее, потому что у них нет денег на то, чтобы стать ШВШ. Их зовут Мишель или Сесиль, они носят кроссовки, пахнут пачулями, никогда не бреют лобок, пьют белое вино, знают о существовании Ника Дрейка и ложатся в койку без заморочек, в первый же вечер, при условии, что при них не будешь слишком сильно ругать Фиделя Кастро. Весь Ла-Курнёв увешан плакатами “Девяносто третий[50] – лучший на свете”, но я, Оскар Дюфрен, отвожу глаза. Мне нельзя забывать, что я-то приехал из 75-го[51], равно как и Ален Минк[52].
Пенелопа позвонила утром, чтобы сообщить мне, что выходит замуж, и попросила больше не упоминать ее в этом дневнике. Я решил переименовать ее в Жанну. Это не так сексуально, но пусть пеняет на себя – будет знать, как посягать на священную свободу слова. Если вдруг весь этот вздор станет книгой, я смогу озаглавить ее “Жанна и нехороший парень”[53].
вторник
Перепуганные зрачки кокаинщиков у выхода из туалета. У них страшно озабоченный вид людей, только что вдохнувших полграмма. Зачем транжирить бабки ради того, чтобы так перепугаться? Мне стыдно, что я принадлежу к жалкому братству ночных бздунов. В поисках кокса они изъясняются кодом: “У тебя конфетки не найдется? Как со снежком? Зайдем в сортир? Давай по новой?” Почему они обращаются именно ко мне? Сдается мне, эта книга мало что исправит.
среда
КАРЬЕРА ПИСАТЕЛЯ
В 30 лет ты “блестящий”.
В 40 лет ты “талантливый”.
В 50 лет ты “гениальный”.
В 60 лет ты “б. у.”.
В 70 лет про тебя говорят: “А что, он еще жив?”
четверг
День рождения Эмманюэль Гом[54] в “Манки”. Диджей хип-хоп кричит в микрофон: “Не сдавайся”[55], потом сводит, по моде начала этого века, “Billy Jean” Майкла Джексона с “Celebration” “Кул энд зе гэнг”. Мы уже достаточно стары, чтобы ностальгировать по дискам, от которых нас воротило десять лет назад. Браво диджею, равно как и Клоду М’Барали, по прозвищу МС Солар, твердо стоящему “конверсами” на земле. Именно склонность пускать слезу, вспоминая молодость, и выдает старперов, не так ли?
пятница
Представляя мне мужа, Жанна прижимается ко мне, чтобы я почувствовал вес ее грудей на своем теле. Рвота может быть весьма романтичной. Например: мужика тошнит на свадьбе его любовницы (особенно когда он уверен, что она выходит замуж, только чтобы досадить своему, уже женатому, приятелю Людо).
Я думаю о Клер. Американцы говорят: “Nice to meet you”[56]. Я должен был бы сказать ей: “Sad to leave you”[57].
суббота
Все мои признания в любви происходят либо раньше времени, либо слишком поздно. Потому что я говорю “я тебя люблю”, только чтобы склеить или утешить.
воскресенье
С Жанной я завязал. На свадьбе она шепнула мне с очаровательной коварностью, во всем блеске невинной жестокости: “Как жаль, что я так счастлива… С тобой я могла бы быть так несчастна”. Я остался стоять с открытым ртом. Боже, как я труслив, безволен, ничтожен! Как я себе надоел! Держу пари, что любовь невозможна. Выиграв, я ничего не выигрываю. Проиграв, теряю все. В один прекрасный день какой-нибудь экзегет напишет книгу “Пари Дюфрена”. Это будет эссе, выпущенное ограниченным тиражом.
понедельник
Скоростной поезд “Талис” проезжает под влажным небом бельгийских предместий. Множество одинаковых, параллельных друг другу палисадников тянутся вдоль железнодорожного полотна. Как же эти люди соглашаются так жить, ведь они все поголовно смотрят “Знаменитостей” по телевизору. Я испытываю бесконечную нежность к валлонским “Дешьенам”[58]. Мне следовало бы сойти с поезда, позвонить в дверь к первому попавшемуся бельгийцу и сказать: “Я вас финансово презираю”, чтобы уж он покончил со мной раз и навсегда.
То было время, когда Брюссель уже больше не брюсселил. Вокруг моей шеи вилась легкая дождевая взвесь. Ночевал в отеле “Амиго”, возле Гран-плас. По MTV передавали новый клип Кайли Миноуг, с блестючими губами, скуластым лицом, крутой попкой в слишком коротких парчовых шортах, в сандалиях на шпильках, с раскрашенными ногтями, высунутым языком и наклеенными ресницами, от которых у меня едет крыша. Как мне, по-вашему, сохранять спокойствие в такой ситуации? Вечером опять пойду шляться, надерусь в одиночестве, буду клеить чувих, лгать, мечтать, целовать, тискать, кончать, быть может, и сожалеть – наверняка.
вторник
Заметки о ночном Брюсселе: прежде всего я запил светлым пивом морского языка по-остэндски. Потом мне приспичило отлить на Писающего мальчика (он-то мочится на нас вот уже 400 лет). Сказано – сделано: бельгийский римейк “Политого поливальщика”. Урегулировав ряд проблем, возникших со стражами порядка, я бросил кости в баре для алкоголиков под названием “Эрцгерцог”, потом в “Хомо эректусе”, в диско-баре “Пабло”, в “Ливинг рум”… Брюссель круче Парижа. Чуть позже, на авеню Луизы, студентки типа русских предлагали свое тело тому, кто больше даст, а в “Мода-мода” европейские функционеры принимали горячий воск на соски, прямо как в статье Эрика Даана[59].
