Было промозгло, ветрено, очень скользко, после ледяного дождя, а у Пал Палыча, участкового терапевта, как назло двенадцать вызовов на дом. Восемь он осилил, теперь шёл как на Голгофу к Марии Ивановне Прониной, удивительной пряничной старушенции с манерами аристократки, которая два раза в неделю оформляла срочный вызов.
Павел знал, что дело совсем не в болезнях, что бабуле не хватает общения. В первый раз, когда пришёл её спасать, Мария Ивановна встретила его настороженно, выглядела так, словно собиралась на спектакль в театр и сразу повела в гостиную, где исходил паром цветастый, под хохлому, самовар.
Стол был заставлен сухарями да сушками, сладостями, свежеиспечёнными плюшками. Старушка была жизнерадостна, бодра, словоохотлива и весьма активна: сходу пригласила за стол и потчевала, потчевала, потчевала… с шутками и прибаутками.
Отказаться было невозможно.
Визит к ней затянулся часа на полтора.
Теперь Пал Палыч заранее обдумывает, как избежать сладкоголосого плена, хотя раздражения и неприязни не испытывает: просто работы много, а на себя времени не хватает.
Осмотрев бабушку для порядка, Павел выписал рецепт, детально проконсультировал, отпустил с десяток комплиментов.
– Извините, Мария Ивановна, стемнело уже, а у меня ещё три вызова, один в вашем подъезде. Я ведь с утра на службе: шесть часов принимал на участке, два часа бюрократических отписок. Скоро уж два часа на обходе, а у меня маковой росинки во рту не было.
О сказанном Пал Палыч тут же пожалел, но было поздно: пришлось пить чай с сочниками и рогаликами.
После второй чашки Павел запросил пощады.
– А кто у нас заболел, не Фёкла Степановна, хворала она, это точно.
– Нет, не она. С этой дамой я уже познакомился на той неделе. Нет, – он достал журнал вызовов, – Акимова Люся Леонидовна. Ошиблись наверно, скорее всего Людмила.
– Всё правильно, Люсия она. Мама у неё из Словении, то ли сербка, то ли хорватка. Красивая девочка, даже очень. Что же с ней случилось, милок, молодая болеть-то?
– Простуда у неё. ОРЗ или грипп, разберёмся.
– Ты ей от меня вареньице передай. От простуды первое средство – малина. И смотри там – не балуй. Она девочка порядочная, одна теперь живёт. Надо будет завтра проведать.
Уходил Пал Палыч от больной постепенно, по одному шагу, после чего следовала ещё одна маленькая история из жизни, потом ещё одна.
Павел поглядывал на часы, открывал рот и… и опять слушал.
Время неумолимо приближалось к восьми часам вечера.
– Три вызова, три вызова, три вы-зо-ва, ещё три, – назойливо вертелось в голове.
Двадцать первая квартира была на седьмом этаже. Нужно было торопиться.
– Я уже думала, что вы не придёте, доктор. Заждалась, – прохрипела девушка с измождённым видом, каплями пота на носу и вымученной мимикой.
Пал Палычу очень импонировало, когда называли не врачом, а доктором. Он был из семьи потомственных лекарей, где слово врач недолюбливали, обходили стороной, находили его неприличным.
Его словно приласкали, погладили. Во всяком случае, настроение резко подпрыгнуло. Ещё этот очень знакомый, до одурения приятный запах.
Пал Палыч принюхался, стараясь сделать это незаметно для больной, и задумался в попытке вспомнить, когда, где, при каких обстоятельствах познакомился с этим ароматом.
– Ароматами лечусь, доктор. Мама научила. Бергамот, лаванда и можжевельник. Пока не помогает. Извините, меня немного штормит, и говорить трудно.
Шея пациентки была обмотана пушистым шарфом раза три, не меньше.
– Понятно, похоже, ангина. Где у вас горячая вода? Руки вымыть.
Больная махнула рукой вглубь коридора и показала шагающими пальчиками, что ждать будет в комнате.
Лицо девушки искажала гримаса боли. Без осмотра было видно, что у неё высокая температура, что её знобит и лихорадит. Ничего выдумывать не было необходимости, разве что горлышко (именно так, горлышко, он и подумал) посмотреть, да рецепт выписать.
– Зовут меня Павел Павлович. Ваш участковый. На что жалуетесь, – спросил он, разворачивая фонендоскоп.
– Не переживайте, я его погрел, он тёплый, – и внимательно посмотрел Люсе в глаза в надежде на её догадливость: для осмотра и прослушивания необходимо раздеться.
– Доктор, у меня только горло болит.
– Понимаю, даже вижу. Существует определённая процедура: сбор анамнеза, осмотр, прослушивание. Видимые симптомы – вершина айсберга, мне же нужна цельная клиническая картина заболевания, этиология воспалительного процесса, причинно-следственная связь. Я должен определить очаги поражения, понять, что и чем лечить. Раздевайтесь.
– Доктор… я же девушка, а вы… неудобно как-то. Ну-у-у, ну ладно.
Люсия развернула шарфик, стараясь казаться неприступной и гордой, затем сняла свитер и халат, посмотрев на Пал Палыча так сурово, словно он пытается её совратить.
– Гм… в следующий раз предупреждайте регистратора, чтобы присылали на вызов женщину. Мне, знаете ли, не до сантиментов: меня ещё два пациента ждут. Могу не осматривать… под вашу ответственность.
