Автобус дребезжит по городским улицам, потом по сельской местности: с моим новым удостоверением и новым обличием не надо больше прятаться, и я настояла на самостоятельном путешествии из Лондона. Но кто знает – вдруг будет найдена бомба, заложенная АПТ сегодня в один из лондонских поездов, и вся железнодорожная сеть замрет, пока остальные составы не проверят? Поэтому единственный вариант – автобус. Каждая неровность на дороге отдается болью в моей бедной голове, и я держу руки сцепленными, чтобы не вскидывать их и не поддерживать мои новые, тяжелые волосы.
Узнаю проносящиеся мимо поля, фермы и деревни. Мы подъезжаем к поселку, где я жила с мамой и Эми. Я покинула их в день, когда Нико своей бомбой с дистанционным управлением чуть не убил меня. Я убежала и спряталась у Мака. Да, Мак – друг и один из тех, кому я доверяю, но мы недостаточно долго знакомы, чтобы подвергать его такому риску. Он кузен бойфренда Эми и как-то через Эйдена вовлечен в деятельность ПБВ. Не зная – или делая вид, что не знает о случившемся, о том, что я сделала и почему, – они с Эйденом оказались на месте и предложили помощь. Надежное место, чтобы спрятаться. Шанс начать новую жизнь. Прежняя, с мамой и Эми, едва закончилась, но уже кажется далекой, прошлой жизнью, мелькнувшей и растаявшей.
На встречной полосе появляется длинная черная машина, в задней ее части везут гроб, и движение в обе стороны замедляется до скорости улитки. За катафалком едет черный автомобиль. В нем две пассажирки, держащиеся за руки: одна молодая, с густыми темными волосами и смуглой кожей, другая старше и бледная. Мгновение – и они проехали. Я таращу глаза.
Это были мама и Эми.
Автобус останавливается в конце длинной аллеи недалеко от дома Мака, и я спешу по ней уже пешком. Размышляю в основном о том, что меня поразило: на чьи похороны они ехали? В глубине души шевелится ужас, но какая-то часть сознания отстранена и отмечает, что тяжелый холод в воздухе и в небе обещает снег; но я никогда не видела снега и гадаю, откуда во мне это предчувствие. Наверняка снег случался, когда я была Люси, ребенком, росшим в Озерном крае, но ведь ее воспоминания зачистили.
Еще поворот, и виден дом Мака, одинокое здание в пустом переулке. В этом его преимущество; поверх высоких задних ворот виден кусочек чего-то белого – там стоит машина. Фургон Эйдена?
Меня ждут. Шевелится занавеска, дверь открывается, когда я подхожу. Мак.
– Ух ты. Это действительно ты, Кайла?
– Теперь Райли, – говорю я, вхожу и морщусь, снимая шапку, шарф и бросая их на стул.
Эйден тоже там и смотрит в мое лицо.
– Я говорил, что могу тебя подобрать. С тобой все в порядке?
Я пожимаю плечами и прохожу мимо них к компьютеру, стоящему в зале. Скай, собака Бена, пытается подпрыгнуть и лизнуть в лицо, но я походя шлепаю ее и отталкиваю. Компьютер у Мака нелегальный, правительство его не контролирует. Я собираюсь посмотреть в поисковике местные новости, узнать, на чьи похороны ехали мама и Эми, но что-то заставляет меня сначала зайти на веб-сайт ПБВ.
Люси Коннор, похищенная из своего дома в Кезике в возрасте десяти лет. Не так давно объявлена найденной – я сама нажимала значок на экране, надеясь найти дорогу к тому человеку, которым была много лет назад, кто бы ни объявил меня пропавшей.
Теперь здесь ясно отмечено: «скончалась». Я упираюсь взглядом в экран, не в состоянии постичь значение слова.
Мне на плечо опускается ладонь.
– Для покойницы ты выглядишь неплохо. Мне нравятся твои новые волосы, – говорит Мак.
Я оборачиваюсь; подходит Эйден и останавливается около Мака. Что-то есть в его лице, и я шепчу:
– Ты знал.
Он молчит, и это все объясняет.
– Почему «скончалась»?
– Ты умерла. Официально, – произносит Эйден. – Согласно правительственным сообщениям, ты погибла от взрыва бомбы в отведенном тебе доме. Лордеры доложили о тебе как о погибшей.
