***
Зеленоград.
Когда Володин подъехал к своей даче, там уже вдоль забора стояло две машины, Гончарука и Белова. Они сами уже прошли на участок и устроились в открытой беседке. Заметив Некрасова среди прочих, Володин несколько успокоился, молча подошёл, поздоровался и кивком головы позвал всех в дом.
– Хотели трикотажку им отдать и резиновую обувь? – с сарказмом спросил он, когда они расселись вокруг стола в комнате. – Оказывается, они ещё когда перемирие нам предлагали, всё про нас выяснили! Захаров потребовал мясокомбинат и завод стройматериалов. И от трикотажки тоже не отказался! Сволочь!.. Хотел ещё в наказание косметическую фабрику забрать, но потом сказал, ладно, чёрт с вами… Они знают про нас всё! Сколько нас, сколько у нас предприятий, какой они приносят доход!..
– Как же так? – потрясённо проговорил Белов. – А что ж нам осталось-то?
– Тебя только это волнует? – нервно барабаня пальцами по столу, спросил Гончарук. – А то, что про твои махинации пол-Москвы уже знает, тебя не беспокоит?
– Да что они нам сделают? – небрежно отмахнулся Белов. – Нас сдадут, так мы же и их за собой потянем.
– Угу, – скептически посмотрел на него Володин. – Может, ты тоже знаешь, кто в их команду входит? Какие предприятия у них? Сколько они с них имеют? И потом меня Захаров открытым текстом предупредил, что даже если мы рот откроем, слушать нас никто не будет. У него в ГУВД очень сильные позиции.
– Ещё бы, – мрачно поддакнул Гончарук, – второй секретарь горкома! Недавно все ходили слухи, что снимут его вот-вот. А теперь другое говорят – что отбился! Представляете, какие там товарищи против него играли, а все равно слились. Что ему после этого какая-то там милиция… Да он сберкассу пойдет грабить, они в сторону отвернутся…
Володин кашлянул, пытаясь отогнать от глаз эту сцену. Что ляпнул Гончарук, то ляпнул. Все мысли из головы вылетели… А что он сказать-то сам хотел?
– И что мы дальше будем делать? – с недоумением посматривал на начальника Белов. – Что нам осталось-то? Косметическая фабрика, цех бытовой химии, плодоовощная база и резиновая обувь? На нас всех?
– Тут уже даже риск не окупается, – задумчиво проговорил Гончарук, глядя на Володина. – Овчинка выделки не стоит. Я выхожу из игры.
– Конечно! – воскликнул Белов. – У тебя, небось, уже места в матрасе не осталось? Деньги пихать некуда?
– А ты мои деньги не считай, – мрачно взглянул на него Гончарук. – Радовался бы лучше, что со мной больше делиться не придется. Или, вообще, спасибо бы сказал…
– А… Спасибо! – так и сделал Белов, сообразив, наконец, что ему это откровенно выгодно.
– Товарищи, а можно к моему вопросу вернуться? – взял слово Некрасов. – А то вы сейчас все разбежитесь кто куда со своими матрасами, а я выйду и получу хрен с маслом! Я хочу гарантий!
– Каких? – устало посмотрел на него Володин.
– Мне будет гораздо легче сидеть, если получу деньги вперёд, – решительно ответил тот.
– А как ты это себе представляешь? – удивлённо посмотрел на него Белов. – Мы же не знаем, сколько тебе дадут…
– А это не важно, – с нажимом произнёс Некрасов. – У меня должна быть подстелена соломка на случай, если я выйду, а меня тут никто не ждёт. На работу нормальную с судимостью-то не устроиться.
– Хорошо. Что ты хочешь? – напряжённо спросил Володин.
– Я хочу получить тридцать тысяч до суда, – оглядел тяжёлым взглядом всех Некрасов.
– Да что ты с ними делать-то будешь? – тут же возмутился Белов. – У тебя их конфискуют тут же!
– А это не твоё дело! – перегнулся к нему через стол Некрасов.
