Пока чиновники болтали о политике, Густав глядел в окно. Пейзаж отвлекал. Очень хотелось немного расслабиться и не смотреть на раскормленные лица придворных. Взгляд сам тянулся к пуленепробиваемой стеклянной панели размером с трёхэтажный дом. Из приёмной залы дворца пророка в Боготе открывался захватывающий вид, пусть и не слишком эстетичный.
За дворцовыми крышами цвета слоновой кости на многие мили простирался ухоженный ровненький сад. А за ним – трущобы. Вдалеке, на месте величавого леса, – протеиновые фермы, какофония грязно-бурых и тошнотворно-жёлтых пятен. Небо – злое, пепельно-серное. Конечно, на Земле ещё есть пейзажи гораздо приятнее. Но их немного. Однако как же ужасно то, что даже из дома самого пророка мир казался почти не залечившим раны Века террора.
Чиновники всё бубнили, а Густав перевёл взгляд на приёмный зал. Тут уж радость глазам, спору нет. Стиль – снежно-белая неоготическая фантазия. Огромные колонны, словно замёрзшие молочные водопады, льющиеся с высоченного сводчатого потолка. Пол гладкий и яркий, словно ледяной. В нём отражаются придворные, сбившиеся в группки, которые в разноцветных просторных мантиях похожи на бабочек из-под кисти импрессиониста. Приглушённые голоса мечутся среди зеркально-гладких стен.
А ведь во дворце таких залов множество. И главное, в каждом – огромные двери. Сквозь них вскоре придётся пройти. Они ведут в тронный зал Его Искренности Пророка – духовного правителя всей Земли.
– Генерал, так что вы об этом думаете? – осведомился чиновник.
Густаву не было покоя с самого прибытия. Каждый хотел, чтобы его видели разговаривающим с генералом Густавом до того, как тот удостоится похвалы Его Искренности.
Маленькие пухлые ручки спросившего смешно торчали из складок просторной оранжевой мантии. Бедняга жестикулировал при разговоре так, будто дёргал розовые воздушные шарики.
– Простите, не совсем понял вас, – признался Густав и вежливо улыбнулся.
– Я спросил, что вы думаете про женское образование? Противоречит ли оно догматам?
Худой как скелет чиновник, завёрнутый в грязно-зелёную ткань, указал на спросившего костлявым пальцем.
– Вопрос вовсе не в том, – заметил худой. – Мы здесь говорим только о Последователях, а не о Ведущих. Я отнюдь не против того, чтобы девочки Ведущих получали образование. Это не повредит никому.
Густав вспомнил: пророк недавно издал декрет, строго запрещающий давать образование девочкам Последователей. Кое-кто из вождей многочисленных сект и течений Королевства попытался умолить пророка отменить декрет. Напрасные старания.
– Джентльмены, боюсь, я всего лишь учёный, – добродушно пояснил Густав. – Я пытаюсь воздерживаться от политики.
А про себя он добавил: «По крайней мере сиюминутной». Густав посвятил жизнь строительству лучшего будущего. На настоящем он давно поставил крест.
– Но, генерал, как же так? – спросил стоявший чуть позади тип в белой мантии послушника Высокой церкви.
Мягкогубый, пухлый, смазливый тип с набриолиненными, зачёсанными назад волосами. Но глаза – камень.
– Ведь и у самых отсталых из нас есть некий моральный инстинкт. Разве нет? А вам как учёному вопрос об образовании наверняка близок.
Он улыбнулся, показав ряд мелких острых зубов.
– Разве в вашей исследовательской команде нет женщин? Мне было бы интересно выслушать ваше мнение.
Густав настороженно посмотрел на послушника. Тот обошёл буквально все группы придворных, но лишь стоял за спинами, прислушиваясь, – и вот теперь подал голос. Чем сразу подтвердил все подозрения на свой счёт.
Участие женщин в работе Густава было вообще-то служебной тайной, хотя бы потому, что вся информация о работе Густава была тайной. Этот разговор надо заканчивать. И поскорей.
– Простите, но моё образование не позволяет мне доверять инстинктам, – натянуто улыбнувшись, выговорил Густав. – По моему опыту, они – плохая замена разуму.
Но разубедить послушника оказалось непросто.
– Ха, в Высокой церкви считают иначе. Моральный инстинкт – важное подспорье в принятии решений. Подобие духовного компаса.
Он обвёл взглядом чиновников, словно ища поддержки.
– Тогда позвольте мне задать вам вопрос, – сказал Густав. – Что, как вы думаете, сейчас представляет большую угрозу безопасности Королевства: циклическая игра или кодирование FROF-b? Уверяю вас, этот вопрос сейчас весьма интенсивно обсуждается Службой военной разведки.
Он вопросительно посмотрел на послушника.
Тот нахмурился. Его щёки порозовели. Послышались смешки. Прежде чем святоша нашёлся, что ответить, с далёкого свода загрохотал повелительный голос:
– Генерал Густав Улану! Ты можешь приблизиться к пророку!
Весь огромный зал умолк.
Густав глубоко вдохнул. Время пришло. Он поклонился чиновникам.
– Прошу извинить меня.
Он ровным, размеренным шагом пошёл к недосягаемо далёким белым вратам. Они распахнулись навстречу.
Какая насмешка судьбы! Большинство отдало бы жизнь за похвалу пророка, а Густав лишь предчувствовал беду. Идти к этим вратам следовало адмиралу Конраду Тангу – тому, кто командовал флотом при Мембури. Танг две недели назад вернул Земле важнейшую базу. Именно он представлял этот проект. Так отчего же пророк вздумал хвалить Густава? Ведь генерал намеренно тянул с готовностью целых полгода. Тут выговор был бы уместней похвалы.
