Осень
6. Рома
В ночь на первое сентября Роме не спится. Он ворочается в кровати, рассматривает потолок, думая о Егоре. Стоит закрыть глаза, как Полосков исчезает. Раз за разом: отворачивается и прыгает, прыгает, прыгает… а потом они и вовсе меняются местами, и вот уже земля все ближе, а ветер все ожесточеннее щиплет щеки. Рома распахивает глаза. Сердце колотится, пот пропитывает одежду и простыню.
После того случая в участке, когда мать просила Владислава не ставить его на учет, Рома старался не высовываться. Конечно, хулиганил иногда в школе по привычке, не молчал, когда нужно было проглотить гордость, но по дому матери помогал. Она же с ним какое-то время не разговаривала, но всегда хвалила за проявленную инициативу. На четырнадцатый день рождения Рома решился. Они сидели за новеньким ноутбуком, подарком от мамы, и разбирались с подачей документов для получения паспорта.
– Мам, я хочу сменить фамилию, – сказал Рома, листая сайт.
– И на какую же?
– На твою. И деда. Не хочу носить отцовскую. – Он скривил лицо. – Он в нашей жизни не участвует.
Мама постучала ногтем по подбородку, прищурилась.
– Почему бы и нет, – сказала она. – Это твое право и твой выбор.
Рома широко улыбнулся. Когда он получил паспорт и открыл его, в графе «Фамилия» стояло гордое: «Лисов».
Ветер колышет занавеску, в комнате светлеет, над ухом зудит комар. Рома машет рукой, отгоняя его. На настенных часах с оранжевой подсветкой шесть утра. Скрипят пружины прохудившегося дивана. Потянувшись, Лисов вертит телом и головой, разминает напряженные мышцы. Зарядка с утра всегда освежает.
Мама готовит завтрак в мультиварке. Она купила ее несколько лет назад, чтобы сын не возился с готовкой, пока она в отъезде. За ним присматривала тетя, мамина сестра, но когда Роме исполнилось четырнадцать, она вышла замуж и уехала за границу. С тех пор за Лисовым приглядывали бабули из подъезда. Он представлял, что в прошлом они были шпионками и теперь, сидя на лавке, обсуждают его на собственном шифре.
– Волнуешься? – Мама раскладывает по тарелкам молочную пшенную кашу.
– Не особо.
– В другой ситуации я бы тебя похвалила, но немножко поволноваться все же не помешает. У меня встреча с Людмилой Михайловной.
– Может, не надо? – Рома строит жалобное лицо.
– Надо-надо. Если бы я могла, я бы приставила к тебе телохранителя, как к мегазвезде. Мало ли что у людей на уме.
– Ну спасибо, – фыркает Лисов. – Я надеялся, что дойду до школы без сердечного приступа, но благодаря тебе время до него только что сократилось.
Мама открыто смеется. Рома улыбается. Ее присутствие дома – лекарство от всех недугов.
– О нет, – стонет мама. Ее смартфон вибрирует на столе, звонящий высвечивается как «Босс». – И чего ему опять в голову стрельнуло?.. – Она берет телефон и виновато склоняет голову. – Я отойду поговорить. Ты же не обижаешься?
– Нет, с чего бы. Я не могу жаловаться на то, что ты работаешь. – Лисов пожимает плечами.
– Вот и славно. Доедай.
Она уходит, оставляя в груди сына зияющую пустоту. Он уже не раз наблюдал этот сценарий: сначала звонит «Босс», потом мама просит прощения и уезжает в очередную командировку. Даже в отпуске ей никогда не дают по-настоящему расслабиться.
– Рома, я не смогу пойти с тобой в школу, – мама возвращается с поникшими плечами и обкусанной губой. – Но я позвоню Людмиле Михайловне и попрошу ее о тебе позаботиться.
– Забей. Я уже взрослый мальчик, сам как-нибудь справлюсь. – Он невесело улыбается. – Я думаю, что все уже обо мне забыли. Каждый день появляется столько новостей, что интерес людей наверняка переключился на что-то другое.
– Наверное, ты прав. Ладно, – мама поднимает руки на вдохе ладонями вверх и опускает на выдохе ладонями вниз. – Я спокойна. Все будет хорошо. Тогда позвони мне, как вернешься домой или если будут проблемы. Мы разберемся со всем вместе, хорошо?
– Хорошо. – Рома усаживает ее за стол. – Доешь, я соберу твои вещи.
Попрощавшись с мамой, Рома идет в школу. Если светофоры не подведут, то через пятнадцать минут он окажется у ворот. Ожидание стягивается в животе тугим узлом. Подозрения сняты, дело даже не открыли, потому что «нет состава преступления». Об этом писали в последних статьях, которые Лисов тайком просматривал ночью.
– Сегодня будет самый обычный день, – вслух убеждает себя Рома и переходит дорогу.
Школьники появляются то тут то там, смешиваясь разноцветным потоком из рюкзаков, одежды и цветов. Младшеклашки косятся на Лисова, округляют глаза и убегают. Что ж, он всегда пугает людей, это нормально.
Солнце бьет в глаз. Рома щурится, прикрывает лицо рукой, а солнечные лучи никуда не исчезают. Мимо проезжает машина, и сразу за ней раздается щелчок. Толпа школьников густеет, среди них появляются люди в офисной одежде.
Еще щелчок. Прямо под ухом. Лисов, дернув головой, косится вниз. Невысокий парень с крупным бейджем на груди с надписью «Пресс-карта».
– Роман! Роман! – он поворачивается на голос.
Из толпы машет рыжеволосая девушка с высоким хвостом. На ней серый брючный костюм, под пиджаком белая майка. На груди петличка с микрофоном. И снова «Пресс-карта».
Журналистка выныривает перед ним и сует микрофон под нос.
– Это правда, что ты говорил с Егором Полосковым в день его смерти? – Рома едва успевает вдохнуть, как она продолжает: – Что ты ему сказал? Вы поругались? Он прыгнул из-за тебя?