– Тихо! – шлёпнул по столу рукой Володин. – Нас трое, – посмотрел он на Гончарука и Белова. – Завтра с утра с каждого по десять тысяч и закрываем этот вопрос.
– Согласен, – кивнул Гончарук.
– Ладно, – недовольно ответил Белов.
– И завтра я звоню Захарову насчёт тебя, Дим. И останется только решить вопрос с Быстровой, – зловещим тоном произнёс он.
***
Первая половина вторника получилась суматошной. Возил детей и Ирину Леонидовну к стоматологу. Коляска очень выручила. Мы детей из неё практически не вынимали. Очередей не было, как в обычных районных поликлиниках. В памяти всплыло, как в прошлой жизни метался между кабинетами, занимая заблаговременно очередь, но в кремлёвской поликлинике это оказалось ни к чему.
Мы с Ириной Леонидовной ездили от специалиста к специалисту и за час их всех обошли. Единственное, у стоматолога пришлось поработать арлекином, а то дети рот не хотели открывать. Показал там целое представление. Наша няня и немолодая уже стоматолог сами смеялись не меньше пацанов.
Привёз их домой как раз к первому дневному сну, а сам поехал в Комитет по миру.
Наши уже собрались и радостно поприветствовали меня. Сегодня была смена Булатова, Сандалова и Тании.
– Ну что? Всё в сборе. Едем? – с деловым видом осмотрел нас Ильдар.
– Едем, – развёл я руками, – вписались уже, назад дороги нет. Сегодня нас немного. Может, на машине поедем?
– Давай! – охотно согласился Ильдар.
– Кстати! Товарищи! Чуть не забыл, – шлёпнул я себя по лбу. – В газету на моё имя пришло коллективное письмо из того детского сада, где мы поварих отлавливали.
– Правда, что ли? – спросил Булатов, но заинтересовались все.
– Уволили их. Новые повара в саду, готовят вкусно. Написали, мол – большое всем родительское спасибо!
Попрощались с Марком, не рассчитывая сегодня уже возвращаться, и я повёл всех к машине. Доехали быстро, такое удовольствие кататься по Москве без пробок!
Завод «Красный металлист» занимал приличную территорию. Вызвавшийся нас проводить охранник с опаской поглядывал на нас. А я оглядывался вокруг. Старые приземистые корпуса завода говорили о его долгой истории. Здесь было бедненько, но чисто. Старые кирпичные здания были тщательно покрашены в какой-то матово-красный цвет. Территория сплошь заасфальтирована. Если и лежали поддоны под открытым небом, то аккуратной стопкой. Чувствовалась рука крепкого хозяина.
Охранник целенаправленно привёл нас в приёмную директора завода, где нас уже ожидало человек пять. Начали знакомиться. Директор завода Симонов решил лично принять участие в этой встрече, что говорило о серьёзном настрое руководства. Сразу представился журналистом, чтобы не удивлялись, что я пишу всё время что-то в блокноте. Сам уволенный Черкашин оказался высоким, крепким мужиком лет тридцати пяти – сорока, со здоровым цветом лица и близко не напоминавшим пьющего человека.
На встречу с нами пришли ещё председатель месткома, начальник отдела кадров и начальник цеха.
– Прошу, товарищи, проходите ко мне в кабинет, – довольно сдержанно пригласил нас Симонов.
Мы расселись, Ильдар зачитал письмо Черкашина и особо выделил его просьбу о восстановлении на работе.
– Послушайте, ну это уже ни в какие ворота! – не выдержала начальник отдела кадров Стрельникова. – Прождать целый год и только потом заявить о своём несогласии с увольнением? Все сроки пропущены!
– Подождите, Вера Георгиевна, – остановил её директор. – Товарищ Черкашин был уволен по статье в марте семьдесят второго года. Сейчас на дворе май семьдесят третьего. Спрашивается, где был товарищ Черкашин всё это время? И почему завод должен теперь восстановить его с оплатой всего периода вынужденного прогула?
