Столица Яоки Даменсток, 13 января, 1043 год
Время 17:09
Забегаловка «Блэк & Уайт»
Зима нынче выдалась морозной.
Улицы замело: мириадами бриллиантов сверкали огромные сугробы, ноги по колено тонули в белоснежном океане, снежинки пируэтами кружились в воздухе и порошили людские одежды, нагие стволы деревьев украшали белоснежные шапочки, а окна – витиеватые узоры. Тёмные безоблачные небеса лишь подчёркивали красу зимней природы, такой загадочной, мистической, такой великолепной…
В тёмном углу у жарких батарей забегаловки, куда постоянным потоком заходили погреться и поужинать горожане, сидели скрипач Стюарт Уик и композитор Сэмюель Лонеро; первому было двадцать один, второму семнадцать.
Несмотря на столь юный возраст и недавний переезд из небольшого городка в столицу, Сэмюель благодаря своему музыкальному таланту обрёл известность и был очень востребован: его приглашали работать в театры и кино, звали руководить различными оркестрами и прочее. Но у этой медали была и обратная сторона – завистники, которым не хотелось, чтобы их место занимал приезжий мальчишка, оттого они строили ему козни и хотели впутать в какой-нибудь скандал, дабы разрушить начинающуюся карьеру. Именно из таких ситуаций и передряг Сэмюеля спасал Стюарт – его лучший друг и полная противоположность. Если композитор был наивен и неуклюж, то скрипач был очень суров, собран и сдержан. Даже внешне они кардинально разнились: кожа у композитора была почти белой, когда скрипач был темнокож; первый был блондином, второй – брюнетом с фиолетовой зализанной вбок чёлкой.
Очертим детальнее их внешность и характеры.
Сэмюель был солнечным человеком в буквальном смысле слова: его блондинистые волосы, собранные в пушистый хвостик, на свету сияли золотом, светлый мягкий лик озаряла добрая улыбка, а большие небесные глаза, под которыми темнели следы недосыпа, живо оглядывали всё вокруг. Характер у него был очаровательный: невероятно добрый, щедрый, по-детски невинный, за свои семнадцать лет ещё не успевший никого обидеть или возненавидеть; ни одна чёрная мысль не оскверняла его светлый ум, ни злоба, ни раздражение не проскальзывали в его лице; никакие обидные или отвратительные слова не крутились на его языке. Он был кристально чист и душой, и совестью. Даже своих конкурентов он любил, поддерживал и уважал, чем заслужил всеобщую любовь и доверие, его все прославляли и знали как «доброго малыша Сэмюеля». Каждый раз, видя знакомого человека (коих было немало), он раскрывал свои объятия, улыбался ему и одаривал своей добротой, осыпал расспросами и внимательно слушал. И даже Стюарт никогда не уклонялся от его объятий и невольно заражался от него радостью. Кстати, о Стюарте…
Сам Стюарт и все, кто его знает, согласятся с тем, что его характер очень сложен и тяжёл. Он циничен, неприятно прямолинеен, упрям, недоверчив и высокомерен. Конечно, он не считал себя лучше и выше всех, однако был очень близок к этому. Его многие не любят, но уважают; к его мнению прислушиваются и его советам всегда следуют, но с опасениями. Стюарт сам знает, что может перегибать палку и разбрасываться не самыми приятными словами, потому старается сдерживать себя от едкого словечка. Близких для себя людей он может пересчитать по пальцам, да и то во многих из них может усомниться.
Природа не обделила его красотой: внешне он был истинный аристократ. Одетый со вкусом, увешанный украшениями, дьявольски изящный, утончённый он привлекал к себе чрезмерное внимание. Всегда одеваясь в белые костюмы, что контрастировали с его чёрной кожей, он не допускал ни единой пылинки или пятнышка на своей одежде. Его чёрные волосы с двумя фиолетовыми прядями были уложены в необычную причёску: завитые концы с двух сторон образовывали подобие рожек.
И вот эти два совершенно разных человека, сидя в забегаловке, обсуждали недавно произошедшую с Сэмюелем приятную ситуацию и ужинали.
– Я долгое время помогал своему хорошему знакомому – режиссёру Затейникову (думаю, ты про него слышал) с новым мюзиклом! – восторженно восклицал композитор, привлекая к себе излишнее внимание. – Я написал музыку под лирику Ворожейкина и, так как скоро состоится его первый показ, меня пригласили дирижировать оркестром!
