До морга проще оказалось добраться на метро, так что Колесов нырнул в подземку на «Лхасской», а вынырнул уже через тридцать минут на окраине города. Дорога вела через небольшой парк, мимо дацана, чей блеск показался задолго до самого храма. Жидкое золото с крыши стекало на землю, превращаясь в маленькие огоньки; они танцевали вдоль дорожек, водили хороводы у входа, обнимали каждый столб. С началом Лхабаб дуйсэна огни мерцали везде, но особенно – в дацанах. Верующие спешили к началу хурала, будто ручейки вливались в расплавленное солнце. Каждый постарался принарядиться; из-за холода приходилось кутаться в теплые пальто, но из-под них виднелись яркие разноцветные одежды, особенно у женщин.
Три дня вся страна будет ходить друг к другу в гости, дарить подарки, буддисты примут участие в церемонии катхина, остальные проведут время с детьми и любимыми. Кому не нужны три дополнительных выходных? Наверное, только Косте. Все праздники, особенно религиозные, казались ему сумасшествием, и больше всего раздражал Сагаалган – буддийский Новый год, который, страшно подумать, длится аж месяц! К счастью, у реинкарнаторов не бывает праздников, люди умирают всегда.
Колесову пришлось, будто ледоколу, вклиниться в толпу верующих и пересечь ее поперек. На него удивленно оглядывались, но вежливо пропускали, притормаживая. На фоне пестрой одежды мирян и оранжево-желтых кашай монахов его пальто и высокие сапоги смотрелись черной кляксой посреди радуги.
В морге, спасибо Данзару, все прошло наилучшим образом, если не считать того, что пришлось побегать по всему зданию, отыскивая хоть кого-то, кто работает в этот праздничный день. Хмурый сонный дежурный – явно всю ночь отмечал – не задал ни одного вопроса, просто выставил на стол стандартный металлический пенал. Там вперемешку с часами, золотыми запонками, брелоком, кожаным кошельком и другими личными вещами нашлись и ключи.
Обратно до метро Костя решил пройтись медленно и спокойно. Хотелось подышать холодным воздухом и привести мысли в порядок. Ему в этом лучше всего помогала чайная церемония, но это дополнительные два часа, которых сейчас не было.
Старомодные часы на цепочке показывали час дня. Женька постоянно подшучивал над ним из-за этих часов, обзывая замшелым ретроградом. Несмотря на обеденное время, есть не хотелось, и он ограничился кофейней по дороге. Отхлебнул горячую черную жидкость из большой чашки и достал планшет, врученный Данзаром. Подобные выдают в библиотеках, в закрытых секциях: ни сохранить, ни скопировать, ни изменить информацию на нем невозможно, следует только прочесть, после чего вернуть планшет обратно. Данзар закачал туда все, что собрал о Петмансоне, и это стоило изучить до поездки в квартиру старика.
Дата рождения, дата смерти, номер пластины с кармой; с женой лет пятьдесят как в разводе, дочь умерла, но осталась внучка, причем уже взрослая, других близких родственников нет… – это все сейчас не особо интересно, не важно, а вот то, что Леонхард Янович хоть и вышел на пенсию, но продолжал работать в НИИ реинкарнации на кафедре приборостроения, заставило Костю вздрогнуть. Слишком много воспоминаний нахлынуло на него. Слишком много связано с этой кафедрой. И все это Костя давно забыл. Очень надеялся на то, что забыл.
Петмансон оказался профессором, известным специалистом в области кармографостроения, издал несколько научных книг, ездил по миру с лекциями, по его учебнику учились студенты. Колесов вспомнил, что сам читал его труды, они даже есть в его домашней библиотеке, в той половине шкафа, где стоят книги по исследованию кармы.
Информации о Петмансоне оказалось много, в основном энциклопедического характера. Конкретику по делу придется добывать самому. При всей своей усталости и нелюбви к общению Костя сейчас рвался вперед. И дело не только в том, что он хотел доказать, что достоин вступить в Орден, хотя он хотел это доказать. Костя считал, что смерть Петмансона – это его ответственность, его вина. Колесов помнил каждого, кого не смог спасти, всех, кому не успел записать карму. И это будто раны на его душе – со временем они рубцевались, но продолжали ныть. И вот сейчас еще одна. Формально он сделал все, что мог, но реинкарнаторы знали, что их работа не в том, чтобы нажать кнопку на приборе, а в том, чтобы обогнать смерть. Они чувствовали ее, ежедневно бегали с ней наперегонки, и в этот раз Костя не справился: старуха с косой каким-то образом обхитрила его, повредив прибор или пластину. И он обязан узнать, что произошло, чтобы такого больше никогда не повторилось.
Колесов долго колебался, куда пойти вначале: тестировать прибор в квартире или расспрашивать соседей? Первое казалось проще и привычнее, поэтому он оставил это напоследок.
В файле кратко сообщалось о трех соседях Леонхарда Яновича по этажу. Семья из четырех человек, где мать – учительница в школе, отец – менеджер транспортной компании и двое детей – погодки, школьники. Холостяк сорока трех лет, безработный, перебивается случайными заработками. И одинокая старушка.
Костя прикинул, кто мог чаще всего общаться со стариком ученым. Семье явно не до него. Там работа, дети, школа, стирка, готовка. Такие обычно общаются с соседями, если у них дети подружились, тогда и взрослые приятелями становятся. Или же если сосед – немощный пенсионер, которому нужна помощь. Тогда учительница могла бы проведывать его, покупать лекарства, продукты. Но Петмансон был бодр практически до последних часов жизни. Сорокалетнему безработному вроде бы тоже без надобности общаться с пенсионером, пусть даже светилом науки. Будь он сам ученый или инженер – его могли заинтересовать разговоры с крупным ученым, но сосед подрабатывал то водителем такси, то грузчиком, то курьером. Вряд ли такой человек увлекался кармографостроением.