Лисов уворачивается от микрофона и, раздвигая толпу руками, прокладывает себе путь к школьным воротам. Репортер что-то сдавленно пищит.
– Эй, снимай, это же Лисов, – краем глаза Рома замечает другого репортера рядом с оператором. Тот держит на плече камеру. – Что ты ему сказал, Лисов? Что сказал Полоскову в последний день?
– Расскажи правду! Жители хотят знать правду!
– Если ты виновен, то почему до сих пор не в изоляторе?
– Почему полиция бездействует? Почему закрывает дело, когда есть подозреваемый?
Гвалт голосов журналистов бьет в уши, как волны моря о берег. Лисов решительно расталкивает окружающих, не обращая внимания на вскрики, ойканья, и даже наступает кому-то на ногу. Надеясь, что пальцы пострадавшего не сломались, Рома забегает в школьный двор.
И застывает на месте.
Он стоит между учителями и учениками с их родителями. Сзади доносятся щелчки фотоаппаратов СМИ. Он сам дает им отличный кадр для статьи. Но пялящиеся люди, группы старшеклассников и общая напряженность – ничто по сравнению со звенящим срывающимся женским криком:
– Как ты посмел явиться сюда, душегуб?!
Осунувшееся лицо обрамляют темные растрепанные волосы. Под глазами круги, блузка выбивается из брюк, а лямка сумки съезжает с плеча на локоть.
– Ублюдок, ты убил моего сына! Ты, сволочь!
Женщина вмиг оказывается рядом. Замахивается сумочкой, бьет Рому в грудь, по плечу, пытается достать до головы. Не дотянувшись, бросает сумку ему в лицо, лихорадочно осматривается и вырывает у перепуганной пятиклашки букет. – Мой мальчик погиб из-за тебя! Я больше никогда его не увижу!.. – Мать Полоскова хлещет Рому букетом.
Розы цепляют кожу шипами, колют и расцарапывают. Лицо и шея зудят и ноют. Лисов выхватывает у обезумевшей женщины букет. Она замирает, захлебываясь слезами ярости. Все смотрят на него.
– Я ни в чем не виноват, – тихо говорит Лисов, избегая взгляда скорбящей матери.
– Тогда кто же? Кто это сделал?! – Полоскова хватает его за воротник серой рубашки и встряхивает. – Верни мне моего мальчика!
От людского внимания у Ромы гулко бьется сердце. Кровь приливает к лицу. Паника сжимает горло, заставляя задыхаться. Если он ничего не сделает, то упадет и его затопчут без сожалений.
– Отойдите. – Рома стряхивает руки Полосковой и поправляет перекошенную рубашку. Верхняя пуговица отрывается и с постукиванием сливается с бетонной плиткой.
Оглушенный осуждением, Лисов спешно уходит в школу, швырнув букет в мусорное ведро у входа.
В туалете на втором этаже нараспашку раскрыты окна. Через них сюда доносится торжественная речь директора, усиленная микрофонами. Подрагивая, Рома промывает кровоточащее лицо, вытирает бумажным полотенцем и смотрит в зеркало. Кожу словно порезали маленькими тонкими бритвами. Ранки саднят и чешутся. К глазам подступают слезы. Лисов смахивает их и снова умывает лицо.
– Так и будешь тут сидеть? – разрывает тишину знакомый голос.
Яна Соболева. Невысокая девушка с кукольным личиком, светлыми волнистыми волосами и ярко-голубыми глазами. Ее вздернутый нос когда-то был причиной мальчишеских дразнилок, но год назад она стала самой популярной девчонкой в школе. Кому-то она нравилась из-за смазливости, кому-то из-за того, что ее отец – участковый.
Рома кивает в сторону писсуаров.
– Тут, типа, мужской туалет. Не заметила?
– Ну ты же не писаешь при мне, так какие проблемы? – Хохотнув, она поправляет волосы. – Меня Светлана Александровна послала. Вот, держи.
Лисов берет антисептик и растирает по ранам. Кожу стягивает и щиплет. Поморщившись, Рома возвращает Яне гель.
– Спасибо.
– Да не за что, – подмигивает Соболева.
Лисов щурится. Она накручивает на палец светлый локон. В третьем классе ее и какого-то мальчика родители привели в школу в костюмах ангелов. У нее были крылья и нимб на ободке. А еще очки и брекеты. Шепелявила она знатно. Рома невольно подергивает губой, не сумев улыбнуться.
– Слушай, давай дружить, а? – предлагает Яна.
– С чего вдруг?
– Ну… Моя жизнь такая скучная… А твоя полна загадочности и приключений! Как в остросюжетном боевике. Можно я немножко погружусь в твою? Пожалуйста-пожалуйста! – Она складывает руки в молящем жесте и мило улыбается. Теперь ее зубы ровные и белые.
Трудно сопротивляться кому-то столь по-дурацки очаровательному.
– Ну… не знаю. – Лисов прислушивается к шуму за окнами и проходит мимо нее в коридор. Яна вприпрыжку идет рядом.
– Мы с тобой теперь в одном классе учимся. Ты не сможешь от меня избавиться, как бы ни пытался, – говорит она.
– Я и не пытался. Просто нечего тебе делать с хулиганьем. Тебе папка не рассказывал о моих выкрутасах?
– Рассказывал. Именно поэтому я и хочу с тобой дружить.
Рома закатывает глаза и качает головой. Как ее ни отговаривай, все равно на шею сядет. Он решает пустить все на самотек. К тому же она хотя бы не тычет в него пальцем и не требует воскресить мертвеца.
В классе Лисов занимает заднюю парту у окна. Он хочет посидеть в тишине, пока не придут остальные, но Яна не собирается уходить.
– А ты видел, как тот парень прыгнул? – спрашивает она, облокотившись на парту и подперев голову.
– Нет.
– Так неинтересно! – Яна надувает губы.
– Эй, смерть вообще неинтересная штука.
– А о чем вы с ним говорили? Я слышала, как папочка что-то такое упоминал, типа, ты его последним видел.
