– Стой! Сворачивай! Во двор! Я почуял.
Митя резко крутанул руль и включил мигалку. Ночной город вздрогнул, шарахнулась оказавшаяся на пути легковушка. Они съехали с хорошо освещенного шоссе и будто пересекли границу живых и мертвых. Вместо гладкого асфальта под колесами оказались колдобины и лужи; свет фар продирался сквозь темень, как сквозь джунгли, выхватывая то чуть тронутые ржавчиной железные качели, то пустые сейчас скамейки, то двери подъездов. В окраинных районах дома представляли собой похожие друг на друга панельные коробки, причем исключительно многоподъездные. Беда для оперативника в таких работать!
Яму они не увидели, но уж ощутили – будь здоров! Машина чиркнула брюхом об асфальт, Митя сквозь зубы выругался, но Костя вообще ничего не заметил. Впрочем, шофер не удивился: раз сказано «я почуял», значит, начинается странное. Все они, когда чуют, становятся странными, будто уже и не людьми.
Костя указал, где остановиться, схватил чемоданчик и выскочил из машины, едва та затормозила. На мгновение замешкался. Два подъезда рядом. В какой? Времени на раздумье не было, и пришлось выбирать наугад.
Подъезд приветствовал запахом кошачьей мочи, окурками и полумраком. Это иногородние уверены, что в Москве везде неоновые огни, дорогие автомобили и сплошной праздник жизни. Те, кто уже пожил в столице, знают, что такая нищета, как в этом городе, мало где встречается. Впрочем, и такая роскошь тоже. Одних это закаляет, других ломает и лишь на дежурных оперативников действует как духовная практика, после которой к жизни начинаешь относиться философски. Сложно стремиться к деньгам и власти или бояться бедности, когда одно сменяет другое со скоростью маленькой желтой машинки, мотающейся по городу по вызовам и провожающей в последний путь нищих и миллионеров, работяг и поэтов, убийц и их жертв.
Запах вел лучше любого фонаря, ноги сами перемахивали через две-три ступени, а в голове стучало «успеть-успеть-успеть!». Слишком мало времени оставалось. Пятый этаж. Это должно быть здесь. Костя вдавил кнопку звонка, еще и еще раз. Залаяла собака, затем раздались шаркающие шаги, звяканье ключа…
– Кто там? – послышался старческий голос. Из-за двери сочилось недовольство. Все они поначалу недовольны, раздражены, пока не поняли, пока не поверили в то, что происходит.
– Фохао. Реинкарнация.
Сдавленный вздох услышать было невозможно, но Костя знал, что он есть. Всегда бывает.
Дверь распахнулась, но, против ожиданий, запах не усилился. Испуганные глаза, взъерошенные седые волосы, полосатая пижама… нет, от этого старика не пахло смертью. Тогда кто же?
– Вы за мной? – пролепетал он.
Костя гаркнул:
– Кто еще в квартире?!
– Я один живу…
Пес жался к ногам старика, не переставая отчаянно, до хрипоты, облаивать странного незнакомца, что ввалился среди ночи, напугав хозяина.
Стоило реинкарнаторам почуять смерть, и окрестные псины сходили с ума от злости и страха. А вот кошки плевали на все с высокого дацана. Говорят, недавно ученые выяснили, что и реинкарнаторы, и кошки живут на границе миров, между жизнью и смертью, а собаки как хранители жизни терпеть не могут проводников смерти. Вот и бесятся и от тех и от других. Сами реинкарнаторы в этот бред не верили, тем более фамилий «ученых» под исследованием не стояло. Зато пресса активно обсасывала новость. У кошек, понятное дело, комментарии получить не удалось.
– Ох… вы что же, за моим Графом? Нет ведь, правда? – обнял старик лохматого сеттера.
Костя даже отвечать не стал. Это первые годы, в начале работы, ему казалось нужным и важным просвещать, отвечать на идиотские вопросы, объяснять, развеивать мифы. Потом стало ясно: все без толку. Народное творчество сильнее всех доводов, фактов и логики. И пусть. Хотят люди считать, что реинкарнаторы – мифические существа с черными крыльями, острыми зубами и когтями? Пусть. Уверены, что те питаются кровью и человеческими мечтами? Тоже пусть. Думают, будто способны наслать на врагов смерть и лично от Князя Смерти получают указания? Да пусть! Лишь бы не мешали работать.
А то впадут в истерику от страха и потратят драгоценные минуты на ерунду. В том году один псих при виде Кости стал убегать от него – по всему подъезду бегал в чем мать родила, орал и отмахивался, так что даже пришлось вызвать шофера на подмогу. Только вдвоем удалось скрутить полоумного и привязать к стулу. Так и помер, бедолага… Но хоть не дрался! Тяжелей всего работать с теми, кто защищается, кто уверен, что сражается за свою жизнь! Вроде с детства всем вбивают в голову правила первой помощи умирающим, объясняют, что делать, если приехала Скорая реинкарнаторская, но большинству это как колокольный звон: в одно ухо влетело, в другое вылетело. Выучил – сдал – забыл. Старик вот считает, будто реинкарнаторам есть дело до домашних питомцев…
Костя не заметил, что прошел насквозь коридор, гостиную и спальню, и очнулся, лишь когда уперся в стену, из-за которой несло чуть сладковатым запахом смерти. В народе его как только не называли: и запахом трупа, и смесью одеколона «Шипр» с жженым сахаром, и даже запахом жареного мяса. Ужасное сравнение, ставшее с легкой руки писателей штампом. Реинкарнаторы от него морщились, все, кого ни спросишь. Грубо очень, наотмашь, и неверно. Смерть пахнет чуть слышно, тонко, она и сама крайне деликатная особа, приходит мягко, как снег, но бескомпромиссно. С жареным мясом честнее сравнивать жизнь. Ни у кого она не бывает, как говорят англичане, well done. То с кровью, то с болью, а то и в печь приходится лезть да по горячим углям ходить. Души иначе не закаляются.
– Что там? – рявкнул Костя, уперев палец в стену.
Старик вздрогнул:
– Квартира в соседнем подъезде, там живут…
Но Костя уже не слушал, ринулся прочь, обратно по лестнице вниз, перепрыгивая ступеньки. «Успеть-успеть-успеть…» – билось в его мозгу.
Он не заметил, как выскочил на улицу, рванул дверь в соседний подъезд и взбежал на пятый этаж. В этом состоянии реинкарнаторы вообще окружающий мир почти не замечают. Тот размывается, будто смотришь через толщу воды: ткань бытия истончается, уходит на задний план, и лишь запах пульсирует, словно вена, соединяющая умирающего с реинкарнатором. Спроси его потом, где был, что видел, – он лишь недоуменно пожмет плечами. Смерть видел, что ж еще?
Эта особенность убирает все эмоции, в том числе страх. О, сколько пафосных книг и стихов написано о героях, ради слепка кармы пересекающих линию фронта или бросающихся в горящий дом! Люди восхищаются их бесстрашием, принимая его за самоотверженность. Сами же реинкарнаторы считают, что прославлять их смелость – все равно что восхищаться отвагой умственно отсталого: ни тот ни другой просто не ощущают опасности, не видят ее, не понимают.
Костя снова вдавил кнопку звонка и снова услышал вопрос «кто там?». Ответ все тот же: «реинкарнация», и опять тяжелый вздох. Раньше он пытался угадать, кто откроет дверь: мужчина или женщина, молодой или пожилой, но результаты не выходили за рамки «статистической погрешности», как их оценил друг Женька. Другими словами, ощущение смерти никак не связывало с личностью умирающего. Реинкарнаторы понятия не имеют, за кем пришли, пока не сталкиваются с этим человеком нос к носу.
