4. Универсальность
Но вот, допустим, вы нарисовали картинку и вы очень ею гордитесь. Вы придумали отличную историю и отлично её нарисовали.
Ваш сторителлинг безупречен, как складки на брюках принца Уэльского. Ваша иллюстрация читается быстрее, чем седой йог произносит слово «Брахмапутра», а уж ясность и читабельность вашей картинки вообще бьёт все рекорды.
И вы бежите и показываете вашу картинку маме, и маме она тоже очень нравится.
– О боги! – восклицает она. – Я всегда знала, что произвела на свет гения!
Ваш папа тоже не может сдержать скупую мужскую слезу и тоже очень вами горд. Вы тогда показываете вашу картинку друзьям, и они в один голос вас поздравляют, восхваляют ваш безмерный талант.
Какой прекрасный день, думаете вы и выкладываете ваш скромный труд на всеобщее обозрение в сеть. И вот тут начинают происходить странные вещи.
Вам никто не пишет, вами не восторгаются, вашу чудесную иллюстрацию никто не оценил. Ну, возможно, кто-то случайный вас и поздравит, но того ажиотажа, которого вы, вероятно, ожидали, нет и в помине.
И главное, к вам не выстраивается очередь из арт-директоров и издателей в надежде предложить вам работу!
Как же так, думаете вы. Что случилось? Почему такая замечательная картинка и вдруг не работает? Вроде бы вы сделали всё правильно, уделили внимание читабельности, продумали все детали, концептуально и технически ваша работа тоже хороша, в чём же дело? Может это заговор против вас лично?
Увы, это не заговор, мой дорогой читатель. Причина неуспеха вашей иллюстрации заключается в том, что она рассчитана на очень небольшую аудиторию. Говоря проще, её в состоянии полностью оценить только вы и близкие вам люди, знающие вас и то, как вы мыслите, и – главное – искренне стремящиеся вас понять и положительно оценить.
То есть, вы нарисовали иллюстрацию «для своих», а всем остальным она просто непонятна.
Или вот вам ещё пример. Скажем, вы студент и нарисовали иллюстрацию к какой-то реальной ситуации из вашей студенческой жизни, изобразив её очень остроумно и тонко. Многие ли люди поймут заложенную в вашей картинке идею, не будучи сами студентами вашей alma mater? Согласитесь, это очень сомнительно.
Иными словами, если мы хотим, чтобы как можно больше людей могли понять и оценить нашу иллюстрацию, мы должны изначально, ещё на стадии обдумывания идеи, рассчитывать на возможно более широкую аудиторию. Для этого нам надо научиться не просто задавать себе всякие неудобные вопросы, как уже было сказано выше, но и делать это с позиции абсолютно чужого нам человека.
Ну и как было обещано, случай из жизни.
Не так давно случилось мне проводить мастер-класс по иллюстрации в Испании, в Севилье. Студенты подобрались очень разные, приехавшие из разных стран. В первый же день, на обеденном перерыве, когда мы с несколькими студентами, сидя за столиком кафе, обсуждали всякую всячину, одна студентка задала мне интересный вопрос. Она сказала примерно следующее:
– Вот, скажите, как так получается, что я испанка, говорю на испанском и живу в Испании, а вы израильтянин, говорящий по-русски и живущий в Израиле, но при этом, я прекрасно понимаю всё, что вы хотите сказать в своих иллюстрациях? Даже юмор, заложенный в них, мне понятен без необходимости в переводе.
Я ей ответил, что только что она мне сделала один из самых больших и серьёзных комплиментов, на которые я мог только рассчитывать, как профессионал. И действительно, её слова только подтвердили одно из основных правил сторителлинга, которым я постоянно пользуюсь и которое постоянно держу в голове. Вот оно, берите скорее карандаш и записывайте:
Иллюстрацию надо создавать с таким расчётом, чтобы она была понятна человеку, не говорящему с вами на одном языке.
Чтобы придать веса и без того неимоверно весомым своим словам, приведу фразу гениального Альфреда Хичкока, который как-то сказал, что кино надо снимать так, чтобы его можно было показывать в Японии без субтитров. Прекрасно сказано, я считаю.