Оставалась пенсионерка. Примерно одного возраста с Леонхардом Яновичем, детей нет, сидит дома. Скучно, наверное. Шанс, что она периодически заходила на чашку чая к соседу, был высок.
Подъезжая к знакомой кирпичной башне, Костя уже знал, что делать…
– Фохао. Оперуполномоченный Колесов. – Он раскрыл удостоверение и поднес к щели между дверью и дверным косяком так, чтобы читалась фамилия. – Вы Василиса Степановна Мишкина? У меня к вам разговор… Я войду?
Испуганный взгляд был ему ответом.
– Да, конечно, проходите… – наконец словно очнулась седая сухонькая пенсионерка, с лязгом сняла цепочку и распахнула дверь. Черно-белая кошка высунула нос из комнаты, увидела чужака и юркнула обратно.
Костя только сейчас сообразил, что с последнего дежурства так и не помыл сапоги. И хотя грязь давно засохла, разгуливать в них по квартире, где пахло лекарствами, показалось невежливым. Он начал разуваться, но Василиса Степановна всполошилась:
– Что вы, что вы! Не надо! Идите так!
– Наслежу ведь.
– Ничего страшного!
Костя кивнул. По его опыту, споры со стариками занимали массу времени, а в итоге все равно приходилось делать, как им хочется, даже если это нелогично, неправильно, а то и вовсе вредно. Он лишь скинул в коридоре пальто и прошел вслед за хозяйкой на кухню.
– Хотите чаю? С печеньем. А еще у меня варенье есть, абрикосовое, без косточек, сама варила.
– Обожаю абрикосовое варенье! – соврал он. – Сто лет его не ел. Увы, его почти никто сейчас не делает, а в магазине не то, совсем не то.
– Кушайте-кушайте, у меня целая банка! – засуетилась старушка.
Костя придвинул большую чашку с бледно-желтым чаем и вазочку с вареньем. Ничего. Если надо, он готов съесть даже пачку лакричных конфет и не поморщиться.
– Василиса Степановна, вы же общались с Леонхардом Яновичем?
– Мы соседи, как не общаться? То лампочка перегорит, а мне нельзя на табуретку залезать, голова кружится, то деньги надо собрать на ремонт двери в подъезде, то еще чего. Неужто его убили?..
В ее глазах плескался страх, разбавленный любопытством, и Костя понадеялся, что разговор пойдет легко.
– Вы понимаете, я не могу этого рассказать. Тайна следствия… – многозначительно посмотрел Колесов и отхлебнул чаю. Тот, конечно, оказался отвратным. Пенсионерка экономила на заварке. – Расскажите, пожалуйста, что он был за человек.
– Да что рассказывать… Хороший человек! Добрый. Хоть и профессор, а никогда не отказывал, ежели помощь нужна. Приветливый такой… и дверь подержит, и вперед себя пропустит, и сумки мне как-то доносил до квартиры.
– Странностей за ним не замечали?
– Каких странностей?
– Может, пропадал куда-нибудь надолго. Или приходил к нему кто необычный. Или, может, он говорил вам что-то странное. Что-нибудь про следующую жизнь или про прошлую…
Мишкина в растерянности теребила кухонное полотенце.
– Ничего такого не замечала. Ну пропадал, но он, говорят, часто на сиптозиумы ездил…
– Симпозиумы?
– Да-да. На них. Гости бывали, конечно, тоже, но я же не следила. Это вам лучше у Юлии Дмитриевны спросить! Она постоянно отслеживает, кто пришел, кто ушел. Ноги у нее болят, почти не ходят, вот и сидит сутками напролет у окна, пялится, все ей интересно, кто к кому ходит, кто о чем говорит, сплетни по всему подъезду собирает.
– Спасибо, спрошу. В какой она квартире?
– Да в первой. Как раз окна рядом с входной дверью.
Костя сунул в рот ложку с вареньем, покивал, мол, вкусно и продолжил:
– А Леонхард Янович был верующим? Ходил ли в дацан?
– Да я что-то не замечала. С праздниками поздравлял, но ни Будды, ни благих символов я у него в квартире не видела.
– Ни с кем не ругался в последнее время?
Мишкина пожала плечами:
– Не слышала. Он вообще ни на кого голос не повышал. Хороший человек был, как жаль, что вот так быстро, в один день, сгорел.
– В день смерти тоже ничего необычного не видели и не слышали?
– Я телевизор весь вечер смотрела, потом спать легла. Все как обычно.
Черно-белая кошка вбежала в кухню и прыгнула Косте на колени, включив урчалку.
– Маруся, да что с тобой?! Ты будто в детство впала, – Василиса Степановна смахнула ее полотенцем. Тогда Маруся начала тереться о Костин сапог.
– Иди, иди отсюда! – прогнала ее старушка и закрыла дверь на кухню. – Вот и в ночь, когда Леонхард Янович умер, эта егоза прыгнула на меня и давай башкой тереться. Не знаю, может, она так на новый корм реагирует? Или правда в детство впадает. Сто лет ее такой возбужденной не видела.
Костя вздрогнул, но не показал виду. Это могло быть все что угодно. Начиная с того, что кошка просто почуяла смерть и реинкарнатора, заканчивая… реакцией на новый корм.
Колесов еще раз похвалил варенье, отказался от баночки с собой и распрощался с пенсионеркой.
– Оперуполномоченный, говорите? Дайте-ка ваше удостоверение.
Костя просунул его в щель. Эта старушка оказалась не слишком-то приветливой. Впрочем, после изучения «корочки» дверь все же открыла, хотя и смотрела настороженно.