– Хороший вопрос, – заметил я, записывая за директором и посмотрел на Черкашина в ожидании ответа.
– А я не в мае начал просить! – сильно нервничая, ответил тот. – Я ещё в январе первый раз пришёл.
– В марте вас уволили, и вы до января следующего года ждали? – уточнил Ильдар, переглянувшись со мной.
– А я только в декабре перед самым Новым годом приятеля с завода встретил, и он мне рассказал, что Мурзина уволили за пьянку. Я сразу и пошёл на завод.
– Мурзин – это мастер нашего цеха, – объяснил начальник цеха Вдовин в ответ на наши недоумённые взгляды.
– Это он меня уволил! – разволновался Черкашин и вскочил с места. – Я трезвый был, просто попал ему под горячую руку. А он сам бухал на работе! Михалыч не даст соврать, – кивнул он на начальника цеха, – он тогда мастером на соседнем участке был.
– Кхе-кхе! – многозначительно прокашлялся директор, глядя на начальника цеха и тот промолчал под его взглядом.
– Так… Это что же получается? – посмотрел я на Ильдара. – Получается, что мастер уволил работника, обвинив в пьянстве, а сам тоже был потом уволен за пьянство. И никто из руководства не удосужился проверить правомерность его действий перед увольнением? Не возникла мысль, что такой вот специфический руководитель мог что-то не так сделать, как-то ущемить права трудящихся?
– Получается так, – согласился со мной Ильдар. – А что сделал профсоюз в этой ситуации?
– А что должен был сделать профсоюз? – довольно неприязненно посмотрела на нас председатель месткома Яшина. – Как профсоюз должен был узнать, что нарушены права трудящегося? Где заявление товарища Черкашина? Почему профсоюз только через год с лишним узнаёт о том, что произошло?
– Если бы я знал, какую вы мне характеристику дадите, – побелел от злости Черкашин, – я бы сразу в суд пошёл. А тогда я думал, уволили и уволили, ну, и чёрт с вами! Хотите с алкашами работать, ваше право. Думал, найду работу, не без рук… А они мне что написали? Что я деньги всему цеху под процент давал!
– А вы не давали? – уточнил Ильдар.
– А вы найдите хоть одного, кому я давал!
– Подождите, но вы же видели, какую вам характеристику при увольнении дают? – предположил Ильдар.
– Я сначала пытался устроиться только с трудовой, а там статья… В одном месте, вроде, брали, но попросили характеристику… Думал, я пятнадцать лет отработал, у меня премии, благодарности в трудовой, думал, нормальную характеристику дадут… А они!..
– Что это, вообще, за история с процентами? – заинтересовался я. – Откуда она взялась? Были свидетельства, заявления? Всё-таки, это серьёзное обвинение… На основании чего?
– Характеристику непосредственный начальник составляет, – ответила начальница отдела кадров после затянувшегося молчания, – отдел кадров только печатает на бланке…
– Здорово… Мало того, что уволили человека по статье ни за что, так ещё и характеристику ему сочинили нелицеприятную, – подвёл я итог. – А сейчас никто не виноват, да? Валим всё на уволенного мастера… А ничего, что кто-то такого вот руководителя назначил, доверил ему людьми командовать?
– А Черкашин не мог ко мне с этой характеристикой тогда же подойти? – посмотрел на меня исподлобья директор.
– А что к вам идти, если под ней ваша подпись стоит? – огрызнулся с горечью в голосе тот.
– Действительно, – посмотрел я на директора.
– Послушайте, вы всерьез думаете, что я вчитываюсь в каждую характеристику? Какой смысл, если я не знаю, о ком идёт речь? У нас тысячи сотрудников!.. Я не могу лично знать каждого до такой степени!..
– Но теперь-то вы знаете, что подписали полную чушь? – уточнил я.
– Характеристику мы перепишем, – тут же согласился директор. – А о восстановлении на работе через почти полтора года не может быть и речи.
Мы переглянулись с Ильдаром.