Генерал вошёл в тронный зал и замер. Впереди возвышалась ступенчатая пирамида. На её вершину с далёкого потолка падал единственный луч фальшивого солнечного света. Он озарял огромный трон, на котором восседал величайший современный гений социально-политической мысли: Его Искренность Пророк Пётр Санчес.
Он сумел ответить на важнейший вопрос эпохи: «Как помирить враждующие партии, убивавшие друг друга поколениями?» Ответ: направить их усилия против общего врага. Хорошего, привлекательного врага: капиталистов, удравших с планеты, когда её природа и климат окончательно испортились, капиталистов, прихвативших все деньги, какие они смогли унести.
Основанная Санчесом организация, Церковь Истинности, стала шедевром административного устройства. Она – частью финансовая пирамида, частью армия, частью культ. Она вмещает любую идеологию, при условии, что та поддерживает пророка и признаёт его власть. Санчес сумел изменить мир.
Издалека черты пророка не разглядеть – видно лишь овальное пятно чайного цвета поверх снежно-белых одежд. Ступенью ниже платформы с троном стоит Рамон Первый, Король Людей и официальный глава военного правительства Земли. Он в мундире, с головы до пят покрытом причудливыми фиолетовыми и золотыми геральдическими символами медельинов – своей любимой субсекты. Он был её духовным вождём. На ступеньках ниже короля выстроились фавориты пророка, одетые со смехотворной, вызывающей роскошью. Все они глядели на Густава и ожидали.
Он преклонил колено. Потекли секунды молчаливого ожидания. Затем загрохотали динамики, превратившие хриплый шёпот пророка в горный обвал.
– Дитя моё, ты можешь приблизиться.
Стараясь не отрывать взгляд от пола, Густав встал, подобрал полы неудобной бурой мантии реконсидеристов и пошёл верх по ступенькам. И чем выше, тем тревожней и сквернее ощущал себя генерал. Он старался не обращать внимания. Тревогу и страх вызывала батарея ультразвуковых генераторов. Трон пророка конструировали лучшие специалисты по психоархитектуре. Наблюдающие придворные, невероятная роскошь, высокая крутая лестница, да ещё ультразвук – всё нацелено на подавление, внушение благоговейного ужаса. Но Густаву оно внушало только раздражение и недоверие.
На ступени ниже короля Густав снова преклонил колено. Ступеньку намеренно сделали узкой, с тем чтобы лишить пришедшего равновесия, показать, как легко качнуться, покатиться вниз, прочь от трона, покрыв себя вечным позором.
– Ваша Искренность, позвольте представить вам генерала Густава Улану. Его работа сделала возможным освободить Мембури.
Густой, зычный, ровный голос, не выдающий никаких эмоций – какой и подобает королю. Густав знал: король предпочёл бы, чтобы проект возглавил медельин. Но едва ли жалкие научные кадры медельинов смогли бы хоть долю того, что удалось Густаву.
Король тоже был изобретением пророка. Позволяя лидерам каждой партии и секты, присоединяющейся к Церкви Истинности, сохранять власть над своими людьми, Санчес создал непредсказуемое, хаотичное правительство. Многие из присоединившихся отчаянно боролись за влияние и питали застарелую ненависть друг к другу. Санчес не позволял им стрелять в спины и бороться за власть, формально передав её третьему лицу, но оставил право последнего слова за собой, сделавшись высшим символом власти.
А это значило, что Рамона можно было с лёгкостью заменить. Король это знал, знали и придворные. Потому слово короля весило куда меньше, чем ему хотелось бы.
– Генерал, ты можешь посмотреть на меня, – прогрохотал голос, раскатился по залу.
Густав поглядел в лицо, морщинистое, как грецкий орех. Санчес уже так стар! Он уже потерял свои седые волосы, так долго бывшие самой узнаваемой его чертой. Но глаза – по-прежнему холодные, внимательные, бездонные колодцы.
– Генерал, воздаю тебе хвалу за труды твои, – прохрипел пророк. – Ты вложил пламенный меч в руки воинов веры. Силы зла разбиты, и близится эра единства. Господь видит твои старания и радуется.
Пророк чихнул.
– Потому Господь велел мне наделить тебя личным правом субсектарности на двенадцать с половиной процентов впавшего в грех мира Галатеи после окончания войны.
Придворные охнули. Густав и сам не сразу поверил в услышанное. Подобный дар – огромная ценность, состояние, способное кормить семью многие поколения, конечно, если Густав обзаведётся ею. Он постарался не выдать изумления. Его давно уже так не застигали врасплох.
Он глянул искоса на округлое, тяжеловесное лицо короля. Рамон не слишком доволен щедростью вождя. Но и не слишком удивлён.
Лицо Санчеса смялось, будто обёрточная бумага, – Пророк удостоил генерала благожелательной улыбки. Взгляд, однако, оставался твёрже обсидиана.
– Генерал, я слышал о ваших свершениях, – сообщил пророк.
У Густава побежали по спине мурашки.
– Я слышал о трудностях в исследовании. О долгих месяцах кропотливых стараний, которые потребовались на созидание могучего оружия наших воинов. Наконец мы показали его мощь в битве. Уж скоро ваши великие труды завершатся.
Густав затаил дыхание. Санчес умело подбирал слова. Оставив в неведении двор, пророк дал понять генералу, что знает об умышленной задержке штурма Галатеи.
Но зачем тогда щедрый дар?
– Я поразмыслил над вашей великой жертвой во имя святого дела и решил, что могу способствовать вам в завершении праведных трудов. Я назначаю послушника Родригеса из моего личного окружения вашим помощником.
То есть генералу всучили соглядатая. Густав помрачнел.
– Послушник Родригес, можешь приблизиться.
