Август
1. Рома
В небольшом городке, где не случается ничего страшнее пропажи конфет, где время от времени на деревьях застревают кошки, а хозяйки-старушки не могут их снять без чужой помощи, однажды происходит такое, от чего у местных жителей волосы встают дыбом.
Слухи ползут из уст в уста, и вот уже все знают, что случилось и кто виноват. Полиция даже не печатает фоторобот, потому что давно знакома с подозреваемым. Во-первых, двухметровых подростков в городе немного, а во-вторых, только один из них постоянно влипает в передряги. Только Лисов из раза в раз создает стражам закона трудности, и только его дерзкая кривоватая ухмылка – опущенный левый край губ и задранный правый – приходит на ум, стоит услышать о неприятностях.
Мама Ромы в недельной командировке. Полицейские проводят предварительную беседу в школе. Лисов сидит за партой, футболка изнанкой наружу. Ярлычок гордо топорщится на спине. Директор, Людмила Михайловна, беспокойно барабанит пальцами по столу, а новенькая учительница стоит в углу, не зная, куда деть руки.
– Мы зададим тебе пару вопросов, Рома, – начинает Федор, участковый, держа кружку с кофе. – Потом пойдем к тебе домой и обыщем квартиру. Нам придется изъять твой телефон и ноутбук.
Лисов молчит, напряженно оглядывая взрослых. Предыдущие задержания были такой ерундой по сравнению с прогремевшей на весь город трагедией, что даже он понимает: любое неосторожное слово могут использовать против него.
– Мы также опросим свидетелей и подтвердим твое алиби, если оно у тебя есть.
У кого искать поддержки, если твои родственники далеко, а сам ты всего лишь шестнадцатилетний подросток? Рома сжимает губы, шевелит челюстью и стискивает руками колени.
– Можешь молчать, пока не придут родные, но про алиби лучше сказать, – говорит Владислав. Он старше Федора и в два раза шире, а из-за круглого живота у него постоянная одышка. Он сидит за партой боком, едва втискиваясь в узкий проем.
Лисов ловит взгляд директора. Она единственная, кто девять лет терпел его выходки и ни разу не устраивал скандалов. Но ведь рисунки на стене школы и доведение до самоубийства – вещи из разных категорий ответственности.
– Скажи им, – сухо велит Людмила Михайловна.
Лисов сглатывает. Наверняка этот звук слышат все в кабинете. Новая учительница, принесшая Федору кофе, внимательно рассматривает Рому. Он прикрывает глаза, считая в уме до тринадцати. Его колотит, спина напряженно вытягивается. Вот только он не сделал ничего плохого.
– Я работал.
Владислав протягивает ему блокнот и ручку.
– Напиши адрес места работы, ФИО начальника и его номер телефона.
Рома послушно записывает все, что знает. И без того корявый почерк походит на каракули из-за трясущихся рук. Комок воздуха застревает в горле. Стены кабинета сужаются, летняя жара забирается за пазуху. Волосы прилипают к разгоряченным щекам.
Лисов отдает блокнот и ручку. Владислав берет телефон и выходит в коридор.
– Людмила Михайловна, в отсутствие его родственников только вы можете нам помочь, – говорит Федор. – Мы должны расследовать это происшествие как можно быстрее.
– Понимаю, – кивает директор. – Я пойду с вами.
– На повторную беседу придешь с матерью, – заключает Федор, поднимаясь из-за стола.
Рома тоже встает, пошатываясь. Новенькая учительница предлагает ему выпить воды. Он в три глотка осушает кружку, но легче не становится. На ватных ногах выходит из кабинета. Шаги за спиной гулко отдаются в просторных школьных коридорах.
Когда ты главный подозреваемый, лучше не болтать лишнего. Особенно если незадолго до суицида одноклассника ты видел его на улице и вы разговаривали.
Пропустив полицейских в квартиру, Рома заходит в гостиную и садится на диван. Людмила Михайловна качает головой.
– Ну и бардак у тебя, Лисов.
– У меня не было времени убраться.
– Хотя бы перед приездом матери уберись, – директор садится рядом. Кожа бледная, под глазами синяки.
Полоско́в покончил с собой накануне вечером, прыгнув с крыши высотного здания.
– Не смотри телевизор до сентября, – говорит Людмила Михайловна. – Там ничего хорошего не покажут.
– Это вы так, типа, обо мне заботитесь? – Рома скрещивает руки на груди. – Не надо меня жалеть.
– Послушай, я тебе не враг. И Федор с Владиславом тоже.
– Ага, как же. Только и ищут повод поставить меня на учет и потом за решетку засадить.
– Если хочешь, чтобы к тебе относились по-другому, начни с себя.
– Людочка, подойдите, пожалуйста, – зовет из комнаты Ромы Владислав.
Директор выразительно смотрит на Лисова и встает с дивана.
– Приходи поговорить, когда сбросишь колючки.
Она уходит, а Лисов, упершись локтями в колени, проводит руками по лицу и волосам. Он влип. По-настоящему, как муха в паутину. И кто знает, сможет ли он выбраться до того, как паук его сожрет?
Оставшись в квартире один, Рома выдыхает; скидывает обувь и прикрывает глаза, мучаясь вопросом: «Полосков, какого черта?..» В последний раз он говорил с Егором за пару часов до смерти. В последний раз тот не казался ему подавленным или уставшим от жизни. В последний раз…
Рома похлопывает себя по щекам, приводя в чувство. Размяв затекшие ноги, идет на кухню, нарезает неровные бутерброды и кипятит чайник, рассматривая стикеры, прилепленные к холодильнику. В этом месяце работать остается две недели, потом – школа… Его прошибает пот. Как на него будут смотреть люди? Что скажут? Как объяснить всем, что ты невиновен, если они уже решили за тебя?
Рома через силу ест бутерброды, запивая остывшим чаем. Руки зудят от безделья, голова полнится домыслами. Уборка – лучший способ на чем-то сосредоточиться. Лисов собирает разбросанные по квартире носки, трусы, пропотевшие майки и закидывает в корзину для белья. Снимает с себя футболку, нюхает подмышки – не пахнут. Переодевшись, расчесывает волосы и убирает мусор со столов в комнате и кухне. Каждый раз, стоит маме уехать в командировку, и порядок в квартире сменяется хаосом. Обычно мама заранее предупреждает его о возвращении, и Лисов вычищает квартиру до блеска, уделяя особое внимание раковинам и унитазу. Сегодня он импровизирует.
Едва Рома заканчивает уборку, как звонит домашний телефон. Он берет трубку и запыхавшись отвечает:
– Алё?