Лисов елозит на неудобном маленьком стуле. В соцсетях об этом не писали. Его общение с Егором должно было остаться закрытой информацией. Но от дочки участкового даже такое не скроешь.
– Да ни о чем мы не говорили. Обсудили кличку, которую я ему лет в девять дал.
– И как же ты его называл?
– Егор-полоскун.
Яна смеется так, что тушь размазывается. Достает зеркало из розового рюкзака-медведя и очищает лицо от черных неровных ручейков.
– Я бы не стала прыгать из-за такой клички, прикольно же.
Ее внимание льстит ему, и Лисов, вернувшись к привычной саркастичной манере общения, откровенничает:
– Он всегда был странным.
В ушах звенит. Щеку и висок обжигает. С грохотом ударившийся об него рюкзак падает на пол. В класс заходят ребята. На другом конце стоит Демьян с перекошенным от злости лицом и крепко сжатыми кулаками.
– Сука ты бессовестная, Лисов! – выплевывает он. – О погибших либо хорошо, либо никак.
– О погибших либо хорошо, либо правду, – рявкает Рома. – Не заставляй меня подниматься, Храмов.
В глазах Демьяна мелькает замешательство. Он тянется за рюкзаком и на мгновение замирает. Лисов благодушно позволяет ему забрать вещи, не двинувшись с места. К нему и так приковано много внимания, а какой-то хилый патлатый пацан ему не угроза. Обидно, конечно, получить рюкзаком по голове, да и больно, но со слабыми драться – себя не уважать.
– Иди-иди, – Рома кивает Демьяну.
Одноклассники, с которыми он учился девять лет, смотрят на него не моргая. Остальная половина учеников, наспех стянутая учителями из других классов, занимает парты и тоже поворачивается к ним.
Теперь Лисов – объект для слухов, шуток и издевок. Придется ему побывать в их шкуре.
7. Демьян
Демьяна трясет от злости. Сидя за последней партой у стены, он взглядом прожигает в Роме дыру.
– Перестань. Этот выродок не стоит твоих нервов. – Самара постукивает Храмова по плечу, и дрожь проходит.
– Лучше бы он молчал.
– Понимаю, но он же местный дурачок. Что с него взять?
Демьян прикладывает руку ребром к виску, закрывая себе обзор на Лисова. Верно, Рома просто никчемный. Местное убожество.
– Уже слышал новость? – спрашивает Самара, упершись локтем в парту и подперев рукой щеку.
– Какую?
– Классная уволилась, теперь нас повесят на новенькую.
– И?
– Ты ее уже видел. Такая блондинка с тугим хвостиком и плоскими сиськами.
Демьян невесело усмехается. Самара выше остальных девчонок, ловчее, жилистее. Храмову нравится хватать ее за бедра, когда они остаются вдвоем. Нет ничего лучше девушки-спортсменки: ее упругая кожа и подтянутые мышцы будоражат сознание.
В класс заходит учительница. Она парит на невысоких каблуках. На ней скромная одежда – серая юбка до колен и белая аккуратная блузка, подчеркивающая стройную фигуру, скрывающая настоящий объем груди.
– Здравствуйте, ребята, – говорит учительница. – Меня зовут Лимонова Светлана Александровна, и я ваш новый классный руководитель.
– А вы ниче такая, – присвистывает кто-то. Парни гогочут. Не смеются только трое: Храмов, Лисов и новенький с восточным разрезом глаз. Демьян понятия не имеет, кто это, но от него холодными волнами накатывает опасность. От таких лучше держаться подальше.
– Давайте познакомимся, – учительница сдержанно улыбается. – Я начну перекличку. Пожалуйста, поднимайтесь, когда услышите свою фамилию, мне будет легче вас запомнить.
До странного новенького она называет тех, кого Демьян знает с детства. Он не обращает на них внимания, переговариваясь с Самарой. Они и так будут видеться два долгих мучительных года.
– Кусаи́нов Дархан.
Встает высокий парень с короткими черными волосами и темными, почти черными, сужающимися глазами. Он ни на кого не смотрит; рукава рубашки засучены до локтей, руки в карманах брюк. Демьяна передергивает, чувство опасности усиливается и он отворачивается.
– Лисов Роман… Соболева Яна.
– Здравствуйте, добро пожаловать! – Та встает, показывает учительнице сердечко из пальцев и широко улыбается.
Еще одна из «новеньких», переведенных из параллельных классов. Правда, в отличие от других, ее Демьян знал, как и вся школа. Дочка местного участкового, которую папочка подвозит на служебной машине с мигалками, у многих вызывала зависть с первого класса.
– Надеюсь, вам понравится с нами работать, Светлана Александровна! – щебечет Яна.
– Спасибо, я тоже на это рассчитываю, – улыбается учительница. – Полосков Егор.
Голоса затихают. Ученики перестают дышать, в кабинете холодает.
– Простите… Должно быть, ошиблись при составлении списка. – Светлана Александровна вычеркивает фамилию из журнала.
Демьян сглатывает. Грудную клетку стягивает. Последнее напоминание о существовании его лучшего друга только что перечеркнули, как будто того никогда не было. Храмов стискивает зубы до скрежета, костяшки кулаков белеют. Он обводит класс взглядом. Все, кто знал Егора, молчат, не вмешиваются. Как будто это не их общий одноклассник, а какой-то планктон. Ничего не значащий микроб!
К шее и лицу приливает кровь. Дыхание утяжеляется, становится громче.
– Дёма, соберись. – Самара накрывает его кулак рукой и чуть встряхивает, заставляя посмотреть на себя. Когда он приходит в себя, она качает головой.
Храмов кивает.
– …Ремизова Самара, – голос Светланы Александровны звучит громче.
– Ну, – встав, Самара скрещивает руки на груди и всем видом выказывает неуважение.
Учительница игнорирует ее, продолжая:
– Сухудян Зара, – еще одна новенькая с темными глубокими глазами, вьющимися черно-каштановыми волосами. – Ухта́бова Неля. – Демьян косится на последнюю.