Стюарт хмыкнул.
– И где это будет?
– В Кайдерске! Я там никогда не был, но, говорят, что там очень красиво!
– Да, я наслышан.
– А ты там бывал?
– Нет.
– А хочешь побывать? – загадочно улыбнувшись, поинтересовался Лонеро.
– Возможно. А что?
– Не хочешь, ну… поехать со мной? Мне одному немного страшно ездить в незнакомые места, да и господин Затейников не против того, чтобы я привёл с собой ещё одного музыканта… Вроде, у них как раз скрипки не хватает, да и у тебя отпуск, насколько помню…
– Да, но у меня от ваших слов нехорошее предчувствие, так сказать, горькое послевкусие…
– Ну пожа-алуйста, Стюарт, поехали со мной! Мне страшно одному, а рядом с тобой я буду храбрее и… и лучше!
– Вы и так хороши, зачем вам быть лу…
– Ну Стю-юарт, ну пожа-алуйста!
– Хорошо-хорошо, я поеду с вами, только не пищите, умоляю вас!
– Ура, ура! Я обещаю, что тебе понравится, что я не буду тебе надоедать и, вообще, обещаю, что ты получишь огромное удовольствие от этой поездки! Вот увидишь! В конце концов, ты там ни разу не был, так что наверняка вдохновишься впечатлениями и мало ли захочешь что-нибудь ну… написать, придумать, наверное! Тебе ведь хочется там побывать, да? Да?
– Да-да, хочется…
Лонеро просиял. Уик тяжело вздохнул и улыбнулся краешком губ, однако странная, взявшаяся из ниоткуда тревожность укрепилась в его душе и медленно, больно царапала её когтями. Сказать о ней он не решился, дабы не портить настроение другу. Кажется, должно произойти что-то страшное, но что именно и насколько страшное? Он не знал, и страх перед неизвестностью сдавливала ему грудь весь оставшийся вечер и ночь перед предстоящей поездкой в Кайдерск.
Даменсток, 14 января, 1043 год
Время 04:02
Улица Проклятья
Ранним утром, когда тьма всё ещё царствовала на небесах, извозчик подъехал к старому, покрытому морщинами трещин пятиэтажному жёлтому зданию и тотчас встретил Стюарта с небольшой сумкой вещей и скрипкой. Одет он был в белое пальто с охристыми вставками и с брошью в виде красного глаза на лацкане, а под пальто на нём была белая рубашка с жабо с фиолетовой овальной брошью, белые брюки на фиолетовом ремне и чёрные туфли на замке.
– Добрый день, сударь! – воскликнул русый извозчик с длинным шрамом на левой стороне лица, остановив чёрную машину. Одет он был в чёрную поддёвку с бордовыми пуговицами и широким бордовым поясом и восьмиклинку. – Вас подвести?
– Да, к вокзалу «Механический медведь». Сколько будет стоить?
– О, не так дорого, как предложили бы вам иные извозчики! – он вышел из машины, помог загрузить сумку в багажник и сел обратно за водительское место. Стюарт сел назад, и они поехали.
Путь занял почти два с половиной часа, даже несмотря на то, как быстро и виртуозно извозчик вёл машину по пустой дороге.
– Ох уж этот широкий и обширный Даменсток! – воскликнул извозчик по прибытию, потирая замёрзшие ладони.
Стюарт расплатился за проезд и вышел из салона. На улице его тут же встретил Сэмюель, одетый в чёрно-белую шубу.
– Стюарт, наконец-то! – воскликнул он, схватил приятеля за руку и повёл к толпе. – Ты как раз вовремя! Нас здесь уже собирают.
– Кто и куда?
– Господин Хайрон, помощник господина Затейникова! Он встречает всех, кто причастен к мюзиклу! Представляешь, мы все поедем на отдельном поезде!
– Ого… Интересно, к чему это?
– Я думаю, что таким образом господин Затейников выражает нам своё уважение!
Стюарт хмыкнул.
И слова Сэмюеля оказались правдивы: перед толпой, рассказывая о чём-то, стоял высокий блондин тридцати лет с узкими васильковыми глазами, большим лбом, длинными волнистыми растрепанными волосами и лукавой улыбкой с двумя ровными белыми рядами зубов. Одет он был в тёмно-синюю шубу, голубую рубашку с чёрной бабочкой, синие брюки и коричневые утеплённые сапоги.