– Я еду домой.
Голос матери настолько серьезный, что Лисова пробивает дрожь. Он стискивает трубку.
– Почему?
– Мне позвонил Федор и объяснил, что произошло.
– Но ты же в командиров…
– Не думай об этом. Оставайся дома и постарайся не высовываться, пока я не вернусь. Журналисты обязательно к тебе пристанут, потом от сплетен не отмоешься.
Рома молчит. Она права, больше ничего не остается. Он и так в эпицентре людского гнева.
– Ты за рулем?
– Не пытайся перевести тему. Да, я за рулем, но это не мешает мне с тобой разговаривать. Спасибо, что закинул в сумку наушник, я бы снова его забыла.
Лисов слабо улыбается. Мама всегда такая правильная: квартира чистая, посуда помытая, его одежда отутюженная (когда она дома). Она следит даже за его питанием и стрижками, но о себе порой позаботиться забывает. И он никогда не отказывает себе в тайном удовольствии помочь, когда мама в очередной раз в спешке закидывает вещи в чемодан на колесиках.
– Я знаю, что ты сейчас переживаешь, и этот разговор должен был произойти гораздо раньше… Но лучше скажу сейчас, чем буду жалеть потом. – Мама вздыхает. – Можешь этого не признавать, но из-за случившегося решается твоя судьба. Я никогда не заставляла тебя учиться, потому что доверяю тебе и знаю, что ты обязательно найдешь свое призвание. И то, каким человеком ты станешь, зависит только от тебя. Я все время далеко, тебе самому приходится отвечать за собственную жизнь…
– Да ладно, я прив…
– Не перебивай, а то настрой потеряю! – шиканье. – На чем я остановилась?.. Прошлое можно перечеркнуть лишь достойными поступками в настоящем, если хочешь, чтобы у тебя было будущее. Твое лучшее оружие против общественности сейчас – ты сам.
– Мам, то, о чем ты говоришь, нереально. – Рома ковыряет жидкие обои. К пальцам липнут золотистые блестки. – Я девять лет был раздолбаем.
– Значит, пора становиться человеком. Наверное, это моя вина, что рядом не было отца…
– Даже не думай об этом, – огрызается Лисов. – И не вспоминай про него. Он – прошлое, которое я не хочу исправлять. Пусть и дальше остается на свалке воспоминаний.
Мамин смешок поднимает ему настроение. Рома выводит на стене улыбку – обрывки обоев сыплются на пол. Здесь давно пора делать ремонт.
– Я сам виноват в том, как ко мне относятся, – говорит Лисов. – И я постараюсь исправить то, что натворил.
– Вот и хорошо. Перезвоню позже, подъезжаю к магистрали. Люблю тебя.
– Пока, мам. Я тоже тебя люблю.
2. Светлана
Трудно забыть чужой страх, пусть и промелькнувший в глазах всего на долю секунды.
Светлана едва вышла на работу, а уже столкнулась с неподобающим отношением к ученику.
Лисов не заслуживает такого отношения, и ей не терпится разобраться в ситуации.
– Михаил Сергеевич, расскажите, пожалуйста, о Лисове, – просит она завуча.
Высокий тощий мужчина с залысинами и узкими прямоугольными очками приподнимает голову, отрываясь от документов.
– А что о нем рассказывать? Хулиганьё, учится плохо, никого не уважает, друзей нет. – Завуч поправляет очки, стирает тонкими пальцами пот со лба. – А почему вы проявляете к нему такой интерес?
– Хочу выяснить, правда ли он виноват в сложившейся ситуации.
– А, ну это дело благое, – кивая, Михаил Сергеевич суетно собирает вещи со стола. – Простите, но меня ждут дела. Поговорите о нем со школьным психологом. Вам уже провели экскурсию по школе?
– Еще нет.
– Как выйдете в коридор, поверните направо, там на стенах висят стрелки-указатели. Справитесь? – Он уходит, не дожидаясь ответа.
Постучав в дверь, Светлана заходит в кабинет. За столом сидит крупная женщина с кудрявыми закорючками высветленных волос и разгадывает кроссворды в смартфоне.
– Проходите-проходите, проблемы себя сами не решат, – говорит психолог, не поднимая головы.
Светлана садится на стул перед столом, читает на табличке: «Бобыль Мария Ивановна».
– Я бы хотела уточнить у вас информацию про одного ученика, – начинает она.
– Про Лисова, небось? Спрашивайте, не стесняйтесь. У нас о нем вся школа знает с тех пор, как он в первом классе налил клей на стул директора. – У Марии Ивановны большие светлые глаза, пухлые щеки и губы и тонкий нос. – Светлана, верно?
– Да. Рада знакомству. – Она протягивает руку, но психолог качает головой.
– Новенькие всегда спрашивают про Лисова. Жалуются, что не могут с ним совладать. Теперь еще и этот случай с бедным мальчиком.
– А можете рассказать о Лисове побольше?
– Вас интересует что-то конкретное?
– В каких отношениях он был с погибшим?
– Ну, Рома мальчик бойкий, задиристый. Учится плохо, за языком не следит. А Полосков, наоборот, учился хорошо, никаких проблем не создавал. Когда того выбрали старостой класса, Лисов начал сильнее его задирать. Подставлял на мероприятиях, провоцировал и доводил до драк. Лисов у нас любитель помахать кулаками. Думаете, справитесь с этим двухметровым хулиганом?
Помедлив, Светлана отвечает:
– Не бывает ситуаций, которые нельзя исправить.
– А я вот с вами не соглашусь. Полоскова с того света уже не вернешь. – Психолог кладет смартфон на стол, берет документ и протягивает его Светлане. – Знаете, я сегодня хотела зайти к Михаилу Сергеевичу, но у меня так болит спина, да и ноги отекли… Не могли бы вы передать ему мое заявление?
Светлана окидывает бумаги взглядом.
– Вы уходите в отпуск? – удивляется она. – Но… но сейчас же в школе ЧП! Как так?..
– Я работаю тут десять лет и много чего видела. – Психолог с усмешкой оглядывает Светлану. – Вы-то еще молодая, все впереди, а у меня свой ребенок на подходе. – Мария Ивановна бережно поглаживает выпуклый живот. Черты ее лица смягчаются. – К тому же я пыталась помочь Лисову многие годы, но вывод один, и довольно печальный. Есть такие люди, которые не поддаются дрессировке. Роман – проблемный подросток. Не могу сказать, что он опасен для общества, но большинство в школе его не жалуют.
Светлана молчит.