Они знакомы с детского сада. Тогда она была крупнее и выше него, ее пухлые руки и щеки всегда смешили его гораздо сильнее двух торчавших на макушке хвостиков, напоминающих уши выдуманного животного. Когда она ходила, желтые пластиковые шарики на резинках перестукивались. Потом они подросли и пошли в один класс. Когда другие мальчишки стали высмеивать Храмова за дружбу с девчонкой и дразнить классическим «жених и невеста», он смутился и в спешке нашел нового друга. Случайный выбор пал на Егора. Именно к нему Демьян пересел, сообщив Неле, что отныне они должны дружить только за пределами школы. Так и получилось: пока в их крови не заиграли гормоны, они втроем целыми днями пропадали во дворах друг друга, гуляли по паркам, ели мороженое, смотрели мультики и созванивались втроем. Все изменилось в пятом классе, когда к ним перевелась Самара. Демьян, позабыв про серую мышку на фоне новенькой, всячески пытался сдружиться с Ремизовой. Егор интереса не проявлял, но не возражал, когда Самара начала обедать с ними за одним столом, сидеть за ближней партой, а потом и вовсе сместила Егора, заняв место рядом с Демьяном.
– Ее нет? – спрашивает учительница.
– Вон она, спит, – отвечает кто-то.
Демьян поворачивает голову и рассматривает рыжий затылок. Неля и вправду спит, повернувшись лицом к стене и прижавшись к руке щекой.
– Не буду ее будить, – говорит учительница.
Храмов закатывает глаза.
– Небось смотрела какую-нибудь чушь про пришельцев всю ночь, – сообщает он Самаре, нехорошо усмехнувшись. – Сама как пришелец выглядит в этих круглых очках. Поправочка: как жирный пришелец.
Ремизова громко хохочет. За это она и нравится Демьяну: ей плевать, что о ней думают окружающие. Она такая, какая есть, и не носит масок, в отличие от одноклассников и даже его собственной семьи.
Поймав взгляд Светланы Александровны, Самара шепчет Храмову на ухо:
– Мне совсем не жаль.
– Храмов Демьян.
В списке он последний, и ждать, пока его назовут, раздражает. Лениво поднявшись, Демьян исподлобья смотрит на учительницу и садится.
– Спасибо, ребята. Я очень рада знакомству с вами.
– Да не врите, – бурчит он, опуская голову на сложенные на парте руки. – Пофигу вам на нас.
8. Светлана
У одного ученика крупная родинка на щеке, у другой ученицы все вещи розового цвета, эти двое сидят рядом и все время болтают, касаясь друг друга локтями. Называя фамилии, Светлана мысленно помечает каждого ученика. Она много тренировалась дома, открывая в браузере развивающие игры из категории «Запомни как можно больше предметов». В десятом «Г» училось двадцать три человека, и запомнить их в первый же день она при всем желании не сможет. А ведь завтра ее ждут другие классы, и учеников станет только больше… Качнув головой, Светлана спрашивает:
– Кто-нибудь хочет быть старостой?
От громкого удара кулаками по парте вздрагивают и она, и половина класса. Демьян встает, раздраженно оскалившись:
– В нашем классе староста – Егор. Которого вы так беспечно вычеркнули из списка.
Светлана теряется. В педвузе ее учили справляться с разными ситуациями, но одно дело сухая теория, и совсем другое – живая практика.
– Ты… – ее голос проседает. Прокашлявшись, она пытается повторить увереннее: – Ты хочешь что-то предложить?
– Да! Например, не игнорировать смерть моего лучшего друга.
Краем глаза она замечает учеников, достающих смартфоны и направляющих камеры то на Храмова, то на нее. В первый же день попасть на Ютьюб, только не это!..
– Как раз после выбора старосты я и собиралась это обсудить, – с пылающими щеками выпаливает она.
– Да ну? – громко фыркает Самара.
– Не знаю, в курсе ли вы, но в этом году школьный психолог ушла в декрет, и вместо нее школа планирует проводить терапевтические классные часы.
– Зачем это? – интересуется невысокий прыщавый парень. Фамилия и имя, как назло, вылетели у Светланы из головы.
– На этой неделе я установлю в классе ящик для анонимных писем. Вы можете оставлять в нем послания, делиться проблемами…
– И с чего бы нам ими делиться? – Ремизова склоняет голову, упираясь кулаком в скулу. Ее глаза подведены дерзкими стрелками. Светлане хочется отправить ученицу смыть с лица макияж, но она отгоняет раздражение и берет себя в руки.
– Потеря одноклас… – одернув себя, Светлана исправляется: – Потеря друга – очень тяжелое испытание для всех. Не только для вас, но и для школы.
– Конечно, это же вам надо трястись перед полицией и родителями, – отзывается неприметная девчонка с задней парты.
И почему они никак не дают ей договорить?..
– Очень важно высказывать то, что творится у вас на душе. К тому же вы теперь в десятом классе и два года проведете, готовясь к единому государственному экзамену. Это также дополнительный стресс. Проговаривая проблемы, мы сможем коллективно помочь…
– Что-о?..
– Это надо будет еще и со всем классом обсуждать?! – по кабинету проходит недовольный гул.
Светлана подавляет усталый вздох. Не сейчас. Она пришла работать в школу не для того, чтобы стать грушей для битья.
– Это все из-за тебя! – взрывается Демьян, тыча пальцем в Лисова. – Если бы ты держал свой поганый язык за зубами, Егор был бы жив!
– Эй, – ощетинившись, Рома поднимается, – возьми свои слова назад.
– Нет! О чем ты говорил с Егором? Это ты его…
Резкий хлопок оглушает. Вздрогнув, ученики поворачиваются к учительнице. Она держит в руке лопнувший пакет: пока эти двое переругивались, Светлана достала из сумки пищевой пакетик, надула его и со всего размаху хлопнула о доску.
– Успокойтесь, – стальным голосом велит она. – Сядьте и послушайте меня.