Дверь открыла невысокая стройная женщина. На ночную рубашку накинут халат, пальцы теребят узел пояса. Нет, с ней все хорошо… Правда, «хорошо» продлится недолго, еще две минуты и сорок семь секунд. Он запретил себе жалеть родственников еще лет пятнадцать назад, иначе просто невозможно, иначе надо уходить из профессии. Самое сложное не в том, чтобы каждый день слышать последний вздох умирающего; гораздо тяжелее выдерживать горе оставшихся в живых.
Женщина уже поняла, что пришла беда, но признавать все еще отказывалась. Она смотрела снизу вверх на высокого худого мужчину в черной форме, так похожей на военную, на сосредоточенные зеленые глаза, резко очерченные скулы и темные лохматые волосы. Так выглядела смерть. Для нее.
– За кем? – прошептала, с ужасом перебирая в голове варианты. Из детской раздался плач, и пальцы непроизвольно стиснули пояс халата.
Но на разговоры времени не оставалось совсем. Костя вихрем ворвался в квартиру, отпихнув хозяйку.
– Светка, кто там? – открыл дверь комнаты и прошлепал босиком по коридору отец семейства. Жить ему оставалось какие-то крохи. Вместе с запахом из мира исчезали и краски, и сейчас лишь этот полноватый мужчина лет сорока в семейных клетчатых трусах казался нестерпимо, чрезмерно ярким и реальным. Натянутые Костины нервы чуть отпустило: успевает! Остальное не важно.
Многие называли реинкарнаторов бесчувственными, лишенными эмоций, а то и извращенцами, получающими удовольствие от чужой смерти. Это, конечно, ерунда. Они обычные люди, с разными чувствами, так же радуются и печалятся, бывают добрыми и злыми. Просто к смерти относятся спокойно. Но это тоже не уникальная особенность: далеко не все боятся умереть.
Странно: почти пятьсот лет как на Земле появились Купола, тьма народу живет по второму, третьему, а то и четвертому разу, и при этом до сих пор многие считают смерть чем-то ужасным. Ну да, это не прогулка в театр, но сходить с ума от горя?! Костя не мог этого понять. Наверное, потому, что он, как и все реинкарнаторы, с рождения знал, что такое смерть, чувствовал ее, видел ее глазами.
В два года в гостях маленький Костя спокойно произнес, что «деда чичас умрет». В памяти не остались ни взволнованные взгляды родителей, ни сжатые добела губы деда, ни беготня. Зато тот первый запах, запах, сопровождающий его жизнь, он запомнил очень четко, навсегда. Откуда он знал, чем пахнет? Просто знал.
Родители не хотели верить… В конце концов, с дедушкой он мог просто угадать: тот давно болел, последнее время не вставал с постели. А пахло… может, лекарствами. Увы, через несколько лет мальчик вновь «угадал». Мать потом долго рыдала в спальне, а отец ходил кругами по квартире, будто верующий вокруг ступы. Это уже позже Костя понял, чего это они. Тогда же просто пожал плечами и выбросил из головы. Ну подумаешь, чует смерть. Верка вон помнит своего убийцу, поэтому в бассейн не ходит. Воды боится до одури. Дядя Леша объяснил, что это панические атаки, а про убийцу Маринка всему классу растрепала, а еще подруга называется! Хорошо, Верка не в курсе, что все уже знают… А раз он, Костя, чует смерть, значит, он еще и беспамятный – никогда не вспомнит своей прежней жизни, жизни до рождения.
– В комнату! Живо! – Костя втолкнул умирающего за дверь, бросился на колени, быстро, но бережно положил перед собой чемоданчик и щелкнул замками. Краем глаза увидел в дверном проеме знакомый халат и, не поворачивая головы, приказал: – Вон отсюда!
– Нет! – жена из оцепенения сорвалась в истерику. – Вы не можете! Это ошибка! Он здоров! У нас дети! Так нельзя!
– Будите детей! Закончу – попрощаетесь! – Костя подскочил, выпихнул ее из комнаты и захлопнул дверь, мысленно добавив: «Если успеете…»
– Значит, я сейчас умру? – растерянно пробормотал мужчина, сидя в одних трусах на смятой кровати, где только что спал в обнимку с женой.
Ответа он не услышал. Лишь лампочка на кармографе на мгновение мигнула зеленым, а затем стала красной.
Костя отошел на два шага, чтобы не смазался слепок. Черные хромовые сапоги громко цокали о паркет в тишине.
– Мне страшно… – Мужчина задыхался, разевая рот, как рыба. На несколько секунд ему удавалось прийти в себя, и тогда он говорил. Видимо, это придавало сил пережить следующий приступ.
– Не бойтесь, это не самая плохая смерть. У вас она будет быстрой и легкой.
– А что дальше?
Костя развел руками:
– Будто не знаете! Переродитесь как миленький. Я же успел!
– Да… все никак не привыкну умирать. Тошка, Машка… они ж еще в садик ходят, как Светка с ними справится без меня?
Костя вместо ответа спросил имя и фамилию – потом потребуется для отчета.
Кармограф пискнул, и лампочка вновь стала зеленой, как Костины глаза. До последнего он сомневался, что успеет. Слишком поздно почуял, времени почти не оставалось.
– Прощайтесь! – крикнул он, распахивая дверь.
В спальню влетели жена и двое детей и замерли в ужасе. Папа стоял на карачках, задыхался, хватал ртом воздух, нелепо размахивал руками в попытках схватиться за что-нибудь. Лицо уже начало синеть.
– Помогите ему! – закричала женщина, но Костя разбирал кармограф и будто не слышал. Симптомы походили на тромбоэмболию в легочной артерии, а это однозначная смерть. Впрочем, диагноз абсолютно не важен. Если появился запах, то все уже не важно.
Пока жена бессмысленно суетилась, а дети ревели, Костя вышел из комнаты и вызвал «скорую» медицинскую помощь. Именно она зафиксирует смерть. Затем ушел, пока на него никто не обращал внимания.
Женский отчаянный крик, переходящий в вой, был слышен даже на улице, а для Кости мир наконец обрел свой объем, запах и цвет. Преобладал черный. Цвет ночи.
Машина нашлась по огоньку сигареты: Митя вовремя вылез на перекур.
– Едем? – приготовился он выбросить окурок.
– Погоди.
Косте нужно было очухаться, подышать холодным осенним воздухом, подождать, пока сердце перестанет стучать, как у жокея на скачках, и адреналин уйдет из крови. Он не боялся смерти, но до ужаса боялся не успеть. У Кости, как и у коллег, иногда на руках умирали по-настоящему. Без слепка кармы. Значило ли это, что они больше не перерождались? Неизвестно. Весь штат московского НИИ реинкарнации не мог ответить на этот вопрос. Считалось, что умершие без слепка рождались вновь, но не помнили прошлую жизнь.
Оставались ли они теми же самыми личностями? Над этим вопросом до сих пор ломают головы философы, для простых же людей смерть без слепка кармы – окончательная, настоящая. Если живешь в другом теле, в другой семье, может, даже в другой стране и ничего не помнишь о себе прежнем – ты уже другой человек, прежний ты умер. Умер не только для всех родных и друзей, но в первую очередь для себя.
– Ладно, хватит мерзнуть. Поехали, – вздохнул Костя.