Стюарт с подозрением покосился на него и примкнул к разношёрстной толпе, разглядывая новые лица и внутренне для себя что-то подмечая про них. И один единственный раз он ответно встретился с чужим взглядом, – это была скуластая женщина тридцати лет с бледной, как у мертвеца, кожей, шелковистыми каштановыми волосами, собранными в гульку, острыми хмурыми бровями, сладко-медовыми карими глазами с густым пушком ресниц, смотрящих высокомерно и даже злобно. Они долго и упорно глядели друг на друга, словно соревновались в устойчивости, пока женщина не проиграла и во внезапном смущении отвернулась, мгновенно став походить за застенчивую школьницу, что в ответ заставило Стюарта покраснеть. Не поняв, что с ним приключилось, он решил осмотреть не только её прекрасный лик, но и её одежду.
Одета дама была искусно: в фиолетовом пончо с эполетами и золотой тесьмой, в бордово-чёрном платье с длинными рукавами и корсетом она походила на королеву. Стюарт не мог перестать рассматривать её дивный стан, изящную шею, скрытую за охристым мехом, очаровательные тёмные губы и прямой красивый нос. Она вновь подняла на него свои глаза, словно просила прекратить её рассматривать, и он прекратил, стыдливо опустив взгляд в пол.
«Боже, что со мной?» – мысленно вопрошал себя Уик, пока не услышал громкий восклик Хайрона:
– Дамы и господа, устроим перекличку, дабы убедиться, что все на месте! – и он начал один за другим называть имена, получая в ответ поднятые руки и громкое «Я!» Когда назвали Сэмюеля, он подошёл и представил Стюарта, который упорно ожидал, когда назовут имя очаровавшей его одним только взглядом женщины. Ею оказалась Элла Окаолла.
– Итак, дамы и господа, – завершил перекличку Хайрон, – сейчас мы пройдём проверку, и я поведу вас к вашему поезду: там мы распределимся по местам.
Внутри вокзала они прошли досмотр, их чемоданы и сумки провели через рентген и вслед за болтливым компаньоном все отправились к поезду. Хайрон перед посадкой всучил каждому по билету. Стюарту и Сэмюелю достались нижняя и верхняя полка купе в третьем вагоне.
Вдоль платформы вытянулся поезд кроваво-красного цвета и оглушающе взревел. «Не к добру это всё», – метались бешеной птицей тревожные мысли в голове скрипача, но сообщить их композитору он не захотел, понимая, что ничего не получит в ответ, кроме жалких слов утешения.
Будущие коллеги наших путешественников по одному предъявляли паспорта с билетами и заходили в вагоны.
По заходу в купе друзей встретили двое мужчин: болтливый солист на верхней полке и молчаливый доктор на нижней.
Солист был мужчиной двадцати семи лет очень приятной наружности: короткие каштановые волосы лентами выглядывали из-под красной фетровой шляпы, большие зелёные глаза сияли подобно изумрудам, на веках (ото лба до глаз) и по подбородку широкими линиями темнели линии тату. Под коричневым пальто с красным шарфом он был одет в бирюзовый клетчатый фрак, белую водолазку с красным галстуком, белые брюки и чёрно-белые туфли на шнурках.
Доктор оказался темнокожим тридцатиоднолетним мужчиной с волнистыми иссиня-чёрными волосами, собранными в гульку, густыми бровями, круглыми ушами, большим лбом и очками ромбовидной оправы, за стёклами которых таились ярко-розовые глаза. Одет он был в ярко-красную удлинённую куртку, розовую рубашку с синей сумкой на поясе, тёмно-малиновые карго и коричневые туфли с тёмным градиентом и на шнурках.
Пока доктор читал детские сказки, солист сразу же завёл композитора в разговор и крутился с ним в словесном танго, обсуждая то погоду, то предстоящее путешествие. Пётр был простым человеком, вернее, человеком, который только хотел показаться простым, а на деле был совершенно не прост и походил на сложный механизм, который очень трудно изучить и понять. Хотя его светлый лик и озаряла добродушная улыбка, в душе тревожного скрипача она помимо доверия вызывала сомнение. Что-то не так было в том, как он улыбался, что-то совершенно иное царило в его душе и мыслях, пока он с доброжелательностью протягивал руку для рукопожатия музыкантам, и ласково лепетал о том, о сём. Но, несмотря на возникшее нехорошее предчувствие в душе Уика, стоит отметить: голос у солиста был очень приятный и мелодичный.