среда
Бельгийцы говорят “уметь” вместо “мочь”. “Я не умею этого сделать” означает “я не могу этого сделать”. Поэтому для них импотент просто неумеха.
четверг
До меня наконец дошло. Чтобы снять телку, главное – не уступать ее бесконечным “нет”. Большинство знаменитых соблазнителей вполне среднестатистические парни. Просто они смиряются, когда их отвергают, но тут же снова лезут на рожон. Ни одна женщина не скажет “да” с первой попытки. Когда она посылает вас подальше, надо тихо отойти в сторонку минут на пять (чтобы ей стало мучительно больно), потом вернуться, снова попытать счастья и так далее. Никто из великих плейбоев не страдает излишним самолюбием, зато им свойственна невыносимая легкость танков. У них на “нет” свой ответ. Они берут измором.
пятница
Никто не обязан быть знаменитым. Нечего пенять на известность, коли всю жизнь работал в поте лица, чтобы ее достичь. Мне не терпится прославиться, чтобы начать жаловаться на то, что я все для этого сделал.
суббота
В программе клуба “Квин” натыкаюсь на вопрос, который могла бы задать себе Жанна: “Начиная с какого количества мужиков в месяц становишься блядью?”
воскресенье
Я себя чувствую как дома в животном мире, в типе хордовых, подтипе позвоночных, классе млекопитающих, подклассе плацентарных, отряде приматов, подотряде обезьян, надсемействе человекоподобных, семействе гоминидов, роде человеческом.
понедельник
“Я совершенно open с тех пор, как замужем!” Пенелопа, пардон, Жанна звонит, чтобы заключить со мной пакт. Если я ей найду чернокожего красавца, она займется с ним любовью в моем присутствии. Пользуюсь случаем, чтобы поместить на этой странице объявление: “Если вы здоровенный чернокожий красавец и к тому же open, напишите мне. Возможно, вас выберут для ночи секса с новобрачной в отеле “Плаза-Атеней”. (Не беспокойтесь, я не приму в этом участия, просто оплачу счет и посижу тихонько в уголке, спрашивая себя, какого черта я тут торчу.)”
вторник
Прочел в “Паризьен” печальную историю из криминальной хроники: в квартире нашли скелет сорокалетней женщины. Судя по газете, которая лежала рядом с телом, она была мертва уже больше года. Никто даже не дернулся – у нее не было ни семьи, ни соседей, ни друзей. Холостяки входят в группу риска: если я сейчас вот тут сдохну, кто это заметит? Год спустя мой труп обнаружат под кипой старых модных журналов… Датировка моей смерти будет производиться по номеру “Вуаси”, а не по углероду-14.
Быть влюбленным значит удивляться. Когда удивление проходит, наступает конец. Любовь состоит на 90 % из любопытства и только на 10 % из страха, что умрешь в одиночестве, как последнее дерьмо.
среда
Кадрить в ночных клубах значит трудиться в поте лица, не переводя зловонного дыхания.
Как-то вечером пылкая полька по имени Ева, когда я, держа в одной руке свою рюмку водки, в другой – ее, со всем возможным лиризмом признался ей в пожирающем меня огне, глубокомысленно заявила:
– Я бы хотела, чтобы ты был так же романтичен за стаканом воды!
Легко: я выплеснул водку в пепельницу и заказал бутылку минералки. У нее язык шероховатый, как у кошки. Мне понравилось строение ее лица и выступающие, как на черепе, скулы.
четверг
“Чтобы вещь стала интересной, надо просто смотреть на нее достаточно долго”. Гюстав Флобер. Я часто это замечаю: вдохновения нет, есть ожидание.
Я слишком много сейчас тусуюсь, чтобы быть в состоянии писать.
пятница
Сегодня вечером “Бэн-Душ” празднует свое двадцатилетие. К счастью, дата попала точно на Fashion week[60]. Вообразите, что было бы, если бы их юбилей попал на Boring week[61]!
суббота
Как обычно в выходные, Людо взывает о помощи (ну еще бы, Пенелопа-то занята). (Я рассуждаю как ворчливая брошенная любовница.) В трубке слышу жужжание спортивной машины.
– Врууум!
– Ты смотришь “Формулу-1”?
– Врууум! Нет, просто моя дочка включила телевизор, а он стоял на канале “Моторы”, потому что вчера вечером мы с мадам курили косяки и смотрели XXL[62].
– Ну и вы того?
– Нет, Элен уснула, а я подрочил в простыни, как всегда по пятницам.
– Семейная жизнь – это сказка.
воскресенье
Мой главный фантазм? Найти в себе силы выдержать однообразие.
понедельник
Я любил ее, потому что у нее был хронический цистит. Клер говорила, что на моем мотороллере она подхватывает насморк письки. И еще я ее любил, потому что, когда я увидел ее в первый раз, она, не извинившись, загасила окурок в моем бокале. И еще потому, что она вставала с дивана, чтобы потихоньку пробраться в ванную и протереть физиологическим раствором свои линзы. И еще потому, что она в детстве носила брекеты на зубах. Я любил ее, потому что каждый раз, когда мы виделись, ее волосы оказывались другого цвета: она становилась то рыжей, то брюнеткой, то блондинкой, то лиловела… Я любил ее за ее прихоти, недостатки, причуды. Я разлюбил шикарных телок, мое сердце отдано нескладехам.