– Но тело не обнаружили, лордеров не проведешь. По дороге сюда автобус проезжал мимо похоронного кортежа; мама и Эми ехали за катафалком. Это были мои похороны?
– Мне жаль. Не знал, что сегодня.
– Но ты знал, что, по их мнению, я мертва. – Я рассержена и в то же время озадачена. – Почему лордеры говорят, что я погибла?
– Возможно, не хотят признавать, что не знают, что с тобой случилось? – предположил Мак.
– Не понимаю, для чего лордерам это нужно.
Эйден склоняет голову набок. Он тоже не-уверен: в глазах неопределенность.
– Может, не хотят признавать свой провал, – произносит он. Эйден допускал, что бомбу в наш дом подложили лордеры в отместку за мою помощь Бену в удалении «Лево», а я никогда не разубеждала его. Он ничего не знает об опасной двойной игре, которую я веду, – на лордеров и на Нико с АПТ. Из-за этих секретов меня гложет чувство вины, потому что за помощь я плачу молчанием. Но и он хранит свои тайны.
У меня в глазах стоят слезы.
– Не могу оставить маму и Эми с мыслью о том, что я погибла при взрыве. Не могу.
Эйден садится возле меня и берет за руки.
– Придется. Лучше уж так: их не заставят рассказывать то, чего они не знают.
Я убираю руки.
– Нет. НЕТ. Не могу этого так оставить. Мне не нравилось думать, что они считают меня пропавшей, но это куда хуже! Не могу исчезнуть и оставить их с мыслью, что я погибла.
– Ты не сможешь повидать их. За ними, вероятно, следят на случай контакта с тобой. Это слишком опасно, – говорит Эйден.
– Никто меня больше не узнает.
Эйден качает головой.
– Подумай хорошенько. Тебя ждет другая жизнь в Кезике. Не отбрасывай ее сейчас.
– Но мама…
– Она бы не захотела, чтобы ты рисковала, – возражает он.
И я умолкаю. Знаю, Эйден прав. Если бы я могла отвести ее в сторонку, рассказать всю историю и попросить совета, она сказала бы: оставайся в безопасности. Кожа головы пульсирует, я перебираю локоны пальцами и вздрагиваю, отпуская их, потом поддерживаю волосы ладонями. Кто знал, что от густых волос столько неудобства? Меня так и тянет прилечь, но сейчас нужно во всем разобраться. Почему ПБВ объявил меня «скончавшейся», в то время как лордеры признали погибшей?
– Ты в порядке? – спрашивает Мак.
Пожимаю плечами и одновременно вздрагиваю.
– У меня в сумке есть болеутоляющее, – говорю я, и Мак приносит мне таблетки и стакан воды. Я выпиваю одну.
– Тебе надо отдохнуть, – предлагает Эйден.
– Не сейчас. Сначала ты должен кое-что объяснить мне. Почему на сайте ПБВ вы объявили меня скончавшейся? Лордеры отслеживают сайт, и вы сделали это для них?
Эйден и Мак переглядываются. Отвечает Мак:
– Мы этого не знаем; соединения скрыты и часто меняются. Но мы не можем чрезмерно затруднить доступ, иначе они окажутся бесполезными для тех, кто в них нуждается. Мы допускаем, что лордеры отслеживают наш веб-сайт и, возможно, делают это регулярно.
– А как насчет того случая, когда я сообщила о своем обнаружении? Они узнали?
Эйден качает головой.
– Такое сообщение не появится ни на одном экране; уведомление получит ПБВ. И наконец, как я уже говорил тебе раньше, о каждом особенном случае с пропавшими узнают только вовлеченные в него люди и только тогда, когда это необходимо. Решение об огласке принимается, когда мы считаем, что оно безопасно для всех причастных к данному делу.
Еще раньше я настойчиво расспрашивала Эйдена о том, кому известно, где я нахожусь и куда собираюсь. И я верю, когда он говорит, что все это основывается на принципе необходимого знания; он до сих пор не сообщил мне о том, кто объявил о моем исчезновении. Полагаю, это сделала моя родная мама, хотя он не признается, пока не решит, что у меня появилась необходимость знать. Должно быть, он считает меня параноиком и не понимает, что у всех моих вопросов есть причина. Он не знает об агенте Нико в ПБВ – я заметила одного из шоферов ПБВ в лагере террористов. Мне хотелось быть уверенной, что он не узнает о моем сообщении, что я найдена, и не расскажет Нико. Мне нужно предупредить Эйдена о нем, но как я могу это сделать, не рассказав обо всем остальном?