Лисов, раздраженно поведя губой, садится первым. Храмов нервно плюхается на свой стул.
– Вот о чем я и говорю. В вас кипит столько чувств и мыслей, но им негде выплеснуться. И когда терпение на пределе, происходят подобные инциденты, – Светлана переводит взгляд с Демьяна на Рому, потом на класс. – Ящик для анонимных писем будет ждать ваших откровений. Если вы прогуляете классный час, отправитесь к директору. Если никто не напишет писем, мы не сможем построить с вами конструктивный диалог. Вы умные ребята; не ведите себя как малыши, не умеющие разговаривать.
Светлана переводит дыхание и затягивает хвостик на затылке. Самара открывает рот, но учительница перебивает ее, пока ученики снова не устроили бунт:
– Итак: кто будет старостой?
Ученики не торопятся поднимать руки. Пауза затягивается.
– Может, ты, Де… – начинает Светлана, но ее перебивает бойкий девичий голос:
– Я хочу.
Зара поднимает руку и встает. Выходит к доске, поворачивается к классу.
– Если никто не против, я буду вашей старостой, – предлагает Сухудян.
– Ты ваще кто? – подает кто-то голос с задних рядов.
– Я – Зара Сухудян, рада познакомиться. – Она шутливо изображает книксен, чем вызывает смешки в классе и разряжает обстановку.
Светлана улыбается. Непрошибаемая ученица подходит лучше всех.
– Раз возражений нет, поздравляю, – похлопав в ладоши, она вызывает вялые аплодисменты от нескольких учеников в классе. – Вы свободны. Подумайте над тем, что вас тревожит.
Шумят стулья, парты, скрипят подошвы о линолеум. Гулкий ручеек учеников вырывается из кабинета в коридор.
– Лисов, задержись, – бросает как бы невзначай Светлана, выкидывая лопнувший пищевой пакет.
– Чего вам? – Рома садится за первую парту, облокотившись на нее и держа в свисающей руке рюкзак.
– Как твое лицо?
– Не вспоминал, пока вы не спросили.
– Не хочешь поговорить о том, что произошло на линейке?
Лисов недоверчиво прищуривается.
– Вы ко мне че, в друзья набиваетесь?
Светлана невольно усмехается его враждебности и прислоняется бедром к учительскому столу. На сегодня у нее закончились силы и без опоры она просто сядет на пол.
– Прежде всего я взрослый человек, а еще твой учитель, и как член общества я заинтересована в том, чтобы ты не боролся с проблемами в одиночку.
Лисов вскидывает брови, а она продолжает:
– Я почти ничего о тебе не знаю, и поэтому я, можно сказать, чистый лист. Только от тебя зависит, как я буду к тебе относиться.
– Да вы все сговорились, че ли… – бормочет он, откидываясь на спинку стула. – Почему всё всегда зависит от меня? Я, блин, просто хочу отсидеть два долбаных года и свалить куда-нибудь, где обо мне никто не слышал.
– Бегством от проблем спасаются только трусы. Мне показалось, что ты не трус.
Он поднимает на нее глаза, полные холодного гнева. Таких ясных глаз Светлана не видела с тех пор, как сама сидела на школьной скамье. Этот мальчишка все понимает, но зачем-то играет не свою, а чужую роль.
– Можете считать меня кем угодно, – спокойно говорит Лисов, поднимаясь и закидывая лямку рюкзака на плечо. – Я пошел.
Глядя ему в спину, Светлана прикладывает руку ко рту:
– Главное, кем себя считаешь ты, Рома.
Он выходит из класса, задев дверь. Со скрипом она, подгоняемая сквозняками, прикрывается. Вместо того чтобы достучаться до разума ученика, Светлана сама же его закрыла.
9. Рома
В первый же день учебы Рома обнаруживает нацарапанные на парте оскорбления. Одноклассники с презрением посматривают на него, в открытую осуждают, а особо смелые швыряют скомканную бумагу. Не привыкший к такому обращению, Лисов закипает к третьему уроку:
– Да хватит!
– А то что? – Самара, подкидывая в руке очередной смятый комок, с вызовом вздергивает подбородок. – Ты издевался над нами многие годы, а как попал на другую сторону, так сразу «хватит»?
Ремизова единственная из девчонок, кто не боится говорить резкие вещи не только Роме, но и другим ребятам постарше. За это ее уважают ребята, но недолюбливают одноклассницы. Если бы она была парнем, Рома бы выяснил с ней отношения в хорошей драке.
– Знаешь, Лисов, – Самара покачивается на стуле, – я в своей жизни никогда такого убожества, как ты, не встречала. Скажите ж, ребят?
– Да-да, мы тоже не встречали, – поддакивают парни, которых Рома еще не знает.
– Никто из нас тебя не уважает, – Ремизова смотрит на него с насмешкой.
– А мне и не нужно ваше уважение, – фыркает Рома.
– Это тебе так кажется. Без уважения трудно стать полноценным членом общества. А тебе ведь этого так не хватает? – Самара наигранно вздыхает и качает головой. – Такие отбросы, как ты, должны быть там, где им место.
– И где же?!
– На шконке.
Со звонком в класс заходит Светлана Александровна, прервав перепалку. Рома неотрывно глядит на Ремизову. Она крепкий орешек: не моргает, не отводит глаза. Лисову приходится сдаться, когда его вызывают отвечать. Он нехотя встает и идет к доске.
– Я продиктую тебе пару предложений, а ты записывай, – говорит учительница.
Голова Ромы возвышается над выключенной лампочкой. Он берет мел, приседает и чуть нагибается, чтобы записывать под диктовку. «Доски рассчитаны на обычных детей, а не на переростков», – так ему однажды сказал кто-то из учителей, когда он пожаловался на затекшую шею.
Рома выводит размашистым кривым почерком: «Махнатые сизые туче словно расбитая стая изпуганых птиц ниско нисутся над морем. Пранзительный реский ветер с акиана то збивает их в тёмную сплашную масу то словно играя разрывает и мечит громасдя в причудлевые ачертания»[2].