– Сапоги снимайте, нечего мне грязь разносить. – Голос у Юлии Дмитриевны оказался командный, громкий, он напомнил бас Данзара.
Чаю ему не предложили, хоть и провели на кухню. Впрочем, Костя лишь порадовался этому. Второй вазочки варенья он бы не пережил. Из окна действительно открывался прекрасный вид на входящих в подъезд.
– Говорят, вы знаете, кто к кому приходит, всех видите… – начал Костя, но Юлия Дмитриевна его перебила:
– Это вам Василиска напела? Да она больше меня сплетни собирает! Все про всех вынюхивает, а на меня ядом исходит. Конечно. Я-то могу увидеть, как все на самом деле, а ей остается лишь придумывать небылицы!
– Юлия Дмитриевна, меня интересует только Леонхард Янович. Как часто у него бывали гости? Что за люди приходили? С кем он общался? Был ли кто необычный?
– Да люди как люди. Он ученый, кто к нему только не приходил! И студенты, и аспиранты, и другие ученые, да кто угодно. Конечно, необычные тоже были. Особенно молодежь! Те вообще все странные. Мода, что ли, сейчас такая? Джинсы какие-то, волосы разных цветов, сами в безумных перьях, то ли мальчик, то ли девочка, не отличишь!
– Может, Петмансон ссорился с кем-то накануне?
– Может, и ссорился, я-то откуда знаю? С лестницы никто кубарем не скатывался, а остальное я не вижу. Это вон у Василисы спрашивайте. У нее одна стенка с его квартирой.
Пенсионерка явно не горела желанием помогать и хотела побыстрее избавиться от незваного гостя. Он сделал еще одну попытку и добавил в голос мольбы:
– Юлия Дмитриевна, очень вас прошу! Это крайне важно! Произошло довольно странное событие, связанное со смертью Леонхарда Яновича, и нам просто необходимо разобраться в этом. Если мы не поймем, что происходит, это может привести к большим проблемам для всех живых. Только вы можете нам помочь! Вы наша последняя надежда! Пожалуйста, постарайтесь вспомнить, что происходило в день перед смертью Петмансона. Кто-то его навещал? Кошки странно себя вели? Сам Петмансон, может, был не в себе?
– Решили меня лестью подкупить? – нахмурилась пенсионерка, но Костя понял, что ее проняло. Она чуть расслабилась, поменяла позу на более открытую. – Накануне ничего такого не припомню. Ночью я спала. Но вот утром… кое-кто приходил. Часов в семь. У меня опять бессонница началась: сплю часа три-четыре, просыпаюсь и не могу уснуть. Так полночи маялась, под утро заснула, а разбудил рев. Гляжу: свет от фар пляшет по потолку. Ну, я к окну – глянуть, кто подъехал, а там машина реинкарнации. Выскочил мужчина такой, на вас похожий, высокий, и шасть в подъезд. Я все гадала, к кому он…
Костя напрягся. Еще не хватало, чтобы она его узнала! Но пенсионерка лишь скользнула по нему взглядом и продолжила:
– Он уехал, прошло минут двадцать, наверное. Я уже встала, чаю себе сделала – опять ревет мотор. Приехало такси, желтое, с шашечками. Из него вышел друг Леонхарда Яновича, уж не знаю, как его зовут, седой, с опущенными плечами. Удивилась еще, чего это он прямо с утра? Я только к обеду узнала, что профессор умер, тогда и поняла, чего друг-то его торопился. Не успел, бедняга.
Костя ухватился за новую информацию:
– Откуда вы знаете, что это был его друг?
– Константин Юрьевич, я пятьдесят лет живу в одном доме с Леонхардом Яновичем! И у него не так много друзей, чтобы я их не запомнила.
– Сможете составить его словесный портрет?
– Словесный – не знаю, а нарисовать, наверное, смогу, если еще не все забыла. Карандашом работала последний раз лет десять назад…
Вскоре Костя держал в руках вполне неплохой портрет пожилого мужчины с усталым осунувшимся лицом и грустными глазами. Ему можно было бы дать меньше шестидесяти, если бы не множество мелких морщин, паутиной покрывавших лицо и шею.
– Во что он был одет?
– В длинное серое пальто. И еще он нес чемодан, вот такой, как ваш, только коричневый, – кивнула Юлия Дмитриевна на кармограф, с которым Костя не расставался.
– Э-э… вы уверены, что коричневый? Не черный? – Костя знал, что коричневых чемоданов для приборов не бывает, и если друг Петмансона нес именно кармограф, что странно и маловероятно, то он мог быть только черного цвета.
– Молодой человек, – пенсионерка посмотрела с таким возмущением, что захотелось вжать голову в плечи, – я сорок лет проработала гримером на «Мосфильме»! Уж черный от коричневого я отличу даже на смертном одре!
– Но вы уверены, что чемодан такой же? Может, просто обычный дипломат? Они похожи размерами…
– Толще дипломата. Может, и не такой, как у вас, но очень похож.
– Он с ним приехал и уехал?
Юлия Дмитриевна наморщила лоб, вспоминая. Потом покачала головой:
– Выходил он точно с ним, держал в правой руке, а приехал ли – не помню. У меня ведь окна слева от подъезда, так что могла просто не видеть. Думаете, он украл чемодан у своего покойного друга?!
Тут Костя задумался о том, как вообще этот друг мог попасть в квартиру умершего. У него были запасные ключи? Или он успел еще до того, как дверь заперли?
– А не припомните, медицинская «скорая» и полиция подъехали до него или после?
– Помню. После.
«Значит, в квартиру он заходил, – понял Костя. – Дверь-то я не запирал, это должна была сделать полиция после того, как „скорая“ забрала труп».