Едва лишь пророк произнёс имя, Густав догадался, о ком речь. Он скосил глаза и увидел типа в белой рясе. Того самого, из приёмного зала. Тип поднялся по лестнице, встал на колени рядом с генералом. На краткое мгновение взгляды встретились. В глазах Родригеса сияло торжество.
Густав понял, отчего генерал удостоился состояния. Его купили. Наконец-то пророк решил навести порядок в запутанном деле со звёздным ключом. Теперь решает Высокая Церковь. Густав понял, чем это чревато, и похолодел.
Нет уж, если они решили, что гора денег заставит его отречься от дела всей жизни, то сильно ошиблись. Они ещё повозятся.
– Говори, – разрешил пророк.
– Ваша Искренность, у меня нет слов, чтобы выразить мою безмерную благодарность. Я желаю лишь продолжать труды во имя Господа. И я молюсь о том, чтобы стать достойным столь щедрых даров.
Пророк внимательно посмотрел на него, удостоверяясь в том, что понял стоящее за словами генерала. Хотя Санчес был глубоким стариком, рассудок его оставался острым, как бритва.
– Дитя моё, и я тоже, – сказал он и сухо улыбнулся. – Ты можешь идти. Благословляю тебя.
Густав поднялся и осторожно попятился, стараясь не запутаться в мантии, пыхтя и чертыхаясь про себя. Послушник же ступал ловко и умело, без труда держась наравне с неуклюжим генералом.
Когда оба наконец достигли приёмного зала, Родригес поглядел на генерала и торжествующе ухмыльнулся. А затем поклонился – слишком быстро, почти пренебрежительно.
– Генерал, такая честь работать с вами! Я предвижу наше тесное и крайне плодотворное сотрудничество.
В лице Густава не дрогнул ни единый мускул. Генерал молчал до тех пор, пока не поблекла улыбка святоши.
– …да, именно так, – наконец ответил Густав.
Он растянул губы в улыбку и смерил Родригеса взглядом:
– Добро пожаловать в команду. Давайте же пообщаемся, развлечёмся. Не сомневаюсь, половина двора сгорает от желания поговорить с вами.
Общение радости не принесло. Родригес тягался следом, будто комнатная собака или, скорее, рыба-прилипала. Густав едва сдерживал ярость.
Насущный вопрос: как пророк вызнал о задержке? Густав был уверен: это Танг. Адмирал одержим карьерой. Ему не терпится начать полномасштабное вторжение. Он продал руководителя за возможные звания и почести.
Дурак.
Густав вздохнул с облегчением, когда явился посыльный в белой ливрее. Визор его шлема мерцал.
– Сэр, генерал! Лорд Освальд Хан просит удостоить его чести частной аудиенции.
Густав выдохнул с облегчением. Освальд – союзник при дворе. Возможно, он сумеет избавить от несносного святоши.
– Я немедленно отправляюсь к нему, – сообщил Густав. – Джентльмены, прошу прощения.
Он поклонился обступившей толпе придворных и пошёл прочь. Родригес направился следом, но посыльный встал на пути.
– Простите, сэр, но пригласили одного генерала, – робко предупредил посыльный.
На мгновение лицо Родригеса исказила злость, но затем оно приняло прежнее беззаботное выражение.
– Само собой. Генерал, если понадоблюсь, – я здесь.
Густав скривился, затем отвернулся и быстро пошёл к выходу. Посыльный едва успевал за быстрым генеральским шагом.
– Сэр, он ожидает вас в покоях реконсидеристов, – объяснил он на ходу. – Комната четыре-четыре-восемь-три. Сад Папоротников.
Густав кивнул. Он уже знал, куда идти.
Посыльный дал сигнал, открылась дверь служебного лифта. По пути наверх Густав попытался собраться с мыслями. Освальд – единственный из знакомых Густава, способный добиться отзыва Родригеса. Влияние Освальда огромно – ведь именно он создал реконсидеризм. В глазах генерала Освальд не уступал политическим талантом самому пророку. Долгое время земной ислам не принимал Церковь Истинности, считая последним пророком Мухаммеда. Оттого мусульмане остались за бортом военных и экономических реформ, прокатившихся по миру. Реконсидеризм предложил выход из ловушки, утверждая, что Аллах увидел Век террора, исполнился отвращения и передумал. Он послал человечеству нового пророка, ибо люди слишком далеко отклонились от праведного пути.
Освальд обратил Густава в свою веру среди софийских трущоб в разгар бунта. Освальд поклялся, что его секта сохранит все лучшие традиции нового ислама: рациональность и возможность обсуждать догму и окружающий мир, строгое соблюдение закона и никаких компромиссов с неверными.
До сих пор Освальд ни в чём не отступил от данного слова – и реконсидеризм стал неофициальным научным отделом Церкви Истинности. Густав надеялся, что Освальд и дальше останется верным себе.
Лифт остановился, Густав шагнул наружу, на буро-белую плитку Покоев реконсидеризма, и двинулся по коридору к Саду папоротников. Генерал протолкнулся сквозь старомодную вращающуюся дверь во влажную духоту.
Сад папоротников был своего рода оранжереей. Подобные сооружения располагались по углам дворца. Сад заполняли разросшиеся сосудистые растения. Большинство из них уже давно вымерло на Земле. Многие виды привезли с Марса после захвата крестоносцами. Разбрызгиватели и парогенераторы Сада – отчасти не случайно – делали подслушивание практически невозможным. К тому же стены Сада надёжно экранировали передачи. Отлично изолированное место – и реконсидеристы поддерживали его таким.
Генерал прошёл по узкой мощёной дорожке, перебрался по камням через ручей и обнаружил Освальда у дальнего окна. Лорд Хан – высокий, с кофейно-тёмной кожей, с кольцом седых волос на лысеющей голове – изучал пейзаж. Заметив генерала, Освальд обернулся и присвистнул. Густав подумал, что лицо Освальда выглядело бы уместно в галерее портретов древних эфиопских королей.
