Рука чуть выше локтя саднила или сильно чесалась, словно свежая рана. Хотелось расчесать. Расчесать ногтями, чтобы избавиться от этого неприятного чувства. Это мерзкое ощущение и привело его в чувства. Он пошевелил здоровой рукой и вдруг понял, что… Он плавает в какой-то жидкости. Она обволакивала всё его тело, кроме лица. Нет, это была не вода. Он пошевелил пальцами. Потёр ими друг о друга. Жидкость была… липкая и упругая какая-то. И она воняла, кажется, тухлятиной или… Трудно сказать, чем-то похожим на тухлятину, чем-то сладким. Горохов открыл глаза. Белая пластиковая ванна, старая. Она вся в царапинах, кое-где в трещинах, да ещё и грязная. Он попытался пошевелиться. И вдруг понял, что привязан. Привязан. Он удивился и захотел осмотреться, но не смог. Он видел только потолок и лампу.
Свет единственной лампы. Грязный потолок. Тишина. Он привязанный плавает в какой-то мерзости, только лицо над поверхностью.
Он чувствовал себя вполне нормально, вот только это неприятное ощущение в левой руке никак не унималось. Да и жижа эта воняла. Хотелось почесаться. Он попытался правой рукой дотянуться до левой, чтобы понять, что с ней, или хотя бы почесать. И услышал:
– Сэ… Сэ… Сэээ…
Горохов замер. Кто-то пытался с ним заговорить, что ли? Пытался что-то сказать?
«И что это значит?»
Ему почти в глаза светила лампа, он мало что мог различить, и тут лампу закрыла фигура:
– Я… Я… Я… Се… Се… Я развяжу вас. Только вытащу и… и…и… Капельницы.
Вот в чём дело, он не только был привязан, он ещё был утыкан иглами капельниц. Горохов видел, как ужасные руки, похожие на корявые стволы пустынной колючки, с пальцами, на которых распухли суставы, вытаскивали из него иглы, одну за другой.
Потом в странной и уродливой руке появился скальпель, обычный хирургический скальпель, и этот скальпель быстро перерезал верёвки, что держали его.
– Кто вы? Вы доктор? – С трудом после молчания произнёс Горохов.
– Ва… Ва… Ва… Ва-а… – Человек старался что-то сказать и, не справившись с этой задачей, решил закончить иначе. – Генетик. Меня тут так все зо…зо… зо… Называют.
«Генетик Валера», – вспомнил Горохов. Он с трудом вспоминал тот вечер, с большим трудом. Но это имя и профессия у него в памяти отложились.
– По… по… По-о… Вы можете пошевелиться?
Заика. Да ещё с таким голосом. Этот голос не нравился Горохову, во-первых, высокий, если не сказать, что писклявый, а во-вторых, заискивающий, словно человек извинялся всё время. Но нравится или не нравится, просьбу Генетика он стал выполнять: сжал и разжал кулаки, левый кулак сжать не удалось совсем, потом подогнул ноги, положил правую руку на край ванны, повертел головой туда-сюда.
Всё работало. Ну, кроме левого кулака и вообще всей левой руки.
– Левая рука не слушается.
– Так и должно бы…бы…бы…
– Быть, – договорил Горохов.
– Да.
– У меня там была перебита кость? Она не срослась?
– Кость срослась, но… но… но…
Теперь Горохов не знал, что хотел сказать Генетик и просто ждал, пока тот закончит. Плавал в воде и ждал.
– У вас был перебит срединный нерв, он будет вос.. вос… вос… Зарастать долго. Две… две… две…
– Две недели?
– Две-три недели, нервы растут пло… пло… пло…
– Плохо.
– Да.
– Ясно, – произнёс Горохов, и вправду левая рука не давала ему покоя. Досаждала, зудела.
– Ха… ха… ха… Попробуете встать? – Продолжил Генетик.
Он немного полежал ещё, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, потом сделал усилие и сел в ванне. Да, оказалось, чтобы сесть в ванне, ему пришлось приложить усилие.
– Ну, ка… ка-а-а… Вы хорошо себя чувствуете?
– Рука саднит, и бок немного болит, – ответил он. – У меня там рёбра были сломаны, пуля лёгкое задела. Помню, кровь во рту была.
– Это нор… нор… нор… Так и должно быть.
Ответил и ужаснулся. Та жидкость, в которой он плавал, была просто ужасна. Она не только воняла тухлятиной, а теперь он не сомневался, это запах тухлятины, она и на вид была такой же мерзкой. Серая, мутная, густая и тягучая масса, переполненная мелким мусором и пылинками. А ещё, ещё в ней во множестве плавали… какие-то странные штуки.
Он зачерпнул пригоршню этой жидкости вместе с той дрянью, что там плавала и поморщился. Это был жёлтый червь или личинка, величиной с указательный палец. И голова у неё была чёрная.