вторник
Странное дело: с политической точки зрения я согласен с тем, что говорит Даниель Кон-Бендит о Федеральной Европе, Жак Аттали о мировом правительстве, Вивиана Форрестер об экономическом ужасе, Ральф Надер о защите прав потребителей, Жебе[63] о “Годе 01”, Мишель Уэльбек о приватизации мира. Я согласен со всеми этими людьми, которые не согласны между собой.
четверг
А если в четверг ничего не случилось, вы все равно хотите, чтобы я вам это рассказал?
пятница
Бордо бай найт. Мне сказали, что это мрачный город, населенный обуржуазившимися работорговцами. И что все жители похожи внешне на Шабан-Дельмаса[64]. Чушь собачья: в Бордо любят погорячее, это страшно тусовочный город. Набережная Палюдат что твой Майами-Бич на Гаронне: бары техно, клубы латино, потрескивающий неон, как на Оушн-драйв, заторы на дорогах, грохочущие тачки и люмпен-телки, мертвецки пьяные в четыре часа утра. Лиди Виоле[65] кричит:
– Здесь все мужики – сосунки! Сопляки! Детский сад!
Я возражаю, что идеальный мужчина – это молокосос с большим членом. В “Пачанге” барменша с убойными сиськами – двойняшка Ванессы Демуи[66] – залезает на стойку, чтобы всласть подергаться. Все младенцы мужеска пола замирают, открыв рот, и ждут, когда им дадут пососать. По-моему, я уже минут десять в нее влюблен, но тут вдруг на меня наезжает местный мачо:
– Кончай пялиться на мою жену!
– Таких женщин, как твоя жена, надо запретить.
Поскольку он явно не собирается смеяться, я сдаюсь:
– Ну, я хочу сказать, тех, кто не замужем за тобой.
Его хватают приятели, чтобы он не впился зубами мне в горло. Этот урод опрокинул мой стакан с “Капириньей” мне же на рубашку. Да плевать: я и так весь липкий из-за жары.
суббота
Бордо бай найт (продолжение). На коктейле Алена Жюппе[67] в местной мэрии отцы города сожрали фуа-гра ровно за десять минут. Нет зрелища печальнее на свете, чем стадо провинциальных дворянчиков, занятых возмещением налогов на обеде у мэра. Ответственные работники с брюшком, пенсионеры в костюмах, заброшенные жены, ожемчуженные графини… Все члены клуба “Ротари” с женами-устроительницами танцевальных вечеров яростно сражаются за пару устриц и ломоть байоннской ветчины. Много позже, на вечеринке “Скрим” в “Наутилусе”, а потом в “Уайтгарден”, я вспомнил о баре “Париж – Пекин” (ул. Мерси) в старом квартале Бордо, где кондиционеры оставляют желать, и еще о ресторане папаши Уврара, где я питался в основном вином. Потом наступил черед бесплатной раздачи оргазмов в отеле “Мажестик” с клевой смуглянкой (кому “брюнетка”, а мне “брюдатка”).
воскресенье
Мораль: одна женщина – еще ничего, три женщины – полный абзац.
понедельник
Неожиданная встреча в воздухе. Разговор в аэробусе с Яном Муаксом, юным гением (произносится “Jean Genie”[68], как в песне Боуи). Мы оба гастролеры-коммивояжеры-агенты по продаже своих книжонок.
Я: Слушай, ты стюардессу видел? Полный улет…
Ян: Только на нее и смотрю.
Я: Я бы хотел поцеловать ее в губы.
Ян: Этого мало, старина. Ее надо поцеловать в губы, пожать ей руку, послушать ухо, понюхать нос, укусить в зубы, наступить на ногу, насрать на задницу, посмотреть в глаза и полизать язык.
Я: Ты забыл самое важное – “поцарапать ей ногти”.
(Мой дневник замечателен тем, что последнее слово всегда остается за мной.)
вторник
Вчера вечером отправился в посольство США на коктейль “Эгоиста” в честь Ричарда Аведона[69]. Я пришел вовремя, то есть раньше всех остальных приглашенных Николь Висняк[70]. Странная вещь: в доме у посла не подают “Ферреро Роше”[71]! Жан-Жак Шуль[72] провел меня в переднюю полюбоваться американским флагом кисти Джаспера Джонса. Я поцеловал ручку Ингрид Кавен (последний роман Шуля является одновременно его женой), обслюнявил Жаклин Риб, облобызал Жюстин Леви, чмокнул Инес де ла Фрессанж[73]. Бернар Франк хвалит Фицджеральда, а Пьер Бенишу ругает Виалатта[74]. Я ругаю Пьера Жана Реми[75] его супруге и хвалю себя любимого Алену Роб-Грийе. Здесь я прервусь, чтобы не выглядеть светским хроникером. Эгоистичнее меня самого (то есть отвязнее) оказались лишь два посольских пса, развалившихся на ковре.