Перефразируя классика, ваша иллюстрация должна читаться с одинаковой лёгкостью и в Германии, и в Китае, и в Индии, и в Египте, без подписей и дополнительных разъяснений.
Но зачем так себя утруждать, спросите вы. Не проще ли изначально рисовать под местного, локального зрителя, который с большей вероятностью поймёт все, заложенные в нашу иллюстрацию смысловые слои, и не будет мучиться их расшифровкой?
Резонный вопрос. Я даже сталкивался с таким мнением, что работы иллюстратора должны в обязательном порядке быть интегральной частью некой локальной, национальной, самобытной иллюстраторской традиции.
То есть любой русский иллюстратор должен априори восприниматься как русский, немецкий как немецкий, а японский как японский. Ну что ж, вполне легитимное мнение, как и любое другое, но вот только я с ним в корне не согласен, и вот почему.
Мы живём в очень большом и открытом мире. Глобализация культурная и экономическая, а также развитие интернета сделали этот мир ещё более открытым, убрав практически любые границы и расстояния, позволив иллюстратору, не выходя из дома и не вылезая из любимой пижамы, работать с клиентами по всему миру.
Иногда даже необязательно владеть иностранными языками, достаточно пользоваться онлайн переводчиками, которые с каждым днём становятся всё умнее и умнее.
В этой реальности ограничивать себя локальным рынком иллюстрации в ущерб рынку глобальному просто глупо и невыгодно, под каким углом на это не взгляни.
Да, на глобальном рынке больше конкуренция и одинокому иллюстратору-фрилансеру проще затеряться, но и возможностей для поиска и нахождения интересной и высокооплачиваемой работы на несколько порядков больше.
Чем более универсален ваш иллюстраторский язык, тем на более широкую аудиторию он рассчитан. Чем большему количеству людей он понятен и близок, тем больше у вас шансов на получение очередного интересного заказа, а в долгосрочной перспективе – на финансовую независимость и благополучие.
Но как же достигается такая универсальность иллюстрации? И в чём различие между иллюстрацией, рассчитанной на локальную и глобальную аудитории? Охотно поясню. Всё дело в используемых вами образах, или даже, скажем так, в визуальном языке, на котором вы пытаетесь говорить со зрителем.
Поясню небольшим примером из практики.
В детстве я очень любил читать волшебные сказки разных народов. Среди прочих у меня был трёхтомник казахских сказок, который я зачитывал до дыр, перечитывая раз за разом. Одним из главных отрицательных героев казахских сказок являлась злая ведьма по имени Жалмауыз Кемпир.
Помню, как я весь сжимался от страха, когда эта ужасная старуха с железными зубами и медными длинными когтями бросала в большой котёл маленьких детей. Ужас!
Разумеется, с самого раннего возраста я был знаком и с русской Бабой-ягой, и она тоже была очень страшная, и хоть без железных зубов и медных когтей, но зато очень ловко летала в своей ступе с помелом, а детей бросала не в котёл, а в печь. Страх ещё тот!
В общем, к моменту, когда я пошёл в школу, я уже приблизительно знал, как должна выглядеть настоящая ведьма. С когтями или без них, в ступе или без неё, это обязательно должна была быть уродливая и страшная во всех смыслах старуха, от которой ничего хорошего ждать не приходится, особенно если ты маленький ребёнок.
Но вот несколько лет назад, будучи уже совсем взрослым и не верящим в сказки бородатым дядькой, я иллюстрировал рождественскую рекламную кампанию для одной швейцарской сети торговых центров. Одним из главных персонажей этой кампании была ведьма из фольклора франкоязычных кантонов Швейцарии по имени Катийон.
Это традиционная героиня швейцарских сказок, вот только в отличие от всех известных мне доселе ведьм, она изображается молодой и весёлой рыжеволосой ведьмочкой, вполне себе доброй и без каких-либо склонностей к каннибализму. Кто бы мог подумать!