– Мой господин, – выговорил Густав и поклонился.
– Не стоит, – обронил Освальд. – Мы одни.
Густав слегка расслабился. Он оставался другом Освальда с того дня в Софии, хотя жизнь и дела повели их разными дорогами. Ближе союзника у Густава не было.
И потому он начал без обиняков:
– Я хочу, чтобы этот паяц проваливал.
Освальд поморщился – он не любил грубости – и медленно покачал головой:
– Прости, мой старый друг. Я сделал всё, что мог, но Санчес непреклонен. Он хочет закрыть проект. А Родригес отправлен, чтобы оценить состояние дел.
– Ты что имеешь в виду под «закрыть»? – выговорил ошарашенный, напуганный, полностью сбитый с толку Густав.
– Гус, это значит – финал. Санчес хочет закрыть проект «Реликвия».
– Но как он может? – выдавил Густав, не в силах поверить.
– К сожалению, может.
– Он что, не понимает? «Реликвию» не получится сохранить в тайне. Такие новости рано или поздно выходят наружу.
– Конечно, – подтвердил Освальд. – Но Высокая церковь смотрит на мир по-другому. Реликвия пугает их. И прежде всего Санчеса.
Освальд развёл руками.
– Если бы не Галатея, нам бы не позволили сделать и первого шага. Но Церкви нужен «звёздный ключ». И потому ты здесь.
Густав поморщился. Прятать Реликвию – преступление против науки. Но хуже того – это политическая глупость. Санчес сам посеял семя нынешней беды, когда много лет назад отверг существование внеземной жизни по теологическим причинам. На самой заре Церкви пророк решил, что для объединения очень разных течений и сект мало одной священной книги. Новый Коран либо Библию не создашь – люди всегда предпочтут старые книги новым. Потому Санчес провозгласил человеческий геном живым воплощением божественного откровения.
К сожалению, это означает, что доктрина опирается на идею первенства человеческой расы над всеми прочими творениями Господа. Разглашение новости об открытии древней высокоразвитой цивилизации, пусть и давно вымершей, приведёт к бунту среди Последователей. По мнению Густава, надо уже сейчас и как можно скорее, но со всей возможной осторожностью и тщательностью готовить почву для новости о Реликвии.
– Может, подтолкнуть их? – спросил Густав.
Освальд печально глянул на него и вздохнул. Он знал, что Густав имеет в виду. Они уже несколько раз говорили о том, как аккуратно слить подготовленную информацию широкой публике. Так можно укротить недовольство – и подстрекнуть церковь к действиям.
– Тебя убьют.
– Возможно, – согласился Густав и пожал плечами. – Если сгоряча. Но я могу сделать это накладным для них.
Освальд положил ладонь на плечо Густава.
– Гус, послушай: если правда откроется сейчас, крестовый поход застопорится.
– Сомневаюсь, – сказал Густав и сухо улыбнулся.
– Мой друг, твоя беда в том, что ты слишком долго провёл вне Земли, прячась в секретной лаборатории, – печально заметил Освальд.
– Ты о чём?
Освальд сложил ладони, потупился.
– Пока тебя не было, пророк… в общем, с ним не все хорошо.
Хм, вот же новость. Кто бы подумал. Само собой, её держат в строгом секрете.
– Его доктора сказали, что жить осталось недолго. Думаю, именно потому он решил прекратить проект «звёздного ключа» прямо сейчас. У Санчеса нет сил вести паству сквозь резкое измерение доктрины. Пророк не верит в то, что его преемник справится. Потому Санчес предпочёл оставить всё как есть.
Да, в самом деле время для утечки информации о Реликвии не лучшее. Если влияние Высокой церкви ослабнет, кто-нибудь обязательно нарушит перемирие, начнётся грызня за власть и на крестовый поход не останется сил. В худшем случае возобновится гражданская война. А Галатея тем временем воспрянет и, возможно, даже попробует освободить другие колонии. Шансы на второй крестовый поход в такой обстановке – очень малые.
Освальд понял, о чём думает Густав, и кивнул.
– Да, именно так. Если ты решишься открыть правду, будь готов к будущему, в котором Королевство сосуществует с Галатеей.
Нет, такого будущего Густав не хотел. Оно означало дюжину планет с обычными, нищими, немодифицированными людьми – и единственный скудно населённый мир гениальных богачей. Порочный круг неравенства, давивший народ Густава из поколения в поколение, возникнет снова. Земля окажется отброшенной в самое начало пути к свободе, станет нищей, угнетаемой и презираемой. Иными словами, вернётся то, что и привело к Столетию террора.
– Так что видишь, друг мой, ты в очень выгодном положении, и пророк это знает. Потому он столь щедр с тобой. Твой следующий ход определит течение войны.
– Ты преувеличиваешь, – сказал Густав, качая головой.
– Боюсь, нисколько. Умоляю: не спеши, выжди нужного момента. Ещё не всё потеряно. Выход есть.
– Я слушаю, – сказал Густав, сложив руки на груди.
Освальд придвинулся ближе.
– Два дня назад пророк заверил меня в разговоре тет-а-тет, что в любом случае потупит так, как посоветует Родригес. Это наш шанс. Послушник Родригес не очень умён. Пророк доверяет ему, ценя его веру и упорство. Родригес жаждет власти и боится быть обманутым, сознавая своё невежество. Если войти к нему в доверие и убедить, что в его интересах принять нашу точку зрения, – пророку останется лишь согласиться. Он обещал и сдержит слово. Проект будет спасён.