– Ой-ой, Рома… – разочаровывается Светлана Александровна.
Лисов кладет мел в подставку и возвращается на свое место.
– Неудачник! – выдает Демьян.
– Храмов, без оскорблений, – делает ему замечание учительница. – Рома, задержись после урока.
Одноклассники перешептываются и по очереди пишут на доске под диктовку. Рома остро чувствует, что потратил слишком много времени на прогулы. Обычно ему ни перед кем не бывает стыдно, он не привык извиняться, но в этом году все изменилось. Теперь Лисов стыдится самого себя. Простейшие правила русского языка выветрились из памяти.
Рома нервно крутит в руках карандаш: сжимает то в одной, то в другой, то обеими; катает между потеющими ладонями, касается грифеля, щупает резинку, прячет под длинными пальцами. Нервозность не проходит.
Всю его прежнюю жизнь можно описать одним словом: «Позор».
Резкий хруст, больше похожий на щелчок. Разломившийся в сжатых пальцах карандаш крошится на парту.
Самара подается в сторону Лисова и шепчет:
– Ты как этот никчемный карандаш. Тебя так же легко сломать, да?
Те из одноклассников, кто ее услышал, гнусно смеются.
Рома отворачивается к окну и поднимает глаза вверх, чтобы не дать слезе скатиться. Нет, он не сдастся так легко и уж тем более не позволит им сломить его. Некоторые периоды в жизни нужно просто перетерпеть.
Раньше на его месте были все остальные. Самара училась с ним с пятого класса, и хоть он много прогуливал, иногда они сталкивались в коридорах. Однажды, догоняя кого-то, он со всего размаху врезался в Ремизову. Она упала и сильно ушибла колено. Не извинившись, Лисов лишь глянул на нее и побежал дальше. Из-за этого Самара долго хромала и пропустила соревнования по волейболу, где она была одним из сильнейших игроков. Рома слышал об этом, но не обращал внимания. Теперь же ее грубость он счел справедливой расплатой за нанесенный ущерб.
– Рома, у тебя действительно проблемы с русским языком или ты притворяешься? – Светлана Александровна сидит напротив.
– А вы как думаете? – бесцветно спрашивает он.
– Я могу тебе помочь…
– Знаете, я лучше пойду, – Лисов протягивает руку. Замешкавшись, учительница не сразу вспоминает про дополнительные задания. Суетливо сгребает распечатки и отдает ученику. – Вам не стоит тратить на меня время.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что я раздолбай. Мне неинтересны оценки, я хочу просто пережить школу. – Поправив лямку рюкзака на плече, Рома уходит из класса, бросая через плечо: – До свидания.
Внимание молодой учительницы похоже на рыбью кость: вроде приятно, когда ешь, но когда глотаешь ее, царапает горло.
В начальных классах задания давали легкие, поэтому Лисов без труда решал примеры и даже почти не ошибался в словах. За полученные пятерки мама гладила его по голове и в конце четверти водила в кино или дарила что-то, о чем он страстно мечтал. С появлением в расписании физики и химии в Роме проснулся интерес к точным наукам. Он без труда щелкал примеры и задачи, заданные на дом. Но стоило кому-то из учителей вызвать его к доске, как он терялся и отказывался отвечать. К тому моменту он уже приобрел репутацию местного хулигана и задиры, и ему не хотелось, чтобы кто-то просек, что на самом деле он умный. Исключением стала история, в которую Лисов влюбился, когда открыл подаренную мамой энциклопедию. Древние цивилизации, мифы, культуры и религии так увлекли его, что на следующие дни рождения он просил у мамы только энциклопедии и сборники древних мифов. Читал он много, а практиковался мало, отсюда и пошли плохие оценки и незнание русского языка. Однако сам Рома иногда подозревал: всему виной его безалаберность и невнимательность. Как-то раз Михаил Сергеевич подозвал его и спросил: «Как так вышло, что контрольные ты пишешь на пятерки и четверки, а у доски всегда получаешь два?» Лисов тогда пожал плечами: «Само выходит». С тех пор завуч его к доске не вызывал, но пристально поглядывал поверх очков на каждой контрольной.
– Разве это законно? – кричит какая-то женщина. Рома останавливается на лестнице и прислушивается. – Моя дочь не должна учиться в классе с этим убийцей!
Кровь приливает к щекам Лисова.
– Вы в своем уме? Уберите этого монстра от наших детей!
– Мы требуем, чтобы вы исключили Лисова из школы! Если вы этого не сделаете, мы будем жаловаться!
Рома выглядывает в проем. Разъяренные матери толпятся вокруг Людмилы Михайловны. У нее под глазами мешки, еще более темные, чем обычно, но лицо каменное.
– Инцидент расследуется полицией. У ученика есть подтвержденное алиби, – холодно отвечает директор.
– Смотрите! Это он! – женщина из толпы показывает на Рому.
– Держите его! – командует другая.
Толпа движется к нему. Лисов отступает и едва не спотыкается на лестнице. Он удерживается, вцепившись в перила.
– Подождите, – Людмила Михайловна молниеносно загораживает его. – Мы ведь цивилизованные люди. Самосуд не приведет ни к чему хорошему. Я сейчас проведу с Лисовым беседу и подумаю, что делать дальше. О моем решении вас оповестит секретарь.
Директор хватает Рому за руку и проводит сквозь галдящую толпу. Они заходят в учительскую и скрываются за дверью ее кабинета.
– Садись. – Людмила Михайловна закрывает дверь на замок и выдыхает. – Это чтобы нас не отвлекали.
Внутри ничего не изменилось: тот же дубовый стол, кресло со всевозможными подушками под шею и поясницу, шкаф во всю стену с делами учеников и прочими документами. Когда-то Рома проводил тут много времени, и каждый раз директор сидела с ним до прихода мамы. Пока он был маленьким, они даже играли в настольные игры, чтобы скрасить ожидание. Теперь Людмила Михайловна постарела, жемчужное ожерелье с ее шеи куда-то исчезло, а пятисантиметровый каблук превратился в трехсантиметровый. Одежду она носила строгую: пиджак, блузку и брюки, но если раньше талию подчеркивали пояски, то теперь она скрывалась под свободным кроем. Темные пятна вокруг глаз лишний раз подчеркивали возраст директора.
