Глава 3 Травмы
Достиг ли я максимума как игрок? Не знаю. Я про своих ребят тоже часто задумывался – кто из них мог реализовать себя лучше? Максимума, наверное, никто не достиг, потому что его просто нет. Человеческие возможности не ограничены. Но я считаю, что мне в жизни повезло. При моем не самом богатырском здоровье я и в «Спартаке» поиграл, и в сборной – причем и там и там был капитаном. Это, конечно, и везение, и чутье Бескова, который поверил в меня.
У Саши Мостового была та же проблема, что и у меня. Она называется «печеночный синдром». Всю печень пронизывают мелкие капилляры. У нас с Мостовым они настолько маленькие, что при нагрузке они разрываются и дают ужасные боли. Из-за этого я и в армии не побывал – освободили.
Бесков знал о моей проблеме. Однажды в каком-то матче мне порвали голеностоп. В перерыве сел в раздевалке, кровища хлещет. Я сижу, кровь из бутсы выливаю. Подходит Бесков. «Что у тебя там? Кожу порвали? Подумаешь, ерунда какая! Забинтуй – и на поле!»
На следующий день после игры у нас легкая пробежка. Я во время нее хватаюсь за печень – опять заколола. Бесков замечает и тормозит меня: «Олег, гулять, гулять». Он знал, что это такое, и следил за мной.
Серьезных травм в моей карьере хватало. Самую тяжелую я получил в Краснодаре в 1981 году. Приземлился в яму и разорвал голеностоп. Операцию мне делала знаменитая Зоя Сергеевна Миронова, врач-ортопед, основатель спортивной травматологии в СССР. У нее к этому времени уже было очень громкое имя.
С операцией получилась по-своему веселая история. Лежу на кушетке. Зоя Сергеевна пролетает мимо меня как вихрь: «Так, брить ногу и на стол!» И бежит дальше. Мной занялась женщина-хирург. Она была практиканткой, в то время как Зоя Сергеевна на тот момент больше консультировала. Эта женщина посмотрела на мою ногу, сделала местную анестезию, сделала разрез.
Тут влетает Зоя Сергеевна. Кричит: «Ты где режешь? У него вся мышца порвана! Надо выше резать!»
Но там-то анестезии нет. Я аж взвился: «Вы что?! По живому резать?» Мне сразу – маску, наркоз. Очнулся уже в палате.
После операции Зоя Сергеевна сказала: «Полежишь пару недель – и поправишься». А у нас через месяц – финал Кубка СССР с ростовским СКА в «Лужниках». Важнейший матч. Этим составом мы в финале Кубка никогда не играли.
Лежу в палате. Проходит две недели. Время выписываться. И тут заходит Зоя Сергеевна и говорит: «Так, Олег, еще две недельки надо полежать».
Ага, две недельки. У нас такой матч на носу, а я тут лежу, расслабляюсь. Вызвал такси и рванул домой. Жил я тогда на Преображенке. Приехал, разделся. Зашел в ванную и с помощью жены разрезал себе гипс. Смотрю: а шов действительно еще не зажил. Но обратного пути нет. Решил: будь что будет.
Начал индивидуальные пробежки – нога кровоточит. До игры остается 3 дня. Приезжаю в Тарасовку. Константин Иванович смотрит на мою ногу. Говорит: «Да уж, помощник из тебя негодящий». С надеждой сыграть в финале пришлось расстаться.
В моей карьере был еще один случай, когда я пропустил важные матчи по состоянию здоровья. Но он с травмами ничего общего не имеет. Дело было перед Спартакиадой народов СССР в 1979 году. Я был капитаном сборной Москвы и должен был играть в решающих встречах. Но оказался вне состава по нелепой случайности. Ко мне в гости приехал Вагиз Хидиятуллин со своей невестой Ладой. Говорит: «Мы решили пожениться». Ну, дело хорошее. Разлили шампанского. А оно ледяное. У меня как схватило гланды! И потом еще осложнение на печень.
В итоге у ребят – Спартакиада, а я лежу на Курской – смотрю их по телевизору, глотаю трубку.
За карьеру у меня было несколько сотрясений мозга. Только с потерей сознания – два. Из-за их последствий я тяжело переношу жару. Жду не дождусь, когда пройдут летние два-три месяца. Мое время – осень и весна.
Первое сотрясение было еще в «Автомобилисте», когда меня на всем ходу пихнули в штангу. Мы тогда играли товарищеский матч со сборной Красноярского края. До сих пор помню фамилию футболиста, который меня толкнул, – Колбасин.