– Ситуация, конечно, неоднозначная, – заметил я. – И вы, Борис Андреевич, повели себя неправильно. Вам надо было сразу в набат бить, к директору идти, а не помогло, так в министерство обращаться… Но и к администрации завода очень, очень много вопросов… Почему у вас работник оказался один на один с неадекватным начальником? Неужели никого из вас не удивило такое нетривиальное обвинение в характеристике? Если глубоко разбираться, то это клевета, товарищи. Подписанная вами безо всякой проверки!
– Мы исправим характеристику, – повторил Симонов.
Мы опять переглянулись с Ильдаром.
– Налицо халатное и равнодушное отношение должностных лиц к своим обязанностям, – констатировал я. – Работники могут и не знать всех тонкостей трудового законодательства, для этого и существует профсоюз. Да и отдел кадров, по идее, существует не только для того, чтобы отслеживать сроки, когда ещё можно незаконное увольнение оспорить.
– Так и отразим, – записывал за мной Ильдар. – Борис Андреевич, не забудьте прийти за новой характеристикой, – напомнил он Черкашину.
На этом мы завершили нашу встречу, попрощались со всеми и вышли на улицу. Черкашин вышел вместе с нами с откровенно разочарованным видом. Мы встали тесным кругом, кто хотел, тут же закурил…
– Ну, и что ты обо всём этом думаешь? – спросил меня Ильдар.
– Пока состава преступления, кроме клеветы, я здесь не вижу, – прикинул я. – Начальница отдела кадров не зря про сроки пропущенные упоминала. Я в современном трудовом законодательстве не очень разбираюсь, но думаю, что закон окажется на стороне завода.
– И что, ничего нельзя сделать? – спросил Черкашин.
– Тут юрист грамотный нужен, – пожал я плечами. – Есть шанс найти какие-то процессуальные нарушения, может быть, акт об опьянении составлен неправильно… Но это только специалист определит. Я специально не стал больше ни о чём говорить там, наверху, чтобы они не подчистили всё, что можно. Запишите мой телефон. Я проконсультируюсь за сегодня-завтра…
– Ой, спасибо! – обрадовался Черкашин и проводил нас до машины.
– А что касается этого рейда, – произнёс я, когда мы уже с Ильдаром и парнями ехали в сторону метро, – тут куча ошибок, совершённых множеством лиц. Но сенсации никакой тут нет. Есть халатность, равнодушие, бестолковость, беспомощность… Но этого добра везде полно, этим никого не удивишь. Даже не знаю, о чём тут писать?.. О кознях уволенного уже мастера? Вот если бы он еще работал сейчас… Но тогда так легко бы было не доказать правоту работника…
– Я так и не понял, – первый раз за весь рейд подал голос Булатов. – Его что, уволили по статье, а он молча взял трудовую и пошёл?
– Такая статья в стране у каждого десятого в трудовой имеется, – усмехнулся я. – Тем более, он рассчитывал, что у него достаточно хорошо представлен раздел трудовой о поощрениях и награждениях.
– Если бы ему дали на заводе нормальную характеристику, работал бы давно мужик и никого не дёргал, – добавил Ильдар.
– Да не могли они ему дать нормальную характеристику, уволив по статье, – заметил я. – Замкнутый круг… Ему само увольнение по статье оспаривать надо было, пока сроки позволяли.
– Короче, он сам дурак, да? – спросил Ираклий.
– Да там все хороши! – ответил я.
– Как это всё сложно… Статьи, увольнения, сроки, – недовольно проворчал Лёха.
– Ну, ты же не юрист, вот тебе и сложно, – глубокомысленно ответил Ильдар.
– Паш, мы тебя, если что, будем с собой в кадры брать, – пошутил Булатов.
Высадил их всех у метро и поехал в Пролетарский райком, узнать, чем там дело вчера закончилось у Захарова с Володиным. Любопытно же!
***
Москва. Гагаринский райком.
Володин всё думал, как ему вызвать к себе Быстрову на разговор, но так и не придумал. Позвонить ей некуда.