– А что вообще происходит, когда кто-то находится? – спрашиваю я. – Если это подростки, как я, которых зачистили, им опасно возвращаться в родные места. Это противозаконно.
– Обычно такого не случается, – соглашается Эйден. – Хотя иногда люди встречаются тайно, но живут раздельно.
– Иногда. А что происходит обычно, когда находят человека?
Эйден и Мак смотрят друг на друга. Отвечает Эйден:
– Обычно, когда мы выясняем, что случилось с тем или иным человеком… бывает слишком поздно.
– Хочешь сказать, они уже мертвы. – Он кивает. – Но я особенная. – Как всегда, опять Кайла особенная.
– Но ты официально погибла, – говорит Эйден. – Здесь ты не можешь вернуться к жизни. Выбор у тебя небогатый, но ты уже выбрала. Вернуться под маской другой личности и узнать свое прошлое.
– Выбрала, – вздыхаю я. Это мы уже обсуждали, но я никогда не говорила Эйдену о настоящей причине. Никогда не рассказывала о смерти своего отца, о его последних словах ко мне. «Никогда не забывай, кто ты!» А я забыла. Я должна узнать, кто я, ради него.
– И какое у тебя имя на этот раз? – спрашивает Мак. Я достаю из кармана удостоверение. Протягиваю ему. – Райли Кейн, – читает он. – Немного другое, но мне нравится.
Эйден хмурится.
– По звучанию напоминает Кайлу, не так ли?
– Не очень, – бросаю я. Догадывалась, что он так скажет. Если бы он знал, что в АПТ меня звали Рейн, он был бы по-настоящему недоволен, но теперь меня под этим именем знают немногие выжившие. Только Нико, шепчет внутренний голос. Я заглушаю его; это будет иметь значение, если он где-то наткнется на мое новое имя, а разве подобное может вообще случиться? Я и близко не собираюсь подходить к АПТ. Это имя позволяет мне собрать все части собственного «я»; если откажусь от них, что останется?
Голова кружится. Я позволяю Маку помочь мне подняться, отвести на диван в гостиную и укрыть пледом. Они с Эйденом негромко разговаривают у двери.
Несмотря на настойчивое желание выяснить, кто же я на самом деле, мне страшно. Что предстоит узнать?
– Небогатый выбор? – говорю я, обдумывая недавние слова Эйдена. – А еще какие варианты?
Эйден снова заходит в комнату, опускается возле меня на колени. Мягким движением убирает волосы с моего лица.
– Ты знаешь, Кайла. Можешь рассказать свою историю в ПБВ, стать одним из наших свидетелей.
– И снова убегать.
– Я бы не стал так выражаться. Спрячем тебя в безопасном месте, или можешь совсем уехать, пока мы не соберем доказательства. Пока не будем готовы.
– Изобличить лордеров перед всем миром? Поднять людей на свержение правительства?
– Да.
Он мечтатель: лордеры никогда просто так не уйдут. Если вообще уйдут. Но это хорошая мечта. Я улыбаюсь Эйдену, в ответ он ехидно ухмыляется:
– Под болеутоляющим ты прелестна.
– Заткнись.
– И твои новые волосы роскошны.
– От них больно.
– Примешь еще таблетку?
Я качаю головой.
– Лучше не надо. Эйден, есть вещи, о которых я тебе не рассказывала.
– Знаю. Расскажешь, когда будешь готова.
Глаза у Эйдена теплые, добрые. Если бы он знал все обо мне, все, что я сделала, стал бы он так смотреть? Он слишком доверчив для этого мира. Он должен знать. Я обязана ему сказать.
Вздыхаю:
– Есть одна вещь, которую я должна сказать, готова я или нет.
– Что такое?
– Твой шофер. Тот, который приезжал, когда мы видели Бена, бегающего на треке. Не доверяй ему.
Лицо Эйдена становится серьезным, замкнутым. Он думает.
– Это объясняет некоторые вещи, – говорит он наконец. – Мы с этим разберемся. Любопытно, как тебе удалось узнать?
Как прекрасно было бы рассказать Эйдену все! Не тащить это бремя одной. Но еще до того, как я успеваю сформулировать предложение, он качает головой.
