Гниль быстро распространялась, ее щупальца достигли самых темных уголков «Деффбринги», питаясь отчаянием и безнадежностью. Культ, называвший себя «Братством Оскверненного Урожая», набирал силу, словно болезнь, охватывающая ослабленное тело. Их число росло по мере того, как все больше и больше рабов, сломленных жестокостью орков и соблазненных шепотом власти, обращались к объятиям Темных Богов.
В сердце этой растущей порчи был Малкор. Он был человеком контрастов, харизматичным оратором с голосом, который мог успокаивать и подстрекать, но в его глазах была холодная, тревожная напряженность, которая намекала на внутреннюю тьму. Он прибыл на «Деффбрингу», как и все остальные, – пленником, лишенным достоинства и надежды. Но в отличие от других, Малкор не был сломлен. Он нашел новую цель, нового хозяина в шепоте, который эхом разносился из Варпа.
Малкор проповедовал евангелие освобождения через служение. Он говорил о боге, который наслаждался распадом, который видел силу в объятиях порчи. Он называл эту сущность «Владыкой увядающего цветка», хотя его бог не был большим и значительным божеством, в глазах обычного человека казалось, что это существо может стать более влиятельным, чем многие более могущественные сущности, потому что оно прекрасно понимало человеческую природу и прекрасно играло на ней. Легко распространять влияние на тех, кто сломлен и унижен каждый день и хочет хоть какого-то облегчения. Это незначительное божество было вассалом бога Хаоса мора и распада, и он обещал своим последователям освобождение от их страданий, превращение в нечто «большее». Его обещания и речи распространялись, как те самые болезни, которые они восхваляли.
«Орки», – провозглашал Малкор, и его голос эхом разносился по скрытым собраниям культа, – «сковывают наши тела, но Император сковывает наши души! Он предлагает лишь пустые обещания далекого спасения, в то время как наш Господь предлагает силу здесь и сейчас. Примите гниение, братья и сестры, и станьте орудиями славного увядания!» Его харизма и его обещания пленяли сердца все большего числа новых рабов, желание жить было очень сильным, но желание стать сильнее орков заставляло рабов выбирать хаос.
Ритуалы культа были гротескными пародиями на имперские обряды, проводившиеся в самых глубоких, самых заброшенных частях корабля. Они включали в себя песнопения на испорченном языке, членовредительство и подношения крови и потрохов, собранных из остатков орков. Символы Оскверненного урожая – череп, обвитый увядшими лозами, круг, с которого капает гниль – стали появляться чаще, заменяя символы ложного бога, называемого «Императором». Их часто сопровождали тревожные явления: рои мух, которые появлялись из ниоткуда, леденящая сырость, которая просачивалась в металл, и постоянный тошнотворный запах гниения, который цеплялся за культистов, как саван. Хотя все пытались очиститься, чтобы защитить себя, это не всегда помогало, как будто их бог вознаграждает своих самых ярых последователей.
Кель, Элара и Терон с растущим ужасом наблюдали, как росло влияние культа. Они видели, как их собратья-рабы, некогда обычные мужчины и женщины, превращались в фанатиков с пустыми глазами, их тела были отмечены болезнями, их разум был извращен ядовитыми словами Малкора.
«Они теряют себя», – прошептала Элара однажды ночью, ее голос был полон смеси жалости и отвращения. «Они думают, что обретают свободу, но на самом деле они просто становятся рабами чего-то еще худшего, чем орки».
Терон, разглядывая клочок пергамента, который ему удалось спасти, добавил: «Малкор играет в опасную игру. Он думает, что может контролировать силу, которую призывает, но он ошибается. Владыка Увядающего Цветка – не тот бог, с которым можно шутить. Он паразит, и он поглотит весь этот корабль, если мы позволим ему». Все трое поняли, что им нужно сплотить вокруг себя здравомыслящих людей, пока корабль еще жив, прежде чем культисты принесут жертвы своему богу и лишат их шансов.
Кель ощутил растущее чувство безотлагательности. Он знал, что они не могут просто стоять и смотреть, как корабль погружается в безумие. Им нужно что-то сделать, что угодно, чтобы остановить Малкора и его последователей. Но как горстка рабов могла противостоять растущей мощи культа Хаоса, особенно когда они были окружены жестокими орками, которые могли раздавить их в любой момент? Им казалось, что на самом деле орки теперь были гораздо меньшей проблемой, чем последователи хаоса. Ответ, как знал Кель, был в том, чтобы сражаться, собирая вокруг себя остальных, у которых, как и у тебя, все еще есть искра. Но это означало бы выбор нового пути, пути борьбы, возможно, некоторые из рабов были сломлены, но он не собирался сдаваться.
Однажды вечером Кель оказался лицом к лицу с Малкором. Лидер культа разыскал его, привлеченный репутацией Кель как бывшего гвардейца, символа того самого порядка, который он стремился уничтожить.
«Ты сражаешься с ним, не так ли? – сказал Малкор, его голос был мягким, но угрожающим. – Ты цепляешься за память о своем ложном Императоре, за жизнь, которая ушла. Но я предлагаю тебе новую жизнь, новую цель. Присоединяйся к нам, Кель. Прими силу Увядающего Цветка и стань чем-то большим, чем рабом». Он коротко рассмеялся, повернулся и, прежде чем уйти в темноту, сказал:
«Не волнуйся, ты присоединишься к нам, добровольно или нет».
Выбор был очевиден, и Кель сделал свой, он сжал кулаки так сильно, что они заболели, и приготовился уйти, чтобы собрать всех неиспорченных, у них оставалось не так много времени.
Кель посмотрел в глаза Малкора, видя не человека, а сосуд чего-то древнего и злого. Он почувствовал прилив гнева, непокорности, но также и проблеск страха. Он знал, что Малкор был прав в одном: его старая жизнь ушла. Но он не променял бы ее на жизнь в служении Хаосу.
Малкор, который, казалось, наслаждался происходящим и был в отличном настроении, подошел достаточно близко к Каэлю, и было очевидно, что он уже принял хаос, потому что кожа на его руках сильно распухла и покраснела от какой-то грязи, но он все еще был человеком.
«Я уже сражался с такими, как ты», – сказал Кель, его голос был тихим и ровным. «Я видел, что ты делаешь с людьми. Ты не предлагаешь ничего, кроме смерти и разрушения. Я бы лучше умер гражданином Империи, чем жил бы рабом Хаоса». Но даже Кель знал, что его прежняя жизнь ушла, но Хаос не мог его соблазнить.
Малкор улыбнулся, с леденящим, лишенным юмора выражением. «Пусть так и будет. Но знай это, Кель. Прилив меняется. Увядающий Цветок поднимается. И когда это произойдет, тебе некуда будет бежать». С этими словами Малкор исчез в темноте.
Кель долго стоял там, тяжесть слов Малкора давила на него. Он знал, что предстоящая битва будет еще более жестокой, чем все, что он испытывал раньше, бежать было просто некуда. Но он также знал, что не может сдаться. Ему пришлось сражаться не только за свое собственное выживание, но и за души других рабов, за память об Империяе, которому он когда-то служил, и за слабую надежду, что каким-то образом они смогут избежать надвигающейся тьмы. Кель ушел собирать свою группу.