– Quel charmant compagnon vous avez! (фр.: Какой очаровательный у вас компаньон!) – обратился солист к Стюарту и снова повернулся к Лонеро: – Вы ведь впервые на поезде?
– Второй раз в жизни.
– Что ж, будем знакомы! Я Пётр Радов, солист.
– А я Сэмюель Лонеро! – воскликнул композитор. Пётр улыбнулся. Но, поняв, кто перед ним сидит, он вдруг опешил, разинув рот.
– Quoi-quoi? (фр.: Что-что?)
– Я Сэмюель Лонеро.
– А… А какой у вас род деятельности?
– Я композитор. Меня господин Затейников попросил написать музыку для мюзикла, вот я ему еду помогать: буду дирижировать!
Пётр усмехнулся и шумно сглотнул.
– Мне Затейников рассказывал о великом и непревзойдённом Сэмюеле Лонеро, но я не думал, что это вы… Я представлял вас как мрачного возрастного человека или серьёзного мужчину, думал, что великим маэстро должен быть человек не младше тридцати… Сколько вам лет?
– Семнадцать.
– Ба! Да вы совсем мальчик! Я… Честно, я поражён.
– Мне все так говорят, я уже привык. Почти все думают, что гениями могут быть только возрастные люди, потому к моему таланту относятся с подозрением и даже усмешкой.
– Но это правда поразительно!.. А откуда вы родом?
– Я из Октавиуса.
– Октавиус… Это небольшой городок, верно?
– Да! Мы потом с отцом переехали в Даменсток.
– А ваш отец?..
– Он судья.
– Ба! Я думал, что вы однофамильцы, а вы, оказывается, родственники! Что ж, будем знакомы ещё раз, господин Лонеро!
Они вновь пожали друг другу руки.
– Но почему вы назвали меня господин Лонеро?
– На ты, давайте на ты!
– Хорошо, но тогда никаких господинов! Можно просто Сэм или Сёма. А то ты как Стюарт «господин» да «господин»!
– Потому что вы гений и мастер, а мастера называть «Сёмой» очень странно, – сказал Стюарт.
– Соглашусь со Стюартом, «господин Лонеро» звучит солиднее.
– Но я младше вас двоих!
– Мы так выражаем своё уважение вам, господин Лонеро, – сказал Стюарт и замолк.
Больше он не появлялся в разговоре Петра и Сэмюеля, которые без устали болтали всё время то о музыке, то об искусстве в целом: Радов часто вставлял иностранные фразочки в разговор, а Лонеро просил Уика переводить ему сказанное. Доктор слушал их, попутно читая сказки, и порой то усмехался при произнесённых шутках, то бросал беглый изучающий взор на соседей.
Незаметно подкрался вечер.
Сэмюель и Пётр, утомлённые бурным разговором, уже вовсю смотрели десятые сны, а между тем Стюарта мучили тревожные мысли. В попытках отвлечься, он то читал книгу, то вертелся с боку на бок, то отчаянно бился в попытках заснуть, но тщетно: страшная тревожность никак не исчезала. Тогда он решил прогуляться по вагону и полюбоваться видом мелькавших за стеклом красот природы, который мог вполне подействовать, как успокоительное.
Однако в коридоре он встретил Эллу Окаоллу с её подругой – низенькой приятного вида блондинкой с мягкими пухлыми губами, немного мясистым носом, румяными щеками, большими фиолетовыми глазами с ресницами, как лапки паучков, распущенными длинными волосами, убранными кокошником, и двумя косичками на плечах. На ней было платье с пышной юбкой красно-синего цвета с белыми и золотистыми узорами, на плечах лежал красный узорчатый платок.
Но она вовсе не интересовала Стюарта, его интересовала Элла. Красота и аристократическая грация этой женщины, с которой он ни разу не говорил и ничего о ней не знал, кроме имени, манили его и дурманили некогда хладнокровный разум. И он уверенно думал, что они найдут общий язык.
– Понаехали! – слишком громко шепнула вслед прошедшему мимо Уику блондинка, нахмурив толстые брови и цокнув языком. Ей было всё равно, услышал её музыкант или нет.
– Не стоит так говорить, Марьям, – прошептала в свою очередь Элла и – о боже! – этот приятный низковатый бархатистый голосок пленил Стюарта окончательно. Посмотрев вслед удаляющейся парочке, он с трепетным вздохом вернулся в купе и, словно пристреленный, рухнул на постель. Доктор окинул его быстрым взором и продолжил решать судоку.