Она ещё не была мертва. Эта личинка шевелилась, совсем чуть-чуть, но шевелилась. Горохов с отвращением вылил эту мерзкую жидкость, вместе с личинкой из руки. Встряхнул руку.
– Не… Не… Не-е… Вам не стоит беспокоиться. Э… Эт…
Горохов не стал дослушивать его, он встал и начал вылезать из ванны. Вылез, и эта самая скользкая жидкость стекала по нему прямо на грязный пол.
– Стойте, стойте, – запричитал человек, которого он всё ещё не рассмотрел, – это же очень дорогая вещь…
«О, наверно, и вправду дорогая, если ты даже заикаться перестал».
– Эта грязная вода дорогая? – В первый раз спросил Горохов хрипло.
– Это не вода, не вода, – к нему кинулся этот человек и стал своими уродливыми руками буквально собирать, соскребать с его тела в ладошки липкую жижу и скидывать капли обратно в ванну, – это протоплазма. Я её коплю всю жизнь!
– Извините, – произнёс Горохов. – Я не знал. На вид она просто… Да ещё и червяки там плавают.
– Это кажется, что она грязная, но это не так, – всё причитал и причитал человек, он все слова говорил, всхлипывая при этом, как будто собирался зарыдать, – там почти нет бактерий, ну… Ну, есть, но почти все безвредные. И вирусы только нужные, я сам их конструировал. Они важны для метаболизма. Протоплазма… Она на вид неприятная, но это очень… Очень полезная вещь… Она вас вылечила за три дня. Всего за три дня. Доктор вас лечил бы три недели.
– А червяки? Они тоже меня лечили?
– Да нет же, это её еда, она тоже должна питаться, как вы или я, мучные черви – её еда, мне их тоже непросто выращивать.
Только теперь человек распрямился и встал во весь рост, и только теперь Горохов смог его разглядеть.
Нет, не только руки у него были уродливы. Ростом он был, может быть, даже и с Горохова, но был так искривлён, так скособочен, что на полголовы казался ниже. Плечо одно намного выше другого, голова абсолютно безволосая, даже бровей нет. Лицо будто после страшной травмы, словно ему когда-то раскрошили все лицевые кости, и они неправильно срослись, оно было всё кривое, лоб кривой, нос не симметричный, один глаз заметно ниже другого, да ещё они оба не в одной оси. Когда смотришь этому человеку в лицо, странные ощущения посещают. Кажется, что он не чёткий, плывущий, расплывающийся. Чертовщина какая-то. Ко всему прочему у него ещё белая кожа. Белая, как у самых далёких северян. Как он тут, на глубоком юге, с такой кожей меланомами не изошёл – непонятно. Сейчас он не заикается, но противно всхлипывает после каждой фразы. Хоть Горохов и был ещё слаб, его ещё покачивало даже, но эта манера собеседника говорить начинала его раздражать.
Чтобы закончить нытьё этого человека, Горохов произнёс всё так же хрипло:
– Валера, вас так, кажется, зовут?
Человек кивнул. Да, так. А лицо всё ещё противно-жалостливое.
– Я заплачу вам. Скажите, сколько. – Говорит Горохов.
Эта его фраза сразу поменяла настроение этого странного человека, он, кажется, успокоился, смотрел своими разными, дурацкими глазами, а сам уже прикидывал, сколько попросить:
– Да? За… За… За-а…. Зап…
– Заплачу, – догадался Горохов. – Сколько?
– Сколько? – Переспросил Генетик. Кажется, он сам не знал, сколько попросить за работу. Работа была, конечно, большая, но стоимость её он не мог правильно оценить или боялся попросить лишнего.
– Сколько? – Повторил Горохов.
– Доктор Рахим взя… взя…
– Взял бы с меня…
– Да. Четыре рубля, – выпалили Валера.
«Ишь, кривой да кособокий, живёт в нищете, ходит в одних портках, а деньгу, видно, любит, Генетик. Четыре рубля!»
Но ничего этого, конечно, Горохов не скажет, он обещал заплатить – значит заплатит. Хоть это очень и очень большие деньги. Впрочем, этот странный уродец, вылечил его всего за три дня. Ну, почти вылечил. Левая рука ещё почти не работает.
– А у вас случайно меди не найдётся? – Вдруг чисто и без единого заикания спрашивает Валера.
«Меди?! Да ты, братец, обнаглел». У Горохова была вшита в стальную пуговицу пыльника медная пятирублёвка, но это на крайний случай.
– Нет, меди у меня нет, но я заплачу вам всё серебром. – Твёрдо сказал Горохов. – Скажите, сколько.
– Ну, доктор Рахим просил бы у вас че… че… че…
– Четыре рубля?
