Герман
Уже месяц.
Чертов месяц, а я будто в ловушке. И она не исчезает.
Я не могу находиться на работе, потому что там я не пожарный, а всего лишь инструктор по безопасности, черт побери. Меня не допускают к работе.
Я хочу найти покой дома, но и там ни черта хорошего.
Мила меня не слышит, поэтому я стараюсь от нее отгородиться, родители все жду от меня какого-то там чуда. Сестра названивает со своими «Ну как ты?».
Как я могу быть нормальным в этой обстановке. Единственное, что освобождает меня на долгий час от нервов это сеансы с Ларисой. Она не пилит, не ждет от меня ничего, она просто выполняет свою работу.
– Ты сегодня нервный. Что-то не так?
– Я хочу работать. Я чувствую, что готов. Как долго я буду чувствовать себя пациентом психиатрического отделения?
– Герман, ты не болен. Ты просто восстанавливаешься после пережитого. Это ПТСР. И я не буду рассказывать тебе, что это такое.
– Я знаю, что это.
– Отлично. Значит, ты должен понять, что месяц еще не закончился, как мы с тобой встречаемся в рамках консультаций. Для этого срока ты справляешься очень хорошо.
Встаю со своего места на диване и отхожу к окну, выглядывая на улицу через горизонтальные жалюзи.
– Я не понимаю, почему остальные думают будто я какой-то ненормальный, – задаю вопрос, не ожидая на самом деле ответа.
– Возможно, они просто тревожатся за тебя, – все же доносится голос психолога.
– Тревожатся, – усмехаюсь, сунув руки в карманы, сжимая пальцы в кулаки. – К черту такую тревожность. Проще оставить меня в покое.
– Герман, тебе нужно научиться доверяться семье.
Опять по новой.
– Я не хочу говорить с Милой, когда она пристает со своими вопросами, или с матерью, которая звонит каждый день.
– Ты им это говорил?
– Разумеется. Они не понимают меня. А если я и говорю им о проблеме, они не понимают. Задают еще больше вопросов, и я срываюсь. Потом я чувствую вину за свои действия и слова. Иду и извиняюсь. Я устал. Мне проще просто не говорить об этом. Или делать вид, что со мной все в порядке.
Позади слышатся короткие шаги, и женщина оказывается рядом со мной.
– Я понимаю. И это тяжело. Но наша с тобой работа в скором времени повлияет на восприятие заботы от близких.
– Надеюсь, что это и правда случится скоро.
Сеанс с психологом закончился в пять. Мы сдвинули встречи, чтобы это не отвлекало от моей основной работы. Поэтому я вышел на улицу и вдохнув майский воздух, решил заехать перекусить. Все равно Мила занята на своих выставках, Оксана поест у бабушки одной или же другой, смотря кто там, как договорится. Вряд ли кто-то ждет меня дома с тарелкой горячего супа.
– Черт, – выругался и пнул ногой камень.
Тяжело признаваться в том, что ты ищешь утешения не с женой, а в тишине желая быть подальше от нее.
Я признаю, что у нас стало все дерьмово. Мне кажется, что даже дочь сторонится меня. Правда в том, что я сейчас не способен быть ей хорошим отцом. Впрочем, хорошим мужем я тоже быть не могу.
У автомобиля стопорюсь, потому что вдалеке замечаю Ларису Анатольевну, которая кружит у своей машины, и подхожу.
– Все в порядке?
– Пока не знаю. Я собиралась идти к ребятам на смене, чтобы помогли. Она что-то не заводится.
– Надо Петра звать, он в этом лучше всех понимает.
– Хорошо.
Опускаю глаза на ее туфли и хмыкаю.
– Стой тут, я вернусь с ним.
Возвращаюсь с мужчиной и пока он возится с машиной Ларисы, стою с ними, если что отвезти ее домой, потому что парни на смене и не могут отступать от устава.
Благо все получается удачно и, проводив женщину, я сажусь в машину и вижу сообщения и звонки от Милы.
Как обычно: «Где ты?», «Что с тобой, Герман?», «Позвони», «Напиши».
Откидываюсь на спинку сиденья автомобиля и смотрю вдаль. Все внезапно становится таким тяжелым: дыхание, движение век, рук.
Я открываю смс и отвечаю ей, что все еще на работе, а сам уезжаю к небольшой закусочной. Покупаю там еды навынос и ем в машине на парковке.
Домой возвращаюсь к семи и застаю Милу в домашней одежде, дочь на диване в гостиной. И вроде бы все в норме, но я чувствую, что снова будет претензия.
Когда жена меня замечает, то ее взгляд останавливается на несколько секунд, прежде чем снова ускользает в сторону.
– Всем привет.
Целую дочку и хочу поцеловать Милу, но та встает с кресла, где сидела и уходит на кухню.
– Оксан, пойди к себе, солнышко, – просит ее, скрываясь за дверью.
Дочь быстро уходит, а я ступаю за женой.
Войдя на кухню, я закрываю дверь за собой и встаю сложа руки на груди.
Мила стоит перед окном, уперевшись руками на подоконник.
– Я хочу быть нужной тебе и важной, Герман. Я хочу быть женщиной, к которой ты придешь в первую очередь. Но, возможно, сделала что-то не так в самом начале. Ты согласен со мной?
– Мила, все так и есть, просто сейчас у меня сложный период.
– Я это понимаю. И я стараюсь быть терпеливой. Мы семья. Я давала тебе клятвы и обещания быть опорой в любой ситуации.
– Знаю.
– Хорошо. Ты можешь сказать, где ты был после работы?
– Приехал домой.
– Нет, Герман, – она поворачивается и смотрит с глубокой обидой мне в глаза. – После работы, которая закончилась в пять, ты уехал.
В этот момент я ощущаю себя в клетке. Ярость становится во главе всего.
– Ты что следишь за мной? Звонишь на работу, чтобы узнать, где я и что делаю? – мои слова сквозят полнейшей злостью.
– Ты не отвечал. Поэтому я позвонила в часть.
– Может, я был занят, – срываюсь на крик.
– Был… Но не работой.
– Какого хрена, ты это вытворяешь? Какая разница, где я был?
– Сегодня пятница, Герман, – ее губы дрожат. – Я ждала тебя, чтобы поехать на праздник моих родителей. Ты сказал, что договорился с коллегами. Уйдешь пораньше, и мы отправимся все вместе. Поэтому я тебя искала.