Позже, в баре “Плазы”, Тьерри смешивает неслабые коктейли с водкой (jelly shots). Своего рода суши для алкоголиков. Лучший из них – “В52” с ароматами “Бэйлиса” – “Калуа” – “Гран Марнье”: заглатываешь как крокодила “Харибо”[76] – и все удовольствие за 1 евро. Объясняю Сандре (прозванной до конца этой книги Неизвестной Блядью), почему я ненавижу киски-лизки (потому что терпеть не могу, когда волоски между зубов застревают). Она, с присущей ей незатейливостью, заявляет мне, что писька у нее чисто выбрита:
– Давай, смелее, у меня пипка что башка у Коджака[77]!
Вот так я живу, другой жизни у меня для вас нет, и ни на какую другую я ее не променяю (как будто у меня есть выбор).
четверг
Вчера вечером, после вечеринки “ВСД” в “Випрум”, мы догонялись в баре 40-х годов с девочками, родившимися в 80-х (лучше так, чем наоборот). Допинга в нас было как в Ришаре Виранке[78] на перевале Турмале. Я мычал:
– Я готов, в натуре!
Златокожая куколка рядом со мной, а сидели мы тесно, сама того не замечая, все время пихала меня коленкой. Я очень вежливо заметил:
– Прошу вас сию минуту прекратить запрещенные контакты со слабым существом мужского пола, ибо оно может расценить это движение как заигрывание…
Знаете, что ответила мне эта изящная нахалка?
– Тусуйся с безногими!
Бабы и так круче нас, но если у них вдобавок есть еще и чувство юмора, нам вообще крышка.
пятница
Обращение к промышленникам и политическим деятелям всего мира: будьте так добры, оставьте планету в том состоянии, в котором она была, когда вы на нее попали.
суббота
Аллилуйя. Клер мне написала. Цитату из Шопенгауэра: “К чему весь этот шум? к чему вся суета и волнения, все эти страхи и горести? Разве не о том лишь идет речь, чтобы всякий Иван нашел свою Марью?”[79]
воскресенье
Господи, смилуйся надо мной. Завтра я ее увижу. Мне кажется, я любил ее всегда. Почему я не в состоянии сказать ей об этом? Я сторонюсь женщины, которая мне нравится, боюсь того, что меня притягивает, избегаю ту, что любит меня, и клею тех, кому я на хрен не нужен.
понедельник
Клер беременна. Она мне так и заявила, ни с того ни с сего, уставившись на меня в ожидании реакции. Я выдавил из себя улыбку, лепеча: “Ты уверена? Ты уверена?” – но она поняла, что я думаю: “От меня? От меня?” Я попытался ее успокоить, но на моем багровеющем лбу словно выступило крупными буквами: “СУКА! СДЕЛАЙ АБОРТ!” Я думаю, что диалог между мужчиной и женщиной удастся еще не скоро. Основная загвоздка в том, что они читают наши мысли, а мы не думаем ничего такого, что было бы им приятно. Она разрыдалась, обозвав меня педрилой, но увы: будь это правдой, ничего бы не случилось.
вторник
Когда у меня начинается насморк, все думают, что я нюхаю наркотики. Вот что значит репутация.
среда
Что делать – убить Клер или жениться на ней? Аборт должен состояться через три недели. Бред какой-то. В то самое мгновение, когда у нее раздулись груди, она меня возненавидела: мне даже не удастся этим воспользоваться. Ее сиськи и ее ненависть утроились в объеме одновременно.
четверг
Бывают дни на “да” и месяцы на “нет”.
пятница
Снова скандал, связанный с допингом в спорте. Хватит лицемерить. Лично я за допинг. Бо́льшая часть писателей накачивается алкоголем, кокаином или амфетаминами. Почему же запрещать спортсменам то, что разрешено художникам? Представьте себе членов жюри Гонкуровской премии, предписывающих Жан-Жаку Шулю сделать анализ мочи, чтобы удостовериться, что он писал “Ингрид Кавен” не под действием запрещенных препаратов. Пора покончить с пуританством в отношении наркотиков. Зачем тогда человек производит допинги, если ими нельзя воспользоваться? Я выступаю за полную и всеобщую легализацию всех наркотиков, в том числе тяжелых, с целью заменить мафию на министерство здравоохранения.
суббота
У меня хватает приятелей-гангстеров на Корсике. Смешные они ребята – подкладывают бомбы в целях борьбы за независимость, но стоит мне сказать: “Да подавитесь вы своей независимостью, берите, нам плевать, всё, вы больше не французы”, – как они наставляют на меня свои пушки и заявляют, что я сбрендил.
воскресенье
Конец света, как ни крути, наступит не позже 2050 года. Если все будет идти как идет, лет через десять на планете не останется больше бензина (при 10 миллиардах жителей). Человек угаснет, как динозавр. Не в уме счастье (я вовсе не хвастаюсь).
понедельник
В ночных клубах напиваются, чтобы кадриться, и результат на лице: клеишься ко всем бабам подряд, потому что застенчивость тонет в алкоголе. Проблема в том, что впоследствии в нем тонет и эрекция. Правительство ошибается, заявляя, что “злоупотребление алкоголем опасно для здоровья”: напротив, это прекрасное средство от СПИДа!
вторник
4.15 утра. И снова реальность виртуальна.
среда
В конце эпохального вечера в кафе “Флор” одноименная премия[80] была присуждена Никола Рэ, Радиге начала этого века. Ему 26 лет, и он совмещает в себе несовместимое: Филиппа Джиана с Антуаном Блонденом[81]. Каждое утро он прощается с молодостью, каждый вечер бежит ей вдогонку. Его роман под названием “Короткая память” похож на современного мужчину, романтического и сексуально озабоченного одновременно. Но главное – это книга о невозможности адюльтера. Короче, когда ты изменяешь жене, есть два варианта: либо ты остаешься с ней, но ничего не получается, либо ты ее бросаешь и ничего не получается все равно.
