В дверь позвонили, и Трессильян отправился ее открывать. Кстати, звонок был необычно настойчивый. Прежде чем старый слуга прошаркал через весь холл к двери, он повторился снова.
Старый дворецкий вспыхнул от раздражения. Что за наглость! Разве так звонят в дом джентльмена? Если только это компания исполнителей рождественских гимнов, он вразумит их как следует!
В матовом стекле верхней половины двери виднелся силуэт высокого человека в мягкой фетровой шляпе. Трессильян открыл дверь. Как он и подумал – дешевый вульгарный пижон: скверного покроя костюм! Жуткая безвкусица! Какой-то нахальный попрошайка!
– Разрази меня гром, если это не Трессильян, – произнес незнакомец. – Как поживаете?
Старый слуга пригляделся – глубоко вздохнул – и посмотрел на незнакомца еще раз: крепкая нижняя челюсть, нос с горбинкой, озорные глаза. Да, всё как три года назад. Правда, тогда он приполз, поджав хвост.
– Мистер Гарри! – ахнул Трессильян.
Гарри Ли рассмеялся.
– Смотрю, вы потрясены. Но почему? Мне казалось, меня здесь ждут!
– Да, конечно, сэр. Разумеется, сэр.
– Тогда откуда эта растерянность? – Гарри отступил назад и окинул взглядом дом – массивное здание из красного кирпича, без особых затей, неброское, но монументальное.
– Все тот же уродливый старый дом, – заметил он. – Все еще стоит, и это самое главное. Как там мой отец, Трессильян?
– Можно сказать, инвалид, сэр. Все время сидит в своей комнате и почти никуда не выходит. Но при этом на редкость бодр.
– Вот же старый греховодник!
Гарри Ли вошел в дом, где передал слуге шарф и театрального вида шляпу.
– Как поживает мой обожаемый брат Альфред, Трессильян?
– Очень хорошо, сэр.
– С нетерпением ждет встречи со мной? – ухмыльнулся Гарри.
– Думаю, да, сэр.
– А вот я – нет! Я думаю с точностью до наоборот. Готов спорить, получив известие о моем приезде, он жутко расстроился. Мы с ним никогда не ладили. Все еще читаете свою Библию, Трессильян?
– Ах… да, сэр, иногда, сэр.
– Помните притчу о возвращении блудного сына? Благонравный брат был ему не рад. Да что там! Он был потрясен. Готов спорить на что угодно, что и домосед Альфред тоже не возрадуется.
Трессильян молчал, глядя в пол. Его прямая, напряженная спина выражала протест. Гарри хлопнул его по плечу.
– Вперед, старина! – сказал он. – Меня ждет тучный телец. Ведите меня скорее к нему.
– Не изволите ли пройти в гостиную, сэр? Я не уверен, где в данный момент все находятся. Не зная точное время вашего прибытия, сэр, никто не смог встретить вас на станции.
Гарри кивнул и, вертя на ходу головой, последовал за старым слугой.
– Все старые вещи на своих прежних местах, – заметил он. – Похоже, здесь ничего не изменилось с тех пор, как я уехал отсюда двадцать лет назад.
Вслед за Трессильяном он вошел в гостиную.
– Пойду поищу мистера или миссис Альфред, – пробормотал старый дворецкий и оставил его одного.
Гарри Ли решительно шагнул в гостиную и оторопел: на подоконнике сидела девушка. Его взгляд скользнул по иссиня-черным волосам, по нежной матовой коже.
– О боже! – воскликнул он. – Вы, случайно, не седьмая по счету и самая красивая жена моего отца?[7]
Пилар соскользнула с подоконника и подошла к нему.
– Я Пилар Эстравадос, – представилась она. – А вы, должно быть, дядя Гарри, брат моей матери.
– Так вот вы кто! – воскликнул Гарри, не сводя с нее взгляда. – Дочь Дженнифер.
– Почему вы спросили меня, не седьмая ли я по счету жена вашего отца? У него действительно было шесть жен?
– Нет, насколько мне известно, официально всего одна, – рассмеялся Гарри. – Э-э-э… как, вы сказали, ваше имя?..
– Пилар.
– Знаете, Пилар, мне удивительно видеть нечто благоуханное вроде вас в этом мавзолее.