Тогда меня прямо с поля, в трусах и майке, увезли в больницу. Но уже через пару дней я убежал оттуда. Друзья дали гражданскую одежду. Сейчас, с возрастом, я, конечно, понимаю, что совершил глупость. Можно сказать, повезло, что без последствий.
Из воспоминаний Александра Тарханова:
– Это был День физкультурника. Олег играл нападающего. Пытаясь помешать ему забить гол, защитник-дебил специально толкнул его – да так, что Олег улетел головой в штангу. Сразу пошла кровища – из носа, изо рта. Его отвезли в больницу. Часов 16 Романцев был без сознания. Но уже через пару дней он сбежал из больницы. Пришел ко мне в халате. Говорит:
– Дай какие-нибудь штаны и рубашку. До дома добраться.
– Ты чего, с ума сошел? Возвращайся в больницу! – отвечаю я.
– Нет, я не хочу. Чего там делать?
Еще одно сотрясение было в Болгарии, в городе Благоев Град. В феврале 1978-го мы играли товарищеский матч с местной командой «Пирин». Шла подача, я выбивал мяч, и здоровый форвард соперников со всего размаху ударил меня ногой по голове. Мяч я вынес, пошла наша атака. Но тут я почувствовал, что меня повело.
Очнулся уже в больнице. Мне рассказали, что после удара я сначала стоял, а потом начал заваливаться. Тогда ко мне подскочил наш вратарь Саша Прохоров. Обхватил меня двумя руками и не дал упасть.
В больнице мне поставили капельницу. Я полежал там буквально денек. Но уже скоро попросился обратно. Меня отвезли на базу софийской «Славии», где мы жили. Кормежка там была, конечно, сумасшедшая! Болгары умеют готовить и умеют быть хлебосольными. Помню, нам как-то принесли блюдо – там и котлетки, и сосиски, и бефстроганов, и эскалопы. Мы сидели за столом впятером. И давай разбирать все это. А тут нам говорят: «Это каждому по такому блюду, так что не спешите».
В общем, из больницы меня уже отвезли на базу, в номер. Лежу там день, другой. Ребята носят мне еду, чтобы я не вставал. А сами два раза в день ездят на тренировки, приезжают изможденные, уставшие, грязные – видно, что вкалывали прилично. А я тут лежу, отдыхаю.
Думаю: ну пролежу я две недели – и каким я буду потом, да еще и на таких харчах? Да меня кто угодно на поле обгонит! Решил: хватит! И начиная с третьего дня стал сам нагружать себя. Ребята – на тренировку, а я надевал спортивный костюм и бегал по дороге. Там была горка – я ее на всю жизнь запомнил. Давал себе задания не меньше 50 раз забежать на нее. А сам наблюдал за дорогой. Вижу – автобус с ребятами едет обратно по серпантину, и быстренько назад – сначала в душ, а потом в постель. Вечером – то же самое. Ребята на тренировку, а я – бегать самостоятельно. Я специально соизмерял нагрузку – чтобы получить ее не меньше, чем ребята.
И когда мне все же разрешили тренироваться, то мои партнеры были искренне удивлены, потому что я был в полном порядке. Я никому не рассказывал о том, как я проводил время все эти дни, даже друзьям. Потому что они бы точно не дали мне так рисковать. Они бы меня или привязали к койке, или брали с собой.
В январе 1979 года я получил травму, которая потом напоминала о себе всю жизнь, – смещение позвоночника. Мы играли в Лос-Анджелесе товарищеский матч с со сборной Мексики. Погода мерзопакостная. Грязь, туман, в 20 метрах друг от друга ничего не видно. Последняя минута матча, я подключился на угловой. Выпрыгнул, неудачно приземлился. Игра пошла дальше. А я лежу в районе чужой 11-метровой отметки – не могу ни вздохнуть, ни пошевелиться. В это время судья дает свисток об окончании встречи.
Ребята заходят в раздевалку – меня нет. Где Олег? Мишка Ан выбежал из раздевалки, оглядел поле – о, вон он валяется!
Меня должны были оставить в Лос-Анджелесе дней на 10. И Миша чуть ли не со слезами на глазах упросил руководство:
– Не кладите его. Если надо – я его на себе буду носить.
А нам предстояло еще несколько игр – в Сиэтле, Монтеррее, Сан-Франциско. И Миша слово сдержал – вместе с Сашкой Тархановым они всю эту поездку меня сопровождали. Сумку мою таскали, меня придерживали. Но одного меня в Лос-Анджелесе не оставили. Кто знает, сколько бы я там провалялся – один, в чужом городе, чужой стране?