Колесов поблагодарил пенсионерку, распрощался с большим облегчением и вновь вернулся на девятый этаж. Пора было зайти в квартиру профессора.
Ключ легко открыл дверь. При свете дня, без запаха смерти все казалось другим, незнакомым, будто Костя тут и не был никогда. На шум из комнаты вышла девушка и удивленно посмотрела на гостя.
– Вы кто?! – хором воскликнули оба, и девушка фыркнула, сдерживая смешок. – Вы первый!
– Я… ре… – начал было Костя, но осекся. – Оперуполномоченный Колесов. А вот кто вы?
– А сами-то как думаете? Кто бы мог находиться у старика Леона после его смерти?
– Вы его внучка?
– А вы сообразительный, оперуполномоченный, – съязвила она и тут же улыбнулась доброй, открытой улыбкой и протянула руку: – Меня Аня Ступина зовут.
– Константин Юрьевич. Можно просто Костя.
Рукопожатие оказалось твердым, мужским. Да и сама Аня не производила впечатления нежной фиалки, скорее уж классической русской бабы: крутые бедра, большая грудь, выдающиеся скулы, на первый взгляд казавшиеся пухлыми щечками. Но если чуть присмотреться, лишнего веса нигде не найдешь, просто особенности женской фигуры и крепкие мышцы. Вдобавок к шикарному телу – роскошные волосы до лопаток песочного цвета и ярко-синие, будто океан, глаза.
– И вы только сейчас доехали до умирающего дедушки?
– Раньше не успела. Только удалось вырваться с работы.
– Что ж это за работа такая, что даже к умирающему не отпускают? – проворчал Костя, ощутив укол ревности. У этой девушки был тот, кто ее ждал, кто хотел ее видеть перед смертью. Впрочем, хотел ли?
– Ну мы с вами в некотором смысле коллеги, только вы оберегаете жизнь, а я спасаю ее.
– «Скорая» медицинская помощь?
Аня улыбнулась:
– Почти. Но с теми, кто поступает по «скорой», тоже приходится работать.
– Реанимация.
– Как догадались?
– По рукопожатию.
– Жму руку, как мужик? – хмыкнула она. – Да, мне это неоднократно говорили. Ну а теперь, когда про меня все выяснили, расскажите же, что в этой квартире делаете вы.
– Ну я… – Костя замялся, не зная, как объяснить кармограф в руках. Полицейские же не снимают карму. Аня заминку восприняла по-своему:
– Так. Давайте честно. Я не буду вас сдавать в полицию.
– Полицию? Вы думаете, я вор? – Костя аж поперхнулся от такого предположения. – Ёккарганай! Вот мое удостоверение.
Он достал «корочку» и протянул ей.
– Полиция, значит, – задумалась Аня. – И чем вас заинтересовал Леон?
– Я не уверен, что могу говорить об этом.
Они встретились глазами, и Колесов будто нырнул с головой в глубину. После развода его еще ни к кому не тянуло, казалось, он вообще разучился любить. Но когда он заглянул в эти синие глаза, его сердце застучало, как у спринтера.
– Ладно, если вы не вор, то пойдемте, угощу вас чаем. Или лучше кофе? – предложила Аня.
– Чай лучше, – внезапно охрипшим голосом ответил он.
– Да, я вот тоже кофе не люблю.
Пока она возилась с водой и рылась в шкафчиках, Костя взял себя в руки. От нее веяло спокойствием и умиротворенностью – такая особенность, видимо, вырабатывается у тех врачей, которые на самом деле любят людей. Рядом с ними тревоги уходят, и ты, как ребенок, веришь, что пришли родители и теперь уже ничего не страшно. Доброе отношение к себе Костя ощутил даже под маской ехидства, и это казалось удивительным.
А ведь она младше него. Сколько ей? Двадцать шесть? Двадцать семь? Точно еще нет тридцати. И это скорее он должен ощущать себя ее покровителем. Возможно, дело в том, что она действительно спасает жизни, а он просто их записывает…
Шерстяные брюки с шелковым поясом, завязанным бантом, хоть и скрывали округлые бедра, но не сильно, а однотонная серая водолазка и вовсе подчеркивала размер груди и казалась самой сексуальной одеждой. За пышными формами угадывались тугие мышцы; в движениях виделась не грациозность кошечки, а скорее сила тигра: энергичная, взрывная, но плавная. И еще: Аня его совершенно не боялась. Не восторгалась, не лебезила и не презирала. Впрочем, она не знала, что он реинкарнатор.
– У Леона только зеленый чай. Вы же пьете такой? – уточнила она, на секунду замерев с чайником.
Костя кивнул. Сейчас он выпил бы даже ацетон. Но странная юношеская робость быстро отступила, и Колесов вернулся к своей обычной манере общения. Без реверансов.
– А вы совсем не переживаете из-за смерти дедушки?
– Если скажу, что нет, это сильно вас шокирует?
Костя пожал плечами. Он видел столько разных реакций на смерть, что шокировать его уже ничего не могло.
– Во-первых, мы не сильно-то общались, не до меня ему было. Ну я и не настаивала. А во-вторых, я совершенно точно знаю, что после смерти жизнь продолжается. Так чего расстраиваться?
– Большинство с вами не согласились бы. Люди боятся умирать.
– Большинство боятся в другой город переехать! Это ж не значит, что за Москвой жизни нет и нужно оплакивать тех, кто уехал в Питер.
Костя улыбнулся:
– А многие и оплакивают.
Чай оказался правильным, вкусным. Золотые запонки, кожаный кошелек, хороший чай… Леонхард Янович был мало того что не бедным человеком, но и разбирался в дорогих вещах.