– В мав… простите, как вы сказали?
– В этом музее набальзамированных чучел! Я всегда считал этот дом мерзким. Теперь, когда я вижу его снова, он кажется мне еще отвратительнее!
– О нет, здесь так красиво! – растерянно возразила Пилар. – Мебель очень хорошая, и ковры… повсюду толстые ковры, и еще здесь много всяких украшений. Все очень хорошего качества и очень, очень дорогое!
– Вот тут вы правы, – с улыбкой согласился Гарри. – Вы даже не представляете, как мне приятно видеть вас среди этого…
Он не договорил. В комнату стремительно вошла Лидия и направилась прямо к нему.
– Как поживаете, Гарри? Я – Лидия, жена Альфреда.
– Здравствуйте, Лидия. – Он пожал ей руку, быстрым взглядом окинул умное, живое лицо и мысленно оценил ее походку – редко у кого из молодых женщин нынче хорошая походка.
Лидия, в свою очередь, критически оглядела Гарри. На вид сущий бандит, подумала она, хотя и симпатичный. Такому, как он, доверия нет.
– Как, на ваш взгляд, все выглядит спустя столько лет? – с улыбкой спросила она. – По-другому или так же?
– Я бы сказал, по-прежнему. – Он огляделся по сторонам. – Но эту комнату не узнать. Ее отделали заново.
– Да, пожалуй, и не один раз.
– Я имел в виду вас, – сказал Гарри. – Благодаря вам она приобрела новый вид.
– Я так и подумала…
Он улыбнулся хитроватой улыбкой, чем тотчас напомнил Лидии старика, что находится сейчас наверху.
– Сейчас она смотрится более элегантно! Помнится, я что-то слышал о том, что Альфред женился на девушке, чьи предки прибыли в наши края вместе с Вильгельмом Завоевателем.
Лидия улыбнулась.
– Наверное, так и было. Правда, с тех пор они пустили тут корни.
– Как поживет старина Альфред? – спросил Гарри. – Все такой же старый добрый брюзга?
– Мне трудно сказать, каким он вам покажется – прежним или изменившимся.
– А как остальные? Разлетелись по всей Англии?
– Они все соберутся здесь на Рождество.
Гарри сделал круглые глаза.
– Настоящее семейное Рождество? Что случилось со стариком? Раньше он был начисто лишен сентиментальности. Не могу припомнить и его особой любви к ближним… Должно быть, он сильно изменился.
– Возможно, – сухо произнесла Лидия.
Пилар с интересом слушала их разговор.
– А как старина Джордж? – полюбопытствовал Гарри. – Все такой же скупердяй? Как он, бывало, брюзжал, когда был вынужден расставаться с полпенни своих карманных денег.
– Джордж – член парламента, – сообщила Лидия. – Представляет там избирателей Уэстерингема.
– Что?! Лупоглазый в парламенте? Господи, вот это здорово!
Гарри откинул голову и расхохотался. Громоподобный хохот, в стенах комнаты он прозвучал пугающе грубо. У Пилар перехватило дыхание. Лидия поежилась.
Внезапно, уловив за спиной какое-то движение, Гарри умолк и резко обернулся. Он не слышал, как кто-то вошел, но теперь в комнате неподвижно стоял Альфред и со странным выражением смотрел на брата.
Гарри с минуту стоял неподвижно, затем его губы растянулись в улыбке.
– Да это же Альфред! – воскликнул он, шагнув навстречу брату.
Альфред кивнул.
– Привет, Гарри.
Оба стояли, глядя друг на друга. Лидия затаила дыхание. «Какой абсурд, – подумала она. – Смотрят друг на друга, как два пса».
Глаза Пилар округлились еще больше.
«Как глупо они выглядят, – подумала она. – Почему не обнимутся? Впрочем, у англичан нет такой привычки. Но они могли хотя бы что-то сказать друг другу. Почему они просто обмениваются взглядами?»
– Забавно снова оказаться здесь, – наконец сказал Гарри.
– Пожалуй… да. Сколько лет прошло… с тех пор… как ты уехал.
Гарри гордо вскинул голову и провел пальцем по подбородку. Это был привычный жест, означавший воинственность.