– Родригес – послушник Высокой церкви. Мы не сможем его подкупить, – указал Густав.
– Да. Но есть другие способы сделать из него союзника. Необходимо убедить его в том, что в его политических интересах оставить проект работающим. Пусть Родригес поймёт, что если информация просочится после закрытия работ, то его положение станет незавидным. Если у тебя получится, я доделаю остальное. Последние полгода мои люди работают над тем, как представить Реликвию последователям божьим чудом. Пока Санчес отказывается читать моё коммюнике. Если Родригес даст добро, я смогу сделать ход. Все нужные речи уже написаны. Материалы для прессы готовы.
Густав нахмурился. Компромиссы. Они будто кандалы. Согласишься принять – и лишишься свободы. Он вздохнул, потёр глаза.
– Ос, ты же знаешь меня. Я не дипломат.
– Что же тут поделаешь? – сказал Освальд, пожимая плечами. – Если бы я мог отправиться с тобой, я бы отправился. Но я не могу. Проект твой.
– Хорошо, – выговорил Густав и отвернулся.
– Спасибо, – сказал Освальд, коснувшись его плеча.
– Признаюсь, моим людям это совсем не понравится, – сообщил Густав, глядя на грязное небо за окном. – Завидев белую рясу, они почуют неладное. И не захотят сотрудничать.
– Дай понять, как им повезло, – посоветовал Освальд. – Санчес задумывался над тем, чтобы физически уничтожить вашу группу. Я указал ему на то, что проще и безопаснее купить вас, а не убивать. И напомнил, как отчаянно нужна Церкви поддержка учёных. Если твои люди соблюдут осторожность, то смогут получить состояния и, рано или поздно, продолжить работу.
Освальд похлопал генерала по плечу.
– А теперь тебе лучше спуститься к придворным, а то они задумаются над тем, куда ты пропал. Пускай поглазеют на тебя. Постарайся выглядеть счастливым. Нельзя выказывать недовольство дарами пророка.
Густав засмеялся. Опасная игра, но другого выхода нет. Земля не может позволить себе мирное сосуществование с процветающей планетой генетических расистов. А чтобы победить их, необходима единая церковь – по крайней мере, первое время.
Он поклонился, прощаясь.
– Удачи, – пожелал Освальд. – Я помяну тебя в моих молитвах.
Густав кивнул и отправился восвояси: к лифту, назойливости Родригеса и очередной порции фальшивых поздравлений.
Уилл на поезде отправился в штаб-квартиру Отдела роботеров. В вагоне было пятьдесят ярко-жёлтых эргономичных кресел. Сорок девять пустовало. Обычная ситуация на Галатее. Уилл никогда не видел целиком заполненный вагон.
Уилл не был дома уже несколько недель, и потому жадно всматривался в окрестности. За окном под густо-синим небом до горизонта расстилалась равнина, засыпанная масляного цвета галькой. И до горизонта же шли прямыми рядами круглые бассейны с парящей зеленоватой водой. За бассейнами ухаживали роботы, покрытые чёрным мехом. Ещё недавно бассейнов не было. Наверняка они – очередная отчаянная попытка Группы терраформирования не допустить краха зарождающейся галатеанской экологии.
Взгляд путался в столбах влажного воздуха над водой. Поезд беззвучно несся мимо. Однообразность убаюкивала, отвлекала от мыслей о грядущем общении с начальством.
Уилл побыл дома всего день и не ожидал, что возвращаться придётся так скоро. Очевидно, дело посчитали серьёзным.
Полёт домой оказался не безоблачным. Франц написал и выложил в свободный доступ отчёт, где утверждал, что при правильной реакции роботера СОП обеспечил бы поражение всех прерывателей. Ложное утверждение, но его трудно опровергнуть целиком. Франц перестал разговаривать с Уиллом.
Капитан Кляйн отказался комментировать происходящее. Уилл сдал свой отчёт и больше не общался с капитаном. Затем последовала неделя волнений, и вот настало время узнать, что же капитан думает по поводу самоуправства своего роботера. А Уиллу совсем не хотелось узнавать капитанское мнение.
Неподчинение прямому приказу – это не шутки. Хотя флот Галатеи был, наверное, самым снисходительным и открытым для инициативы флотом в человеческой истории, приказы воспринимались как нечто священное и нерушимое. Если начальство и простит самоуправство – а Уилл не сомневался в том, что простит, – то формальное взыскание неизбежно. Вопрос, какое?
Но ведь так несправедливо! Если выгонят и на этот раз, будет уже третий перевод. Ни один капитан не захочет взять Уилла Куно-Моне. Его переведут на работы по эвакуации, на загрузку ковчегов, и отправят с планеты вместе с детьми и стариками; а земляне тем временем собирают силы, чтобы уничтожить весь мир Уилла. Перспектива трудно переносимая.
На Галатее знали, что происходит с захваченными колониями. После капитуляции следует массовое убийство. Уничтожают всех генетически модифицированных. Большинство – сжигают заживо солдатские банды. Земные десантники славились плохой дисциплиной. Уилл не хотел спасаться вместе с немощными, когда такое происходит с родным домом.
Уилл поёрзал на сиденье и принялся считать на пальцах в двоичной системе от нуля до тысячи двадцати трёх и назад. Хороший способ успокоиться и убить время. Уилл частенько прибегал к нему.
Наконец вагон замедлился, скользя между сверкающими трубами и пилонами на въезде в Персеверанс. Как и большинство городов Галатеи, Персеверанс был, в сущности, длинной траншеей, закрытой низким пузырём ударопрочного пластика. Уилл ехал между многоэтажными домами с обширными террасами и променадами из модифицированного стекла. Их так загромождала мебель и всевозможные вещи, что трудно было сказать, где кончается одна квартира и начинается другая.