– Так что вам тут надо? Я могу пообещать, что никому не скажу, но, согласитесь, я имею право знать, зачем вы пришли. – На Костю смотрели синие глаза, и он спрятался от них, разглядывая чаинки в чашке. Молчал, крутил тонкий фарфор в руках и обдумывал ответ. Наконец поднял голову:
– Мне нужна кое-какая информация, и я надеюсь ее тут найти.
– Может, для начала расскажете?
Помощь не помешает. Аня может знать о своем дедушке то, о чем инспектор никогда не догадается. Костя вдруг понял, что ищет рациональные причины предложить ей работать вместе, хотя самая главная заключалась в том, что его тянуло к ней. Вместо того чтобы позвать на свидание, как это делают нормальные мужчины, он тащит ее в свою работу, потому что не умеет иначе показывать свои чувства. «Ёккарганай! Ну и ладно. В конце концов, командор сказал вести дело так, как я считаю нужным, а я считаю, что Аня мне нужна», – подумал Костя и расслабился. А затем рассказал историю с пластиной.
– Это очень плохо, – нахмурилась Аня. – Получается, что дедушка умер? Я правильно поняла, что из-за проблем с пластиной его карма не записалась?
– Мы пока не знаем. Карма-то записалась, но она пустая. И пока мы не разберемся, что это значит, пластину не загрузят в Купол.
– А до тех пор, пока ее не загрузят в Купол, Леон не сможет переродиться, – нахмурилась Аня.
Костя кивнул.
– И этим занимается полиция?!
– Да. Особый отдел, который работает с Орденом реинкарнации.
– Я могу вам помочь в расследовании? – Океан в глазах потемнел, будто готовясь к шторму. Наверное, с таким выражением лица Аня сражалась за жизнь тех, кто поступает в реанимацию.
– Я был бы этому рад.
– Хорошо. Можете на меня рассчитывать.
Костя почувствовал, как в груди что-то екнуло. Оказывается, он боялся, что она не предложит свою помощь.
Как объяснить, почему у сотрудника полиции в руках кармограф и что он с ним собирается делать, Колесов так и не придумал, поэтому просто попросил не мешать проводить осмотр и не входить в комнату. Если она и узнала черный чемоданчик с характерным кругом на крышке, то вопросов не задавала, лишь молча кивнула.
В спальне все сохранилось так, как он помнил: у окна широкая кровать, а вдоль всех стен – стеллажи с деталями. Чем именно занимался Петмансон? Что изобретал? Надо бы поинтересоваться на кафедре.
Первым делом Костя выглянул в окно – не проходят ли там провода, нет ли рядом трансформаторной будки или чего-то, что может создавать помехи. Но нет. Ничего. Лишь соседние дома вдали. Деревья доходили лишь до третьего этажа и с высоты девятого казались втрое меньшими. Что может создавать помехи? Если только работающий в квартире прибор… Колесов обшарил все полки, заглянул даже под кровать, но увидел там лишь пыль да след, словно от лежащего недавно ящика.
Придется самому побыть подопытным кроликом, но к этому не привыкать. Пластин с его кармой у «скорой» уже, наверное, целый ящик наберется, как и с кармой других реинкарнаторов. То попадешь случайно «в кадр», то ежегодная резервная запись, да и тестирование работоспособности приборов на ком проводить, как не на себе?
Черный чемоданчик он положил на то же место, что и позавчера, нажал кнопку и лег на кровать. Через минуту прибор пискнул.
– Это все, что вы тут хотели? – спросила Аня, когда он вышел из комнаты.
Косте почудилось сожаление в ее голосе, но, возможно, он сам его придумал.
– Нет, мне еще нужно осмотреть квартиру. Поможете?
– Помогу! Но если бы я знала, что вы ищете, я бы могла помочь еще лучше!
– Если бы я сам знал, что ищу…
Они обошли еще раз спальню, гостиную и коридор, заглянули во все шкафы, выдвинули все ящички и внимательно осмотрели детали, наваленные на полках стеллажей. Через час Колесов сдался. Он не представлял, что ищет, так что все это казалось бессмысленным. Нужны были какие-то зацепки.
Ежедневник в черном кожаном переплете нашла Аня, когда отправилась заваривать чай. Тот лежал на кухне, на полочке среди специй. Видимо, Леон накануне что-то в нем записывал, потом отвлекся, да так и оставил там. Со смешанным чувством радости и волнения Костя вглядывался в первые страницы, но чем дальше листал, тем больше разочаровывался. Выудить оттуда какую-то полезную информацию оказалось невозможным. Банальные бытовые записи: заплатить за квартиру, купить хлеба, не забыть позвонить Петру И. и Наталье Андреевне. Попадались записи и о встречах с разными людьми, но кто они – знал лишь автор этих записок.
И так до последней страницы. За пару недель до смерти планировалось подъехать к какому-то Макееву, через день торопливым почерком было вписано «позвонить Вите», а затем шло напоминание о лекции в институте. И все это вперемежку с записями о походе к кардиологу, покупке таблеток и зубной пасты. Видимо, у Леона сердце начало сдавать давно. Костя не знал официальной причины смерти – он никогда не читал медицинские отчеты о своих пациентах, но инфаркт опознал и сам, пока делал слепок. Приступы боли в груди, кашель, холодный пот… все как в учебнике.
Дальше находиться в квартире не имело смысла, но Костя медлил. И хотя они с Аней обменялись номерами телефонов, он искал хоть какую-то причину задержаться еще чуть-чуть. Уходить не хотелось. Казалось, за окном зима, метель, темно и холодно, а он дома, под одеялом, ему тепло и хорошо. И это ощущение создала девушка, в чьих глазах плескался океан. Но разумных причин оставаться больше не нашлось. Костя собрал размазанную в манную кашу волю и попрощался.