– Да, – сказал он. – Я рад, что приехал… – Немного помолчав, он многозначительно добавил: – Домой.
– Наверное, я был порочный человек, – произнес Симеон Ли.
Старик сидел, откинувшись на спинку кресла. Вскинув подбородок, он принялся задумчиво водить по нему пальцем. В камине перед ним ярко пылал огонь. Рядом, держа в руке некое подобие веера из папье-маше, сидела Пилар. Она прикрывала им лицо от жара и время от времени грациозно обмахивалась. Симеон довольно наблюдал за ней.
Он заговорил дальше, обращаясь скорее к себе самому, нежели к девушке, чье присутствие служило ему лишь стимулом.
– Да, я был порочный человек, – повторил он. – Что скажешь на это, Пилар?
Девушка пожала плечами.
– Все мужчины порочны. Так говорят монахини. Поэтому и нужно молиться за них.
– Но я был более порочен, чем основная масса мужчин. – Симеон Ли рассмеялся. – Знаешь, я не жалею об этом. Я вообще ни о чем не жалею. Я всегда наслаждался жизнью… каждой ее минутой. Говоря, что с возрастом возникает желание покаяться в содеянном. Это чепуха. Я ни о чем не жалею. И я скажу тебе… Я сделал много такого… Короче говоря, много грешил. Мошенничал, и воровал, и лгал… Да, Господи! И женщины… всегда были женщины! Кто-то недавно рассказал мне, что один арабский шейх имел охрану из сорока собственных сыновей… все примерно одного возраста. Вот как! Сорок человек. Не знаю насчет сорока, но готов спорить, что легко мог бы собрать внушительную охрану, если б знал всех своих отпрысков. Эй, Пилар, что скажешь на это? Ты потрясена?
Взгляд девушки даже не дрогнул.
– Нет. С чего бы мне? Мужчины всегда хотят женщин. Мой отец был таким. Поэтому жены часто бывают несчастны и ходят в церковь молиться.
Старый Симеон Ли нахмурился.
– Я сделал Аделаиду несчастной, – признался он еле слышно, как будто разговаривал сам с собой. – Боже, что за женщина! Когда я женился на ней, она была этакой воздушной красавицей! И что потом? Вечно плакала и ныла. Своим вечным нытьем женщина способна разбудить дьявола в любом мужчине… Никакого характера, вот что с ней было не так. Хотя бы раз она дала мне отпор! Так нет… ни разу. Я думал, когда женюсь на ней, то остепенюсь, заведу детей, навсегда забуду старую жизнь…
Голос Симеона сорвался. Он уставился на огонь в камине.
– Создать семью… Господи, что за семья! – Симеон неожиданно зло рассмеялся. – Ты только посмотри на них!.. Среди них нет ни одного, кто мог бы продолжить мое дело. Что с ними такое? Как будто в их жилах течет не моя кровь! Ни одного настоящего сына, законного или прижитого на стороне. Взять, к примеру, Альфреда… О небо, в какую скуку он вгоняет меня! Вечно смотрит на меня преданными собачьими глазами; готов сделать все, о чем я попрошу… Господи, что за болван! Не то что его жена, Лидия… Лидия мне нравится. В ней есть сила воли. Хотя она меня и не любит. Да, она меня не любит. Но ей приходится мириться со мной из-за этой тряпки Альфреда. – Симеон посмотрел на сидевшую возле камина девушку. – Помни, Пилар, нет ничего скучнее, чем преданность.
Девушка улыбнулась ему.
– Джордж? – продолжил старик, взбодренный присутствием молодости и женственности. – А что Джордж? Болван. Фаршированная рыба. Напыщенный болтун, без мозгов и решительности. К тому же страшный скупердяй. Дэвид? Дэвид всегда был глупцом и мечтателем. Маменькин сынок, вот кто такой Дэвид. Единственный разумный его поступок – то, что он женился на этой разумной женщине. – С этими словами Симеон хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – Лучший из них – Гарри! Старина Гарри, блудный сын! Зато, по крайней мере, живой.
– Верно, – согласилась Пилар. – Он симпатичный. Он смеется, громко смеется и задорно откидывает назад голову. О, да, он мне нравится.
Старик удивленно посмотрел на нее.