Надо всем витала атмосфера временности, неприкаянности, привычная обитателям Галатеи: словно бы завтра придётся срочно уезжать и уже не возвращаться. Некрашеные стены, лёгкие ширмы. Всё ценное можно быстро упаковать и погрузить на транспорт.
А чего ещё ожидать, когда в любой момент нагрянет беда? Она всегда неподалёку. Война – лишь еще одна неприятность в долгой череде. Люди шутили насчёт того, что война, по крайней мере, бедствие внешнее, а не возникшее на родной почве. Попытки терраформировать Галатею нередко приводили к полномасштабным катастрофам.
Поезд мягко въехал на станцию. Ну вот, настало время получать по шее. Вагон остановился, Уилл встал и пошёл к двери.
– Это ваша остановка? – угодливо спросил поезд, посылая сигнал прямо в сенсориум роботера. – Именно сюда вы попросили доставить вас?
Конечно, поезд уже знал ответ. Он просто хотел поговорить. Как и все публичные СОПы, он наслаждался редкой возможностью прямого электронного контакта с роботером. Обычно Уилл потакал машинным слабостям. Но сегодня не было настроения.
Уилл послал короткое сообщение: «Да, спасибо» и вышел навстречу тёплому искусственному ветру.
От платформы до штаба – недлинный путь по заботливо ухоженному саду, покрывавшему дно траншеи. Уилл шёл извилистой тропкой между экзотическими кактусами и суккулентами, предназначенными в один прекрасный день прижиться на поверхности планеты, затем поднялся по широким ступеням и ступил в просторное открытое фойе. Когда Уилл пересекал эту широченную площадку с полом из полированного песчаника, пара роботов-чистильщиков, выглядящих большими мохнатыми жуками, послала приветствия.
– Привет, управитель Уилл! Привет! Ты поиграешь с нами? Мы любим играть!
Уилл послал им электронный эквивалент улыбки и добавил: «Попозже». В лифте по пути наверх приёмный СОП сообщил: «Уилл, добро пожаловать».
Правильный чёткий английский, мягкий женский голос, вежливость, предупредительность и прохладная официальность.
– Коммандер Рис-Нойес сейчас занят, но вскоре освободится и примет вас. Не хотите подождать в кают-компании?
– Да, конечно, – ответил Уилл и вздохнул.
Лифт затормозил, открылась дверь. Кают-компания, официально называемая «Рекреационное помещение роботеров», представляла собой большую комнату со стенами из песчаника и широким открытым балконом вместо одной стены. С отражателей на другой стороне городского каньона лился золотистый свет, рождавший причудливые тени на мохнатом пурпурном ковре.
В кают-компании – с дюжину роботеров, все в мятой корабельной униформе. Кое-кто сидит сам по себе, но большинство – в кругу, с жировыми контактами, тянущимися от шеи к шее, словно толстые белые макаронины.
На посторонний взгляд – ни дать ни взять сцена из дома умалишённых. Роботеры либо застыли, будто камни, либо медленно покачиваются. Почти все молчат, пара мурлычет под нос в такт музыке, слышимой только им. Никто не пытается поглядеть другому в лицо. Но на Уилла обрушился невыносимый галдёж. В сенсориум хлынуло множество посланий с требованиями поделиться памятью.
– Что случилось?
– Франц – ублюдок!
– Где твои логи?
– Расскажи нам всё!
Типичное роботерское приветствие. Уилла заметили, как только он вошёл в здание, и тут же загрузили все доступные данные. Культура роботеров насквозь честная, искренняя, любопытная и полностью лишённая понятия о такте. Хоть ты вбивай вежливость в СОП, толку мало – роботеры постоянно лазят в головы друг другу. Бо́льшую интимность трудно представить.
Уилл ожидал просьбы. Роботеры всегда хотели свежих новостей о своих собратьях, потому он заранее приготовил подредактированную версию своих впечатлений и загрузил во флотскую базу данных. Теперь он просто перебросил иконку с адресом в общий доступ. В его личном пространстве место для общего доступа выглядело как комната, выходившая на газон и похожая на ту, в которой прошло детство Уилла.
– Здесь всё, что у меня есть, – оповестил Уилл, и увидел, как замерцала иконка – множество жадных разумов потянулось к ней и поспешило загрузить.
Он пересёк кают-компанию и уселся у окна, посмотреть на спокойные улицы Персеверанс. Внизу прошла парочка, мужчина с женщиной. За ними ковылял грузовой бот, покрытый жёлтой тактильной шерстью.
Пришло сообщение: «Присоединяйся к игре». С ним – пакет памяти. Он раскрылся и показал подобие шахмат, где каждая фигура строила свою стратегию и все двигались одновременно. Уилл мгновенно усвоил правила.
Игроки соединили разумы – оттого и прицепили жировые. Все роботеры поддерживают связь с глобальной сетью Галатеи, но для глубокого соединения нужен прямой контакт.
– У нас игра выходит неровная, – сказали ему. – Присоединяйся, поможешь.
– Спасибо, нет, – ответил Уилл.
Ему не слишком хотелось отвлекаться. Остальные послали ему мысленный эквивалент виноватой улыбки и вернулись к своему головоломному подобию шахмат. Честно говоря, роботеры и не ожидали, что Уилл присоединится. Большинство считало его чудаком. А он их – надоедливыми занудами. Он никогда не старался проникнуться духом роботерской культуры, ощущая в ней плотную, давящую фальшь, обязанность чересчур тесного контакта, буквально выворачивания души наизнанку, но одновременно и эмоциональную отстранённость. Ведь если подумать, телепатия человеку не свойственна. Роботеры приспосабливаются как могут.
