На заднем сиденье было темно. Стекла, затянутые темной полупрозрачной пленкой, не позволяли разглядеть ничего. Спины водителя и солдата-сопровождающего закрывали и то малое, что пытался рассмотреть Афа через лобовое стекло. Прошло всего минут десять, не больше, и знакомые улицы сменились неизвестными местами. Всё, что успевал разглядеть профессор впереди, за спинами мужчин, напоминало какие-то огромные боксы, серые, с сотами окон. Бараки тянулись по обе стороны улицы, изредка прерываясь на низенькие здания, такие же унылые, как и эти огромные дома, с той лишь разницей, что ларьки были хоть сколько-нибудь расцвечены яркими пятнами.
«Реклама», – сообразил Асури, все больше и больше прилипая к окну.
Неожиданно машина притормозила и завернула во двор одного из таких боксов.
– Прошу вас. – Кто-то открыл дверь, пропуская в салон яркий солнечный свет.
Афа зажмурился и вылез из автомобиля. У тротуара уже стояли два его чемодана, саквояж и кожаный рюкзак, привезенный из Италии и служивший Асури большим походным несессером в туристических вылазках к океану или в горы.
– Вот ваши ключи, Асури-тан, здесь на бирке написан ваш полный адрес, включая этаж и номер квартиры. Будьте добры, предоставьте свою идентификационную карту, чтобы я мог зарегистрировать вас по этому адресу.
«Тан!» – закричало в голове Афы. В кармане куртки зажужжало. Не обращая внимания на протянутую руку с ключами, профессор достал смартфон. Рейтинг упал еще на несколько цифр. Выхватив ключи, Афа повернулся к своим чемоданам. Смартфон еще раз проурчал.
– Карту, пожалуйста, – невозмутимо проговорил сопровождающий профессора солдат-китаец.
Асури вынул карту из маленького бумажника и протянул охраннику. Тот ловко провел ее через валидатор и тут же вернул профессору. Смартфон отреагировал мгновенно. Под черными цифрами, опустившимися еще на несколько пунктов, мигали сообщения о новом адресе, инструкции поведения в данном районе. Ниже, уже жирным шрифтом, сообщалось об обязательном прочтении и подтверждении согласия на новые условия существования Асури-тана. Прилагался список мест рекомендуемого трудоустройства. Не вдаваясь в прочтение, профессор схватил свои вещи и направился к подъезду. Длинный дом в четыре этажа имел всего один подъезд. Огромное табло показывало схему размещения всех квартир, которые были пронумерованы как в отелях, номер квартиры начинался с цифры этажа – 3381. Третий этаж, третий блок, квартира восемьдесят один.
«Тан! Скотство!» – носилось в голове профессора, пока он медленно поднимался по лестнице к своему этажу, а смартфон учтиво напоминал своим жужжанием об изменениях в рейтинге Асури.
Квартира оказалась маленькой студией всего с одной дверкой, ведущей в туалетную комнату. Кухонный уголок у единственного окна представлял собою газовую плиту с двумя конфорками и столик с раковиной. В низу столика лежала необходимая посуда. Одноместная тахта в другом углу, на тумбочке – телевизор. Больше в квартире ничего не было, если не считать длинной металлической палки-перекладины во всю стену с плечиками для одежды. Ни шкафа, ни тем более гардеробной в квартире не было. Афа посмотрел в окно: какой-то завод или что-то подобное заполняло весь видимый пейзаж.
Профессор долго смотрел на трубы, из которых тонкими струйками в небо уходил белый пар.
– Это какое-то наваждение, черт возьми! Этого не может быть.
Асури открыл окно. Потянуло мокрой пылью, мерзким воздухом нечистот.
Хотелось кричать в этой мертвой квартире в такой же немой пейзаж, в эти трубы, безразлично упиравшиеся в небо. Ни одного человека на улице под домом не было. Несколько раз кто-то пробежал из здания в здание далеко, за забором, отделявшим город от завода.
Афа стоял у окна недвижимо. Ничего не шелохнулось на его истерзанном лице, когда он долго и не мигая бессмысленно смотрел на завод и толстые нити серого пара, растворяющегося в облаках. Океана, его любимого океана не было и в помине.
Очнувшись, Асури повалился на тахту, стал рыться в рюкзаке. На ощупь вытащил вчерашнюю бутылку Hennessy, глотнул несколько раз напиток, с которым уже успел попрощаться.
Легче не стало, разве что страх и недоумение, если так можно назвать внутреннюю истерику профессора, улеглись, и стало чуть-чуть безразличнее. Смартфон напомнил о себе – к удивлению Афы, число рейтинга увеличилось на три балла.
Совершенно не зная, что сейчас предпринять, Асури включил телевизор. На пульте не было никаких дополнительных кнопок. Только громкость и включение. На самом телевизоре тоже не существовало ни клавиш, ни рычажков. Вещание в квартире профессора ограничивалось только одним каналом, выбирать было не из чего. Детский хор на фоне пальмовой рощи исполнял народные песни, изредка мелькала лысина дирижера-хормейстера. Дети исполнили две песни, и телевизор переключился на государственные новости. Внизу экрана бежала строка с рейтингом государственных управленцев.