Холодный воздух взбодрил, порыв ветра бросил в лицо мелкую морось и прочистил мозги. Колесов уходил от дома и с каждым шагом все больше стряхивал с себя притягательность тигриных движений и синих ехидных глаз. За тридцать пять лет он совершенно точно понял, что в этой жизни ему предназначено одиночество. Да, безусловно, девушка яркая и интересная, и его сердце, оказывается, еще способно на такое отзываться. Стоит просто молча этому порадоваться и продолжить идти своей дорогой.
Сейчас дорога явно вела к Амгалану, по эскалатору в метро и далее на «Лхасскую». Организм робко напомнил, что с утра почти ничего не ел, но его, как обычно, проигнорировали.
С волнением, похожим на любовное томление, Костя приложил к турникету свой собственный, пусть и временный, пропуск. Стеклянные дверцы горкома Ордена открылись, пропуская в другой мир, мир исполнившейся мечты, доступный ему, по крайней мере, еще три месяца.
– Поздравляю с почином. Хорошая работа, – улыбнулся Амгалан, выслушав рассказ о посещении дома Петмансона. – Вы уж извините, что вместо праздника заставляю заниматься делами.
– Ничего, я все равно не праздную.
– Почему?
– Ну… Я не религиозен.
– Не верите, значит.
Косте показалось, что командор даже расстроился.
– Я верю в то, что могу увидеть, пощупать. Верю в реинкарнацию, в Купола и кармографы. Верю в то, что наши поступки определяют нашу дальнейшую жизнь, то есть формируют карму. Допускаю, что существуют иные миры, в которых люди могут переродиться, если умрут без записи кармы. Но вот в богов, гору Сумеру, повелителя мира Индру и прочее… нет, не верю.
Костя понимал, что этим признанием скорее всего ставит крест на своей мечте. Орден реинкарнаторов при всей своей нынешней прагматичности и демонстративном невмешательстве в религиозные дела родился как буддистский, и состоять в нем означало служить Будде. В Ордене считали, что именно Будда Шакьямуни создал Купола и вернул людям воспоминания о прошлой жизни. Но Костя понимал и то, что притворяться верующим глупо. Во-первых, эту ложь довольно быстро обнаружат, и будет некрасиво, во-вторых… его либо примут таким, какой он есть, либо их пути разойдутся. При всем своем огромном стремлении служить Ордену Колесов не хотел предавать самого себя. Он – это единственное, что у него осталось.
– Обычно к тридцати пяти годам реинкарнаторы приходят к вере. Сложно видеть и чувствовать столько, сколько мы, и оставаться атеистом, – покачал головой Амгалан. – Вы, наверное, очень одиноки. И несчастны.
– Почему? – вздрогнул Костя. Он предпочитал считать себя не одиноким, а одиночкой и уж точно не связывал это с атеизмом.
– Потому что все явления в мире связаны, и лишь религия дает ключ к познанию этой связи и ее возможностям. Я очень сочувствую неверующим, им тяжелее всего. Образно говоря, буддисты тащат свою лодку вместе, а атеисты – по отдельности и с завязанными глазами.
– А мне кажется, что глаза завязаны именно у верующих. Им настолько страшно в реальном равнодушном мире, что они придумывают себе бога и другие иллюзии. Психзащита. Понимаю. Не осуждаю, но не использую.
– Вы образованный человек, вы же знаете, что по сравнению с авраамическими религиями человечества в буддизме нет ни бога, ни законченной концепции мира, – улыбнулся Амгалан Тумэнович. – Это чистой воды учение опыта. Сам Будда Шакьямуни говорил о том, что не стоит верить ни одному его слову и что каждый человек должен удостовериться в правдивости его слов на своем личном опыте. Те, кто идет духовным путем, разум используют намного чаще веры. В основе буддизма лежат около трехсот томов учений: если бы одной веры было достаточно, не было бы нужды составлять столь обширное собрание философских трактатов.
– Со многими буддистскими философскими доктринами я согласен, но это не побуждает меня ходить в дацан.
– Вот я и говорю, что у атеистов завязаны глаза. К вам приходит врач и рассказывает, как вылечить болезнь, но вместо того чтобы пойти за лекарством, попробовать его и эмпирическим путем понять, подходит ли оно, вы продолжаете лишь рассуждать о болезни и назначениях врача.
– Или же мы просто не верим шарлатанам?
Доржиев в задумчивости взял со стола четки, перебрал несколько бусин, а затем спросил:
– Вы согласны с тем, что рождение есть страдание, старение есть страдание, смерть есть страдание? Горе, скорбь, боль физическая и душевная, отчаяние, невозможность получить чего желаешь – все это страдание.
Костя кивнул.
– Что причина страдания заключается в наличии желаний, то есть привязанностей к чему-либо.
Костя снова согласился.
– Тогда из этого логично вытекает, что прекращение привязанностей ведет к прекращению страданий. Другими словами, если нет желания купить автомобиль, то и нет страданий по поводу того, что на него не хватает денег, что он сломался, что его украли и так далее. Ну вот. А Будда рассказал, как прекратить эти привязанности, дал методику. Перечисленное мною и есть четыре Благородные Истины, на которых стоит буддизм. И как я понимаю, вы согласны с тремя из них, но почему-то не делаете последний шаг: не идете по пути, ведущему к прекращению страданий. Религия от философии отличается именно действием. Мало соглашаться с доктринами, нужно еще что-то делать. Хотя бы попробовать принимать лекарство и оценить, помогает ли оно.
– Наверное, я не настолько несчастлив?