Они забрались в тепло салона, и двигатель ожил. Желтая машинка с надписью «Скорая реинкарнаторская помощь» тихонько, чтобы не разбить подвеску о колдобины, поехала на патрулирование по Москве. На капоте красовался символ Министерства реинкарнации: круг, прерывающийся в трех местах. Он же был на чемоданчике с кармографом и на вороте кителя сотрудника «скорой».
Костя достал свой рабочий коммуникатор. Машину потряхивало, и палец то и дело попадал в соседние буквы. Это бесило, но останавливаться не хотелось. Надо всего лишь записать имя, адрес и время слепка, и опыт подсказывал, что лучше это сделать сейчас, пока помнишь. Без этих записей в статотделе не примут пластины с кармой, сиди потом, насилуй память.
Покончив с бюрократией, он включил радио. Пощелкал и остановился на новостях. «Президент нанес официальный визит в Королевство Раттанакосин…», «Два человека погибли во время демонстрации за независимость Сенегала от Франции…», «Российские хоккеисты вышли в полуфинал…».
Митя поморщился, но смолчал. По негласной привычке во время дежурства реинкарнаторам никто не смел перечить, они выбирали дорогу, радиостанцию, темы для разговоров и даже кофейню, где под утро, когда спать хотелось сильнее, чем жить, покупали обжигающе горячий кофе в бумажных стаканчиках. Впрочем, Константину Юрьевичу вообще мало кто осмеливался перечить: семнадцать лет работы на «скорой» – это не шутки!
Его неоднократно звали к себе частные фирмы, но он отказывался, несмотря на мизерную зарплату и выматывающий график сутки через двое. Формально, конечно, через трое, но оперативников всегда не хватало, так что часто приходилось затыкать дыры. Вот как сегодня. Все знали: самые тяжелые смены – с ним. Ни отдыха, ни продыха. Он будто гончая, взявшая след. Закончить пораньше хоть на полчаса? Ха! Забудь. Спасибо, если еще не задержишься на час-другой.
Новости на радио сменились болтовней об отмене обязательной реинкарнации. Законопроект рассмотрели уже со всех сторон, о нем высказались не только политики и экономисты, но даже артисты, певцы и спортсмены. Лишь российская буддистская община молчала, будто дала священный обет. На окончательное решение по законопроекту, при горячей поддержке правительства и категорическом неприятии Ордена реинкарнации, могла повлиять именно позиция общины – позиция третьей силы. По радио проправительственный экономист сулил огромную экономию бюджетных денег. Вот только не уточнял, что экономия предполагалась за счет увольнения реинкарнаторов и еще большего снижения и так скудного финансирования «скорой» помощи. Молчал и о том, что в частных компаниях цены за слепок кармы сразу бы подскочили вдвое, а то и втрое, что закрывало возможность перерождения беднякам, а это несколько миллионов россиян. Зато о пополнении казны за счет налоговых отчислений разливался соловьем.
Костя злился, когда слышал эти аргументы, но через секунду все это стало не важно.
– Газу! Газу!
Шофер вздрогнул, вдавил педаль в пол, врубил мигалку и крутанул руль. К счастью, разворот на сто восемьдесят градусов с заносом прошел без инцидентов: Рязанское шоссе по случаю глубокой ночи и начала праздника Огней пустовало. Будь Костя сейчас в нормальном состоянии, Митя бы огреб. Ну кто так водит?! Врезались бы – и машину угробили, и к пациенту не успели бы. Но он не заметил опасного маневра и привычно ткнул пальцем в карту на коммуникаторе. Точка замигала красным, сообщая диспетчеру Скорой реинкарнаторской, куда они едут.
К первому запаху внезапно примешался второй, еле ощутимый, но все же вполне четкий. Костя ткнул снова в коммуникатор, и вторая точка, будто гематома в порванной артерии, запульсировала, сообщая еще об одной смерти. В этот момент ожила рация:
– Четвертый, видим ваши сигналы, куда поедете?
На выбор оставалось несколько секунд. Костя мог спасти лишь одного: между двумя умирающими чуть больше километра, и оба долго не протянут. Но у второго все же время смерти позже, и есть небольшой шанс, что к нему успеет другой оперативник.
– К первому.
– Вас понял.
Через несколько секунд второй запах пропал: Костя вышел из зоны восприятия. Утопив педаль газа в пол, шофер гнал к тому, кто умрет раньше.
Желтая машинка нырнула в очередной двор, вспугнув кота, но не остановилась у домов, а пролетела дальше, к мусорным бакам и железной дороге.
– Тормози. Дальше не проедешь, – скомандовал Костя и обхватил ручку черного чемоданчика.
Под сапогами хрустело битое стекло. Ветер мотал полиэтиленовый пакет, зацепившийся за торчащий из земли железный прут. Воняло тухлятиной, как обычно на помойках, но сладковатый запах смерти все перебивал. На самом деле реинкарнаторы не осязали его в прямом смысле слова, это был внутренний «запах», узконаправленный, он чувствуется тем сильнее, чем ближе находишься к умирающему. Метров за семьсот-восемьсот можно поймать этот «луч» и идти по нему, ощущая всем телом, как компасом. Запахом его называли лишь оттого, что за все столетия существования Куполов так и не придумали лучшего слова.
Костя продрался через мокрые кусты, под ногами захлюпала жижа. Кто-то стонал, привалившись к стенке мусорного бака, но в темноте не разглядеть. Костя вытащил фонарик и осветил длинную рану через весь живот, которую бродяга зажимал руками. Смерть тут уже нетерпеливо переминалась с ноги на ногу в ожидании нового гостя.
Жестяная банка из-под «Праны» под сапогом со скрежетом смялась, привлекая внимание. Очумевший взгляд бродяги сфокусировался, уставился на черную форму. В темноте не рассмотреть ни нашивку Министерства реинкарнации, ни шеврон «скорой» помощи, но все же умирающий моментально понял, кто перед ним. Сухие, обветренные губы пошевелились, а затем с хрипом выплюнули:
– Иди в ад, отродье!
Костя, будто и не слыша этих слов, продолжал собирать прибор прямо на мягкой и липкой от дождя земле.
– Прочь! Не имеешь права!
Лампочка на кармографе загорелась зеленым, продемонстрировав готовность прибора к работе, и Костя поднялся.
С резким гудком пронесся поезд дальнего следования. Фары на миг осветили помойку, и этого бродяге оказалось достаточно. Тот вдруг очутился сзади Кости, встал вплотную и обвил его шею правой рукой; левая продолжала сжимать края распоротого брюха. Запах давно не мытого тела и крови ударил так, что на мгновение перешиб запах смерти. Горло сдавливало все сильнее, воздуха почти не осталось; видно, бродяга не раз пользовался этим приемом, вот только для его успешного проведения требовались обе руки.
Нападение было абсурдным, Костя его не ожидал, за что сейчас и расплачивался. За годы работы чего только не случалось! Это не первая попытка его убить. Инструкция для таких случаев однозначна, и Костя, не колеблясь, выполнил ее: вместо того чтобы пытаться освободиться от захвата, он что есть мочи ударил нападавшего в живот. Раздался всхлип, босые ноги подкосились, и дерущиеся упали в грязь. Бродяга оказался сверху, но шею не отпустил, наоборот, сдавил ее из последних сил. Костя дернулся, попытался освободиться, но оказалось, что не так-то просто сбросить с себя семьдесят килограммов живого пока еще веса. Тогда он врезал кулаком в голову нападающему. Одного раза оказалось недостаточно, а с третьего бродяга потерял сознание.