Отступая чуть в сторону от темы нашего разговора, скажу, что жестокая ирония истории с Катийон заключается в том, что у неё был реальный прототип, женщина с тем же именем, одинокая, нищая, полусумасшедшая и горбатая старуха, которая стала жертвой диких предрассудков толпы и была сожжена на костре за колдовство в 1731 году. Тем не менее, ныне, почти 300 лет спустя, её изображают вполне себе привлекательной молодой особой.
К чему я вам это всё рассказываю? А вот к чему. Допустим, к вам обратился заказчик и поставил вам задачу проиллюстрировать некую историю, в которой фигурирует ведьма, при этом детального описания этого персонажа он вам не предоставил.
Как вы будете подходить к решению этой задачи, какой образ брать за основу? Нарисуете её молодой как Катийон или старой как Баба-яга? Злой или доброй? Уродливой или красивой? Может, добавите ей медные когти или помело со ступой? Это, вне всякого сомнения, придаст ей жути и даже некоего шарма, но как много людей поймут эти аллюзии на казахский или русский фольклор? Как много людей с ним знакомы?
Или даже давайте поставим вопрос иначе, как должна выглядеть наша ведьма, чтобы быть максимально узнаваемой и понятной как можно более широкой аудитории?
Смею предположить, что наиболее понятный большинству людей нашей планеты среднестатистический ведьмовской образ будет включать в себя следующее: чёрный плащ и чёрная же островерхая шляпа с полями, зелёная кожа, крючковатый нос с бородавками и метла. Ни ступы, ни медных когтей. Скажу более, добавь мы к этому образу, скажем, ступу, мы очень сильно рискуем потерять часть аудитории, которая элементарно будет сбита с толку таким нововведением.
«Что это ещё за ерунда такая?» – спросят люди, и будут правы. Откуда же взялся такой чётко определённый, практически канонический образ ведьмы в сознании людей? Всё дело в том, что в 1939 году кинокомпания MGM выпустила свой знаменитый фильм «Волшебник из Страны Оз», который моментально стал классикой. В нём злая ведьма, главный антагонист истории, выглядит именно так, как я описал выше: чёрный плащ и островерхая шляпа, зелёная кожа, нос с бородавкой и метла. Двумя годами раньше, в 1937 году студия Уолта Диснея выпустила свой первый полнометражный анимационный фильм «Белоснежка и семь гномов», и там тоже была злая ведьма, и хоть она и не носила остроконечной шляпы, но тоже была одета в чёрный балахон и тоже щеголяла своим замечательным крючковатым носом с бородавкой.
Подобный образ ведьмы существовал, разумеется, и раньше. Например, в 1900 году в первых иллюстрациях к «Волшебнику из Страны Оз» американский иллюстратор Вильям Денслоу изобразил злую ведьму в столь знакомой нам островерхой шляпе, хотя вместо чёрного плаща на ней была белая куртка с жабо, а вместо метлы зонтик.
То есть первые наброски классического образа ведьмы были заложены давно, но полностью сформировался и утвердился он в сознании массового зрителя и читателя только после того, как был миллионами копий растиражирован Голливудом.
Сотни миллионов детей посмотрели эти фильмы за прошедшие 80 лет. И, превратившись в сотни миллионов взрослых, они показали эти фильмы и своим детям, а те своим. В итоге сотни миллионов, если не миллиарды людей носят в своих головах образ злой ведьмы именно в том виде, в каком им показал его Голливуд. И этот образ настолько глубоко и прочно сидит в сознании людей, что вытравить его или заменить другим, пусть и более удачным образом, может быть очень тяжело, если вообще возможно в принципе.
Хорошо это или плохо, но голливудские фильмы являются, вероятно, главными творцами визуальных канонов в нашей цивилизации. Они столь качественно сделаны и настолько сильное впечатление производят на массового зрителя, настолько популярны во всех уголках мира, что практически любой образ или персонаж, на который положит свою цепкую лапу какая-нибудь большая голливудская студия, моментально цементируется и становится каноном.