Придётся идти к ней на съёмную квартиру, – чертыхнувшись, признал он. Очень было брезгливо, если честно. Махнув рукой, не до того сейчас, он задумался, как будет вести с ней разговор.
Первое желание было наорать, а то и надавать пощечин. Но вспомнив, что у неё где-то есть компромат на всю их компанию, кроме Некрасова, он аж зубами заскрипел. Эх, а так руки чесались выпустить все накопившиеся отрицательные эмоции на эту дуру! По десять тысяч отдали Некрасову! А что хуже всего, три лучших предприятия потеряли! С них годового доходу выходило за пятьдесят тысяч. И все из-за этой инициативной студентки… На лекциях бы свою инициативность демонстрировала, а не в серьезные дела лезла, дура. И он-то сам тоже хорош… Чуял же, что непростая это девка, проблемная… Да что чуял, Самедов с ней связался, и что с ним стало? И какого же он черта тогда поверил ей сам?
Ещё же надо встретиться с её любовником и потребовать, чтобы он перестал с ней встречаться! Он, конечно, это Гончаруку поручил, но тот вчера его потряс, сказав, что соскакивает… Володин очень надеялся, что он это на эмоциях сделал, и потом передумает. Из всей их компании он самый ценный кадр, это не какой-то Некрасов, которым Самедова заменили. Что тот бестолковый был, что новичок бестолочью тоже оказался. Значит, придется разговаривать с этим любовником самому, а то если Гончарук всерьез уходит, то может и заволынить это дело. Захаров просто не поймёт, если узнает, что Регина любовница главного инженера уже его предприятия… Скажет, опять мы перемирие нарушили.
***
Москва.
Валерия Голубева сразу заметила паркующуюся машину негра и его девчонки. Она ещё в прошлый раз подумала, что какой-то он себе на уме. Одет неплохо, держится уверенно, но весь, как на иголках. По сторонам всё время позыркивает…
– Лерочка, добрый вечер, – подошла к ней, улыбаясь во все зубы, его девушка. – Векеса опять меня тащит сегодня в ресторан.
– Это же хорошо. Хоть покушаешь вкусно… А это что у тебя? – увидела она золотые серьги в виде змеек, убрав ей волосы назад.
– А, это он мне месяц назад подарил, – равнодушно махнула рукой девчонка. – Так уже месяц никаких новых подарков, понимаешь? Представляешь, я ему уже сколько раз говорила, что хочу итальянскую помаду!
– А он что?
– Ничего! Сколько раз домой ездил, не мог привезти. Говорит, с цветом не угадаю, расстроишься.
– Да какая разница? – посмотрела Голубева на клиентку в зеркало. – Хотя, можно вместе выбрать.
– Угу, – обиженно надула губки та. – Ни разу в «Берёзку» не сводил! Представляешь?
– Почему?
– Жадный потому что. Валюту привозит, а в «Берёзку» сводить не может…
Ничего себе, жадный! – думала Валерия, делая на автомате клиентке причёску «Ракушка». – По ресторанам водит, парикмахера оплачивает, шмотки каждый раз новые у девки, серьги, вон, какие подарил!.. Зажралась деваха, ой зажралась! А на что же он валюту тратит?
***
Приехав в райком, застал Сатчана в прекрасном настроении.
– Как дела? – насторожился я.
– Пока не родила, – ответил он, сразу немного погрустнев.
– А всё остальное?
– Нормально. Наши условия приняли. Володин уже отзвонился, что Некрасов готов идти паровозом.
– Ему бы адвоката нашего сразу пристегнуть, тут очень важно, чтобы он с самого начала уже в деле был.
– Уже озадачили его.
– Мне он тоже нужен. Есть его телефон?
– У Юрича есть, а что такое?
– Да были сегодня с рейдом на одном предприятии. Там дурак на дураке дураком погоняет… В результате уволенный работник второй год на нормальную работу устроиться не может. Вот, хочу помочь… Я сам позвоню Юричу, спрошу, как с ним связаться.