Да и что сказать в такой ситуации? Когда против одного человека вся школа, ее слабые попытки защитить его вряд ли встретят одобрение. Общество осудит, начальство тоже. Остается только одно. Светлана поеживается, понимая, что ее инициатива весьма нахальная.
– Позвольте дать вам совет, – говорит психолог. Светлана рассеянно кивает. – Не прикипайте к ученикам. Если позволите им влезть в ваше сердце, однажды они вырвут его и растопчут.
Едва она выходит из кабинета, как ее подхватывает под руку учительница химии и ведет по коридору.
– Светочка, милая, вам сейчас нельзя свободным временем раскидываться, – щебечет она. Тонкие жирные волосы она собирает в «кубышку», прилизывая так, что они намертво липнут к круглой голове. – Михаил Сергеевич просил вас подойти к нему, вы не слышали?
– Я говорила с психологом.
– Что ж, ваше счастье, что я проходила мимо. – Хохотнув, коллега шагает по лестнице. – Думаю, завуч хочет обсудить с вами что-то важное.
Светлана кивает и улыбается, изображая участие, а ее мысли вьются вокруг запуганного подростка, которого она разглядела в Роме. Если она сейчас ничего не предпримет, дело может закончиться очередным суицидом. Нет ничего ценнее человеческой жизни, и за нее нужно бороться даже тогда, когда «виновный» кажется плохим человеком. Конечно, если не доказано, что он действительно кого-нибудь убил или довел до самоубийства.
В девятом классе Светлана по уши влюбилась в хулигана и встречалась с ним тайком. Отношения закончились летом, когда он объявил, что уходит в колледж, а она осталась доучиваться в старших классах.
Он бросил в нее обидные слова: «У нас, это, разные социальные слои, Светка. Ты мне, типа, не интересна». Впав в депрессию из-за разбитого сердца, Светлана зарылась в учебники по психологии и педагогике.
Коллега запихивает ее в кабинет завуча:
– Михаил Сергеевич, Светочка вся ваша! – И исчезает за дверью.
– Присаживайтесь, – завуч вытирает платком пот на макушке.
Светлана кладет заявление Марии Ивановны в папку «На подпись».
– Мне нужно обсудить с вами классное руководство. – Солнце жарит через открытые окна. – У вас будет десятый «Г». Секретарь составит приказ. Распишитесь в документе, и я дам вам список учеников.
Михаил Сергеевич подписывает документ и вручает Светлане.
– Классное руководство?
– Это ваш шанс проявить себя. – Он снова вытирает лысеющую макушку. – Вы молодой специалист. В вас еще полно энтузиазма. Может, придумаете что-то хорошее, до чего мы за двадцать лет работы в школе не додумались.
Светлана просматривает документ, ища подвох, но решает не отказываться от возможности. Она уже давно мечтала стать настоящим учителем, а для этого нужно работать не покладая рук. А больше всего ее радует и волнует, что в списке учеников Рома Лисов.
3. Демьян
Когда полицейские уходят, Демьян заваливается на кровать. Егора больше нет, а все, что он может, это раз за разом прокручивать в голове их дружбу, как киноленту. Если бы он заметил хоть одну маленькую деталь, если бы мог предотвратить гибель Егора, он бы не задумываясь отдал все, что у него есть. Сейчас он может лишь теребить серебряный крестик, сдерживать слезы, чтобы не разрыдаться перед родителями, и бесконечно задаваться вопросом: «Почему?».
Демьян загибает пальцы:
1) Егора любили родители.
2) У него всегда были брендовые вещи. Взять, к примеру, последнюю модель Apple Watch, подаренных отцом на шестнадцатилетие.
3) Его не гнобили в школе (если не считать Лисова).
4) У него был лучший друг.
5) Он никогда не выглядел расстроенным.
Так почему же?..
Отказавшись от ужина, Демьян притворяется спящим. Когда родители засыпают, он выбирается наружу через окно. Их частный деревянный дом – один из немногих уцелевших посреди города. Набирая сообщение, Храмов идет к дому Самары.
Слова о смерти Егора вертятся на языке, но не говорить же об этом с родителями или полицейскими? Стоит Демьяну расчувствоваться перед последними, как те что-нибудь заподозрят. Самара Реми́зова – вот кто его поймет.
Она ждет его возле ворот. В ней ничего не изменилось: короткое каштановое каре и темно-карие глаза, подведенные «стрелками».
– Почему он прыгнул? – Она теребит пачку сигарет, постукивая по ней неровно подпиленными ногтями.
– Понятия не имею.
Демьян подается вперед и обнимает Ремизову, уткнувшись в ее каштановые волосы. От них пахнет яблоками и табаком. С первого дня в школе она привлекала к себе внимание: единственная девчонка в классе с коротким, будто оборванным каре. А уж когда в седьмом классе у Самары выросла грудь, появилась косметика, а в речи стали проскакивать едкие матерные словечки, Демьян понял, что у него к ней совсем не дружеские чувства.
– Пойдем внутрь. Холодно, – отстранившись, Ремизова передергивает плечами и открывает дверь подъезда.
Они останавливаются на лестничной площадке, Самара приоткрывает окно. Чиркнув зажигалкой, прикуривает и выпускает в форточку струйку дыма.
– Ну, ты как? – спрашивает Самара, перекатывая во рту сигарету. Голос отстраненный, блеклый.
– Он умер, Сома. Его больше нет.
– Я про него не спрашиваю. Ты сам как себя чувствуешь?
Демьян разглядывает плитку, похожую на шахматную доску.
– Хотел бы я его отговорить…
Ремизова протягивает ему пачку сигарет, но он качает головой. Все вокруг навевает воспоминания об упущенной дружбе с Егором. Напоминает, что в жизни нет чекпоинтов, как в игре, и невозможно вернуться к сохранению и пройти ее по-другому.
– Можно остаться у тебя? – Демьян наблюдает, как Самара тушит бычок о стену, выкидывает на улицу и закрывает окно.
– Извини, не сегодня. – Она взъерошивает непослушные русые волосы Демьяна и целует в макушку. – Сегодня тебе лучше отдохнуть и подумать о Егоре. Вспоминай только хорошее, понял?
Он вяло кивает. Ремизова берет Демьяна за щеки ладонями и приподнимает его голову, заглядывая в глаза.
– Пообещай, что не расклеишься.
Демьян медлит. Пустое обещание вряд ли ее обманет, но он все равно говорит:
– Попробую.
Слезы подступают к глазам. Демьян обнимает Самару за талию, утыкается лбом ей в плечо и беззвучно плачет. Ремизова гладит его по волосам, не говоря ни слова. Она слишком хорошо знает его. Как никто другой.