– Правда, Пилар? Гарри всегда умел производить впечатление на женщин. В этом он пошел в меня. – Старик рассмеялся дребезжащим смешком. – У меня была хорошая жизнь, очень хорошая. В ней было много всего.
– В Испании есть поговорка, – сказала Пилар. – «Бери что хочешь, только плати, говорит Господь».
Симеон одобрительно шлепнул по подлокотнику кресла.
– Правильно сказано. Так и надо. Бери что хочешь… Я так и поступал… всю мою жизнь… брал то, что хотел…
– И вы платили? – неожиданно высоким и чистым голосом спросила Пилар.
Смех оборвался. Симеон выпрямился в кресле и в упор посмотрел на нее.
– Что ты сказала? – уточнил он.
– Я спросила – вы платили за это, дедушка?
– Не знаю, – медленно произнес старик и, ударив по подлокотнику кулаком, сердито добавил: – Почему ты это сказала, девочка? Что заставило тебя спросить это?
– Я просто хотела узнать… – ответила Пилар.
Ее рука, державшая «веер», застыла в воздухе. В темных глазах промелькнуло нечто загадочное. Она сидела, вызывающе откинув голову, как будто осознавала свою женственность.
– Дьявольское отродье… – произнес Симеон.
– Но я-то вам нравлюсь, дедушка. Вам нравится, что я сейчас сижу рядом с вами, – вкрадчиво произнесла Пилар.
– Конечно, нравится, – согласился старик. – Я давно уже не видел никого столь юного и прекрасного… Мне приятно твое соседство… оно согревает мои старые кости… К тому же ты моя плоть и кровь… Молодчина Дженнифер, оказалась лучшей из моих детей.
Пилар польщенно улыбнулась.
– Знай, тебе меня не обмануть, – сказал Симеон. – Я понимаю, почему ты сидишь здесь и слушаешь терпеливо мои россказни. Это деньги… Это все деньги… Ведь ты наверняка притворяешься, будто любишь своего старого деда?
– Нет, я вас не люблю, – бесхитростно призналась Пилар. – Но вы мне нравитесь. Вы мне очень нравитесь. Вы должны верить мне, ибо это правда. Пожалуй, вы были дурным человеком, но мне это тоже в вас нравится. Вы куда более живой, чем все прочие люди в этом доме. И вам есть что рассказать. Вы много путешествовали и прожили жизнь, полную приключений. Будь я мужчиной, я была бы такой, как вы.
Симеон кивнул.
– Да, я верю, что так оно и было бы… В нас есть цыганская кровь, так всегда говорили. Она не слишком проявилась в моих детях, разве что в Гарри. Но, похоже, она хорошо проявилась в тебе. Однако, если нужно, я могу быть терпеливым. Я ждал целых пятнадцать лет, чтобы отомстить человеку, который причинил мне зло. Это еще одна наша семейная черта – мы ничего не забываем! Мы отомстим обидчику, даже если надо ждать несколько лет. Один человек обманул меня. Я ждал целых пятнадцать лет, пока наконец не представился случай отплатить за обиду. И тогда я нанес ответный удар. Я погубил его. Разорил дочиста! – Он тихо рассмеялся.
– Это было в Южной Африке? – уточнила Пилар.
– Да. Прекрасная страна.
– И вы в ней были?
– В последний раз я отправился туда через пять лет после женитьбы. Это был последний раз.
– А до этого? Вы много лет там пробыли?
– Да.
– Расскажите мне об этом.
Симеон начал рассказ. Пилар, прикрывая лицо «веером», слушала. Вскоре голос старика ослаб и сделался тише.
– Погоди, я тебе кое-что покажу, – сказал он.
Он осторожно встал на ноги, опираясь на трость, прошаркал через комнату и открыл большой сейф. Обернувшись, пальцем подозвал Пилар.
– Вот, посмотри на это. Потрогай их, ощути их прикосновение.
Заметив ее удивленное лицо, старик рассмеялся.
– Знаешь, что это такое? Это алмазы, дитя мое, алмазы.
Пилар сделала большие глаза.
– Но это же обычные камешки, – произнесла она, наклонившись.
Симеон снова рассмеялся.
– Это неограненные алмазы. Такими их нашли, именно такими.
– Но если их огранить и отшлифовать, они станут настоящими бриллиантами? – недоверчиво спросила Пилар.