– Или просто не верите, что можете стать счастливым, – покачал головой командор. – Ладно, это долгий разговор, если захотите – продолжим когда-нибудь. Я сейчас отдам пластину с вашей записью из квартиры Петмансона в хранилище на проверку. Зайдите попозже, думаю, через час уже будет готово.
Костя удивился, как быстро тут работают. Всего час! На «скорой» подобное заняло бы больше недели – почти столько потребовалось бы на разные согласования.
– А пока я вас попрошу разузнать побольше об этом друге Петмансона и постараться найти его. Если с вашей кармой на пластине все в порядке, а я подозреваю, что в порядке, то он – наша единственная ниточка, за которую можно вытянуть это дело.
Костя кивнул. Ясно, что из архива он в ближайшие дни вылезать не будет.
Данзар обрадовался ему, как старому другу.
– Ну? С добычей? – Этот бас услышали, наверное, и на первом этаже, к счастью, большинство членов Ордена уже ушли, зал пустовал.
– Да. Надо опознать вот этого человека, – протянул Костя карандашный рисунок и рассказал все, что узнал от двух соседок.
В разговоре Данзар казался простодушным большим увальнем, но преображался, когда принимался за дело. Сосредоточенный серьезный взгляд следил за потоками информации, пальцы без остановки порхали над клавишами, даже поза неуловимо менялась, и Данзар казался стройнее и собраннее. Костя невольно восхищался его работой, понимал, что тот умен, как дэв. Вряд ли в Орден берут дураков или простаков.
– Кажется, похож. – Костя вцепился взглядом в найденную фотографию.
– Определенно похож. – Архивариус приложил карандашный портрет к монитору. – Скинь своей гримерше, пусть посмотрит, но я думаю – это он.
Звонок Юлии Дмитриевне подтвердил слова Данзара. Другом Петмансона оказался Виктор Андреевич Кучик, шестидесятидвухлетний заместитель заведующего лабораторией кафедры приборостроения НИИ реинкарнации, той самой, где работал Леонхард Янович.
– Телефон его найдешь?
– Уже. – Данзар попробовал дозвониться, но по громкой связи раздалось: «Абонент временно недоступен».
– Скинь, пожалуйста, все, что нашел. – Костя протянул выданный ему утром планшет.
Ожидая, пока скопируются файлы, Костя подумал об Ане. Она могла знать близкого друга ее деда.
– Увы, нет. Но Леон давно со мной не общался, не до меня ему было, он с головой ушел в свои изобретения. – Ее голос по телефону звучал столь же притягательно, как и вживую, но оборвал еще одну ниточку Костиной надежды.
– А над чем именно он работал перед смертью?
– Об этом он мне не докладывал. Но если хочешь пообщаться с Кучиком – позови меня.
– Зачем?
Аня фыркнула:
– Кому он больше расскажет, мне или полицаю?
Костя промолчал, хотя мысленно признал ее правоту. Ему и хотелось, и не хотелось тащить ее с собой. Это всего лишь ее голос, а его накрывает волна блаженства. Решать что-то в таком состоянии нельзя. Надо взять паузу, попрощаться и положить трубку, но… это внезапно стало невыполнимой задачей. С трудом выталкивая слова из горла, он прохрипел:
– Я перезвоню.
Палец казался стокилограммовой штангой, но Костя все же смог с ним совладать и нажать отбой. М-да. Он определенно влюбился. Из грез и размышлений его выдернул бас Данзара:
– Зайти к Амгалану, у него для тебя новости.
Костя кивнул и в очередной раз за этот долгий день пошел в Управление расследований.
Мягкая ковровая дорожка глушила звук шагов, с фотографий на стенах смотрели знаменитые реинкарнаторы и ламы прошлого, в груди разливалось приятное тепло, и он почувствовал себя почти счастливым. Здесь он не изгой, а свой – вот то самое чувство, которое держало его на «скорой». Только там часто приходилось одному выходить в агрессивный внешний мир, сталкиваться с ним лицом к лицу. В Ордене же ощущалась такая поддержка, что любая агрессия казалась смешной, несерьезной, будто котенок, скалящий зубы.
Сердце снова забилось от волнения перед входом в зал инспекторов. Если повезет и это Управление станет родным и привычным, то Костя перестанет бояться испачкать мозаичного уробороса и, возможно, его чашки и даже перчатки найдут свое пристанище на общем столе в эркере. Пока же восторг от созерцания не притупился, наоборот, незамеченное в первый раз бросилось в глаза. Кофейный автомат при входе. Плетеные корзины для мусора у столов инспекторов.
Амгалан Тумэнович помахал, приглашая зайти в его кабинет. Оказалось, что Костина карма записалась без проблем. То есть дело было не в помехах и не в кармографе.
– И я вас очень прошу, найдите этого Кучика и поговорите с ним. Спросите, что он делал в квартире, какие у них с Петмансоном были отношения, над чем работали, с кем еще общался Леонхард Янович, были ли у него враги, занимался ли он оккультными практиками, шаманизмом. В общем, узнайте как можно больше об этом человеке, – попросил командор.
– Оккультные практики? Шаманизм? Вы серьезно?
– Абсолютно. Мы пока не понимаем, что происходит, поэтому нельзя отметать ни одну гипотезу.
Очевидно, что у командора гипотез происходящего было гораздо больше, чем у начинающего инспектора, но у того не укладывалось в голове: неужели враги могли помешать записи кармы? Или это сделал шаман? Оккультизм… Но это же бред! Или нет?.. Впрочем, это все второй вопрос. Вначале нужно найти Кучика.
– Сейчас же еду в институт!
– Э-э… Притормозите. Институт еще два дня закрыт. Праздник же.
– Ёккарганай! Может, тогда домой к нему съездить? Вдруг он там, а телефон просто неисправен.