Проблема ещё и в том, что мозг роботеров генетически изменён для лучшей совместимости с операционными СОП. Первые роботеры были полными аутистами. Следующее поколение вышло куда нормальнее, но до полной нормальности большинству было далеко. Даже теперь лишь считанные единицы – Уилл в их числе – не страдали от аутизма. Для большинства роботеров дружба – это всего лишь тесное сотрудничество в работе. А Уилл предпочитал обычное общение с обычными людьми, пытаясь игнорировать огромный провал между их сознанием и разумом роботера.
Уилл глядел на город и пытался представить реакцию коммандера. Как убедить его в своей правоте? Уилл сделал то, что посчитал правильным. Разве во Флоте не поощряется разумное, осмысленное исполнение приказов?
Тишину изредка прерывали взрывы хохота. Смеялись одновременно все игроки. Умолкали тоже одновременно. Это раздражало и отвлекало. Соседство с другими роботерами часто злило Уилла. И заставляло думать о том, что же Галатея сделала со своей культурой. Как быть с немалой группой людей, уже не совместимых с привычным человеческим обществом? Понятно, зачем их создали – от отчаяния и беспомощности. Но легче оттого не становилось.
Четверть века назад галатеанские учёные открыли «предел Нэг-Блэка» – фундаментальное ограничение мощности и миниатюризации. Любая молекулярная технология при определенном уровне распадалась на протеины и становилась бесполезной. Предел положил конец человеческим мечтам о миниатюризации техники, и заодно о величайшей мечте Галатеи: лёгкому терраформированию.
Оно оказалось исключительно трудным. Первые поселенцы запустили процесс, который уже нельзя было останавливать. Печальный опыт убедил: если закрыть работы, атмосфера далеко не сразу вернётся в исходное состояние. Последует эпоха жутких ураганов. Придётся эвакуировать всю планету.
Оттого пришлось вернуться к знакомой проверенной технологии, позволившей отправиться к звёздам и заселить планеты: к робототехнике. Но роботы были велики и неуклюжи, их требовалось много, и возникла потребность координировать тысячи машин, работающих одновременно, задействованных в самом сложном и затратном проекте человеческой истории. Нормальные люди не справились бы – и потому галатеане вывели новую породу людей. И Уилла в том числе.
Обучая и воспитывая роботеров, им внушали, что они спасители планеты. Но, по опыту Уилла, относились к ним не совсем так. Один из самых стойких предрассудков человеческого общества – предубеждение против социально ущербных людей. Уилл всю жизнь упирался в него. Как только люди узнавали, что Уилл – роботер, отношение менялось раз и навсегда – и не важно, что он вполне мог уживаться с нормальными людьми. Они начинали разговаривать медленней, громче, глядели сверху вниз. Ведь их модификации были личными, оплаченными из своего кармана, а модификации Уилла – дешёвый государственный стандарт. Франц – типичный пример подобного высокомерия.
Наконец пришло сообщение:
«Коммандер Рис-Нойес ожидает вас».
Уилл встал и заставил себя идти к лифту. К горлу подкатил тошный ком. Спустя тридцать секунд роботер стоял перед дверью высокого начальства.
Офис – необъятный пустой зал, занимающий весь верхний этаж. В углу – одинокий канцелярский стол с рабочей консолью и старомодным книжным шкафом. В другом углу – стол для совещаний, вокруг него – аккуратно придвинутые стулья. Между столами – огромный узорчатый золотистый ковёр. Кроме них, во всем зале только два предмета: мягкие коричневые кресла на балконе. В одном Роберт Рис-Нойес. Он любил, чтобы роботеры звали его «Боб». Обширный, мощный как медведь, Боб, всегда носивший одно и тоже: шорты и бледно-зелёную тенниску с эмблемой флота. Он часто улыбался и предпочитал дружеский, неофициальный разговор. Но сегодня Боб не улыбался.
– Привет, Уилл. Садись.
Он указал на пустое кресло.
Уилл собрался с духом и пошёл через золотистую мягкую пустыню.
Боб – добродушный, весёлый, благожелательный. И чертовски опасный человек. Наполовину офицер, наполовину психиатр, он заведовал всем, что во флоте касалось роботеров. Родители модифицировали его, усилив память и способность сопереживать. Боб хорошо использовал оба дара, приобретя энциклопедические познания в неврологии, психиатрии и истории роботеров. Как и большинство представителей среднего класса Галатеи, он был гениален.
Уилл подошёл, пожал протянутую руку. И не удержался, глянул в сторону. С балкона открывался фантастический вид: террасные сады походили на рисовые поля из земного исторического фильма.
– Уилл, да садись ты.
Роботер опустился в кресло. Как удобно. Нечеловечески уютно. Где-то на Галатее живёт гениальный дизайнер кресел.
Боб уселся, сложил руки, сцепил пальцы.
– Ладно, давай прямо к делу. Как я слышал, ты не подчинился своему эксперту и взялся менять СОП прямо в бою. Это правда?
– Да, сэр, – сухо подтвердил Уилл.
Боб махнул рукой.
– Не хочу слышать здесь никаких «сэр». Это между нами, ладно?
Уилл неохотно кивнул.
– Эксперт Лёнг, мягко говоря, на тебя разозлился. Он подал официальную жалобу и непрестанно ворчит с самого приземления. Говорит, не может работать с тобой. И не станет, так вот. Мол, если ты сомневался насчёт СОП, мог бы посоветоваться, а не лезть сам.
Уилл нахмурился. Когда, скажите на милость, было советоваться? Посреди битвы, когда счёт на секунды?
– Твой капитан тоже не шибко счастлив. По уставу Кляйн обязан доложить о нарушении приказа. Помимо устава, Кляйн не хочет больше слышать ни об этом деле, ни о тебе.
– Знаю, это звучит не слишком гуманно, но… – заговорил Уилл.