Когда он успокаивается, Самара достает что-то из кармана:
– Возьми это, – и вкладывает ему в руку. – Выпей, поможет. Только не переборщи, а то отключишься где-нибудь на улице. Ты меня услышал?
Демьян кивает, разглядывая пузырек с успокоительным.
– Можно мне тебя хотя бы поцеловать? – спрашивает он и сам удивляется тому, как жалко звучит его голос.
– Можно.
Он приникает к губам Самары. Она обнимает его за шею, чуть сжимая волосы.
– Ну все-все, – хрипло шепчет она, отстраняя Демьяна за плечи. – Ты так меня съешь.
– Я люблю тебя. – Демьян тянется за новым поцелуем, но Самара преграждает его губам путь рукой.
– Если ты действительно меня любишь, то иди домой, выпей успокоительное и отдохни. Не делай того, о чем будешь жалеть. – Махнув на прощание, она уходит по лестнице.
По дороге Демьян вращает пузырек в кармане. Сердце колотится, дышать трудно. Глаза то и дело застилает пелена слез, но он упрямо сглатывает комок и идет дальше. От нервов подташнивает, совесть болезненными молоточками настукивает по вискам: «Это ты виноват!»
Остановившись на безлюдном перекрестке, чтобы переждать светофор, Демьян достает успокоительное и делает глоток, другой, третий. В горле щиплет и першит, он едва заставляет себя остановиться. Пузырек снова в кармане. Тошнота в желудке смешивается с травянисто-эфирным лекарством. Упершись в колени, Демьян переводит дух, вытирает со лба пот и не глядя ступает на пешеходный переход. Машины все равно проезжают редко, можно и не ждать. Он идет наискосок, сокращая путь до дома. В голове ленивой ватой расползается туман, его клонит в сон, глаза сами собой закрываются. Еще пара шагов, и он будет на тротуаре.
Резкий автомобильный гудок – Демьян вздрагивает, жмурится и застывает, повернув голову к слепящим фарам – машина пролетает мимо, обдав его потоком прохладного воздуха и едва не задев. Демьян добирается до тротуара на трясущихся ногах, падает на колени, царапая ладони об асфальт, и постепенно заваливается на бок.
Сон опускает ему веки тяжелой ладонью. Тихие звуки города – тонкий писк светофоров, завывающие вдали полицейские сирены, отдаленная болтовня редких прохожих, свист проносящихся мимо машин с бахающими басами – проникают в сознание и переплетаются в единый клубок разноцветных ниток. Теплая летняя ночь укутывает одеялом, асфальт камнями массирует напряженную спину. Сиплые всхлипывания сменяются прерывистым дыханием, затем оно выравнивается и становится глубоким. Где-то на задворках памяти мелькает образ Егора, лучшего друга, которого Демьян не смог спасти.
Будильник надрывно звенит. Демьян с трудом открывает глаза, щурясь от яркого света, и с размаху бьет по кнопке. Этим летом ему хотя бы удается высыпаться: сейчас три часа дня, родители на работе, а старший брат, хвала небесам, в армии.
Вглядываясь в потолок, Демьян закидывает руку на лоб. Как он оказался дома, да еще и в постели? В голове туман, будто сотни курильщиков разом выдохнули.
Проведя рукой по лицу, Демьян встает и идет умываться. Нехотя готовит яичницу на завтрак. От обыденности происходящего его мутит. Лучший друг лежит в земле, а он сидит за столом и не радуется тому, что дышит, ест и может любить.
В восьмом классе у них с Егором состоялся серьезный разговор на школьном дворе.
– Я Сому люблю, – первым заговорил Демьян. – Как вижу ее, так перед глазами все сиять начинает.
– То-то мы теперь редко видимся, – усмехнулся Полосков, хрустя сухариками. Его родители повернуты на здоровом питании, поэтому только в школе и только с Демьяном он мог позволить себе «попортить зубы и желудок».
– Ты не обижаешься? – Не дожидаясь ответа, Демьян добавил: – Я просто… не знаю. У меня без нее как будто даже дышать не получается.
– Круто, наверное, – Егор отвел взгляд и смял опустевшую пачку из-под сухариков.
– Ты не представляешь как!
Проигрывая в голове воспоминания, Храмов пытается понять: когда Егор отчаялся? Смог бы Демьян помочь, если бы заметил?
Взяв опустевшую тарелку, Демьян кладет ее в раковину. Солнечные блики играют на лезвиях ножниц. От шеи к затылку бегут мурашки.
Демьян поспешно отходит. Пальцы непроизвольно хватаются за отросшие кончики волос. Он не стригся два с половиной месяца, а перед школой нужно привести себя в порядок. Можно попросить маму помочь, но она уже пробовала и каждый раз нечаянно надрезала кожу на голове до кровавых ранок. Он мог бы стричь себя сам, но сейчас, стоя у зеркала, боится даже взглянуть в сторону ножниц.
– Ты ссыкло, – Демьян тычет в лоб своему отражению. – Кого ты обманываешь? Ты бы никому не помог, если бы вернулся в прошлое. Даже постричься боишься.
Что бы на это заявление сказал Егор? Посмеялся бы или осудил за самоедство?
Вздохнув, Демьян рассматривает собственное лицо, а поверх него «накладывает» лицо Егора. Внешних сходств у них не было, да и внутренних тоже, но зародившаяся по странному стечению обстоятельств дружба была для Демьяна дороже золота. А его мать говорила, что «ценности материальные не должны стоять выше ценностей духовных». И обязательно добавляла: «Все грешники попадут в ад».
Демьян обхватывает ладонью крестик и сжимает. Самоубийство – грех, и Егор, зная это, все равно обрек себя на муки.
Позволив себе всплакнуть, Демьян разжимает руку.
– Если ты собирался вот так по-идиотски уйти, то должен был взять меня с собой, – шепчет Демьян, вглядываясь в отражение.
4. Рома
Будильник срабатывает в пять утра. Потягиваясь и зевая, Рома идет умываться. Его ждет будничная рутина, которую он так ненавидит. Подходя к кухне с закрытыми глазами, Лисов чует запах жареного масла и принюхивается.
– Доброе утро, дорогой. – Мама хозяйничает у плиты, переворачивая гренки с яйцом. Рома порывается ее обнять, но, сдержав радость, усаживается за стол. – Как спалось?
– Не очень. Когда ты приехала?
– Поздно ночью. Не стала тебя будить. К тому же Федор сказал, что ты работаешь. – Мама смотрит на него с прищуром. – Ты собирался мне об этом рассказать?