Стюарт, поняв, что, как бы он ни пытался, он не уснёт, что помимо тревожности его душу начала терзать внезапная влюблённость, повернулся к соседу-доктору и спросил:
– Знаете сколько нам ехать до Кайдерска?
– Наш путь занимает два дня. Утром шестнадцатого мы приедем, – помолчав, доктор отложил судоку и повернулся к Уику. Лампа освещала половину его тёмного спокойного лица. – Знали, что в своё время Кайдерск был больше Даменстока и являлся столицей Яоки?
– Не знал.
– Теперь знаете.
– Вы, кажется, знакомы с этим городом. Можете рассказать, что он из себя представляет?
– Я родился в этом городе, поэтому, конечно, могу рассказать о нём, – слабо улыбнувшись уголками губ, он сел удобнее и начал рассказ: – Кайдерск был основан в шестьсот шестьдесят шестом году Апостославом I и в том же году там построили самый большой существующий театр во всей Яоки. Следственно, в Кайдерске более развито театральное искусство. Именно туда съезжалась вся знать с других городов, чтобы насладиться постановками, балетом, оперой или мюзиклами. Даже Гальгены – основатели самого большого Даменстонского театра – родом из Кайдерска. Да почти все выдающиеся актёры родом из этого города.
– Ого! – воскликнул внезапно опустивший к ним голову Сэмюель, испугав Стюарта. – А вы много знаете! Я в восторге!!
– Спасибо, Сёма, – усмехнулся доктор. – Но я не представился. Меня зовут Табиб Такута. Я доктор, которого господин Затейников попросил приехать на всякий случай. Будем знакомы.
Он пожал руки друзьям и по просьбе композитора продолжил исторический рассказ о своей родине. Повествование это продолжилось вплоть до утра, пока музыканты не погрузились в сон, и только после этого Табиб замолк и продолжил решать судоку. Спать ему не хотелось.
Мороз до капель крови царапал щёки, в глазах рябило от резкой боли и сворачивающего внутренние органы голода.
«Час прошёл, два… Сколько я здесь блуждаю? Этот бесконечный тёмный лес скоро сведёт меня с ума!»
Стюарт шёл по непроглядно длинной зимней дороге, босой, одетый лишь в белый льняной хитон. Ноги увязали в колючем снегу, что по-настоящему кусал тёмные стопы и морозными иглами проникал по венам к верхушке тела. Идти было ужасающе больно, он почти слепнул от снега, но останавливаться нельзя, – вдруг на него нападут или скоро покажется то, что он ищет? Но что он ищет? Кто может на него напасть? Он не знал и продолжал тяжёлый путь вперёд, осматриваясь, но ничего, кроме голых стволов не видя. Его жутко трясло от холода и голода.
И – о, чудо! – вскоре вдалеке показался белый свет и дверь, подписанная выходом – то, к чему он так упорно шёл эти томно тянущиеся часы! От радости Стюарт почти бегом направился к заветной двери, но та не приближалась, а наоборот отдалялась. Сколько бы он ни бежал, он не мог достигнуть цели и спотыкался о взявшиеся из ниоткуда ветви, однако в один момент, упав на снег, он понял, что ветвями всё это время были бледные руки, торчащие из-под земли. Ужас обуял его и, вскочив на ноги, он вновь устремился к выходу, но выход продолжал всё отдалялся. Устав от бега, он рухнул навзничь и закрыл глаза, позволив морозу взять над ним верх.
Стюарт со вздохом проснулся, будто задыхался, сел на постели и испуганно осмотрелся. Табиб недоумённо уставился на него.
– Что случилось?
– Да так, – приходя в себя, отмахнулся Уик. – Дурной сон.
– Не к добру дурные сны в поездах.
– Наверное… Сколько времени?
– Только полседьмого, можешь продолжить спать.
– Не хочу.
– Тогда расскажешь, что тебе приснилось?
– Зачем?
– Я немного разбираюсь в символике снов, может, подскажу, что означает то или иное во сне.
– С-спасибо, но я откажусь. Я не суеверный.
– Как скажешь.
– Я… я лучше пойду, позавтракаю.
– Удачи и приятного аппетита.