Боб поднял руку.
– Погоди, дай мне закончить. Хм, в общем, если посмотреть с другой стороны, твой отчёт подтверждает правильность твоего решения. Похоже, ты и в самом деле спас жизни всех на «Аслане» и «Фениксе», включая адмирала Брайанта. Он видел твою модель и лично вступился за тебя, прося о снисхождении.
Боб замолчал, чтобы лучше дошёл смысл сказанного. Уилл чуть не подпрыгнул. Сам адмирал! Надо же, как разлетелось известие. Значит, дела не так уж плохи!
И тут Боб вздохнул.
– Уилл, зачем ты завербовался во флот? – тихо спросил он.
– Конечно, чтобы помочь в войне с землянами, – тут же ответил Уилл и покраснел.
Правда, да, но не вся. Уилл завербовался ещё и потому, что ненавидел свою жизнь. Его родили для терраформирования, для борьбы с постоянно возникающими экологическими проблемами, для жизни в общежитиях роботеров и постоянного чтения отчетов памяти тех, с кем Уилл не мог и не хотел общаться. Спокойное, предсказуемое, душное существование.
Детская мечта: стать звёздным капитаном. Но Уиллу уже много раз говорили: работа капитана – не для роботеров. Даже если бы он умел понимать и организовывать людей, особые роботерское таланты отчаянно необходимы дома.
Но Уилл не бросил мечту. В свободное время он конструировал разумные, гибкие, способные к самосовершенствованию СОПы. Если уж нельзя стать обычным капитаном, отчего не создать команду искусственных разумов для корабля, который сможет пилотировать один роботер?
Амбициозным проектам помешала война. Законы занятости изменились. Уиллу уже исполнилось двадцать, и он сразу завербовался во флот – к большому огорчению родителей. Пятью годами позже роботеры не стали ближе к капитанскому креслу, но, по крайней мере, Уиллу не пришлось заниматься терраформированием.
– Уилл, ты – самый крутой из всех роботеров, которых я знаю, – сказал Боб и покачал головой. – Но ты же и самый упрямый. Со всех трёх кораблей, где ты служил, характеристики одинаковые: отлично работает, но не выполняет приказы.
– Я выполняю приказы. Но лишь разумные.
– Видишь? Вот оно, то самое. Разве ты не понимаешь, каким ненадёжным типом выглядишь? Твоя карьера висела на волоске. Надо было хотя бы проинформировать Франца. А ещё лучше и капитану скинуть сообщение. Меньше было бы паники. А если бы выяснилось, что ты зря затеял всю бучу, – конец твоей карьере во флоте.
– Но ведь не зря, – указал Уилл.
– Я знаю. И, по правде говоря, ты здорово сделал. Ситуация аховая, а ты самое то. В общем, дела такие, что у эксперта Лёнга будет служебное расследование, и, скорее всего, перевод в охрану комет из облака Оорта.
Уилла новость удивила. Он не хотел навредить Францу, хотя и не любил его.
– Тебе никакое дисциплинарное взыскание не грозит, – сообщил Боб. – Флот не имеет привычки наказывать за хорошие поступки. Однако проблема остаётся.
Боб снова сцепил пальцы, глянул исподлобья на роботера.
– Мы не можем оставить тебя на «Фениксе». Так что новый перевод.
Уилл похолодел.
– Да не бойся, – быстро добавил Боб. – Это даже, можно сказать, повышение. Я перевожу тебя на «Ариэль».
– «Ариэль»?!
Боб кивнул.
Уилл не верил своим ушам. Знаменитый корабль! Разведчик класса «Москит», один из лучших флотских софт-диверсантов, притом самый быстрый. Вся команда – профессионалы экстракласса, капитан слывёт гением. Все знают капитана Барона. В кают-компаниях флота о его подвигах ходили легенды.
Уилл не смел и мечтать о таком. Подобное назначение – воистину венец флотской карьеры роботера.
– Им нужен роботер, и, честно говоря, ты – единственная доступная кандидатура. Если бы не твой психопрофиль, ты подходил бы по всем статьям. Команда маленькая, им нужен инициативный человек, не боящийся искать решений для неожиданных новых задач. Но должен предупредить: эта работа совсем не похожа на твои прежние. Ты – единственный роботер на борту. А значит, отвечаешь за все их СОПы. И субординация для тебя там – в приоритете. Игра на очень высокие ставки. Если нарушишь правила – вылетишь из флота навсегда, если, конечно, флот ещё останется к тому времени. Хуже того, придётся модифицировать твои микромашины.
Понятно, всё серьёзно. Модификация – штука опасная, ведь будут копаться в нейронах, соединяющих мозг с машинным интерфейсом. Но что такое этот риск по сравнению с опасностью зажариться в гамма-лучах?
– Ну, что думаешь? – спросил Боб. – Честно с тобой обошёлся флот?
Уилл с энтузиазмом кивнул.
– Так точно, сэр! В смысле, Боб. Спасибо. Я даже и не знаю, что сказать.
– Тогда молчи, – посоветовал Боб и хлопнул себя по коленям. – Ну, у тебя впереди много дел. Так что не смею задерживать.
Он проводил ошарашенного Уилла до лифта.
– СОП приёмной даст тебе доступ к необходимому служебному инфо, включая файлы памяти, и сообщит, когда и куда прибыть. Боюсь, у тебя остались всего сутки отпуска, потом – очередной нейросервис и апдейт. «Ариэль» отбывает на задание.
У роботера пошла кругом голова. Боб осторожно подтолкнул его к двери и помахал напоследок.
– Удачи. Тебе она понадобится.
Дверь закрылась, скрыв добродушное, но странно встревоженное лицо коммандера на фоне золотистого света, отражённого от стен каньона.