Рома пожимает плечами, раскинув руки:
– Виноват.
– Карманных денег уже не хватает на расходы?
– Да просто как-то решил, что пора. Ты все время пашешь, а я тебе только проблемы создаю. Хоть какая-то польза будет…
– Не знала, что ты о таком задумываешься. – Мама берет ручку сковороды прихваткой и перекладывает гренки на тарелку. – Не ты ли мне рассказывал, что девять лет раздолбайничал?
– Ма-ам, – с улыбкой тянет Рома. – Можно я просто поем?
– Конечно, лисенок. – Растрепав светло-каштановые волосы, мама целует его в макушку и садится напротив. Она подпирает кулаком подбородок. – Как приятно смотреть, когда ребенок кушает.
– Можно подумать, я раньше от чего-то отказывался.
– Я слишком редко тебя вижу, чтобы не насладиться моментом.
Привыкший перебиваться слабосоленой или пересоленной яичницей на скорую руку, Лисов едва не сияет от счастья. Забота матери и ее присутствие помогают ему воспрянуть духом.
– Я таких вкусных гренок тыщу лет не ел, – промокнув губы салфеткой, Рома подходит к маме и, сгорбившись, обнимает ее. – С возвращением, мам.
– Подожди. – Мать обходит сына. – Правильно надел футболку с первого раза. Надо же!
– Ой, да ладно, – смеется он.
– Теперь покажи руки.
Рома вытягивает их и вертит ладонями. На запястьях темные напульсники с оранжевой цифрой «13». Мама подарила ему их на тринадцатый день рождения тринадцатого августа. Он был в восторге от подарка, а еще больше полюбил его, когда узнал, что напульсники защищают запястья от повреждений. С тех пор он носит их каждый будний день, бережно стирая по выходным.
– Будь осторожен. Спину не надорви.
Лисов целует маму в щеку, машет на прощание. За распахнутой подъездной дверью августовское утро, встречающее бодрящей прохладой. Поеживаясь, Рома застегивает спортивную куртку до горла и бредет к магазину. Ходьбы до него минут пятнадцать, поэтому он не торопится, вслушиваясь в щебетание ранних пташек.
Сквозь растопыренную листву деревьев солнечные лучи поглаживают теплом щеки, нос и глаза. Воздух еще чист от выхлопов машин, дорога свободна и просматривается до обоих концов улицы. Свернув к перекрестку, Лисов дожидается зеленого сигнала светофора.
На лбу пролегает морщинка. Наслаждение утром кажется неправильным. То, что произошло с Полосковым, тоже неправильно. Еще и их разговор накануне рокового прыжка никак не идет из головы.
Пищит светофор. Рома переходит дорогу и натыкается на чье-то тело. Сердце замирает. Приглядевшись, он узнаёт:
– Хра́мов?.. – Одноклассник не шевелится, лежит с закрытыми глазами. Грудь поднимается-опускается. – Эй, ты не сдох там? – Подойдя ближе, Лисов легонько пинает Демьяна в колено. Тот, свернувшись в позе эмбриона, что-то неразборчиво мямлит.
Прикинув, что на работу он не опоздает, если поможет Храмову, Рома поднимает его. Перекинув его руку себе через плечи, тащит к дому, приговаривая:
– Повезло тебе, идиотина.
В четвертом классе им задали парный проект, который можно было доделать дома. Ребята рассудили, что Демьян живет ближе, и пришли туда. Рому удивило, что посреди города еще остались деревянные одноэтажные дома, но больше всего поразил общий туалет на улице.
– А как вы, ну, по-большому ходите? – спросил он. Храмов посмотрел на него как на дурака и ничего не ответил. – А если прям припрет?
– На корточках посидишь, – бросил тот.
Они рисовали с перерывами на перекусить и пострадать ерундой.
– Смотри, – важно нахохлившись, Демьян распахнул окно в своей комнате и выбрался на улицу. – В многоэтажках так нельзя. – Он довольно ухмыльнулся.
Впечатленный Рома проделал то же самое. Потом они, позабыв о домашнем задании, засекали время и выбирались из дома на улицу и забирались внутрь. К делу присоединились водяные пистолеты. Волосы слиплись, улыбки сияли, а подоконник и ковер перепачканы влажной землей.
– Вы че тут устроили?! – завопил старший брат Демьяна, Даниил, и залепил им по звонкому подзатыльнику. – Ну-ка все убрали, пока предки не вернулись!
Приунывший Демьян что-то буркнул и поплелся за тазиком с тряпкой. Рома остался, и они благополучно отмыли подоконник, но лишь растерли грязь по ковру. Уходя, Лисов слышал громкий голос матери Храмова: «Больше никогда не приводи этого мальчика к нам домой!»
Опасливо оглядевшись, Лисов сначала дергает ручку двери (заперто), потом толкает окно. Оно отворяется. Рома затаскивает Храмова внутрь и кладет на кровать. Комната Демьяна теперь кажется маленькой, а он сам едва не задевает макушкой потолок. Скопившаяся за день летняя духота облепляет щеки.
– Надеюсь, ты тут не помрешь, – бормочет Лисов, выбирается через окно и спешно уходит со двора.
Стоит только какой-нибудь бдительной соседке заложить его, как ему предъявят еще и проникновение со взломом. И хоть окно открылось само, в этом никто не будет разбираться.
Впервые его поймали на воровстве, когда на выходе из продуктового запищал детектор. В кармане Ромы нашли пачку жвачки. Владислав, тогда еще худой, раз за разом спрашивал:
– Зачем ты украл жвачку? Почему ты ее украл?
Он менял интонацию, и, когда, сурово насупившись, гаркнул: «Какого черта ты воруешь у честный людей?!», Рома заплакал, поджав губы.
Он сидел на шатающемся стуле и ревел, всхлипывая, но упорно молчал.
– Хочешь, чтобы мы тебя на учет поставили, а потом в тюрьму посадили?
Владислав, выждав какое-то время, хотел продолжить расспрос, но тут в кабинет ворвалась мама. Такой Рома ее ни разу не видел: глаза сверкали, губы дрожали, волосы растрепались.
– Что вы себе позволяете?! – воскликнула она, загородив сына от полицейского. – Мой сын ни в чем не виноват!
Вместо ответа Владислав показал ей запись на камере. Мама заплатила за жвачку, взяла сына за руку и вывела из участка. Они шли, пока он не перестал всхлипывать.
– Рома, – ласково позвала мама. Лисов посмотрел на нее красными глазами, – ты крал жвачку?