Поправив рубашку и помятое жабо, Стюарт накинул белый жилет, вышел в коридор, испугавшись вида мрачного леса, который всю ночь маячил у него перед глазами, и прошёл в полупустой вагон-ресторан.
В ресторане было совсем мало людей. За дальним столиком расположились двое мужчин: пятидесятилетний крупный седой господин и сорокалетний мужик в военной каске; они что-то негромко обсуждали и от мужчины моложе постоянно слышались слова наподобие «ёлы-палы» или «ёкарный бабай»; неподалёку от двери сидела парочка, состоявшая из статной тонкой женщины, похожей на чёрного лебедя, и её, видимо, возлюбленного – мужчины со странными зелёными глазами и персиковыми закрученными в большие кудри волосами. Но первым, на что упал взгляд музыканта, был столик, где в одиночестве сидела Элла Окаолла. Одета она была в чёрно-бордовое платье с узорчатым корсетом и чёрным жабо, гулька оголяла её белую шею.
– Можно подсесть? – спросил у неё Стюарт и душевно обрадовался, получив в ответ неловкий кивок. Сев напротив, он заказал себе яичницу с беконом и эспрессо.
Около четверти часа они просидели в тишине, пока скрипач не взглянул на книгу, лежавшую возле её очаровательно мягкой руки с несколькими серебряными перстнями.
– Что читаете? – поинтересовался он.
– «Любовный лёд» Модеста Винина, – после паузы скромно ответила женщина.
– Впервые слышу эту фамилию.
– Тогда я вам советую ознакомиться с его творчеством, – мгновенно просияла она. – Обещаю, не пожалеете! Он невероятно романтичный и душевный писатель, а таких в наше время не так уж и много, к сожалению. Его читать – одно удовольствие, ибо все истории имеют хороший конец и язык у него изящный, лёгкий, чёткий! Знаете, читать про страдания очень тяжело, потому я не особо люблю такие книги и нашу классику в целом. Страдать я могу и сама, не вижу смысла страдать и при чтении, что я считаю отдыхом, а не тяжкой рутиной… – она запнулась и густо покраснела. – Простите, я слишком разговорилась…
– Нет-нет, продолжайте! Мне нравится вас слушать. Ну, вернее, слушать мне нравится…
Она подняла на него тускло блестящие глаза, отчего черты лица её смягчились, наклонила голову набок, и на бледных губах заиграла ласковая улыбка, ради которой Стюарт был готов перевернуть или покорить весь мир.
– Я Элла Окаолла.
– А… а я С-стюарт Уик.
– Будем знакомы, господин Уик.
– Просто Стюарт.
– Хорошо, Стюарт. Тогда я просто Элла.
Они, забыв про остывшие кофе, говорили долго и беспрерывно, по очереди: он что-то рассказывал ей, затем она ему, дополняя его мысль или немного переводя тему, и так за завтраком прошло полтора часа. В ресторан пришли остальные жители поезда и искоса наблюдали за разговорившейся парочкой, которая уже обращалась друг к другу на «ты» и смеялась с общих шуток.
– Я уже дочитала роман, – сказала Элла, проведя ладонью по «Любовному мёду». – Если хочешь, могу одолжить. Думаю, ты не пожалеешь о знакомстве с Винином.
– Я совсем не против! – Стюарт получил книгу в руки, соприкоснувшись с Эллой пальцами, и сильно смутился этому прикосновению. После небольшой паузы он едва слышно добавил: – Знаешь, такое чувство, будто мы знакомы очень долгое время. Я не знаю, что это, так как никогда такого не испытывал…
– Я тебя понимаю. Со мной то же самое, если быть честной.
Она одарила его улыбкой, и эта улыбка окончательно растопила лёд на, казалось, чёрством сердце. В груди неопытного юноши расцвёл тёплый бутон розы.
Расставшись после завтрака, они вернулись в свои купе.
Стюарт, прижав книгу к груди, с мечтательным вздохом рухнул на постель и замялся при вопросительных и изумлённых взглядах соседей. Оставшееся время до обеда он провёл за чтением и после вернулся в ресторан к Элле, которая вновь сидела в гордом одиночестве у картины «Влюблённый юноша», принадлежавшей кисти Бесонновой.
– Вот мы и снова встретились, – счастливо улыбнулся Стюарт и подсел к ней.
– Да, я очень рада этому! – взглянув на чай в его руках, она удивилась: – Ты не голоден? У тебя только чай.