Красивая и даже сексуальная нарядная женщина сообщила об изменениях в структуре власти, науки, образования и искусства. Профессор равнодушно уставился в экран. Там уже показывали какой-то репортаж с места событий. Неожиданно появились кадры родного института. Афа вздрогнул: на экране мелькали знакомые коридоры, кабинеты, даже люди. Несколько офицеров безопасности вывели из кабинета профессора Стаевски – большого друга и соратника Асури еще по Дубровнику, того самого мужчину, который встречал профессора в аэропорту вместе с сыном и журналистами. Именно Афа перетащил Стаевски в Байхапур из голландского отделения Лаборатории социального движения народных масс. На экране мелькнуло растерянное лицо его друга, диктор за кадром утверждала, что профессор Стаевски обладает рейтингом класса В и на данный момент не имеет права работать в институте.
– Черт знает что! – пробурчал немного захмелевший Асури. С самого утра он не мог опомниться. Глоток Hennessy придал этому состоянию какую-то апатию ко всему произошедшему за эти полдня.
Зашумел смартфон. Афа взглянул на рейтинг, который снова сполз вниз.
– Скотство! – других слов он не мог ни выдумать, ни выговорить. Только ругательства лезли в его голову со всех сторон, и профессор тупо смотрел на экран телефона, где после каждого негодования рейтинг понижался на несколько единиц.
– Ты что, хочешь сказать, что ты читаешь мои мысли, скотина механическая? – закричал он, всматриваясь в смартфон. Цифры еще раз поползли вниз.
Афа замер. Кажется, сейчас он догадался, в чем дело! Еще несколько месяцев назад, разговаривая с машиной, логику и искусственное мышление которой он сам сочинял и знал наизусть, всего несколько месяцев назад Афа Асури получил странный вопрос от «Лотоса»: как человек постигает подсознание? Профессор вспомнил тогдашнее свое удивление. Машина самостоятельно дошла до предела своего развития: ею было обнаружено абсолютное величие человека перед ней, машиной с совершеннейшей логикой и абсолютным знанием. Человек же движим не логикой, а интуицией! Это открытие, перед которым и был поставлен создатель «Лотоса» профессор Афа Асури, тогда бомбой разорвалось внутри него. Мышление, по теории профессора, развивалось от одной социальной константы к новой вехе, неожиданно утвердившейся в сознании человека. Все исторические исследования это доказывали, и тогда, когда машина задала вопрос, Асури впервые задумался об истинных причинах спиралевидного развития человеческого мышления.
«Конечно же, нет, не мышлением человек развивается, а своей интуицией, воображением, подсознанием!» – первое, что тогда пришло ему в голову. Асури бежал в кабинет, чтобы успеть записать свои мысли, на которые его натолкнул «Лотос».
«То есть, – кричало открытие внутри профессора, – нет никаких объективных причин для эволюции. Все причины скрыты подсознанием, которое могло только пополняться идеями предыдущих поколений. И сейчас мы – новейшие, имеем дело с океаном чаяний прошлого человека, который выбрасывает в наше сознание в известном только ему одному порядке идеи или мысли, где-то там в глубине самого этого океана тысячу раз обмытые прошлым опытом, и теперь воображение вкладывает в нашу интуицию все то, что ему – этому подсознанию – необходимо решить. Человеческое мышление, вполне возможно, окажется лишь инструментом для решения каких-то вопросов, нами не задаваемых и нами же не понимаемых!»
Это открытие настолько захватило Афу, что он было забросил приготовление к великому своему достижению – получению Нобелевской премии. Но потом уже, после многовечерних разговоров со Стаевски и еще несколькими светлыми умами было решено, что к этому революционному открытию нужно вернуться только после возвращения Афы из Стокгольма.
Сейчас Афа ошалело смотрел на экран телефона, изредка обращая внимание на мелькание кадров в телевизоре. Там уже несколько раз возвращались к репортажам об Институте мышления. Какой-то Бигари Иштва возглавил с сегодняшнего дня этот самый институт. Никакого Иштву Асури припомнить не мог, пока телевизор не показал его лицо. Афа тут же вспомнил, этот Иштва Бигари – автор популярной книги о кибернетике. Профессор даже порывался ее несколько раз попробовать полистать. Но ничего путного, кроме собрания несовершенных фактов об ученых, киберязыках, забавных историй с андроидами, там не было. Обычный околонаучный бред на радость потребителю или школьнику для развития любознательности. И вот этот Бигари возглавил Институт мышления!
– Это бред, никак не иначе! Бессмысленная революция, безумие, ничего больше! – Афа схватил трубку и стал искать нужный ему номер телефона.
Пролистывая список, Асури нашел необходимую строчку и попытался позвонить, но никакие кнопки на экране не реагировали на нажатие.
– Проклятие! – занервничал Афа, прочитав появившееся на экране сообщение о том, что ему запрещено совершать звонки персонам более высокого рейтинга.
Телефон даже любезно подсказал, что он может удалить всех абонентов с высоким рейтингом, чтобы облегчить поиск тех людей, с которыми общение разрешено. Афа машинально нажал подтверждение и строчки полетели, поползли, исчезая в бесконечном ничто, не оставляя даже бледных следов своего былого присутствия.