Его подбородок задрожал, сердце в страхе заколотилось. Он колебался, боясь, что мама тоже накричит на него, как полицейский. Роме было шесть лет, и не так давно его отец ушел из семьи. Мама отправила его в магазин за продуктами (впервые!), и он сразу же попал в беду. Опустив голову, Рома еле слышно пролепетал:
– Я забыл достать ее из кармана.
Мама присела перед ним на корточки и крепко обняла. В ее объятиях он стал самым счастливым мальчиком на свете.
– Никогда не позволяй никому, даже взрослым, обвинять тебя в том, чего ты не делал, – напутствовала она и, поцеловав сына в макушку, повела домой.
Работает Рома с отдачей. Он не опаздывает, не подводит руководство, даже матом не ругается, хотя иногда так хочется. Теперь же он должен столкнуться со своим страхом лоб ко лбу. Казалось бы, поговорить с начальником не так сложно: просто открываешь рот и говоришь так-то и так-то, но… сомнение точит когти о душу, как кошка – о когтеточку.
– Василий Петрович, – в перерыве Лисов подлавливает начальника, – у вас есть минутка?
– Для тебя да. – Тот улыбается, сверкая золотыми клыками.
Рома потирает шею. Рядом с грохотом разгружают ящики, тарахтит выхлопная труба фуры.
Кашлянув, Лисов начинает издалека:
– Василий Петрович, можно я на завтра отгул возьму? – Начальник приподнимает брови. Рома неловко поясняет: – Видите ли, семейные обстоятельства…
Начальник кладет руку ему на плечо и отводит в сторону от остальных грузчиков. Убедившись, что поблизости никого нет, спрашивает:
– Это из-за тех статей в интернете, да?
– Каких статей?..
– Пишут всякие местные СМИ, что у вас в школе парнишка с крыши прыгнул. Винят тебя.
Щеки Ромы пылают. Он мнется, не находясь с ответом.
– Расслабься, я СМИ не доверяю. Пишут там свою чепуху, невиновных людей очерняют. Кстати, у меня тут полицейские спрашивали про твое алиби. Я его подтвердил.
– Спасибо, – улыбается Лисов.
– Не за что. Так что отгул твой. Удачи. – Похлопав его по плечу, Василий Петрович уходит к грузчикам, попутно раздавая указания.
Рабочая смена пролетает незаметно. После обеда Рому отпускают. Лисов идет домой, сворачивает с привычной дороги, растягивая путь до дома. В парке садится на скамейку и разглядывает фонтан. Лучи солнца игриво поблескивают в воде, заставляя щуриться. Освежающие брызги сдувает ветром ему на лицо. Прикрыв глаза, Лисов раскидывает руки по спинке лавки и откидывает голову. Сидеть в тени после изнуряющей работы – одно удовольствие.
По парку гуляют мамы с детьми, люди с собаками, спортсмены пробегают круг за кругом. Рома всматривается в лица людей и представляет, как бы они отреагировали, если бы узнали, в чем его обвиняют.
В участок мама ведет Рому под руку. Он идет медленно, разглядывая мыски кед. Полиция и так сделала ему поблажку, он должен быть благодарен.
– Ничего не бойся, – говорит мама. – У полиции нет на тебя никаких улик. Ты ведь не общался с тем мальчиком?
– Мы особо не общались. Иногда в школе парой фраз перекидывались.
– Тем более нечего переживать.
Чем ближе они к участку, тем медленнее и тяжелее шаги Ромы. Он останавливается и затравленно смотрит на мать.
– Если хочешь что-то сказать, сейчас самое время, – говорит она.
Если б он только знал, что сказать. В такие моменты слова всегда вылетают из головы.
– Не знаю… Не знаю, чем это все закончится. А вдруг меня обвинят и посадят?
– Этого не будет, – мама качает головой. – У них не получится обвинить тебя в чужом неверном выборе.
– Почему ты так в меня веришь? Я ведь столько хлопот тебе доставил, не слушался, хамил иногда… а еще меня чуть что сразу в участок ведут.
Мама фыркает:
– Они просто улучшают статистику. Что Федор, что Владислав – лоботрясы. Преступности нет, вот они и вешают всех собак на тебя.
Мама всегда права. У нее больше жизненного опыта, и не ему, шестнадцатилетнему школьнику, с ней спорить.
– Прости, что заставляю тебя пройти через это.
– Я твоя мать, и я пройду через что угодно, если потребуется тебя защитить, лисенок.
– Ну наконец-то, – говорит Владислав, помешивая одноразовой ложкой темную терпкую массу. – Мы вас уже заждались.
Его острый взгляд скользит по Роме. Тому бы сейчас сдержаться или отвести глаза, но он ухмыляется.
Вытащив ложку, Владислав облизывает ее и выкидывает в мусорное ведро. Повернувшись, лениво машет пухлой рукой.
– Идемте.
Они петляют по узким коридорам. Из-за летней жары Рома краснеет и покрывается потом, а волосы облепляют голову.
– Подождите пару минут, – говорит Владислав.
Рома с мамой садятся на стулья. Он проводит руками по лицу и волосам, закурчавившимся от влаги. Единственное окно в конце длинного коридора закрыто, а кондиционера нет.
– Душно тут, – Лисов обмахивается руками, – может, на улице подождешь?
– Не думай от меня избавиться. Пара часов жары меня не убьет.
Выглянувший из-за двери Владислав зовет:
– Заходите.
Рома разминает шею, надеясь, что мама не видит, как у него дрожат коленки. Если бы не ее поддержка, он бы точно струхнул. Набравшись смелости, Лисов входит в кабинет.
Федор сидит, сложив пальцы, и пристально разглядывает Рому.
– Ну привет, Федор, – говорит мама. – Опять решил моему сыну нервы потрепать?
– И тебе привет, Лена, – со вздохом тот поднимается и указывает рукой направление. – Идемте в допросную.
Здесь Рома проводил много времени, не отвечая на обвинения. И хоть мама всегда была на его стороне, полицейские лишь сильнее укреплялись в своем мнении. Лишь однажды ситуация чуть не вышла из-под контроля.
– Мы больше не можем закрывать глаза на его проступки, – сказал Владислав, глядя в глаза матери Ромы. – Мы должны поставить его на учет в ПДН[1].
Лисов тогда уже наслушался разных страшилок, поэтому выдавил из себя знаменитую ухмылку и промолчал. Мамины глаза потемнели, брови нахмурились, руки нервно затеребили ремешок сумки.