Из-под обмякшего тела выбраться удалось не сразу. Отдышавшись, Костя проверил пульс на шее своего пациента. Жив. Хорошо. Хотя инструкция предписывала бить на поражение, убивать не хотелось. Да тот и так вот-вот умрет, но пусть все же не от его рук. Реинкарнаторов учили самообороне, экзамен по рукопашному бою по сложности ничуть не уступал экзамену по медицине. Выбить из рук неподготовленного человека нож или пистолет – не проблема. Один на один Костя бы справился со многими. Однако нужно не только справиться, нужно сделать это быстро, обездвижить и успеть снять карму. Это уже получалось не у всех и не всегда.
Перемазанный грязью и кровью, оскальзываясь на картофельных очистках, Костя подтащил кармограф поближе к бродяге и врубил запись. Для нее нужна всего лишь минута! Минута, за которую умирающий не выползет из радиуса действия прибора. Иначе все впустую. Иначе зря он торопился, рисковал жизнью, дрался. Иначе – он не спас еще одну личность от забвения. Костя хорошо знал, что такое жить, не помня ничего; совершать ошибки на ровном месте, руша дружбу и любовь из-за детской незрелости; познавать с нуля мир, людей, себя – все то, что перерожденные уже давно знают, что выучили в прошлых жизнях.
Нет, ни этот бродяга и никто другой такого не заслужили. Этому несчастному сейчас кажется, что лучше начать все с чистого листа. Наверняка за жизнь сделал столько дерьма, что знает: в следующей жизни ему ничего хорошего не светит. Вот и пытается сбежать. Но он просто не понимает, что от кармы это не избавит. Причинно-следственную связь невозможно обмануть, и ей все равно, помнишь ты что-то или нет. Тебе, твоим врагам и твоим друзьям воздастся по заслугам твоими руками – эти законы работают, даже если о них не подозреваешь. Просто будешь молотком. Невежественным, ничего не понимающим молотком. Как беспамятные.
Сидя прямо на мокрой и холодной земле, Костя держал кармограф и был готов в любой момент рвануть вслед за идиотом, который хочет покончить жизнь самоубийством. Осталось досчитать до шестидесяти.
На счет тридцать пять бродяга заворочался и захрипел. На счет сорок три – попытался подняться, но рухнул лицом в грязь.
– Гад, дай мне просто сдохнуть! – всхлипнул он. – Я не хочу продолжать!
На счет пятьдесят три бродяга наконец сообразил, как можно избежать слепка, и пополз, но тут лампочка поменяла цвет с красного на зеленый. Готово. Надо уходить, причем быстро, пока измученному жизнью и болью не захотелось отомстить. Сколько раз Костя собирал и разбирал кармограф! Он мог это делать с закрытыми глазами, на ощупь, как солдат собирает и разбирает автомат. Нормативы на время в «скорой» помощи не сдавали, но за годы работы всем оперативникам пришлось научиться действовать предельно быстро. Костин личный рекорд сборки – сорок секунд. Но тогда его хотели застрелить…
Едва различимые проклятия замолкли, и в следующее мгновение на него обрушилась вся реальность мира: холод, запахи, темнота, тишина и страх.
– О боги Тушита! Вам помочь?
– Ага, выведи из сансары… – попытался улыбнуться Костя своему водителю, но увидел недоуменный взгляд и махнул рукой. Шутки у него дурацкие, как говорил Женька, и если уж друг их не понимал, чего ожидать от юнца с пушком вместо усов? – Вода еще осталась? Салфетки? Тащи.
Первым делом – тщательно обтереть чемоданчик. Тот, конечно, защищал прибор от влаги, грязи и ударов, но все же лучше перестраховаться. Поломка кармографа – это трагедия. И даже не потому, что тот стоит, как квартира в центре Москвы, а потому, что его никто не умеет чинить. Без кармографов реинкарнаторы бесполезны. Что толку чуять смерть? Надо ведь успеть записать карму.
После возни с чемоданом дело дошло и до себя. Заезжать переодеваться – только время терять, уже и так конец смены, пришлось лишь умыться и сполоснуть руки. Форма от налипшей грязи не отчищалась, все телодвижения с салфетками оказались бессмысленными, так что Костя просто попинал колесо левой и правой ногой, стряхивая с сапог налипшие комья грязи, и постелил на сиденье пакеты, чтобы не испачкать салон. С трудом стянул тяжелый от влаги китель, швырнул его на пол машины, к заднему сиденью, оставшись в белой рубашке.
Митя вопросов не задавал. Знал, что босс на них не ответит.
Машина медленно выезжала на шоссе по разбитому асфальту. В салоне запахло тухлой рыбой и кровью, но Костя не хотел открывать окна, чтобы не выпускать тепло, наоборот, выкрутил печку на максимум. Аккуратно закатал рукава почти до локтей, чтобы скрыть измазанные кровью манжеты. Движения головой отзывались болью, видимо, шея скоро превратится в один сплошной синяк.
Светало. Из-за вечно серого, затянутого тучами и смогом неба рассвет скорее угадывался, но в желтой машине поняли, что конец смены близок и скоро на базу. Там еще писать отчет, но хотя бы можно принять душ и переодеться. Насыпать себе чаю из жестяной банки и, пока закипает чайник, грызть шоколад, закинув ноги на стол, – все равно в такую рань в кабинете никого, кроме дежурных.
Коммуникатор мигнул красным, и вместе с ним ожила рация.
– Четвертая, прием, четвертая, вы меня слышите?
– Слышим, – ответил Костя.
– Только что пришел вызов с Народной улицы. Вы сейчас ближе всех. Примете?
Митя тяжело вздохнул. До конца смены оставалось минут пятнадцать, можно отказаться, никто слова не скажет, но он знал своего босса.
– Да. Минут через десять будем.
И вновь на желтой машине включились проблесковые маячки.
Ночные дежурства были непредсказуемы, зачастую опасны, но зато продуктивнее дневных. Сколько раз реинкарнаторы торопились по вызову и в бессилии сжимали кулаки, передвигаясь в потоке со скоростью пешехода! Сколько оскорблений, жалоб и угроз на плохую работу службы выслушивали диспетчеры! А с чего ей быть хорошей? Низкие зарплаты отбивали у обычных людей все желание устроиться в службу «скорой» помощи, беспамятных же не хватало. Те, кто был, мотались без продыха по всему городу, точнее, стояли в столичных пробках. Так что в Москве лучше было умирать ночью.
Костя у дома поймал нить запаха, и записанный в коммуникатор номер квартиры не понадобился. Конечно же, в кирпичной башне подъезд оказался всего один. По закону подлости многоподъездные дома встречаются именно тогда, когда нет адреса и очень мало времени.
Этот район оказался приличнее предыдущего, хотя и не столь шикарный, как в центре. Садовое кольцо невидимым куполом надежно отгораживало действительно богатых людей от всех остальных. Впрочем, большинство и не рвалось перейти эту границу. Зачем? Нос при входе в подъезд зажимать не надо, кнопки в лифте не прожжены сигаретами, лампочки все целые, шприцы и банки из-под «Праны» не валяются, хулиганы не пристают, во дворе можно спокойно отпускать детей. Что еще надо?
Костя не заметил ни новеньких почтовых ящиков, ни чистого лифта, ни цветов на подоконнике общего коридора. И хотя нужная дверь оказалась приоткрытой, он для проформы постучал, хотя дожидаться ответа не стал. Квартира оказалась большая, но запах вел лучше любого навигатора.
– Фохао. Реинкарнация. Леонхард Янович?
– Да. А вас как величать? – Старик закашлялся и схватился за грудь. По бледному лбу скатились капли пота. Приступ продлился всего несколько секунд.