– Давайте два! – Сказал Генетик и махнул рукой, мол, хватит мне.
– Это по-человечески, – Горохов стал оглядываться. Он до сих пор стоял голый у ванны. – Где моя одежда?
– Там, – Генетик указал рукой в тёмный угол.
Чуть пошатываясь, он пошёл в тёмный угол и там, у кривой лавки, на грязном полу валялась его одежда, его башмаки и его оружие.
Он наклонился и, опять пошатнувшись, поднял с пола пыльник.
Сунул руку и в карман. Внутренний карман бы пуст. Нет, ничего подобного быть не могло. Деньги и документы он всегда хранил бережно. Пуля карман не порвала, карман был цел, и клапан-застёжка был цел. Но ни кошелька с деньгами, ни документов в кармане не было. Ничего там не было. Песок.
Видно, его лицо стало настолько выразительно, что даже в темноте угла Генетик прочёл все его эмоции и сразу сказал:
– Я просил у… у… Документы….
– Документы? – Холодно переспроси Горохов.
– Да, мне нужно было знать ва…ва… ва-а…. Группу крови. Анализ делать было не… Документы у меня где-то…
– А деньги где?
– Я не знаю.
– Кто меня раздевал, этот… Адылл?
– Они, да, они… Я спро… спро… Попросил документы, чтобы узнать группу крови, они мне… мне… да… да-а… Принесли.
Генетик, вихляясь всем своим кривым телом из стороны в сторону на каждом шагу, быстро прошёл к большому верстаку, что тянулся вдоль всей стены, и там, среди разнообразных банок, старых приборов и всякого хлама нашёл его личную карту, взглянул в неё и сказал:
– Андрей Николаевич, вот ваши документы.
Но приближаться, кажется, он не собирался. Так и остался у верстака.
Горохов сел на лавку, не одеваясь, стал проверять свои вещи. Рубаха была вся драная и в крови, кто бы её стал тут стирать и зашивать. Нижнее тоже в засохшей крови. На поясе кровь, левый карман слипся от крови.
Пыльник, как и положено, рван, и весь бок чёрен от крови и пыли.
Двухлитровая фляга с секретом. Потряс её, что-то плещется, пол-литра воды есть.
Фляга на месте, хорошо. От сердца отлегло. Фляга на вид старая, всё повидавшая, в старом тёртом кожухе. Но если кто-то додумается снять кожух, то увидит, что на дне фляги крышка-тайник. Там очень дорогой микроаккумулятор. Сам маленький: восемь, на три и на одни сантиметр, но огромной ёмкости. И такой же цены диодный фонарик, часы, компас, малюсенький секстант, коротковолновый микромаяк и дистанционный детонатор. Как хорошо, что флягу не потерял, она стоит не меньше, чем мотоцикл. Хоть это чуть успокоило его. Он немного подумал, взял револьвер и, пока Генетик копался на своём верстаке, высыпал из него все патроны, сложил их в тайник фляги. Теперь револьвер и вправду был не опаснее молотка.
Кепка с длинным козырьком и пришитой сзади тряпкой, что прикрывает шею, виски и щёки от солнца, гетры, высокие, почти до колен, ботинки, маска-очки, перчатки – с ними всё в порядке. Тесак в семьдесят сантиметров в ножнах, ему-то ничего и быть не может. Дробовик тоже тут, обрез двенадцатого калибра, два патрона и всё. Револьвер системы Кольцова – что с ним станется, тяжёлый кусок легированной стали. Простой и надёжный, как молоток. Он откинул барабан, четыре мощных десятимиллиметровых патрона и стреляная гильза. Всё. Ах, да, чуть не забыл. Залез в карман галифе. Слава Богу! Тут пошарить не додумались. Он достал из кармана мелочь, одним взглядом сосчитал её. Пять серебряных гривенников и ещё двадцать семь копеек железом. Ну, хоть что-то.
Он стал молча одеваться, а Генетик, увидав это, взял что-то с верстака и пошёл к нему, в руках у него была верёвка:
– Ва… Ва… Ва-а… Верёвка, вам надо подвязать руку. Рукой не шевелите две-три недели. Нерв должен зарасти. Пока пальцы плохо будут работать, а ещё через два дня нужно будет сделать ук…у-ук… Инъекцию…. Зайдёте ко мне. Я всё под… под… под… Сделаю.
Кажется, про деньги он спрашивать не собирался. Это Горохова сейчас устраивало.
– Хорошо, – сказал Горохов, – кто тут у вас занимается ворами?
– У… у… у… Тут главный у нас по таким делам пристав, он Адылла давно знает.
– Где он находится?
– Да… да… Он на этой улице, ближе к центру, там его контора.
Горохов уже оделся, повесил руку на перевязь, проверил оружие:
– Найду деньги и вернусь. Всё вам отдам.
И пошёл к двери.