– Не надо, – ее голос прозвучал неожиданно тихо. Тогда Рома перестал улыбаться. Семейная черта: случилось что-то плохое, притихни. – Давайте договоримся.
– Вы ведь не на взятку сейчас намекаете?
– Я ни на что не намекаю. Я не хочу, чтобы мой сын стоял на учете.
– Я тоже много чего не хочу, но это жизнь, милочка.
Видя, как у мамы задрожали губы, Рома сжал кулаки. Тогда ему захотелось врезать полицейскому так, чтобы зубы разлетелись во все стороны. Резкая вспышка гнева сменилась чувством вины, когда мама сказала:
– У вас тоже есть дети…
– Но они не нарушают закон чуть ли не каждый день.
– …но они наверняка совершают ошибки. Все люди совершают ошибки. Рома не сделал ничего, чтобы ставить его на учет. Просто… если он испортит чье-то имущество, свяжитесь со мной, и я оплачу все расходы.
Мама протянула Владиславу визитку. Он долго смотрел ей в глаза, заставляя унижаться с вытянутой рукой, но мама не сдавалась. Когда рука задрожала, она поддержала ее другой.
– Ладно, – нехотя согласился Владислав. – Только из уважения к вам.
Как только он забрал визитку, она кивнула и вышла из кабинета.
Эта беседа длится несколько часов, за которые в душной комнате становится неимоверно жарко. Федор ворчит на неработающий кондиционер, вытирая пот со лба. Каждые двадцать минут они делают перерыв. Несколько часов спустя их отпускают в наступившую прохладу вечера. Рома мешкает.
– Чего встал? Иди, – требует Федор.
– На самом деле я видел Егора. Ну, в день его смерти. И мы говорили.
– Так… – Участковый устало опускается на стул и включает диктофон. – Повтори-ка еще раз это предложение и расскажи, о чем вы говорили.
Может, это решение дорого ему обойдется, но Лисов рассказывает все, что помнит: детали, поведение Полоскова, тон его голоса, даже одежду. Он воспроизводит диалоги, пусть не так точно, но вспоминает важные слова после недолгих заминок. Федор кивает, не сводя с него взгляда.
– Все, – кашлянув, сообщает Рома.
– Хорошо. Можешь идти.
Лисов подходит к двери и переступает порог.
– Молодец, что рассказал. Это было правильное решение, – говорит вслед Федор.
– Мне кажется, что у этого дела нет состава преступления. – Мама склоняется к участковому, упершись ладонями в стол. – Ты потратил мое время и время моего сына. Судя по тому, что пишут СМИ, тот парень покончил с собой.
– Ты же знаешь: не всему, что пишут на заборах, можно верить, – чеканит Федор. – Идите, пока я не нашел повод вас задержать.
– Спасибо, – холодно бросает мама, берет Рому под локоть и выводит из участка.
Несколько недель спустя Роме звонят из участка и просят забрать вещи. Он приходит, расписывается в документах и с облегчением сует телефон в карман.
– Как ни странно, у тебя все слишком чисто для заядлого раздолбая, – сообщает Владислав.
Лисов усмехается, зажав ноутбук подмышкой. Почесав обвисшее пузо, полицейский холодно добавляет:
– Рано радуешься. Может, у нас и нет на тебя ни улик, ни дела, но общественного порицания тебе не избежать.
Рома кривится:
– И как тебя только жена терпит? – и выходит из участка.
Настроение испорчено, облегчение сменяется тяжелой виной. Будто это он Полоскова с крыши сбросил!
Навстречу проходят незнакомки. Завидев Рому, они шушукаются и переглядываются. Обернувшись, он застает их врасплох, и они отворачиваются. На следующем перекрестке история повторяется, только теперь это группа школьников помладше. Их голоса еще не сломались, и в спину Лисова доносятся детские смешки.
– Эй-эй, – дорогу ему перегораживает белобрысый мальчишка с длинными ресницами и дерзкой щербинкой, – это же ты тут на снимке?
Он вытягивает руку и машет смартфоном перед Ромой. Мелькает название паблика. Буквы сливаются в единую размазанную линию, фотографии Лисова со всех ракурсов выложены в общий доступ в миниатюре.
– Че это? Откуда у тебя мои фотки?
– О-о-о, да ты у нас местная знаменитость. Селфи! – Пока Рома соображает, мальчишка делает несколько снимков и с громким смехом убегает обратно к друзьям.
Дома Рома нетерпеливо открывает ноутбук, заходит на свою страничку в соцсетях и замирает. Тысячи непрочитанных сообщений, несколько сотен заявок в друзья, комментарии на стене. Глаза разбегаются. Под его аватаркой комментарии от незнакомцев сыплются друг за другом:
«Сдохни урод»
«Это ты виноват в смерти Полоскова!!!»
«На его месте должен быть ты»
«И как ты вообще можешь жить после такого?!»
Моргнув, Рома открывает личные сообщения, заваленные пожеланиями скорейшей смерти и прочими оскорблениями. Поправляет взмокшую челку. Футболка прилипает к спине и подмышкам.
Лисов трясущимися руками набирает название группы местного СМИ в поисковике, заходит в него и обнаруживает в последних постах новости о Полоскове и о себе. Комментаторы желают ему сгореть в аду, выкладывают изуродованные фотографии с разными надписями.
Рома достает телефон, но как только включает его, едва не роняет от обилия сообщений. Память смартфона забивается, и он ненадолго зависает. Мессенджеры Ромы переполнены угрозами. Экран ноутбука мигает, перед глазами появляется новый пост. СМИ сообщают, что он больше не главный подозреваемый. Новость набирает гораздо меньше лайков, чем предыдущая, но комментаторы все еще винят Рому.
Решив, что с него достаточно, Лисов закрывает ноутбук и отключает телефон.
– Больше никаких соцсетей до конца лета. – Он встает и трясет головой. – Нет. Чем дольше без них, тем лучше.
Лисов застает маму в гостиной. Она лежит на диване и смотрит телевизор. Под глазами у нее косметические патчи.
– Не собираешься на работу? – интересуется Рома и садится на диван, положив ноги матери поверх своих колен. – Хочешь, массаж сделаю?
– О, было бы чудесно. – Мама потягивает каждый пальчик на ногах, разминая их, и усмехается. – Когда ты успел стать хорошим сыном?
– Решил попробовать с сегодняшнего дня, – с ответной усмешкой Рома массирует ее икры и стопы.
– Я взяла отпуск.
– Зачем?
– Чтобы приглядывать за тобой.
– Ты мне не доверяешь?
– Я не доверяю общественности, которая готова тебя растерзать.
