Дайнеку мучила совесть, потому что она соврала отцу.
Когда он спросил, кому еще она рассказала о том, что видела ночью, ответила – никому. Теперь ко всем ее неприятностям прибавились приступы внутренней дисгармонии.
Да, ей приходилось иногда привирать. Но она не считала себя патологической лгуньей. Значительная часть вранья подпадала под спасительное определение «во благо». И в самом деле: зачем папу волновать?
Прикинув, что он приедет часа через два, Дайнека решила зайти к Нине.
– Как ты? – спросила та, впуская ее в прихожую.
– Уже хорошо.
Из комнаты вышла Эльза Тимофеевна, в руках у нее было вязанье.
– Проходи, мы тут с Ниной в гостиной сидим. Слышала, что случилось у Тихонова?
Дайнека устроилась в кресле, подогнув под себя ногу.
– Его фамилия Тихонов? – Она вспомнила свое первое посещение квартиры на третьем этаже. – Я имею в виду старика.
Не отрываясь от вязанья, Эльза Тимофеевна посмотрела на нее поверх очков.
– Тихонов Василий Иванович. Неужели ты с ним не знакома?
– Видела несколько раз.
– Я имела в виду его творчество.
Дайнека от любопытства разинула рот.
– Он артист?
– Да будет тебе… – взмахнула рукой старушка.
А Нина, не стесняясь, расхохоталась.
– Темный ты человек.
– Ну нет, ну серьезно…
Эльза Тимофеевна отложила вязанье, как будто придавая большое значение тому, что сейчас скажет:
– Василий Иванович Тихонов – классик советской литературы.
– Писатель? – на всякий случай уточнила Дайнека.
– Говорю тебе – классик. Одно время его книги были в школьной программе.
– Мы точно его не проходили, – заметила Нина.
– А я даже не слышала. – Дайнека расстроилась, почувствовав себя полной невеждой.
Эльза Тимофеевна вернулась к своим спицам.
– Это неудивительно. У вас была другая программа. Время другое.
– Бабуль, ты сама хоть одну его книгу читала? – спросила Нина.
– У него один роман только и был.
Дайнека облегченно вздохнула: значит, не так много она пропустила.
– А вы говорите – классик…
– Не только я это говорю. В советские времена про него в газетах писали, по телевизору показывали… Помню, фильм по его роману снимали. Вообще вокруг его имени много всяких слухов ходило.
– Каких? – Нина подобрала с пола клубок и придвинулась ближе.
– Говорили, что он присвоил чужой роман и выдал за свой. Плагиатором называли.
– Это доказано? – поинтересовалась Дайнека.
– Нет.
– А пробовали?
– Была одна статья в литературной газете, из-за нее потом много спорили. Дескать, такой объемный зрелый жизненный труд не мог написать двадцатилетний юнец. И действительно, в момент написания романа Тихонову было всего двадцать два.
– Может быть, он – гений, – Дайнеке очень хотелось, чтобы это было именно так.
Спицы в руках старухи застучали чуть громче.
– Гением стать нельзя, им нужно родиться. Если бы Тихонов был гением, он бы много еще чего написал… Гениального.
– Но роман-то хороший? Как называется?
– «Земная правда». Там все про колхозы. Тихонова назвали певцом русской деревни. Только в деревне он никогда не жил.
– Ух ты… – Дайнека снова спросила: – Хорошая книга?
– Хорошая.
– Что еще он написал?
– Помниться, я читала его рассказы. Так, ничего особенного.
– Разве можно стать классиком, сочинив только один роман? – Нина пересела ближе к старухе.
– Тихонов стал.
– Я даже не знала, что этот старик – писатель, – сказала Дайнека.
– Раньше о нем все в нашем доме знали. Лет сорок назад к нему в гости приезжал Фидель Кастро. Охраны во дворе было человек двадцать. Сам Фидель – во френче, молодой, высокий, красивый… – Эльза Тимофеевна снова отложила вязанье. – А знаешь ли ты, что в те времена в доме жили в основном сотрудники «Правды», самой главной газеты Советского Союза?
– Почему только они? – спросила Дайнека чуть недоверчиво.