– Нет. На удивление, совсем не хочу есть.
– Неужто бабочки в животе порхают? – хихикнула женщина, сметив юношу.
Допив чай, Стюарт прочистил горло и тотчас взялся за обсуждение романа, который с самых первых строк растрогал его до глубины души.
Пётр и Сэмюель, сидевшие неподалёку, не могли поверить своим глазам.
– Впервые вижу такого Стюарта… – изумлялся композитор.
– Ба, заплутал в лесу любви наш мальчик! – вздохнул солист. – Et pourtant, il a choisi une bonne dame! (фр.: И неплохую даму выбрал, однако!)
– Что?
– Говорю, неплохую партию выбрал! Красавица дама, правда, кажется, старше его. Но ему такую и надо. Как говорят в её случае: породистых псов берут щенками.
Разбив хрустальную тишину, Стюарт спросил:
– Кстати, я не интересовался ещё, но кто ты для господина Затейникова? Вернее… Кем ты работаешь? Тут же весь поезд отправляется к нему, верно?
– Верно. Я солистка. А ты?..
– А я случайно к вам попал. Я скрипач, господин Лонеро меня взял с собой, чтобы всем, вернее, ему помочь.
– Господин Лонеро… Это же композитор?
– Да.
– Здорово! Видимо, судьба нам познакомиться, – с её губ слетела добрая усмешка.
Стюарт прикусил нижнюю губу и, подумав, на вздохе выпалил:
– …можно попросить тебя кое о чём?
– Да, конечно.
– Можешь рассказать мне про господина Затейникова? А то я без понятия, к кому я еду работать. Совсем, как профан; со мной такого никогда не было…
– Ничего страшного. А о господине Затейникове… Я сама мало о нём знаю. Ну, господин Затейников очень известен (думаю, ты это и сам знаешь), потому что в своё время долго работал в Даменстонском театре Гальгенов, где получил прозвище Аидель. Никто не помнит, почему его так прозвали, но господин Затейников очень гордится этим псевдонимом, так скзаать. Он уволился после плохого инцидента (не помню точно, но что-то связанное с чьей-то смертью) и переехал в Кайдерск, где работает по сей день. Также там у него появилась, так сказать, своя свита, состоящая из двух охранников-братьев Цербетов, его возможная любовница Ахерона и тебе известный Хайрон. С ними он почти никогда не расстаётся.
– Хм, забавно…
И они вновь погрузились в недолгое молчание.
Прошёл обед, за ним последовал и ужин. К сожалению, ужин Стюарт не сумел провести с покорительницей своего сердца, ибо с ней сидела её подруга, потому вместо ужина он зачитывался романом, дабы быстрее вернуть его. Табиб, как остальные два его соседа, тоже заметил изменения в нём, но вслух своих мыслей не озвучивал и лишь загадочно ухмылялся. Хорошо сдружившиеся Пётр и Сэмюель сидели в ресторане и вновь обсуждали влюблённость их товарища, попутно исподтишка разглядывая объект его обожания.
Сгустилась ночь.
Тревога и сомнения более не мучили Уика, они ушли на второй план; мысли его занимала лишь любимая женщина, которой он хотел скорее раскрыть свои чувства и получить в ответ скромное «да». Об отрицательном ответе он даже не задумывался, ибо чувствовал, что любовь его взаимна и крепка, хоть знал он возлюбленную лишь день. И с этими раздумьями он под болтовню музыкантов погрузился в сладострастный сон, где всё у него хорошо и прекрасно.
Проснувшись раньше всех, он тотчас отправился в ресторан, где столкнулся с Эллой. К счастью, её подруга отказалась от завтрака и осталась в купе.
Вновь заняв место у картины, они взялись за уже привычное им обсуждение литературы: Стюарт вернул книгу и с восторгом отзывался о слоге Винина, его персонажах и наивкуснейших описаниях, а Элла радовалась, что ему понравился роман, и с удовольствием слушала отзыв.
Внезапно прервавшись, он тяжело вздохнул и, пристально посмотрев ей в глаза, словно был следователем на допросе, спросил:
– Могу я кое-что сказать?
– Конечно, говори.
– Мне хочется быть с тобой откровенным. Кажется, я влюбился с первого взгляда… Нет, не так… так, так… да, так. Пожалуйста, послушай меня до конца. Я… я бы никогда не подумал, что испытаю это глупое чувство, но сейчас сижу и краснею перед тобой, как мальчишка, пока говорю эти слова. Это, оказалось, вовсе не глупое чувство, а очень серьёзное и… не знаю, какие мне подобрать слова… В общем, я тебя люблю.