– Константин Юрьевич Колесов.
– Хорошо, Костя, надеюсь, ты умеешь пользоваться этой штукой, – кивнул он на кармограф, разглядывая мрачного реинкарнатора в несвежей белой рубашке с закатанными рукавами, черные сапоги оставляют комья грязи на дубовом паркете.
Костя молча положил чемодан на пол и щелкнул замком; он давно не реагировал на подобные подначки даже в обычном состоянии, а уж когда шел по запаху – и подавно.
Леонхард Янович явно хотел умереть. В бледно-голубых глазах не отражалось ни капли страха или волнения, только любопытство. Сколько ему лет? Восемьдесят? И он все еще сохранил любопытство? Обычно оно уходило, стоило ребенку вспомнить прошлую жизнь.
Был период, когда дети долго не взрослели, познавали мир, восхищались банальными вещами, открывая их для себя. Но длилось то время недолго. Если в Средние века детям рано приходилось впрягаться в тяжелую работу, чтобы выживать, то с появлением Куполов стало нормой лет в десять, а то и раньше резко повзрослеть.
У всех память возвращалась по-разному, у одних мозаика по чуть-чуть складывалась в пазл и финальный рисунок проявлялся лишь к юности. На других воспоминания обрушивались в одночасье, как снежная шапка на безрассудного горнолыжника. Но все стояли перед выбором: принять старую личность или стать кем-то другим, продолжить прежнюю жизнь или начать новую. Однако что ни выбери, а прошлые опыт, навыки и отношение к миру перейдут по наследству, от них не отмахнешься. Сыщик в новой жизни забудет, как чистить зубы, но внимание к деталям и недоверие к людям останутся на подкорке. Воришка в юном теле не вспомнит таблицу умножения, но руки сами залезут в карман попутчика за бумажником. Никого уже не удивляет, когда семилетний ребенок проводит интубацию отцу, переставшему дышать.
Любопытство в этом мире сохраняли лишь журналисты и ученые. А детство – только беспамятные.
Костины пальцы привычно собирали кармограф, взгляд скользнул вдоль стен по стеллажам, заваленным передатчиками, трансформаторами, а также разными деталями: от транзисторов до компьютерных плат. В голове мелькнула мысль, что старик – радиолюбитель, это объясняло, почему он спокоен. Сильно увлеченные делом часто снимали себе ячейку в банке памяти. Смерть – лишь небольшая помеха, пауза между жизнями. Да и помеха ли? Старое тело уже неспособно продолжать полноценно жить: руки трясутся, голова не соображает, болезни выматывают.
Изредка реинкарнаторов встречали с радостью. Всего лишь умереть, и через несколько лет у тебя молодое, крепкое тело, много энергии и наработки всей прежней жизни. В банках памяти оставляли коды от сейфов с деньгами, акции, документы на недвижимость, научные исследования, недописанные романы – все, с чем не хотелось расставаться после смерти. Да, такие банки незаконны, но кого это волнует, если на кону возможность сохранить что-то действительно ценное? С людьми, которые так относились к перерождениям, работать проще всего. Увы, их меньшинство.
Косте долго казалось странным, что большинство не готовятся к новой жизни заранее. Банально, но деньги не помешают. Кто знает, в какой семье родишься? Можно ведь рискнуть и оставить себе накопления. Да, есть вероятность, что государство найдет и закроет банк, в котором твоя ячейка, но вдруг нет? Потом он понял. Просто посмотрел, как люди относятся к собственной пенсии. Лишь двое из его знакомых копили на старость. И дело даже не в том, что остальных устраивали гарантированные государством выплаты – прожить на такие копейки невозможно. И не в том, что не было денег. Были. Больше или меньше, но копить могли многие. Просто не планировали на тридцать-сорок лет вперед. Даже двадцать лет казались ужасно долгими и нереальными. Было бы странно ожидать от таких людей планирования следующей жизни.
Леонхард Янович вновь дернулся от приступа и закашлял так, будто собрался выхаркать легкие.
– Костя, сколько мне еще?
– Минут десять. Не волнуйтесь, успею.
Хорошо, когда есть возможность работать наедине, в спокойной обстановке. Люди непредсказуемы. Кто знает, что в следующую секунду выкинет тихая старушка, увидев, что карму ее мужа записывают на тонкую стальную пластину? Ведь именно от этой записи зависит новое перерождение. Метнется с запоздалыми объятиями, чем запорет снимок? Или возьмет молоток и вдарит изо всех сил по кармографу? И такие случаи были…
Эта минута пробежала намного быстрее, чем у мусорных баков, и когда лампочка мигнула, Костя традиционно выдохнул. Успел.
– Ну вот и все. – Он мазнул взглядом по пациенту и вздрогнул.
Глаза старика стали другие. Теперь в них отражалось то ли безумие, то ли восхищение, даже цвет сменился с блекло-голубого на бирюзовый, будто кто-то почистил озеро. Старик начал озираться, словно впервые увидел собственную комнату, поднялся повыше на подушку, чуть не наполовину высвободившись из-под одеяла. Он оказался совсем невысоким, щуплым, ребра выпирали из-под тонкой кожи, живот ввалился, видимо, болезнь в последние дни мешала поесть. Но при этом выглядел не вымотанным и измученным приступами, а наоборот – энергичным и упругим, будто каучуковый мяч попрыгунчик, что долго не может остановиться, если его бросить на пол. Костя никогда не видел такого преображения.
– Вы в порядке?
– Я… я не знаю, что считать порядком. Могу только сказать, что это… изумительно! Да-да, изумительно! Благодарю вас!
– Не за что… – пожал плечами Костя. – Удачи в новой жизни.
Это было традиционное пожелание, только не всегда реинкарнаторы успевали его произнести.
– Благодарю, но мне она уже не понадобится. Это моя последняя жизнь. – В бирюзовых глазах мелькнуло… торжество?
Леонхард Янович – Будда или псих? На мгновение показалось, что он действительно Просветленный, выходящий из сансары. Но это же невозможно! Костя себя одернул. То, что он, Костя, не верит в Будду, не означает, что прервать цепочку перерождений невозможно. Вот только этим занимались монахи в монастырях и дацанах, и Министерские реинкарнаторы туда не допускались. Изредка Косте встречались мирские гуру, уверяющие, что они архаты или бодхисаттвы, – это помогало набирать учеников. Но за минуты до смерти, один на один с реинкарнатором, гуру срывающимся голосом задавали извечный вопрос: а что там, после жизни? Помнить посмертие не дано никому.
Впрочем, это не важно. Будь старик хоть Просветленный, хоть псих, Костя свою работу сделал, дальнейшее от него не зависит. Он убрал кармограф в чемодан и щелкнул замками.
Леонхард Янович улыбнулся и произнес с такой теплотой в голосе, будто обращался к лучшему другу:
– Прощайте, и удачи. Вам она как раз понадобится.
Костя ничего не ответил, взял чемодан и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. На тумбочке рядом с телефоном и ключами от квартиры сиротливо валялась раскрытая книга, обложкой вверх: «Теория карма-поля».
Смерть зачастую приходила к людям неожиданно, и вдруг оказывалось, что вещи и домашние питомцы пережили своих хозяев. Книги оставались недочитанными, шарфы – недовязанными, животные – в одночасье брошенными. Раньше эта обыденность пугала Костю. Потом он привык, хотя ощущение неправильности осталось. В такие минуты он отчасти понимал древних египтян, отправляющих в могилу вместе с фараоном все его имущество.