Пал Палыч принялся было укладывать снаряжение в баул, когда Люсия решительно сняла ночнушку, встала в горделивую позу, прикрыв малюсенькие груди и глаза.
– Глаза можно открыть, я не собираюсь вас пытать. Закружится голова – можете упасть. Руки уберите… пожалуйста. И расслабьтесь. Я доктор, ну… впрочем, как хотите. Можете одеваться, если для вас это так принципиально. Не настаиваю.
– Нет-нет! Слушайте… доктор. Вдруг у меня воспаление лёгких. Или туберкулёз. Я ещё молодая совсем, я замуж хочу. Слушайте.
Девушка смело убрала руки. При этом кожа на лице, шее и груди начала стремительно наливаться краснотой, кулачки девушка сжала так, что на их тыльной стороне выступили сливового оттенка вены, соски налились и бесстыдно восстали, что неожиданно вывело Пал Палыча из равновесия, хотя до этого момента он пересмотрел и перещупал наверно сотни таких Люсий.
– Дышите ровно.
Пал Палыч нежно, почти невесомо прижал к девичьей груди акустическую головку фонендоскопа, но никак не мог сосредоточиться на прослушивании шумов и ритмов дыхания, потому, что видел, даже чувствовал, как дрожит и напрягается пациентка.
Мужчина медленно перевёл взгляд на окаменевшее лицо Люсии, в глазах которой метались искорки растерянности и смятения. Отлепить взгляд от её парализующих глаз было попросту невозможно.
Руки Павла медленно задрожали, словно импульс неведомой энергии включил внутри его тела некий генератор, заставляющий вибрировать, и одновременно отключил мозг.
Люсия находилась от его лица на расстоянии всего лишь нескольких сантиметров. Пал Палыч медленно, с наслаждением и страстью передвигал по коже, покрытой мурашками, головку прибора, не обращая внимания на шумы в лёгких и чего-то там ещё.
Время как бы остановилось, сосредоточив внимание Павла на том, что его и её сердечные ритмы зачем-то пытаются объединиться.
Доктор плавно проваливался в гипнотический транс, потом и вовсе забылся, в то время как руки выполняли привычные действия, а перед глазами в подвижном густом мареве плавали упругие маленькие грудки, дразня восставшими вишенками.
– Доктор, доктор, услышал он глухо, словно издалека, чей-то зов, – вам плохо?
Пал Палыч медленно возвращался в реальность, обнаружив, что крепко обнимает Люсию за талию, уткнувшись лицом в её грудь.
– Простите ради бога, голова закружилась. Устал, наверно. Много работаю. Вы как, не испугались? Сейчас, приду в себя, и продолжим.
– Что вы, доктор. Теперь я вас буду лечить. У меня где-то бальзам звёздочка. Сейчас приляжете, намажу вам височки. Не переживайте, всё будет хорошо. Мама меня учила, как справляться с такими ситуациями.
Люсия суетилась возле Пал Палыча, не обращая внимания на то, что на ней совсем ничего нет, кроме трусиков.
Мужчина уже окончательно пришёл в себя, но не хотел себя выдавать. Ему определённо нравилось наблюдать, как подпрыгивают упругие грудки, чувствовать нежные прикосновения, слушать мелодичный голос.
Голос! Удивительно, но Люсия не хрипела, не обливалась потом, не выглядела больной и беспомощной. В сложившейся ситуации было что-то нереальное, мистическое.
С чего бы, например, ему, взрослому мужчине, отнюдь не мальчику, было спасаться бегством от приступа мимолётной страсти в царство грёз, укрываться спасительным обмороком, словно впечатлительный юноша, впервые увидевший бутон девичьей груди?
Такой силы влечение посетило его впервые в жизни.
Пал Палыча трясло от избытка энергии. Его корёжило и ломало неведомое внутри себя, силу и причину чего он, дипломированный терапевт, не мог объяснить и понять.
На настенных часах, куда Павел нечаянно посмотрел, было уже без четверти девять. Впереди два нереализованных вызова, а он лежит и глазеет на обнажённую нимфу, вынашивая в подсознании откровенно пикантные планы, которым никогда… никогда не суждено воплотиться в реальность.
Зачем он ей нужен? Зачем?
Тем временем женщина отвернулась, бесстыдно выставив напоказ соблазнительный контур, чтобы одеться. Её грациозные, волнующие женственностью движения приводили Павла в неистовство, заставляли страдать и восторгаться одновременно.
Мужская психика, не выдержав борьбы желаний с запретами, раскалилась добела, вытворяя с телом немыслимое: сердечные ритмы пошли вразнос, кровь сосредоточилась ниже пояса, дыхание запирало, эйфория и возбуждение перемежалось отчаянием.
Пал Палыч затаил дыхание, сосчитал до десяти, – Люся Леонидовна, зря вы оделись. Я вас так и не осмотрел. Давайте завершим осмотр, назначу вам лечение и пойду на следующий вызов.
– Ага, видела, как вы эмоционально реагируете на девичью грудь. Я так испугалась, когда бросились меня обнимать, а вы брык и в техническом нокауте. Не нужно меня лечить, мне уже лучше. Наверно простуда от страха прошла . Это надо было видеть: взрослый мужик насмотрелся на сисечки и поплыл. Чудеса. Я вас провожу, доктор. Что-то переживаю за вас. Куда нам на следующий вызов?
– Нам?
– Не могу же я вас такого беспомощного бросить на произвол судьбы. Как ни крути, я теперь за вас в ответе.