Бледные щёки покрылись пунцовыми лепестками роз. Элла не сразу ответила на его признание, а сначала хорошенько всё обдумала, опустив взгляд в пустую тарелку.
– Если ты откровенен со мной, я тоже буду откровенна…
Стюарт замер в ожидании. Различные мысли бились о стенки разума и кололи сердце. «Неужели отказ?..»
– Ты мне очень мил и, кажется… хм… я тоже тебя люблю. Когда мы впервые встретились, я ощутила, что ты – родной мне человек, и мы обязательно должны познакомиться. Как видишь, это свершилось, чему я несказанно рада. Я лишь переживаю, не стара ли я для тебя… В конце концов, мне уже тридцать один.
Торжествующая улыбка прорезала губы скрипача.
– Возраст не помеха! – как-то громко воскликнул он и стыдливо покраснел, когда ощутил на себе несколько изумлённых взоров. – Я люблю тебя такой, какая ты есть, – прошептал он, положив свою холодную ладонь на её едва теплые пальцы и с содроганием сердца подняв на неё блестящие нежностью глаза. В этот момент смущение особенно красило её строгий лик и, о, эта очаровательная живость во взгляде, с которой спала странная мутная пелена! Она внезапно засмеялась от радости и тут же замолкла, застыдившись своих эмоций.
– Никогда, никогда не ощущала таких чувств!.. Что же ты со мной сделал, Стюарт? Неужто бесстыдно околдовал? – со счастливой усмешкой пролепетала она. – А ведь мы знакомы всего лишь день, – ты уже признаёшься мне, незнакомке из поезда… И я тоже призналась незнакомцу. До сих пор не верится, что сумела сказать «я люблю тебя».
– Я тоже не могу поверить. Считал, что любви с первого взгляда не существует, а сейчас и вправду признался незнакомке… Смешно, но приятно… Я теперь самый счастливый человек на всей планете.
– А я – самая счастливая женщина… Неужели тебя и вправду не останавливает разница в нашем возрасте?
– Нисколько.
– А то, что мы почти не знаем друг друга?
– Это вообще не проблема! У нас много времени, чтобы узнать друг о друге всё самое хорошее…
– А неприятное?
– И неприятное узнаем друг о друге, но от себя скажу, что я готов принять тебя такой, какая ты есть.
– И я тоже готова принять тебя таким, какой ты есть, Стюарт.
И он, взяв её белую ладонь, коснулся губами её костяшек, пристально наблюдая за краснеющим лицом. Сэмюель и Пётр ещё удивлённее наблюдали за представшей пред ними картиной.
– Надо же, они знакомы лишь день, а уже признание! – шептал Радов. – Никогда не видел ничего подобного в жизни, лишь в романах.
– Я тоже… – кивнул Лонеро.
Они переглянулись.
За ужином Стюарт с досадою увидел подругу Эллы рядом с ней, потому со вздохом подсел к Сэмюелю, Петру и Табибу за стол.
– Что же ты так мало еды взял? – поинтересовался композитор у приятеля.
– Не хочется есть.
– Неужели бабочки в животе порхают? – внезапно осклабился доктор, на что Стюарт вперил в него хмурый и смущённый взор.
– Ну, – улыбнулся солист, разливая шампанское всем, кроме несовершеннолетнего композитора, – давайте выпьем за твоё счастье, Стюарт! Мы уже всё знаем; вас с твоей дамой видно издалека!
– Не так громко! – попросил покрасневший до корней волос Уик.
– Да все здесь уже знают о нашей сладкой парочке. Не думал, что ты можешь так смело заявлять о своей любви незнакомке. Я не осуждаю, нет, я, наоборот, восхищён! Это сколько смелости надо иметь…
– Серьёзно, хватит!
– Засмущался! – не переставал склабиться Такута. – Ну, более не будем тебя вгонять в краску и выпьем за твоё здоровье!
Все, включая Лонеро с яблочным соком, подняли бокалы, чокнулись и залпом опустошили их. Стюарт не переставал бросать косых взглядов в сторону Эллы и её подруги и даже не скрывал своей лёгкой ревности.
На следующее утро поезд завершил свой путь на родину театрального искусства, – он остановился в Кайдерске.