Командор согласился, и Костя рискнул задать мучивший его вопрос:
– Я бы хотел взять с собой внучку Леона. Аню Ступину. Помните, я про нее рассказывал? Может, с ней Кучик будет более расположен к беседе.
– Хорошо, – услышал Костя, и у него отлегло от сердца. – Если потребуется помощь инспекторов или безопасников – обращайтесь. Не думаю, что вы застанете Кучика в квартире, но проверить стоит. И еще одно. После этой поездки вы возвращаетесь домой и отдыхаете. Вам просто необходимо сегодня хорошо выспаться.
Амгалан Тумэнович смотрел совершенно серьезно, и Костя так же серьезно кивнул.
Снова метро, снова ступени, лестницы и эскалаторы. Он влетел на «Лхасскую», не замечая ни статую Будды из слоновой кости у входа, ни цветную роспись стен, изображающую Поталу и ее окрестности. Не видел и скульптур в греко-римском стиле на станции «Спортивная», куда приехал через двадцать минут. Москвичи никогда не замечали красот собственного метро, они им просто пользовались, лишь изредка на секунду останавливались, с восхищением обнаруживали: ну надо же! Оказывается, тут очаровательно! А затем вприпрыжку, через две ступеньки, выбегали из метро к автобусу. Ветер и мелкий дождик за шиворот, пение хуралов из дацана и огни вдоль дороги Костя тоже не заметил. Аня выехала сразу после его звонка и уже, должно быть, находится на месте. Нехорошо, когда девушка ждет.
В густой темноте этого осеннего вечера он бы ее не узнал, но у подъезда лишь одна фигура приплясывала от холода. Смешная шапка с ушками и ярко-зеленая куртка превращали ее в беззаботную девочку-подростка, никогда не встречавшуюся ни со смертью, ни с болезнями. Костя рядом с ней почувствовал себя старым и циничным. Он не умел забывать, даже на время, все, с чем сталкивался по работе. Наверное, поэтому и не умел веселиться, не любил шумные компании и походы по клубам. Ему было проще напиться дома одному, тем более что пьяный он становился еще более мрачным и несносным, чем трезвый, – и прекрасно знал об этом.
– Позвоню ему еще раз.
Костя набрал номер мобильного телефона, но тот снова оказался вне доступа. По домашнему слышались лишь длинные гудки.
– Если он там, то говорить буду я, – безапелляционно заявила Аня, и Костя не стал с ней спорить. Удостоверение полицейского всегда успеет показать.
Кучик жил на первом этаже, так что уже через минуту они трезвонили в дверь, но никто не открыл. Оба не поленились, вышли снова на улицу и обошли дом, заглянув во все окна квартиры, но нашли в них лишь плотно зашторенную темноту. Дома явно никого не было.
– Может, он в магазин ушел? – цеплялся Костя за последнюю надежду. И что делать дальше? Сидеть тут и ждать? А вдруг Кучик уехал… ну, например, к родственникам на праздники. Или всего лишь вышел погулять с собачкой?
– Давай еще раз позвоним в дверь, – предложила Аня, и они вернулись на лестничную клетку. Впрочем, никто им так и не открыл.
– Проверим, что там? – Аня достала из кармана куртки скрепку, изогнула в форме крючка и сунула ее в замок. Увидев ошалелый взгляд, пояснила: – Старые навыки. Я не всегда занималась тем, чем сейчас.
– Память о прошлой жизни, понимаю… – Колесов тактично не произнес такие слова, как «домушник» и «воровство».
– Да нет, какая там прошлая жизнь! Все в этой. Просто иногда, чтобы оказать помощь, приходилось вскрывать замки. Люди вообще это любят – закрыться. Вот я и научилась открывать.
В голове у Кости пронеслась картина, как пациент звонит в «скорую» медицинскую помощь, а затем уже физически не может открыть дверь. И да, если знаешь, что там кто-то валяется с инфарктом, а счет идет на минуты, то тут не до тактичности, придется научиться вскрывать двери.
Аня прислонила ухо к замку: кажется, он щелкнул еще до того, как скрепка коснулась штифтов.
Аня улыбнулась и гордо посмотрела на соратника, затем толкнула дверь и зашла первой. Оба замерли в коридоре, оценивая ситуацию. Лишь тиканье часов откуда-то из комнаты нарушало тишину.
– Эй! Есть кто дома?
Костя в глубине души все же боялся увидеть возмущенного хозяина, но никто не вышел. Они явно одни.
Квартира напоминала скорее номер в гостинице, чем жилой дом: везде стерильная чистота и минимум вещей. Идеально белой плитки на кухонном полу, кажется, вообще не касалась нога человека. Громко тикали напольные часы в гостиной, а большой плоский телевизор прикрывала тряпочка – от пыли. То есть хозяин квартиры знал, что вернется не скоро.
– Похоже, Кучик уехал.
– Причем явно собирался впопыхах, – согласился Костя, когда они заглянули в спальню. На кровати валялась одежда, что резало глаза в сравнении с идеальным порядком в остальной квартире.
– И сумку, похоже, поменял в последний момент, взял совсем небольшую, ручной багаж, чтобы долго таскать с собой. То, что не влезло, просто бросил. То есть ехал, не зная, когда и где сможет остановиться.
– Мы опоздали.
В этот момент Костя осознал, что дело глубже и сложнее, чем он предполагал. Похоже, Кучик очень торопился из-за смерти друга. Что произошло? От чего один умер, а другой в этот же день сбежал? Один другого убил? Ерунда. Костя был с Леоном практически до его смерти. Или им обоим кто-то угрожал и Кучик бежал, чтобы спасти свою жизнь?
Нужно было обо всем подумать на свежую голову. Увы, время теперь есть, торопиться бессмысленно: Кучика он упустил.