– Разумеется.
– И будут сиять и сверкать?
– Именно. Сиять и сверкать.
– Вот это да! Даже не верится! – совсем по-детски воскликнула Пилар.
Старик улыбнулся.
– Но это так.
– Они дорого стоят?
– Дорого. До огранки трудно определить их истинную цену. В любом случае эта горстка тянет на несколько тысяч фунтов.
– Несколько… тысяч… фунтов? – спросила Пилар, делая паузу после каждого слова.
– Скажем так, девять или десять тысяч. Это камешки приличных размеров.
– Почему вы не хотите их продать? – задала вопрос Пилар, еще шире распахнув глаза.
– Потому что я не хочу с ними расставаться.
– Но это же деньги!
– Мне не нужны деньги.
– Понятно, – сказала она, явно впечатленная таким ответом. – Тогда почему вы не отдаете их в огранку, чтобы они стали красивыми?
– Потому что такими они мне больше нравятся. – Лицо старика приняло суровое выражение. Он отвернулся и заговорил, как будто обращаясь к самому себе. – Они переносят меня в прошлое… я люблю трогать их, люблю ощущать их в моих пальцах… Ко мне возвращаются воспоминания… солнце, запах вельда… Волы… старый Эйб… все эти парни… вечера…
Раздался робкий стук в дверь.
– Положи их в сейф и захлопни дверцу, – велел девушке Симеон и крикнул: – Войдите!
В комнату – как всегда, почтительно и бесшумно – вошел Хорбери.
– Внизу готов чай, – сообщил он.
– Вот ты где, Дэвид… Я везде искала тебя, – сказала Хильда. – Давай уйдем из этой комнаты. Здесь жутко холодно.
Дэвид ответил не сразу. Он с минуту стоял, молча глядя на кресло, низкое кресло с выцветшей атласной обивкой. Затем внезапно произнес:
– Это ее кресло… кресло, в котором она всегда сидела. Оно осталось прежним. Лишь выцвела обивка.
Хильда нахмурила лоб.
– Понятно, – сказала она. – Уйдем отсюда, Дэвид. Здесь жутко холодно.
Но муж как будто не услышал ее.
– Она чаще всего сидела в этом кресле, – произнес он, оглянувшись по сторонам. – Помню, как я сам сидел на стуле с ней рядом, а она читала мне книжки. «Джек – истребитель великанов»[8] – вот что она читала мне… «Джек – истребитель великанов». Мне тогда было лет шесть.
Хильда решительно взяла его под руку.
– Пойдем в гостиную, дорогой. В этой комнате нет отопления.
Дэвид послушно повернулся, но она уловила, как он вздрогнул.
– То же самое, – пробормотал мужчина. – То же самое. Время как будто остановилось…
На лице Хильды промелькнула тревога.
– Интересно, где остальные? Ведь уже почти время для чая, – нарочито бодрым голосом произнесла она.
Дэвид высвободил руку и открыл другую дверь.
– Там раньше стояло пианино… Да, вот оно! Интересно, оно настроено?
Он сел за пианино и, открыв крышку, пробежался пальцами по клавишам.
– Да, похоже, его регулярно настраивали.
Дэвид заиграл. Его техника была превосходной, мелодия легко лилась из-под его пальцев.
– Что это за мелодия? – спросила Хильда. – Знаю ее, но никак не могу вспомнить.
– Я уже много лет ее не играл, – ответил Дэвид. – Когда-то ее исполняла она. Одна из «Песен без слов» Мендельсона.
Нежная – пожалуй, даже чересчур – мелодия наполнила комнату.
– Сыграй что-нибудь из Моцарта, – попросила Хильда.
Дэвид покачал головой и заиграл еще одну композицию Мендельсона, но внезапно с силой ударил по клавишам и резко встал. Было видно, что он весь дрожит.
Хильда подошла к нему.
– Дэвид, Дэвид… – произнесла она, пытаясь его успокоить.
– Ничего… ничего… – ответил он.
Настойчиво прозвенел звонок. Трессильян поднялся со своего стула в буфетной и медленно направился к входной двери.
Звонок прозвенел снова.
Слуга нахмурился. Сквозь матовое стекло двери виднелся силуэт человека в шляпе.