– Вы меня исключите?
Директор – единственная из взрослых в школе, с кем он может общаться на равных.
– Нет. – Людмила Михайловна разглаживает седеющие кудри. Обычно она подкрашивает волосы в каштановый, но в этот раз корни отросли. В суете она забыла о них. – Вот что мы сделаем. – Постукивая по столу, она объясняет: – Пока память о трагедии слишком свежа, тебе лучше не ходить в школу. Побудешь на домашнем обучении. Староста будет высылать тебе конспекты, а мы со Светланой Александровной – заходить и проверять задания. Может, Михаил Сергеевич подключится, посмотрим.
– То есть вы позволяете мне ничего не делать?
– Этого я не говорила. Поскольку девять лет ты занимался чем угодно, кроме учебы, мы возьмемся за тебя и сделаем из тебя достойного человека. Иначе в городе и школе тебя загоняют. – Директор резко выставляет руку с указательным пальцем перед Лисовым. Тот невольно скашивает глаза на кончик пальца. – Я не для того столько лет боролась с твоими шалостями и выслушивала извинения твоей матери, чтобы все бросить и отказаться от тебя. Пока я жива, ты свою жизнь не загубишь.
– Почему вы так цепляетесь за меня? Я вам никто.
Директор откидывается на спинку кресла, массируя затекшую шею.
– Потому что это мой долг. Иди. Сегодня доучишься, а с завтрашнего дня сиди дома, пока я не разрешу вернуться.
Рома заходит в класс. Почти все ушли в столовую, за партами только спящая Неля и Зара Сухудян, выполняющая домашнее задание. Последняя легко получает пятерки по всем предметам, с учителями контактирует гораздо охотнее, чем со сверстниками.
Ее стремление к учебе удивляет Рому. Подперев голову, он наблюдает за увлеченной Зарой. Раньше ему тоже нравилось учиться, но, когда он подрос, его стало клонить в сон, стоило только открыть учебник или тетрадь.
– Скучаешь? – Яна протягивает ему шоколадный батончик. – Я тебе вкусняшку принесла, покушай.
– Э-э… Зачем?
– Я ведь уже говорила, что хочу с тобой дружить. – Соболева по-ковбойски седлает стул.
– Это тебя Федор Евгенич попросил? – Яна качает головой. – Тогда зачем ты ко мне лезешь?
– Я просто хочу, чтоб ты был моим парнем. – Ее глаза радостно блестят, и она берет его за руку.
– Чего…
– Ромочка, ну не тупи! Давай встречаться.
– Да не, – Лисов откашливается, – я имел в виду… с чего тебе встречаться со мной? Ты разве не желаешь мне смерти, как остальные?
– Остальные дурочки, они в тебе потенциала не видят.
– Какого еще потенциала?
Яна делает страшные глаза:
– Ну не могу же я тебе все на блюдечке преподнести! Должна же быть в женщине какая-то «безуминка», – и подмигивает. Пока он подбирает слова для ответа, Соболева придвигает к нему батончик. – Кушай, Ромочка. Ты у нас парень крупный, тебе силы нужны.
Навязчивое внимание Яны похоже на заботу. Лисов рассматривает шоколадку и позволяет себе раскрыть шуршащую упаковку. От одного батончика ничего не будет, да и завтра он в школу не придет. Соболева забудет о своем предложении, и ему не придется ей отказывать.
Выйдя из школы, Рома останавливается и выдыхает. Бесконечный день завершен, можно идти домой. Вот только что делать потом? Просто сидеть и пялиться в стену? Как именно будет проходить домашнее обучение? Нельзя просто свалиться маме на шею явно.
За воротами все еще караулят журналисты. Дернув щекой, Лисов заворачивает на школьный двор. Лучше сделать петлю и дойти как-нибудь до дома, чем попасть под обстрел компрометирующих вопросов. Не можешь ответить – молчи. Лучшего выхода еще не придумано.
– Эй, жируха, вали с нашего места, – раздается голос Самары.
Рома поворачивает голову. У них в классе разные девчонки, но он бы никого не назвал толстой. К кому она докапывается?..
– Ты что, глухая? Я сказала сгинь! – Ремизова бросает волейбольный мяч.
С глухим стуком он отскакивает от рыжеволосой головы. Очки Нели сбиваются набок, дужка с хрустом отламывается и падает в траву. Книга из ее рук скатывается на землю. Поспешно поднявшись, Ухтабова собирает вещи, кидает злобный взгляд на Самару и проходит мимо Ромы, прижимая «Анну Каренину» к груди и придерживая очки у виска.
Пока Самара занята общением с другими волейболистками и не замечает его, он перемахивает через забор и уходит, петляя дворами. Когда-то он пролезал между прутьев прямо во время физкультуры и «внезапно» появлялся перед учителем в конце урока. Потом Лисов вырос, и забор стал для него не преградой, а чем-то вроде «козла», через которого он прыгал в спортзале.
Может, то, что сейчас происходит, и есть очередной прыжок?..
10. Демьян
В прошлом году Демьян сидел за партой с Егором. В этом году пустующее место занимала Самара, но как только объявили о старте кружков и подготовке к соревнованиям, Ремизова начала пропускать занятия. Это обычная практика, когда спортсменов отпрашивают с некоторых «не особо важных» уроков, потому что в будущем им эти предметы все равно не пригодятся.
Их переписка становится все более однообразной:
Демьян: где ты?
Самара: в спортзале.
Д: ты где?
С: на тренировке.
Д: я скучаю
С: я занята.