Но пока горечь не ощущалась. Леонхард Янович еще жил, а значит, Костя не способен ни сочувствовать, ни радоваться, ни бояться. Он просто шел к лифту, не обращая внимания на подсохшую грязь, сыплющуюся с сапог. Пора вызывать медиков, пока доедут…
Машина нашлась не по включенным фарам – ее вдруг стало видно. Входная дверь дома то и дело хлопала: жильцы торопились на работу до утренних пробок.
В салоне играло что-то бодрое: шофер в отсутствие босса включил музыкальный канал. Костя аккуратно положил чемодан на заднее сиденье, сам плюхнулся на переднее и выключил радио. Хотелось тишины. Митя ничего не сказал, просто вдавил педаль газа и с пробуксовкой рванул с места.
– Мы никуда не торопимся. Не жги сцепление, – хмуро отчитал его Костя.
Мир вдруг обрел свои краски, и лучше бы он этого не делал. Заболела шея, сапоги стали тяжелыми и грязными, брюки и китель воняли тухлятиной. Навалились усталость и сонливость. Сколько он уже на ногах? Больше суток? Костя закрыл глаза и открыл их лишь после резкого торможения перед шлагбаумом, преграждающим путь на Станцию скорой реинкарнаторской помощи им. А. А. Скоробогатова Департамента реинкарнации города Москвы. Вахтер приветливо махнул, пропуская знакомую желтую машину, и через мгновение показался трехэтажный особняк с облупившейся фасадной штукатуркой.
Митя кипел от возмущения и умотал в гараж, даже не попрощавшись. Сегодня они приехали позже на полтора часа. Такие переработки не оплачивались, и многих бесили регулярные задержки и форс-мажоры, так что текучка среди вспомогательного персонала обеспечивала кадровиков постоянным занятием. Лишь реинкарнаторы работали на одном месте десятилетиями. Если первый год продержался, не бросил это дело, не ушел к частнику или, на худой конец, в больницу, значит, останешься тут на всю жизнь.
Сначала Костя полез в душ. Долго стоял под горячими струями, смывая не только грязь, но и налипшие, будто плевки, ненависть, страх, мольбы, проклятия – все, с чем возвращался с дежурства. Даже научившись не принимать чужие эмоции на свой счет, не допускать их до сердца, после смены он чувствовал себя опустошенным.
Мыслей не было, лишь привычные движения. Вылить шампунь на ладонь. Намылить волосы. Смыть. Выдавить гель. Намылить тело. Ладони скользили по плечам, груди, животу, ощущали маленький треугольный шрам, скользили дальше. Шрам казался несерьезным, однако стилет, что его оставил, чуть не забрал жизнь. Остальные отметины больше пугали, чем угрожали. Подумаешь, полоснули перочинным ножиком по плечу! Ну перенервничал тогда пациент, решил, что его убивать пришли. Еще рубец – это ткнули заточкой в ногу. Мелкие хулиганы, хотели кармограф отобрать, потом для них же пришлось медиков вызывать: не бросать же с переломами рук на улице. В общем, у Кости все нормально, Женьке вот не повезло гораздо больше.
Какое же наслаждение после суток в тяжелых сапогах и казенной форме постоять под горячим душем и влезть в тапочки, удобные хлопковые брюки и рубашку!
Комната оперативников оказалась пустой: отработавшая смена уже ушла домой, а новая разъехалась на дежурства. Костя щелкнул кнопкой чайника, чуть сыпанул пуэра из банки в большую красную чашку с драконом – Женькин подарок на тридцатый день рождения. Ох и чумовое получилось отмечание! Только этот балагур мог раскрутить хмурого трудоголика и интроверта на поход по барам и ночным клубам! Костя так и не вспомнил, как тогда оказался дома и откуда взялась в его постели Джун… Эх, Женька, Женька! Как же тебя не хватает!
С обжигающим глотком чая пришли знакомые горечь и сладость, запах чернослива и кожуры грецкого ореха. Нет, все же Костя не понимал тех, кто выбирал кофе. Пуэр бодрит не хуже, но насколько интереснее, разнообразнее его вкус! С каждым глотком сила разливалась по телу, сон уходил, шея переставала болеть и жизнь казалась вполне терпимой.
В комнату ввалился уставший и злой, как асур, Самдан: тоже задержался на дежурстве. Кивнул и уткнулся в свой отчет. Задавать вопросы о том, что случилось во время смены, у оперативников было не принято. Кто захочет – сам расскажет.
В отличие от большинства коллег Костя к отчетам относился спокойно, даже с приязнью. Подробно описывать дежурства изо дня в день, из года в год – это как писать сагу. И хотя даже копии отчетов никому показывать не разрешалось – «скорая» помощь, конечно, не разведка, но и у нее есть секреты, – Костя надеялся, что когда-нибудь расскажет о своей работе всю правду. Он не питал иллюзий насчет больших тиражей: честная книга о реинкарнаторах – это даже хуже, чем честная книга о войне. У военных хоть иногда встречается что-то героическое, а тут сплошная боль, кровь, слезы, грязь, ненависть и смерть. На войне есть шанс выжить. У тех, к кому приходят реинкарнаторы, такого шанса нет. Если появился запах, значит, человек умрет. Так или иначе. Что бы кто ни делал. Причины могут быть разные, финал один. Но все же мысль о том, чтобы на пенсии засесть за роман, грела.
Положив чемодан на стол, Костя вынул из него тонкие листы стали формата А4. Обычная сталь превращалась в носитель информации, на который можно записать карму человека. Почему именно она? Увы, в НИИ реинкарнации не знали ответа. Экспериментировали со всеми известными материалами, но ни один больше не подошел.
На каждом листе при записи кармограф выбивал символьный код, не похожий ни на один известный язык. Говорят, он послужил прообразом штрих-кода. Символы так и не расшифровали, но все же некоторые закономерности найти удалось. Первый блок, уникальный для каждого, как отпечатки пальцев, идентифицировал личность. Насколько проще жилось бы оперативникам, если бы его расшифровали! Никаких отчетов!
Увы, пока приходилось все записывать самим, вручную, что не всегда удавалось. Как узнать имя бродяги, который бросается на тебя с кулаками? Оперативники бурчали, что занимаются бюрократией, мол, кому вообще нужны все эти имена, если в следующей жизни будут другие? Это не надо ни мертвым, ни живым, лишь отделу статистики.
Подробно описав в отчете нападение бродяги с объяснениями, почему пришлось применить силу, Костя зевнул. Бодрость после душа и пуэра прошла, вновь навалилась усталость, причем такая, что боязно моргать: закроешь на мгновение глаза – и уснешь. Пора домой.
Он попрощался с Самданом и спустился на первый этаж. В одной руке – чемоданчик, в другой – пластины. По ступеням лестницы цокали черные хромовые сапоги, с них осыпалась подсохшая грязь, оставляя следы: так в сказках дети бросали рисовые зерна, чтобы потом найти дорогу назад. Тут же нахлынули воспоминания о драке, заболела шея. Давно уже на реинкарнаторов не нападали, в столице к ним обычно относятся уважительно, как и к врачам «скорой» медицинской помощи. И те и другие пытаются спасти жизнь, только разную. Вот Костя и расслабился.
Небольшое окно в двери с надписью «Хранилище» было закрыто, и Костя постучал. В ожидании ответа выглянул во двор. Отвыкшие от солнца за два месяца слякотной и дождливой осени глаза тут же заслезились. Внезапно погода решила побаловать москвичей, подарив им голубое небо и тепло. Костя даже пожалел, что весь сегодняшний день проспит, но после суточного дежурства сил ни на что иное не осталось.