Трессильян потер лоб. Что-то было не так. Как будто некое наваждение повторялось снова. Ведь наверняка это уже было. Наверняка…
Он отодвинул засов и открыл дверь.
В следующее мгновение наваждение исчезло.
– Здесь живет мистер Симеон Ли? – спросил стоявший перед ним человек.
– Да, сэр.
– Я хотел бы видеть его.
В Трессильяне легким эхом промелькнуло воспоминание. Интонация голоса напомнила ему те давние дни, когда мистер Ли только-только приехал в Англию.
Трессильян недоверчиво покачал головой.
– Мистер Ли – инвалид, сэр. И по причине нездоровья почти никого не принимает. Если вы, сэр…
Незнакомец не дал ему договорить. Он вытащил из кармана письмо и протянул его Трессильяну.
– Прошу вас отнести это мистеру Ли.
– Да, сэр.
Симеон Ли взял конверт и извлек из него единственный лист. Вид у него был озадаченный. Брови вопросительно поплыли вверх, однако губы растянулись в улыбке.
– Это просто замечательно! – воскликнул он и, повернувшись к слуге, добавил: – Приведи сюда мистера Фарра, Трессильян.
– Слушаюсь, сэр.
– Я как раз вспоминал старину Эбенезера Фарра, – сказал Симеон. – Он был моим партнером в Кимберли. И вот теперь приехал его сын.
В комнату снова вошел Трессильян.
– Мистер Фарр, – объявил он.
Вошел Стивен. Он явно нервничал и пытался прикрыть свое волнение развязностью.
– Мистер Ли? – спросил молодой человек, и на мгновение южноафриканский акцент прозвучал в его голосе резче обычного.
– Я рад вас видеть. Значит, вы сын Эйба?
Стивен Фарр глуповато улыбнулся.
– Мой первый приезд на старую родину, – сказал он. – Отец всегда говорил мне, что я должен непременно увидеться с вами.
– Верно, – произнес старик и оглянулся. – Это моя внучка, Пилар Эстравадос.
– Как поживаете? – сдержанно сказала Пилар.
«Хладнокровная маленькая чертовка, – не без восхищения подумал Стивен. – Удивилась, когда увидела меня здесь, но не показала вида».
– Рад познакомиться с вами, мисс Эстравадос, – с нажимом произнес он.
– Благодарю вас, – ответила Пилар.
– Садитесь, – предложил Симеон Ли, – и расскажите мне о себе. Вы надолго в Англию?
– Теперь можно не спешить, коль я приехал сюда, – рассмеялся гость.
– Верно, – согласился Симеон. – Вы должны погостить у нас.
– Послушайте, сэр. Я не могу вот так навязывать себя вам. До Рождества остается всего два дня…
– Вы должны отпраздновать Рождество вместе с нами. Или у вас имеются другие планы?
– Вообще-то, нет, но мне не хотелось бы…
– Тогда решено, – заявил Симеон и повернулся к внучке. – Пилар?
– Да, дедушка.
– Сходи к Лидии и скажи ей, что у нас еще один гость. Попроси ее подняться сюда.
Пилар вышла из комнаты. Стивен проводил ее глазами, что не скрылось от Симеона.
– Вы приехали прямо из Южной Африки? – спросил он.
– Именно так.
И они завели разговор об этой стране.
Через несколько минут в комнату вошла Лидия.
– Лидия, это Стивен Фарр, сын моего давнего друга и партнера Эбенезера Фарра, – пояснил Симеон. – Он останется у нас на Рождество, если вы сможете найти для него комнату.
– Разумеется, – улыбнулась Лидия, и ее взгляд задержался на госте. Она тут же отметила его загорелое лицо, голубые глаза и гордую посадку головы.
– Моя невестка, – сообщил Фарру Симеон Ли.
– Право, мне неловко, – произнес Стивен. – Неудобно навязывать себя, тем более канун семейного праздника.
– Вы такой же член нашей семьи, мой мальчик, – возразил Симеон. – Считайте нас своей родней.
– Вы очень добры, сэр.
В комнату вернулась Пилар. Она молча села возле камина и, взяв в руки «веер», принялась им обмахиваться. Взгляд ее был скромно устремлен в пол.