Попробуйте кому-нибудь объяснить, что Геракл должен изображаться массивным, кучерявым, черноволосым бородачом с волосатой грудью, каким он, собственно, и изображался в Древней Греции.
Ведь все прекрасно знают, что Геракл это стройный, гладко выбритый юноша, и к тому же голубоглазый блондин, каким его нам представил Дисней. Попробуйте, проиллюстрируйте Белоснежку не в жёлто-синем платье и не брюнеткой с короткими волосами. Вас просто не поймут, не узнают в вашем персонаже ту самую Белоснежку.
Не подумайте ничего дурного, я не призываю всех иллюстраторов равняться на Голливуд и отказаться от собственных интерпретаций. Ни в коем случае! Я просто хочу сказать, что подобные устоявшиеся и ставшие классическими образы надо принимать во внимание, ибо именно они являются наиболее узнаваемыми и понятными наиболее широкой аудитории. Не тиражировать их бездумно и слепо, но и не отказываться от них полностью.
Однако вернёмся к нашей ведьме, вернее к решению задачи по созданию её образа.
В своё время создатели серии фильмов о мальчике-волшебнике Гарри Поттере совместно с автором книги Джоан Роулинг решали подобную же задачу. Им необходимо было придумать некую униформу для ведьм и волшебников, одежду, которая бы сразу отличала их от людей-маглов. И что бы вы думали? Они взяли за основу тот самый образ из «Волшебника из Страны Оз» – плащ, островерхую шляпу с широкими полями и метлу. Нос с бородавками и зелёную кожу они, разумеется, отбросили, так как это индивидуальные особенности конкретного персонажа, к тому же персонажа отрицательного.
И вот миллионы детей по всему свету наряжаются на праздники и карнавалы Гарри Поттером и Гермионой Грейнджер, и попробуйте их убедить в том, что у ведьмы могут быть медные когти или ступа! Образ сложился окончательно и бесповоротно. И образ этот универсальный, понятный всем и каждому, не требующий пояснений, подписей или, не дай бог, каких-либо заумных манифестов.
Разумеется, пример с ведьмой – это частный и малозначительный случай, но, надеюсь, общий принцип достижения универсальности как-то начинает вырисовываться.
Вот ещё один небольшой пример.
Когда я преподавал на онлайн-курсах иллюстрации и дизайна персонажей, одно из еженедельных заданий, которое я давал своим студентам, заключалось в том, что им надо было нарисовать полицейского.
Просто полицейского, никаких других требований или уточнений к заданию им предоставлено не было. Большинство моих студентов в ту пору было из России. И они естественным образом все как один сдавали мне персонажей, которые выглядели как типичный российский полицейский, несколько гипертрофированный с целью сделать его более смешным: низенький, толстый, в огромной как стадион фуражке и с характерной полосатой палкой регулировщика.
Получалось вполне узнаваемо, вот только, кроме россиян, вряд ли кто-то ещё бы оценил весь юмор такой стилизации, ведь нигде за пределами России полицейские так не выглядят. Форма российского полицейского – это исключительно местное явление, уникальное, как, скажем, белые портупеи итальянских карабинеров или кепи французских жандармов.
Я тогда, помнится, объяснял своим студентам подходы к решению этой задачи следующим образом:
Представьте себе, что вы оказались в незнакомой вам стране, на языке которой вы не говорите и даже не знаете её алфавита, т.е. не можете прочитать простейшее слово в случае нужды. И вот вам, беспечному туристу, понадобилась помощь местного полицейского. Как вы его узнаете на улице? Как должен выглядеть человек, чтобы вы безошибочно определили его как служителя правопорядка, а не скажем, пожарника, охранника или военного?
Полицейские носят униформу и имеют очень важный и многозначительный вид. Однако, между нами говоря, практически любой, кто носит униформу, имеет важный вид. Оружие? Да, как правило, полицейские носят оружие. Как и охранники, но не как пожарные.
Пожарные на этом этапе отпадают. Итак, униформа, оружие, что ещё? Рация? Верно. Но не только. Большинство патрульных полицейских, которых вы имеете шанс встретить на улице, помимо униформы, оружия и рации, носят ещё дубинки и наручники.