– Нет, не отвечай. Не сейчас, когда ты поглупела от болеутоляющего. Расскажешь мне свои секреты, когда будешь уверена, что хочешь рассказать.
Он начинает подниматься, но мои мысли снова возвращаются к тому, что Эйден говорил раньше.
– Подожди. Что ты имел в виду под словами «совсем уехать»?
– Можешь покинуть страну.
– Могу?
– Знаешь, ПБВ помогает людям исчезнуть, когда становится слишком опасно. Выскользнуть из страны морем. В Соединенную Ирландию или дальше.
Соединенная Ирландия – свободная страна; о ней шепчутся, но в ее реальность не верится. Десятилетия назад она вышла из Соединенного Королевства, и с тех пор официально о ней не упоминается. Будет ли там лучше, чем здесь?
Способна ли я на такое – просто оставить все это? Глаза закрываются. Так много всего, чего не знает Эйден. Вещей, о которых я ему не рассказала. Я убеждала себя: это из-за того, что знание опасно, и ему лучше не знать. Но разве в этом настоящая причина? Неприятный холодок внутри говорит, что дело не только в этом: я не хочу, чтобы он узнал, какие вещи я творила. Не хочу, чтобы смотрел на меня без этого тепла в глазах. У меня так мало друзей, я не могу потерять еще одного.
Начать с того, что по собственной воле или нет, но я действительно состояла в АПТ. Действительно была террористкой. И хотя в конце концов отказалась от них и их методов, как я могу быть свидетелем ПБВ против лордеров? Я – показательный случай того, почему Зачистка является допустимой вещью.
За море…
Зачем и куда? В неизвестность?
Исчезнуть.
Я бреду вверх по тропинке. Все выше и выше, с той скоростью, на которую способны мои короткие ножки. Вскоре улицы и дома исчезают из виду. Все тихо, спокойно. Наконец-то одна.
Волнуюсь, но дорогу помню, хотя раньше самостоятельно здесь не ходила. Дорога в одиночку кажется длинней, и я чувствую облегчение, когда добираюсь до ворот.
Камни обволакивает зловещий туман. Спящие, они громоздятся, наполовину утонув в белом мареве. Вверху светит солнце; макушки гор похожи на сверкающих часовых, вставших вокруг своих спящих детей. Я иду через поле, в туман, и прижимаю ладони к камню. Солнце не может пробиться сквозь пелену; камни холодные и такие огромные вблизи. Но если отступить и посмотреть на горы, камни кажутся маленькими.
Папа называет их Детьми Гор, и я их так называю, хотя из школы знаю, что каменное кольцо было сооружено здесь, в Каслригге, людьми и друидами, а не горами. Тысячи и тысячи лет назад. Я начинаю с края, прикасаюсь к каждому камню и считаю.
Обхожу уже больше половины круга, когда слышится голос:
– Я знал, что найду тебя здесь.
Папа.
Ничего не отвечаю и продолжаю считать камни. У гор столько детей. Только я одна.
Папа подходит ко мне.
– Номер? – спрашивает он.
– Двадцать четыре, – отвечаю я, и он движется по кругу со мной, а я громко считаю на ходу. – Двадцать пять.
– Она на самом деле волнуется.
– Двадцать шесть.
– Боится, что с тобой что-нибудь случится, если пропадешь из виду.
Вздыхаю.
– Двадцать семь.
– Я знаю, с ней бывает трудно.
– Двадцать восемь.
– Но она тебя любит.
– Двадцать девять.
– Не надо было тебе убегать.
– Но ТЫ иногда убегаешь. Тридцать. – Мы останавливаемся. – И она сводит меня с ума.
Папа смеется.
– Скажу тебе по секрету. – Он смотрит по сторонам. – Временами она и меня с ума сводит. Давай отправимся домой и сойдем с ума вместе.
– Сначала закончим?
– Конечно.
Мы продолжаем считать, теперь вместе, во весь голос, пока не доходим до сорока.
– Готово, – заключаю я, и мы идем к воротам. Я оглядываюсь. Туман начинает таять. Дети Камня обрадуются, когда проснутся на солнышке; у них будет с кем поиграть, когда мы уйдем.
Чуть позже я даю обещание больше никогда не убегать. Но, произнося его, скрещиваю пальцы.