И так день за днем. Постукивая ногтем по парте, Храмов неуютно поеживается. В пятом классе Самара повредила колено из-за Лисова, и с тех пор Демьян усиленно, но пассивно недолюбливал его. Но именно тогда Демьян получил шанс позаботиться о Самаре: помогал ей передвигаться по школе, подставлял плечо, чтобы ей было удобнее прыгать на одной ноге по лестнице, и таскал ее рюкзак. Кто знает, может, если бы Лисов тогда не толкнул Ремизову, она бы и не разглядела в Храмове своего будущего парня.
В голову пробирается ревнивая мысль: если Самара не сможет играть в волейбол, она снова станет уделять ему больше внимания. Летом она уезжала в спортивный лагерь, откуда приезжала загоревшая и с каждым годом все более красивая. А ведь в спортивных лагерях немало других парней, таких же атлетов, как она. Стоит одному такому маякнуть на горизонте, Ремизова сразу же увидит, насколько Демьян нескладный и худой.
На перемене Храмов подходит к открытому окну и выглядывает на улицу. Все как прежде. Люди за решеткой-забором куда-то спешат, младшеклашки гуляют со своей продленкой, а поодаль на углу курят старшаки. Погодите-ка… Демьян вглядывается. Рядом с уже знакомым ему Кусаиновым стоит Самара. Они курят, перекидываются словами. Ремизова смеется так же, как и всегда, громко, отчего по спине Храмова прокатывается волна гневливых мурашек.
Не глядя на часы, он выбегает из кабинета и, перепрыгивая через две-три ступеньки, вскоре оказывается на улице. Налетает на Самару с объятиями, стискивает ее плечи и спрашивает:
– Эй, ты чего тут забыла?
И оглядывает Кусаинова сверху вниз. Между ними сантиметров пять разницы в росте, и Демьян едва заметно ухмыляется. Он выпячивает грудь, стараясь казаться больше, и привлекает Ремизову к себе.
– Стресс вывожу. Дархан вот тоже курит, приятное совпадение, – она подмигивает однокласснику. Проследив за ее взглядом, Храмов натыкается на кадык Кусаинова.
Раньше Самара, лежа в его объятиях, часами разглядывала «адамово яблоко», касалась его пальцами, иногда целовала. Когда она призналась, что кадыки – ее фетиш, Демьян уже давно об этом знал.
– А ты зачем вышел? Скоро урок начнется. – Самара выпускает струйку дыма.
– Соскучился. – Он пытается поцеловать ее, но она уворачивается. Демьян невольно косится на Дархана. Тот докуривает сигарету с пустым, нечитаемым лицом. Будто всегда носит одну и ту же маску. Майкл Майерс, не иначе.
– Слушай, я ведь уже сказала, что мне некогда, – огрызается Самара и стряхивает пепел на кроссовку Демьяна. – Хватит меня доставать.
– Мне кажется, нам надо поговорить.
– «Мне кажется, нам надо поговорить», – передразнивает Ремизова. Сплюнув, она бросает сигарету на асфальт и придавливает. – Ты же знаешь, как для меня важны волейбол и отдых. Так какого черта лезешь ко мне?
Она толкает Храмова в грудь так, что он отступает.
– Отстань от меня со своими разговорами. У меня и так полно проблем. – Злобно глянув на него, Самара уходит в спортзал.
Демьян растерянно смотрит ей вслед. Когда он переводит взор на Кусаинова, тот спрашивает тихим спокойным голосом:
– Чего вылупился? – И выдыхает дым через ноздри.
Поморщившись, Храмов уходит в школу.
Раз в полторы минуты Демьян поворачивается на другой бок. Под гулкий рев проносящегося по ночным улицам мотоцикла он открывает глаза.
Бесполезно.
Егора не вернуть, Самару сейчас лучше не трогать, а чтобы заснуть, он должен или приложиться головой о стену, или напиться до беспамятства. Поднявшись, Демьян бродит по комнате. Ворс ковра щекочет босые ноги. Блики редких фар освещают комнату, словно прожекторы, и через мгновение темнота снова обволакивает.
Компьютер на столе пылится с лета. Раньше они с Полосковым играли по ночам, и он едва не будил громким смехом спящих за стенкой родителей; часто получал подзатыльники и нагоняи от брата, делящего с ним одну комнату. Когда они всей семьей провожали Даниила в армию на перроне, Демьян стоял позади и в момент, когда брат поднялся на ступеньку, показал тому средний палец, прикрывая ладонью, чтобы видел только он. Даниилу оставалось только улыбаться, махать родителям и пожирать Демьяна ненавидящим взглядом. Это был единственный раз, когда Демьян переиграл брата и никто не заметил его шалость.
Храмов подходит к шкафу и осторожно открывает, чтобы не скрипнули старые дверцы. Мебель перешла ему по наследству от прабабушки, которую он живой не застал, а на что-то свое рассчитывать не было смысла. В последние годы у родителей туго с деньгами, а мамина шкатулка, прежде полная золотых украшений, теперь позвякивает простым медным наперстком. Ценности взрослых резко поменялись, когда Даниил чуть не умер. Они с друзьями додумались смешать какие-то таблетки с алкоголем, и всех привезли в больницу с тяжелым отравлением. Больше других выпил Даниил, его даже вводили в искусственную кому. Мертвенно бледные родители не отходили от него ни на шаг, когда это было возможно, и в день, когда Даниил открыл глаза и просипел «мама», она рыдала до самого возвращения домой. Потом разбила копилку Демьяна, с размаху приложив к ней молоток. Пока младший Храмов пораженно смотрел на мать, она собирала деньги со всех тайников, а после потащила всех, кроме Даниила (тот валялся в кровати на правах «больного» и объедался сладостями), в церковь. Тогда их троих крестили, и тогда же Демьян получил свой первый и последний серебряный крестик. На все последовавшие от него вопросы мама отвечала, что «нет ничего дороже человеческой жизни», и каждый раз, собираясь в церковь, забирала из дома что-то ценное. Она благодарила бога за спасение старшего сына, а Демьян так и не понял, почему она не сказала спасибо врачам.