Качнув головой, Рома вздыхает.
– Ты говорила Федору про СМИ… значит, видела, что обо мне пишут…
– А ты зачем полез читать эти статейки? – мама хмурится и приподнимается на локтях, отчего один патч сползает на щеку. – Зря взяла дешевые, надо было брать подороже. – Она лепит патч обратно.
– Да я просто забрал ноутбук, включил телефон, и само как-то понеслось. Мне Вконтакте и мессенджеры завалили спамом со всякими нерадужными пожеланиями.
– Больше не читай. – Мама берет пульт и выключает телевизор. – И не смотри новости. Вообще изолируй себя от этой ерунды. Будешь ходить на работу и домой.
– Мам, ты не хуже меня знаешь, нельзя сидеть и игнорировать проблемы. Мне же потом в школу идти, а там народ точно бомбанёт…
– Рома, – мама садится на диване и берет его лицо в ладони, – о тебе почти всю жизнь нелестно отзываются, потому что ты шалопайничаешь, но в этот раз пускать все на самотек нельзя. Если хочешь подготовиться к тому, что будет осенью, лучше отдыхай и набирайся сил. Ну и на крайний случай можешь придумать пару-тройку ответов, порепетировать речь. Только не вздумай вешать нос. Ты мой сын, лисенок, и я точно знаю, какой ты хороший. Просто почему-то хочешь казаться другим перед чужаками. Настало время поразмыслить над ошибками и исправить их. Не позволяй слухам, домыслам и наговорам лишить тебя будущего.
Мама улыбается, поглаживает его большими пальцами по щекам и, приподнявшись, целует Рому в лоб. Ее губы без помады слегка сухие, теплые.
– Даже если весь мир отвернется от тебя, я буду рядом. – Мама сжимает его руку.
– Спасибо, мам… я рад, что ты наконец в отпуске.
5. Светлана
Между составлением учебного плана и знакомством с коллегами Светлана выкраивает время поразмышлять о Лисове. То, что рассказала психолог, и то, как отзывались о нем учителя, разнилось с ее собственным мнением. И пусть она видела его всего раз, ей хотелось ему помочь. Вот только как разговорить подростков, у которых в разгаре юношеский максимализм вперемешку с недоверием ко взрослым? Психолога нет, остальные коллеги похожи на выжатые лимоны. Августовская жара то спадает, то усиливается. Думать нормально невозможно.
– Михаил Сергеевич, вы уже нашли замену Марии Ивановне? – Светлана подсаживается к его столу.
Завуч с напряженным видом всматривается в экран компьютера и нервно тыкает по клавише Enter.
– Зараза, – сдержанно цедит он и проводит ладонями по вспотевшей голове. – Опять зависло. Когда нам уже обновят это барахло? – Михаил Сергеевич поворачивается к Светлане и рассеянно уточняет: – Что вы спрашивали? Нашел ли я замену Марии Ивановне? Нет. У нас нехватка специалистов, студенты сюда не идут, зарплата слишком маленькая, а работы наоборот много. Так что придется обойтись без психолога.
– Но как же так? Этот год выдастся сложным…
– У нас каждый год сложный и особенный. Не думайте, что способны так глобально на что-то повлиять.
Если бы Светлане на голову сейчас вывалили ведро льда, это бы отлично описало то, как завуч ее охладил.
– Но как же Лисов…
– Что – Лисов? Ему никакие психологи не нужны, он сам прекрасно справляется. Просто не хочет взрослеть, вот и хулиганит.
– А друзья того мальчика, что прыгнул?..
– Светлана, если вы что-то придумали, предлагайте. – Михаил Сергеевич складывает руки и поворачивается к ней. – Понимаете, инициатива есть у каждого, даже у наших учеников, а вот исполнять эту инициативу потом почему-то никто не хочет.
– Вы что, новенькую отчитываете? – В учительскую заходит Людмила Михайловна и поводит бровью, глядя на завуча.
– Нет, я…
Решив, что любое действие лучше бездействия, Светлана перебивает его:
– Я хочу предложить вам интересный проект, но мне понадобится ваша поддержка. – Откашлявшись, она бегло оглядывает остальных учителей и добавляет: – Прошу всех меня выслушать.
Она встает. Коленки трясутся, сердце гулко стучит. Она всю жизнь была отличницей, но так и не научилась справляться с волнением.
– Раз в этом году в школе не будет психолога, предлагаю устраивать терапевтические классные часы. Я… несколько дней обдумывала концепцию, и мне кажется, это поможет снизить стресс у старшеклассников. И у вас тоже, – Светлана неловко указывает повернутыми кверху ладонями на собравшихся учителей.
– Что вы предлагаете? – спрашивает директор.
– Я создам для детей безопасную и доверительную атмосферу. То есть… для начала я сделаю ящик для анонимных писем. Они смогут бросать туда записки, а мы с классом и приглашенными учителями будем обсуждать их проблемы. Ученики получат необходимый им опыт, а мы будем лучше их понимать.
– Да мы и так их прекрасно понимаем, – подает голос учительница английского. – Поверьте мне, Светлана, здешним детям такое мероприятие будет неинтересно. У них у всех давно есть гаджеты, группы вроде «Подслушано» и каналы блогеров на Ютьюбе. Мы, учителя, для них не авторитеты. Разве что за редким исключением.
– А мне нравится эта идея, – высказывается учительница химии. – Трагедия вызвала ажиотаж, и осенью мы столкнемся с озабоченными родителями. Лучше разбирать проблемы детей на классном часе, чем выяснять, почему мы не приняли меры на родительском собрании, если еще какой-то ребенок…
Она обрывает себя и выразительно смотрит на Светлану. У всех будто разом закончились слова и остались только неловкие переглядывания.
– Значит, так, – начинает директор, – кто «за» инициативу, поднимите руки, – и поднимает первой.
Завуч, Светлана и учительница химии поднимают руки. Немного поколебавшись, к ним присоединяется учительница физкультуры. Трудовик и физрук переглядываются, второй пожимает плечами.
– А как же остальные учителя? – спрашивает англичанка.
– Некогда нам разводить народное голосование. Все, вопрос закрыт. Пять «за», трое воздержались. Работайте над проектом, Светлана Александровна. Посмотрим, что из этого выйдет, – легонько коснувшись ее плеча, директор уходит в кабинет.
Коллеги возвращаются к своим обязанностям.
– Знаете, Светлана, вы начинаете нравиться мне все больше. Только не перехимичьте, ладно? – учительница химии подмигивает ей с веселой улыбкой и склоняет голову над ноутбуком.