четверг
Мы мирно беседовали, таращась на красоток, упавших сюда со зловредного неба, но тут ко мне повернулся Жорж Волински[82] и сказал как отрезал:
– Моя жена – единственная женщина, которую я способен вынести два вечера кряду.
пятница
Амели Нотомб не такая уж страшила. У нее серо-зеленые глаза и очень красивые белые руки с длинными тонкими пальцами. Меня буквально завораживает ее тихая мифомания. Когда я говорю ей, что она похожа на Кристину Риччи[83], она замечает: “Я знаю”. Когда спрашиваю, как у нее дела, она говорит: “Не знаю”. И становится просто красавицей.
суббота
Мы в Бриве-дуриве. Меня снова сводит с ума Амели Нотомб (говорю с ней с полным ртом фуа-гра). Мы собираемся пожениться, хотя бы просто для того, чтобы купить замок, жить каждый в своем крыле и общаться исключительно через жутко раболепных лакеев.
Она: Мы могли бы написать книги друг о друге.
Я: Моя будет лучше.
Она: Само собой, тема-то интереснее.
Эта девица – полная для меня загадка. С ней происходят только странные вещи. Например, однажды она прыгнула с парашютом, но он не раскрылся, и она упала вниз с трехсот метров даже не поцарапавшись. Она объясняет, что сделана из резины, и в качестве доказательства отставляет большие пальцы на 180 градусов. (Да я и так верю ей на слово: не будь она резиновой, как бы она вынесла свой успех?)
воскресенье
В отличие от мисс Нотомб, я не помню себя в раннем детстве. Разве что я летал от года до четырех. Отец бегал со мною на руках по квартире, изображая самолет. Я пролетал над паркетом, слаломом пробирался между комодами и, слегка касаясь белых стен, делал мертвую петлю в гостиной. Я приземлился, только когда отец ушел от нас.
понедельник
Успех могут вынести лишь крайне претенциозные люди. Ибо они находят, что он в порядке вещей. Для них как раз безвестность была бы неестественной, непонятной, неприличной. Когда вдруг то, что они делают, начинает пользоваться признанием, у них не рвет башню, они просто думают: “Ну наконец-то, давно пора”. Короче, единственный способ не зазнаться – это зазнайкой родиться.
вторник
У “Петросяна” Линда спрашивает меня:
– Будешь моим гейм-боем?
Я отвечаю:
– Только если ты поиграешь с моим джойстиком.
Дальше разговор стал сугубо личным. (Это же дневник, а не пип-шоу.)
среда
Я-то думал, что мир подарен мне от рождения! Мир не дарится – он покупается.
четверг
Сложность не в том, чтобы ответить на вопрос: “Зачем мы живем?”, а в том, чтобы не задавать его себе.
пятница
Ужинаем с Людо в “Ами Луи”, по соседству с Ванессой Паради и Джонни Деппом.
Глядя на эту прелестную парочку, Людо, мой женатый друг, хандрит еще больше:
– Ну как это у них получается? Моя жена так страдает от жизни со мной… Хуже всего ее испуганный взгляд.
– Испуганный? Ты ее бьешь?
– Нет, но мне кажется, она все время боится, что я от нее сбегу. Это меня нервирует. Плевать, что мы не спим, но от ее страха я впадаю в черную тоску. Мне кажется, что я чудовище. Тебе, холостяку, этого не понять…
– Холостяков женщины боятся не меньше, уверяю тебя. Их страшит моя свобода, моя неряшливость, они боятся в меня влюбиться, подхватить какую-нибудь заразу или, того хуже, вообще ничего не почувствовать. Наверняка я занимаюсь любовью реже, чем женатые мужики.
– Если только они не хранят верность женам!
– Знаешь, мне кажется, я сексуальный психопат.
– Что? Ты садо-мазо, зоофил, педофил?
– Нет, бери выше. Я хочу, чтобы меня любили. А что Пенелопа? Ты по-прежнему с ней встречаешься?
– Нет, меня это не возбуждает с тех пор, как слишком возбуждает ее.
суббота
Будешь себя хорошо вести, после смерти попадешь в “Май Тай” (Санари-сюр-Мер, шоссе Бандоль, 1370). Эта дискотека располагается на трех этажах (кубинский бар, техно-клуб и этаж фанки-соул). Все телки прикинуты, как в худших твоих фантазиях. Бокалы там не пустеют. Рай – это место, где диджей ставит именно тот диск, которого ты ждал, и так всегда, во веки веков. Например, даже “Эти самые вечера” Янника можно свести с “Belsunce Breakdown”, без проблем. Такой микс возможен только на том свете. На входе чернокожий привратник приглашает вас проследовать – нет, не в чистилище, а в гардероб.
Остается только заговорить с девушками:
– После смерти я надеюсь перевоплотиться в тебя.
Или с юношами:
– Здесь наблюдается страшная писечная утечка.
А потом воспользоваться этим мгновением вечности (то есть улыбаться, лежа на полу и впиваясь в целую стаю ртов).
воскресенье
Лучшая фраза недели, как это нередко случается, принадлежит Анджело Ринальди[84]: “Роман – это не что иное, как переход из безвестности в забвение, не более того”.