Из хранилища никто так и не выглянул, и он постучал еще раз, погромче. Навалившись на деревянный подоконник под закрытым окном приемки, отколупнул потрескавшуюся и съежившуюся белую краску, покрывавшую дверь как кора сухого вяза. Кусочек краски отскочил сразу, будто совсем не держался. Ремонт в этом крыле не делали никогда. В Департаменте реинкарнации Москвы хронически нет денег.
Раздался щелчок, и в окне появилось знакомое лицо. Можно было догадаться, что сегодня ее смена: из-за возраста и лишнего веса она ходила медленно, все делала неторопливо, правда, тщательно. В отличие от напарницы всегда знала, где что лежит, какой номер кармографа за каким реинкарнатором сегодня закреплен, кто не сдал отчет и сколько пластин поступило за смену.
– Здрасьте, Нинванна! – Костя плюхнул перед ней чемодан с эмблемой Министерства.
– Здрасьте, здрасьте, вы с Самданом себе по второй смене взяли, что ли? Последние остались! Где дружок-то твой?
– Отчет мучает…
– Ох, а кармограф-то где так измазюкал?
При солнечном свете стало заметно, что влажные салфетки помогли слабо. Разводы покрывали весь чемодан, грязь забилась в тиснение в форме прерывистого круга.
– Да так получилось… Вы уж извините, не успел помыть.
– Ты сам-то цел? – нахмурилась приемщица, внимательно посмотрела на Костю и охнула, зажав рукой рот, поскольку шея реинкарнатора опухла и наливалась синим.
– Цел, Нинванна, не переживайте. До свадьбы заживет.
– Больничный возьми, слышишь? А то загонишь себя до смерти!
Костя кивнул. Никакой больничный он, конечно, не возьмет, но спорить – себе дороже.
Приемщица покачала головой и перевела взгляд на пластины, по инструкции это называлось «первичный осмотр». Соответствующий пункт гласил, что «каждая пластина должна быть целая, без повреждений, на ней должна визуально просматриваться запись». Это значит, что на стальном листе можно рассмотреть бороздки, как дорожки на граммофонной пластинке. Пластина без записи будет гладкой на ощупь.
Вопросов не возникло, Нина Ивановна шлепнула в толстой книге печать «сдано», Костя расписался и собрался уходить, но приемщица попросила подождать немного. Торопливо переваливаясь по-пингвиньи, она скрылась в недрах хранилища, но тут же возвратилась с кульком в руке.
– Нинванна! Ну что вы!
– Держи-держи, голодный небось! – сунула она ему самоса. – Жены нет, живешь бобылем, кто ж тебя покормит?
Костя улыбнулся одними уголками губ и поблагодарил. Это уже стало традиционной игрой: она регулярно приносила для него кулек, а он всегда отнекивался, но в итоге брал. Пирожки у нее были вкусные, с разными начинками: с тыквой, с картошкой, со шпинатом, даже с крапивой, смешанной с сыром!
Солнце, видимо, перепутало времена года и решило, что сейчас лето, так что и в расстегнутом пальто оказалось жарко. Костя неторопливо шел к трамваю, опустошая на ходу кулек. Запах съестного кружил голову, организм внезапно вспомнил, что его не кормили часов двенадцать, и требовал еды – любой и побольше.
Добраться до дома на метро быстрее и проще. От трамвайной остановки же придется еще минут двадцать топать пешком, но именно этого сейчас и хотелось. Побыть обычным бездельником, бесцельно брести по улицам, глазеть на витрины, слушать чириканье воробьев. Может, даже посидеть на лавочке, щурясь от ярких лучей. Мысль спуститься в подземку и спрятаться от внезапного подарка погоды казалась кощунственной.
Полупустой трамвай весело звенел на перекрестках, обгоняя молодую маму с коляской, гогочущую компанию школьников, проезжал мимо жилых высоток и одноэтажных чайных, мимо йога-клубов, оформленных в восточном стиле, и современных европейских магазинов. Витрины украшали гирлянды огней, на подоконниках квартир то и дело мелькали свечи, и Костя вспомнил, что сегодня пятое ноября, а значит, в полночь начнется Лхабаб дуйсэн – праздник тысячи огней.
От самоса с картошкой и созерцания города отвлек детский плач. Девочка лет шести с двумя белыми бантами, в ярко-зеленом распахнутом пальто и нарядном платьице наверняка ехала с утренника, посвященного грядущему празднику. Мать ей что-то втолковывала, но это вызывало еще больший крик.
– Не хочу быть девчонко-о-ой, – ревела та, размазывая слезы. – Я боевой офице-е-ер… Я в арми-ийу-у… хочу!
– Боевой офицер, а плачешь! В армии тоже плакал? – подключилась соседка по трамваю, поняв, что мать не справляется.
– Я никогда-а-а не пла-а-акал! А сейчас оно само! Не могу остановиться! Это потому, что я теперь девчо-о-онка-а!
– Ну-ну, не переживай. Привыкнешь. Я вот тоже в прошлой жизни мужчиной была, хлеб выращивала. Ты любишь пирожные, печенья?
– Не-е-ет!
– Лиза, ну вот теперь тебе, офицеру, особое задание: научиться жить девочкой. Вот увидишь, это очень даже интересно! – Замученная мама придумала еще один аргумент. Похоже, все более разумные уже озвучивались, и не раз.
– Не хочу-у де-е-евочко-о-ой!
Соседка вздохнула, шепнула матери, но так громко, что даже Костя услышал:
– Давно она вспомнила?
– Два дня как. Ревет без перерыва. Не думала, что это случится в один момент и так рано. Не представляю, что теперь делать. Наверное, надо к психологу сходить.
– Отведи ее в дацан, пусть с ламой поговорит, – предложила свой вариант соседка, но тут обнаружила, что трамвай стоит на ее остановке, подхватила сумку и бросилась к открытым дверям.
Костя молчал, не вмешивался. Что он мог сказать, ведь он-то ничего не помнил. Но это не печалило. Возможно, Будда, карма, мироздание или просто случайные стечения обстоятельств вручили ему царский подарок, лишив памяти. Кто знает, не превратилась бы его жизнь в ад, вспомни он себя. Но если это был подарок, то его тут же свели на нет, всучив в нагрузку способность чуять смерть.
Тренькнув в последний раз, трамвай спрятался за поворотом, оставив Костю на остановке. Сон отступил, но не ушел, лишь притаился. Пустой кулек полетел в мусорное ведро, а ноги сами понесли домой длинной дорогой, через парк, где в десять утра встречались лишь пенсионеры. День хоть и предпраздничный, укороченный, но все же рабочий.
Костя любил ходить мимо дацанов из-за чудесных парков и садов, разбитых в обязательном порядке местными монахами. Никакая другая религия не была так тесно связана с растительным миром, с красотой природы, как буддизм. Что парки! Буддийские монахи разводили вокруг своих монастырей целые рощи! На это у них хватало и времени и желания. В свое время традиция создавать храмовый сад перекочевала из Индии в другие буддистские страны, а затем охватила и весь мир. Суровый русский климат, конечно, накладывал свои ограничения, но это лишь развивало садовое искусство, а не ущемляло его. Японцы создали «сад камней», а русские – хвойный сад.
Выложенная плитами дорожка петляла между небольших елочек причудливой формы, по краям живым забором раскинулся золотистый можжевельник. Иногда Костя наталкивался на целые композиции хвойных деревьев, но больше всего в этом парке он любил два высоченных кипариса, метров двадцать в высоту. Они росли рядом, как семейная пара, и смотрели свысока на прочие хвойные. Тут, в самом сердце парка, царили такое спокойствие и безмятежность, что легко забывался шум мегаполиса. Казалось, это не Москва, а чудесный сказочный лес.