– Раньше квартиры не покупали, их выделяли профсоюзные организации по месту работы. Заслужил – получи. Среди сотрудников газеты было много писателей, в том числе и Василий Иванович Тихонов. Это теперь здесь живет кто попало… – Старуха посмотрела на Дайнеку и мимоходом заметила: – Тебя я в виду не имею. Вот вам, пожалуйста – убили артистку.
– Думаете, это сделал кто-то из жильцов нашего дома?
Эльза Тимофеевна улыбнулась.
– Не стоит все понимать так буквально. Я к тому, что ходят тут всякие…
– А ко мне сегодня Вера Ивановна с первого этажа приходила.
– Зачем?
– Она подписи против киношников собирает, – вмешалась Нина. – Хочет всех разогнать.
Эльза Тимофеевна развернулась к Дайнеке:
– Надеюсь, ты выставила эту грымзу за дверь?
На такое Дайнека не решилась бы никогда, проживи она хоть сто пятьдесят лет. Ответом был кивок, подразумевавший, что все так и было.
Телефонный звонок избавил ее от ненужных подробностей. Она попрощалась и быстро побежала домой.
Отец ждал ее у порога.
– Должен тебе сказать, что…
Дайнека обняла его, не дав договорить:
– Здравствуй, папочка.
Над их головами затопало несколько человек. Похоже, они перетаскивали что-то тяжелое.
– Ты не понимаешь, – Вячеслав Алексеевич отстранил дочь и поднял голову. Послушал удалявшийся топот, потом снова посмотрел на нее. – Эта история с убийством – страшное дело. Мне все рассказали.
– Ты говорил со следователем?
– Нет. Начальник безопасности нашего холдинга побывал в следственном управлении.
– Вот, – она протянула визитную карточку. – Следователь передал для тебя.
Он взял карточку и, даже не взглянув, сунул ее в карман.
– Ты ему позвонишь? – спросила Дайнека.
– Это тебя не касается. Собирай свои вещи, мы уезжаем на дачу.
– Нет.
– Что значит «нет»? – Он взял в ладони ее лицо и приподнял, чтобы лучше видеть глаза. – Что значит «нет»?!
– Папа, ты забыл, я уже не ребенок.
Вячеслав Алексеевич уронил руки и прошел от двери через всю квартиру к окну.
– Папа! – Дайнека побежала за ним.
– Прости, я действительно это забыл.
– Ну, объясни, пожалуйста, почему? Почему я должна бежать из собственного дома?
Он повернулся к ней, и ее удивило, каким бледным стало его лицо.
– Сейчас ты должна рассказать мне все очень подробно. Все, что связано или может быть связано с этим убийством. Каждую мелочь. Все, что происходило с тобой в эти дни.
И Дайнека рассказала ему все. Или почти все, включая историю с золотистым «Бентли» и громкими голосами в квартире Тихонова.
Отец спросил:
– Ты можешь мне пообещать никому ничего не рассказывать?
– О том, что видела ночью?
– Обо всем. Тебе нужно забыть обо всем.
– А как же следователь? Ты должен ему сказать…
– Я никому ничего не должен, и ты не должна.
– Но как же…
– Тебя не побеспокоят, я смогу договориться.
– А если это поможет найти убийцу?
– Они его найдут и без твоей помощи. Пойми, ты еще маленькая, слабая, ты уязвима. Повторяю: ты никому ничего не должна. Поняла? – Он стиснул ее плечи и с силой тряхнул. – Поняла?!
– Не кричи.
– Буду кричать. И если ты не пообещаешь мне держать язык за зубами и не совать нос в чужие дела, я силой заберу тебя и где-нибудь спрячу.
Дайнека подняла глаза, полные слез:
– Она так же сказала – не совать нос в чужие дела.
– Кто она?
Теперь перед ней стоял выбор: рассказывать про гадалку или оставить этот факт своей биографии для личного пользования. Пришлось снова соврать:
– Нина.
– Что ты ей сказала?
– Ничего. – И здесь она была кристально чиста.
– Поклянись.
– Клянусь.
– Поклянись, что никогда никому ничего не расскажешь.
– Клянусь. – Такое заявление было чистейшей правдой: ведь речь шла не о том, что она уже все выложила Сергею, а о том, что больше никому ничего не расскажет.