понедельник
Подведем итоги: я люблю Клер, но она не хочет меня видеть; Пенелопа хочет меня, но я больше не хочу ее видеть. С тех пор как мою последнюю книгу перевели тут и там, я все время в разъездах. Употребляю фанаток в ночных клубах. Культивирую в себе интересную горечь, которая служит мне разменной монетой. Вместо того чтобы признать, что мне повезло, я все время жалуюсь. Ненавижу всех, кто хоть в чем-то на меня похож. Мир представляется мне безликим, потому что я бываю только в аэропортах и на дискотеках. На всем земном шаре фоном служит одна и та же песня. Глобализация проявляется прежде всего в музыке. Земля превратилась в танцпол. В этом дневнике я описываю новое явление: всеобщую дискотекизацию мира. Недавние исследования показали, что дискотека занимает первое место в списке развлечений – и трат – 18—24-летних (оставляя далеко позади кино, театры, концерты… и книги).
вторник
Клер сделала аборт, не предупредив меня. Я попытался дозвониться в клинику, но дежурная медсестра сказала, что не имеет права сообщать имена пациенток. Навестить ее нельзя: сегодня в 15 часов эмбрион был высосан в небытие, откуда он, собственно, и не должен был выходить. Как помириться с женщиной после всего того, что я ей устроил? Можно ли причинять ей такую боль под тем лишь предлогом, что любишь ее слишком сильно, чтобы сделать ей ребенка?
среда
Писать значит ждать: писатель, словно киноактер между двумя эпизодами, частенько просто сидит на стуле и ждет своего выхода.
четверг
Лилль бай найт. Капюсина говорит:
– Я как японский футон – состою на треть из латекса, на треть из волоса, еще на треть из хлопка.
Я, пожалуй, впервые встречаюсь с девушкой, которая хвалится тем, что она кровать.
Девушка объясняет мне, почему Ролан Барт не дурак:
– Он пребывает в дифракции на субъективном уровне.
Слава богу, на ней майка с глубоким вырезом! Еще с нами Саманта, она торгует по ресторанам розами вразнос. Это лилльское предприятие являет собой фею в юбке с разрезом. Мы сидим в “Пиро́ге”, ром-баре, где, несмотря на неудачные “Капириньи”, все друг друга лапают. Потом отправляемся в “Амнезию”, техно-клуб со свечами и кирпичными стенами. Девицы, хоть и натуралки, целуются с подружками в губы, далее везде. Обстановочка “вылезающей бретельки лифчика”. Почему я так возбуждаюсь, глядя на самок в собственном соку? Потому что это единственный мой шанс стать социальным изгоем. Потом спускаемся в “Нетворк”. О дивные города, мне известны только ваши грохочущие подвалы. Тут все говорят о выборах в “Мам’з” (гей-бар) “100 пенисов, которые потрясли Лилль”. Надо же, где-то существуют люди, которые предпочитают спать ночью, осматривать достопримечательности, жить нормальной жизнью.
пятница
Утонченная шутка недели: знаете ли вы, какая разница между женщиной, у которой месячные, и террористом? С террористом можно договориться.
суббота
День без покупок: движение СРА (Сопротивление рекламной агрессии) призывает своих сторонников на демонстрацию перед большими универмагами. Нас немного, но мы полны решимости. Над бунтарями идет дождь. Мы раздаем клиентам в плащах бонусы на “непокупку”. Камер больше, чем демонстрантов. Я выкрикиваю лозунг Дугласа Коупленда (из его романа “Поколение Икс”): “I am not a target of the market!”, “Я не вхожу в целевую группу рынка!”. Зачем все это? Мне кажется, сознательность потребителя начинает расти. В общем, одно из двух: либо мы смиряемся с концом света в 2050 году (и тогда ничто не мешает нам веселиться, пока суд да дело), либо мы всё прекращаем и начинаем думать (а это уже утопия из “Года 01” Жебе). Я сижу между двух стульев: вариант “дистрой-гедонист-эгоист”, конечно, привлекательнее (на краткий период) версии “романтик-моралист-янсенист”. На самом-то деле проблема в следующем: как сделать экологию гламурной? Ибо, отдадим должное нигилистам, известное утверждение Кейнса[85] “со временем мы все умрем” никто еще не отменял.
воскресенье
По-моему, мне надо перестать думать. Я долго думал, прежде чем пришел к такому заключению.
понедельник
Если ты сидишь на лезвии ножа, рано или поздно тебя разрежет пополам.
вторник
Взяв себя и свой “Нокиа” в руки, я звоню Клер. Не повезло, нападаю на ее сына. Противно. Такое ощущение, что я Клокло[86], исполняющий песню “Телефон плачет”.
– Послушай, мама есть? Скажи ей: “Мама, это тебя”.
– А, это ты, Оскар? Даю тебе маму.
Я уже собрался было затянуть припев “Тееееееелефоооон плаааачеееет…”, но тут Клер внезапно взяла трубку.
– Что случилось? Что ты тут забыл?
– Тебя.
Телефон не плачет.
– Знаешь, у меня новый любовник. Прощай.
– Подожди. Я не могу без тебя жить.
– Поздно. Иди ты на хрен! Ту-у. Ту-у.
Она “тутукает”, а я превращаюсь в койота, воющего на луну. Телефон рычит. Телефон несет вздор. Телефон пищит. Телефон дает отбой. Телефон кричит.