Дубинки с наручниками, как правило, не носят военные, зато их в некоторых странах носят охранники. И правда, зачастую охранника или инкассатора легко спутать с полицейским, так как и те и другие экипированы приблизительно одинаково. Однако одна вещь всегда отличит полицейского от гражданского охранника, и это шевроны. То есть нашивки, говорящие о его звании и принадлежности к определенному подразделению.
В охранных компаниях званий нет, а в полиции на них держится вся внутренняя иерархия. Разумеется, эти рассуждения могут показаться наивными. Они, конечно же, очень упрощены, и легко можно найти тут и там исключения из правил, однако если вы оказались в незнакомом городе и ищете полицейского, то ориентируйтесь на униформу, оружие, дубинку и шеврон – и, смею вас уверить, не ошибётесь.
Также если вы, уже как иллюстратор, а не как попавший в беду турист, решите изобразить некоего условного, легко узнаваемого полицейского, то, используя подобную логику, вы будете знать, как это сделать. Образ такого полицейского будет универсальным, и его без труда поймёт ваш читатель, к какой культуре бы он изначально не принадлежал и в какой бы части света не проживал.
Все эти долгие и нудные рассуждения про ведьм, Голливуд и полицейских я завёл с одной целью – показать, что такое универсальность образа, как и из чего она складывается и почему такой образ является в ряде случаев наиболее предпочтительным для использования в работе иллюстратора. При том, необходимо сказать, что очень легко могут сложиться ситуации, когда использование универсального образа может быть неверным и стоит использовать что-то более локальное.
Как-то несколько лет назад довелось мне иллюстрировать авторскую колонку британского журналиста и писателя Тони Парсонса.
Колонка была изначально написана для британского журнала GQ, однако я иллюстрировал её переводной вариант для GQ Russia, и это факт довольно немаловажный. Сейчас поймёте, почему. Текст был авторский, свободный, практически поток сознания, и рассказывал что-то о болезнях сердца и бренности нашего существования. Вот, мол, живёшь себе, живёшь и однажды падаешь посреди улицы, сердечный приступ, и нет тебя. Длинный, грустный текст такой.
Я решил проиллюстрировать из всего текста тот самый кусок с падением посреди улицы. Взгляд сверху на беспомощно лежащую на мокром асфальте фигуру, раскрывшийся портфель с разлетевшимися бумагами, машины вокруг, столпившиеся вокруг люди, суетящиеся парамедики и амбуланс.
И вот, дойдя до амбуланса, я задумался. Как он должен выглядеть? Как российская скорая помощь или как некий универсальный, знакомый и понятный всем амбуланс из голливудских фильмов? Или может быть как британский амбуланс?
Возможно, вам покажется, что сама проблема не стоит и выеденного яйца, так как ну какая в конце концов разница, как именно выглядит амбуланс в иллюстрации? Однако это не совсем так. В той иллюстрации амбуланс, по сути, был единственной деталью, позволявшей определить место действия, а место действия, в свою очередь уже влияло на восприятие текста.
В силу разных культурных и исторических причин один и тот же текст, описывающий событие, произошедшее в двух разных странах, может восприниматься очень по-разному.
Поэтому мне было важно понять, какой именно амбуланс подходит к данной истории? В разных странах амбулансы все очень разные, и окрашены по-разному, и даже сами машины в каждом случае свои, очень сильно отличающиеся друг от друга. В данном случае у меня был выбор между локальным образом, то есть российской скорой помощью, универсальным амбулансом из голливудских фильмов и чем-то средним – британским вариантом.
После долгих размышлений я решил остановиться на британском амбулансе. Во-первых, изначально журнал был британским и колонка писалась британским журналистом о британских реалиях, и таким образом я как бы сохранял некий «британский дух» этого текста.
А во-вторых, я подумал, что это как раз тот случай, когда гнаться за универсальностью картинки не обязательно. Возможно, ей стоит остаться локальной.