Но вот показались гирлянды из разноцветных молитвенных флагов, натянутые меж высоких деревьев, а значит – близко дацан и пора сворачивать в другую сторону, на дорожку, которая ведет за территорию храма, к дому.
У подъезда соседка с первого этажа украшала домик духов. Молодая сиамка хоть и была ровесницей, выглядела намного младше. Такой образ создавался из-за ее небольшого роста, в сравнении с Костей и вовсе крошечного, худенькой фигуры и испуганных раскосых глаз, а при виде реинкарнатора Константина Юрьевича она всегда пугалась и становилась похожей на мышонка. Вот и сейчас: обернувшись на звук шагов, сиамка отшатнулась и что-то пробормотала, наверное, охранную мантру.
– Фохао, – поприветствовал ее Костя, стараясь лицом не выдать презрения. Он с уважением относился к верующим, но не ко всем.
Костя изучал буддизм и по большей части принимал его как философскую концепцию, поддерживал идею отсутствия единого Бога-Творца, Спасителя и непознаваемость Высшего. Но категорически не верил в гору Сумеру – центр Вселенной, пантеон богов и демонов, что постоянно вторгаются в мир человека для помощи или помехи, и подобную сверхъестественную чушь, как он это называл. Но если классическую религию еще можно было принять, то «народный эзотерический буддизм» раздражал. Подобное язычество, выросшее в разных культурах и позже не отброшенное, а вплетенное в буддизм, казалось Косте неимоверно глупым.
Вот эта сиамка… кажется, ее зовут Нит. Она с мужем приехала в Москву, в этот дом, из Королевства Раттанакосин года четыре назад и тогда же построила домик духов у подъезда: чуть больше метра в высоту, простой, в виде деревянной беседки в восточном стиле. Она сама красила его в белый цвет, а замысловатые узоры затем покрывала золотистой краской. Сиамцы считают, что в таких домиках живут духи – защитники жилища, и их нужно ублажать: кормить сладостями, окуривать благовониями, на праздники – украшать цветами, фонариками. Если этого не делать – духи прогневаются и будут мстить. Подобная ерунда весьма распространена у приверженцев тхеравады и не имеет никакого отношения к буддизму. Вместо того чтобы самому заняться своими делами, развивать разум и тело, как учит религия, множество псевдобуддистов занимаются вот такой ерундой: подкармливают духов дома, молятся рекам и горам, вешают подкову над дверью «на счастье», сверяются с гороскопом и плюют через левое плечо, если черный кот переходит им дорогу.
– Фохао, – сложила ладони перед грудью Нит и поклонилась, но на всякий случай сделала еще один шаг назад. Зачастую именно подобные псевдобуддисты считали реинкарнаторов спустившейся на Землю Смертью, не людьми в черной форме на службе Министерства реинкарнации, а демонами, асурами, по собственной воле отбирающими жизнь.
Костя с удовольствием бы не общался с людьми и вообще не выходил из дома. Все, что надо, у него в квартире есть. Но кто тогда будет спасать жизнь умирающих? Или следует спасать только везунчиков, которые отправляются в посмертие из дома, в окружении родственников, способных вызвать службу реинкарнации? Да, в этом случае чующие смерть не нужны, слепок кармы сделает любой болван, только научи его правильно вставлять пластину в кармограф и нажимать кнопку. Но как быть с теми, кто умирает ночью в глухой подворотне? Или теми, кто вскоре погибнет под колесами автомобиля или в переполненном вагоне метро от тромба, закупорившего артерию? Им не способен помочь никто, кроме Кости и таких, как он. Никто, кроме них, не знает о смерти за двадцать минут до того, как она придет.
Введение обязательной записи кармы для всех граждан обсуждали в России неоднократно, последний раз – на Костиной памяти, но все упиралось в деньги. Кармографы в крупных больницах работали круглосуточно, без перерывов, выходных и праздников и еле успевали обслужить лишь тяжелобольных и тех, кому предстояла операция. Этим пациентам слепок гарантировался законом. В мелких больницах же приборов просто нет, так что будь ты хоть трижды тяжелобольной, вот тебе направление на слепок и добирайся до федерального медцентра как хочешь.
У «скорой» даже в столице кармографов не хватало, впрочем, как и реинкарнаторов. Вот и приходилось работать на полторы-две ставки, а в регионах и того больше. Увы, но НИИ реинкарнации могло собрать сколько угодно приборов, если только для этого найти сердечники. Кармограф без сердечника – все равно что автомобиль без двигателя. Как ни улучшай аэродинамику и подвеску, но без мотора это просто груда железа.
Костя вошел в квартиру, стянул грязные сапоги, швырнул пальто на пуфик в коридоре и, расстегивая на ходу рубашку, направился в комнату. Кажется, он заснул еще до того, как рухнул на диван.
Полночь он встретил у сковороды, где шкворчал кусок мяса, щедро посыпанный специями. Аромат стоял такой, что живот урчал в предвкушении, напомнив, что за прошлые сутки в нем ничего не было, кроме самоса и чашки пуэра. С зарплатой реинкарнатора стейки можно было покупать только по праздникам, но сегодня как раз он. В окнах дома напротив горели огни. Люди выставляли на подоконники свечи, лампады, украшали квартиры электрическими лампочками в честь Лхабаб дуйсэна. Для верующих это особый день, сошествие Будды с небес Тушита, но Косте какое дело до этого? У него совсем другой повод для праздника. Он налил себе рюмку водки и выпил за то, что остался жив.
Шея, если не дотрагиваться, не болела, но выглядела ужасно. Достать, что ли, шарф, чтобы народ не пугать? Впрочем, на дежурстве ему будет плевать, а просто так он не планировал выходить из дома.
Поужинав, Костя плюхнулся на диван и нажал кнопку на пульте. Если бы кто из коллег сейчас увидел, что выбрал рациональный и серьезный Константин Юрьевич, то очень бы удивился. Экранизация комиксов? Шутите? Нет, Колесову такое не может нравиться! Но это были не расхожие комиксы, а новый фильм про Орден реинкарнаторов. Костя еще в детстве запоем прочел все, какие нашел, книги об этой легендарной организации, правда, тайком, пряча их среди учебников. Родители не одобряли его мечту стать членом Ордена.
В Орден, как и в госбезопасность, нельзя прислать резюме и попроситься на работу. Можно только ждать и надеяться, что тобой заинтересуются и предложат пройти отбор. В первую очередь обращали внимание на беспамятных на госслужбе: оперативников «скорой» помощи, штатных реинкарнаторов в больницах и так далее. На тех, кто принял свою ношу, связал с ней жизнь и готов и дальше ее нести, несмотря ни на что.
На экране красавец мужчина показывал чудеса тхеквондо, один сражаясь с армией врагов, стремящихся уничтожить Купол. Дурацкий фильм. Сценаристы то ли не удосужились прочитать ни одной книжки об Ордене, то ли решили пожертвовать достоверностью ради зрелищности. Любой другой столь же глупый боевик Костя давно уже выключил бы, но не этот.
Впрочем, фильм он так и не досмотрел: уснул. На экране магистр Ордена лично вручал главному герою медаль за героизм, а в кабриолете его ждала длинноногая стройная блондинка. Косте же тем временем снилось, будто он никак не может найти нужный подъезд и с ужасом осознает, что уже не успевает сделать слепок кармы.