среда
Понтий Пилат – властитель дум нашего времени. Трусы, избегающие ответственности, умывающие руки, чтобы не принимать решения, вот вы кто. Мы все – покорные замороченные Понтии Пилаты, приходящие в ужас при мысли о том, что надо усомниться в этом мире, который выше нашего понимания, и в его тайнах, поскольку мы уже даже не делаем вид, что они – наших рук дело[87]. Ролан Барт говорил: “Понтий Пилат – это не человек, который не говорит ни да, ни нет, а человек, который говорит да”. Мы считаем, что громко негодуем, а на самом деле молча киваем. И к тому же надеемся держать руки в чистоте.
четверг
В “Корове”, ресторане Жан-Люка Деластрита[88], Альберт Монакский ужинает с Клер Небу, а Сесиль Симеон[89] – со мной. Мы теряем время: они обе хранят верность своим мужикам. Ардиссон предлагает переименовать это заведение в “Телевизионный сбор”. Это общественно полезный ресторан. Я уплетаю курицу в кока-коле (блюдо столь же вкусное, сколь и дурацкое). Сандра (или Неизвестная Блядь – когда-то я просто ввел это прозвище в свой мобильник, и всякий раз, когда она мне звонила, на экране высвечивалось “неизвестная блядь”; потом эта кличка стала ее дворянским титулом) говорит, что, работая официанткой в “Бэн-Душ”, она отказывалась от чаевых мелочью и кричала при этом: “Э! Я тебе что, копилка?” В итоге уходила домой с полными трусиками пятисотфранковых купюр. Ее подружка Маню укладывает в тарелку роскошные груди. Хотел бы я быть ее тарелкой. Жан-Ив Бувье отказывается целоваться со мной, зато угощает джин-тоником. Эдуар Баэр только что вернулся из Уарзазате (где снимается в “Астериксе и Клеопатре”) и уже уходит в “Матис-бар” (где подают волшебный эликсир). В 23 часа Сесиль встает и уходит к мужу. Лижу стул, на котором она сидела. Ревную к тарелкам и стульям. Я хотел бы стать чайным сервизом, сиденьем в ее “мини-остине”, махровым халатом в отеле “Лютеция”. Я критикую общество избыточного потребления, но сам мечтаю перевоплотиться в вещь.
пятница
Юные придурки пихаются в очереди за “PlayStation-2” и последним “Гарри Поттером”. Я думаю, можно смело утверждать, что идея Дня без покупок не получила отклика в среде подростков. Надо срочно расколдовать поколение 15—24-летних.
суббота
Мне в лом рассказывать вам о легендарных похождениях Оскара Дюфрена в поезде, который 25 ноября 2000 года доставил в Лондон семь сотен тусовщиков. Потерпите до понедельника…
воскресенье
Все так чудесно в пяти сантиметрах от лица женщины, которую, может быть, сейчас поцелуешь. С этой точки лучше не сдвигаться. Продолжение явно будет не так невинно.
Мне ни в коем случае нельзя было склоняться к Клер, когда я увидел впервые ее белоснежное, чистое тело в весенней ночи. Надо было держаться подальше, на космическом расстоянии.
понедельник
Я бы с удовольствием вспомнил Night Trip[90]: судя по всему, это была тусовка года. Если мне не изменяет память, я ехал на “Евростаре”, арендованном “Техникартом” и “Фабрикой”[91]. По-моему, некоторые даже улыбались:
Ив Адриен в тюрбане из индийского “постатомного” платка, Мазарина Пенжо, которая очень быстро сошла с дистанции (чтобы написать статейку в “Элль”?), Жакно со своей контрабандной выпивкой, Патрик Юделин и Анн Скотт[92] (современные Ромен Гари и Джин Сиберг). Оркестр Дона Карлоса пел “Ла Бамбу” в паузе между двумя диджей-сетами даунтемпо. Остаток лондонской ночи весьма смутен в моем сознании. Помню выставку, провидчески названную “Апокалипсис”, трехэтажный ночной клуб, где ставили добрые старые диски (“When I’m with you” группы “Спаркс” и “To Cut a Long Story Short” “Шпандау бэллет”) и еще подушки, на которых я развалился, пьянствуя… Потом Кетч Ле Му вышла с Гийомом Аллари[93], а какая-то редакторша мод из “Жалюз” принялась усердно меня целовать, касаясь моего вспухшего бугра, о боже, потом я заснул в автобусе, и вот уже поезд идет обратно, а потом все, полный мрак, черная дыра, что это – пресловутый коллапс или просто туннель под Ла-Маншем?
вторник
Гадаю на ромашке, думая о Клер:
– Дура – не дура, плюнет – поцелую, к сердцу прижму – к черту пошлет…
Боль меня не отпускает, я не могу забыть ее.
Когда я ее вижу, мне кажется, что она подурнела, когда не вижу – что похорошела. Она вульгарна, шумна, безумна, слишком громко смеется, безвкусно одевается, этакая Марлен Жобер для бедных, Николь Кидман для нищих, носит шлёпки в разгар зимы, ездит на уродской тачке, набитой детскими креслами, у нее двое детей от разных отцов, она трахается, как ненормальная, один, два, три, четыре раза подряд ей мало, она визжит и засовывает себе туда еще и пальцы, она ненасытна и пресыщена одновременно, ей на все плевать, Клер тоскует, я тоскую по Клер, и всякий раз, бросив ее, чувствую себя опустошенным. Она произошла в моей жизни. Со мной редко кто-то случается.
среда
Эсэмэски – новомодное средство общения. Все посылают друг другу записки на мобильные телефоны. Мы вернулись к телеграмме, к эпистолярному жанру, к опасным связям. Например:
Я по тебе скучаю.
Мне так не хватает твоих рук.
Мои губы шарят по твоему телу.
Ich liebe dich![94]
Я мокну по тебе.
Мне столько лет, сколько хочешь, меня зовут, как хочешь.
А не пойти ли нам в “Квин”?
Ладно, это, конечно, еще не Шодерло де Лакло, но мы потихоньку к нему приближаемся. Скорость и краткость этих записок заставляет преувеличивать чувства и желания. Одна моя подружка пожаловалась вчера:
– Надоели мне эти “эсэмэс-lovers”[95]!
четверг
Во Франции произошла колоссальная революция, а все как воды в рот набрали! Национальная ассамблея разрешила вазэктомию. Это означает, что в скором времени всё растущие легионы Оскаров Дюфренов смогут добровольно себя стерилизовать, чтобы развратничать без гондонов и детей. Вот радости-то: эгоисты, слава богу, перестанут размножаться. Когда же наконец вазэктомию будет покрывать медицинская страховка?
пятница
Валери Лемерсье[96] говорит:
– Я молода, и не собираюсь провести остаток своих дней, смотря “Что почем”[97]!
В этом-то и состоит проблема моего поколения: мы не хотим жить той жизнью, которую наши родители предусмотрели для нас. Мы тоже не прочь бы побунтовать, но слишком ленивы, чтобы кидать булыжники.
суббота
Сижу в “Вип-рум” рядом с Робби Уильямсом. На нем фланелевый костюм в полоску, с приталенным пиджаком, как у банкира из Сити. Хорошая новость: если рок-звезды косят теперь под яппи, это означает, что я наконец смогу реанимировать свой наглый прикид 80-х, чтобы выглядеть звездой.
воскресенье
Нашел способ тискать сиськи задарма: достаточно заявить, что они искусственные. Тетки до смерти обижаются, вмиг задирают майки и просят пощупать и убедиться. Не сдавайтесь сразу, будьте профи. Скажите:
– Операция прошла хорошо? Ну надо же, в жизни не скажешь, что силикон.
– Ты что! Они настоящие! Ты пощупай, пощупай!
Стриптиз на халяву и тисканье сисек обеспечены. Что надо сказать? То-то же. Спасибо, Оскар!
понедельник
Хорошо бы сегодня со мной произошло что-то интересное. Думаю, от этого выиграли бы все на этой странице.
вторник
Веду младшую сестру приятеля к “Чену” (это лучший китайский ресторан в Париже). Читая меню, она восклицает:
– Тут слишком всего много, у меня сбой в системе принятия решений.
Молодые выражаются все более странно. Например, я понятия не имею, как на верлане[98] сказать “антиконституционный”. Ужин не удался ввиду полного отсутствия общих тем. Обжегшись на Клер, дую на воду. Потому-то я ее и потерял. Пока, общаясь с женщинами, я буду бояться, что мне будет больно, я не влюблюсь. Иногда я думаю, что в нашем веке уже больше никто ни в кого не влюбится. На кой черт? Поколение панцирных. Мир толстокожих. Армия броненосцев. Любовь? На каком фланге?
среда
Страсбург – это Амстердам без косяков в свободной продаже (но эльзасское вино дозволено). Я грызу соленые крендельки и размышляю о Европе. Опьянение в готическом городе изысканно; серебристая вода в канале отражает фахверковые дома и высокие сапоги эстонских шлюх. В “Ливинг-рум” (ул. Балейёр, 11) обстановка буржуйской помпезности. Напеваю “You are My High”, хит морозных ночей. Много пить вредно, особенно сидя: вставляет, только когда встаешь с места. Идти не получается, приходится снова садиться, и вот тут начинаются настоящие неприятности. Далее наступает черед кислой капусты с сосисками, потом заваливаемся в “Авиаторов” (адрес потерял). Почему вечно приходится выбирать между блондинками, брюнетками и рыжими? Я бы потусовался с блюнеткой, брондинкой и блыжей! Уже 7 часов утра; ни фига не стоит. В этот час бедняки идут на работу.
четверг
Одна американка целовала меня, и мы катались по ее кровати, слушая две лучшие песни Авриль Лавинь – на третьем и десятом треке (в наши дни запоминаешь не названия, а номера, которые можно поставить на бесконечный повтор), – она мне рассказывала о своих выкидышах и о том, как она вышла за какого-то говнюка, а я кусал ее янтарные плечи и грациозные руки, лизал ее, как мороженое, и думал: “береги себя”, “take care”, и я до сих пор повторяю это, жаль, не попросил у нее номер телефона. “Береги себя”. Американцы говорят “take care” направо и налево, но мне кажется, что это интимнее, чем “I love you”. Береги себя, потому что я больше тебя никогда не увижу. Одноразовые романы печальны, но весьма приятны. Решаешься на жесты, к которым в обычной жизни идешь месяцами. На иностранном языке легче произносить всякие скабрезности: “give me your pussy”, “lick my balls”, “I want your ass”, “swallooow!”. Робость растворяется в мимолетности. Я бы кончал реже, знай я, что могу это делать каждый день.