На следующий день я чувствовала себя, прямо скажем, дерьмово, но потом за завтраком Ремингтон тихо предложил:
– Пробежишься со мной до спортзала?
Я кивнула.
Он смотрел на меня так, словно не мог понять, что ему делать с готовой вот-вот взорваться гранатой. Я тоже пыталась понять, что делать с собой. Я никогда в жизни не чувствовала себя настолько поглощенной ревностью и обидой, гневом и… в то же время отвращением к себе. От этих эмоций я не могла есть – меня слегка подташнивало, так что я просто выпила апельсиновый сок, а потом натянула спортивные штаны и теннисные туфли и изо всех сил пыталась сдержать рвотные позывы, пока чистила зубы.
Аризона в эти дни была настоящим пеклом, и на тропе перед нашим отелем я натянула кепку и спокойно принялась растягивать мышцы ног, пытаясь сосредоточиться на том, что я любила больше всего на свете после Ремингтона, а именно – на беге. Я была уверена, что это поможет мне встряхнуться и почувствовать себя… ну пусть не отлично, но хотя бы сносно.
Мы больше не говорили об этом. Мы не целовались.
Мы даже не прикасались друг к другу.
С тех пор, как я ревела как идиотка в его объятиях прошлой ночью. Когда я проснулась, он смотрел в окно, повернувшись ко мне в профиль, его лицо было непроницаемо, а когда он повернулся, словно почувствовав мой взгляд, мне пришлось закрыть глаза, потому что я просто испугалась, что если он будет нежен со мной, я снова сломаюсь.
Пока я растягивалась, он подпрыгивал на месте, чтобы разогреться. В простой серой толстовке и спортивных штанах он выглядел так же убийственно, как и всегда. За него можно умереть. Убить. Бросить всю свою жизнь в Сиэтле навсегда.
– Я готова, – сказала я ему, кивая.
– Тогда вперед. – Он мягко шлепнул меня по заднице, и мы стартовали, но после бессонной ночи я не могла бежать с той скоростью, с которой хотелось. Ремингтон сегодня выглядел чуть более усталым, чем обычно, но спокойно трусил рядом со мной, время от времени помахивая кулаками в воздухе.
Я напрасно ждала, когда мои эндорфины начнут мне помогать, тело сегодня отказывалось со мной дружить, как и мои эмоции. Больше всего мне сейчас хотелось забиться в какой-нибудь тихий уголок и плакать, пока не выплачу все, что накипело, всю свою боль, и пока я не перестану злиться на себя и на него за то, что он готов был принять что угодно и кого угодно, в то время как месяцами отказывался от меня.
Я остановилась и, согнувшись, уперлась руками в колени, стараясь успокоить дыхание и успокоиться самой. Ремингтон, убежавший вперед, замедлил шаг и, размахивая кулаками в воздухе, направился ко мне. Мне с трудом удалось подавить стон отчаяния – я так дерьмово себя чувствую, в то время как он выглядит и чувствует себя прекрасно. Он остановился рядом со мной, и я, чтобы не выдать обуревающих меня чувств, натянула бейсболку ниже на глаза.
– Если мы бежим в спортзал, то желательно все же добраться туда сегодня, – весело сказал он, протягивая мне руку и одновременно приподнимая мою кепку за козырек. Я сильно прикусила губу, чтобы скрыть свои эмоции, пока он внимательно изучал мое лицо своим пристальным взглядом.
Он улыбался, глядя на меня сверху и демонстрируя свои ямочки на щеках, – немного самонадеянный, очень сексуальный Ремингтон Тейт, мужчина моей мечты в серой толстовке. Голубые глаза не отрывались от моего лица. И даже сейчас я не могла не думать о том, насколько он совершенен в своей физической красоте, о том, как гармонично двигалось его мощное тело во время бега. Он бежал так легко и свободно, словно бросал вызов гравитации. Его твердые как камень широкие плечи натягивали материал толстовки, а ноги пружинисто отбивали какой-то такт по тротуару.
Пожалуйста, пусть меня просто кто-нибудь убьет прямо сейчас.
– Я думаю, что просто пойду туда, – сказала я ему, опускаясь на корточки, чтобы добавить еще один узел на якобы развязавшихся шнурках моей кроссовки, лишь бы не смотреть на него. – Беги без меня, а я подойду попозже. – Я никогда не отказывалась бегать с ним. Это было только наше особенное время, но сейчас я почувствовала себя очень слабой, близкой к обмороку и невероятно несчастной.
Опустившись на корточки рядом со мной, он сдернул кепку, закрывающую от него мое лицо, и изучающе посмотрел на меня, уже без улыбки в глазах.
– Я тоже пройдусь с тобой, – сказал он, легко поднимаясь и надевая кепку обратно мне на голову.
– Тебе совершенно не обязательно это делать. Тренер Лупе тебя ждет.
Он обхватил меня рукой за подбородок и прекратил все мои возражения одним встревоженным взглядом голубых глаз.
– Я. Пойду. С тобой, Брук. А теперь дай мне свою руку, и я помогу тебе подняться.
Он протянул руку, и я молча посмотрела на нее – как мне хотелось ее принять! А затем сама без его помощи поднялась и зашагала вперед.
Он тихо засмеялся и поравнялся со мной, подстраиваясь под мой шаг.
– Просто не верится, мать твою, – пробормотал он.
Он засунул руки в карманы, упрямо наклонил темноволосую голову немного вперед, разглядывая тротуар под ногами, и неторопливо пошел рядом со мной. Капюшон его толстовки откинулся с головы, когда он наклонялся, чтобы протянуть мне руку, черные волосы были, как всегда, в восхитительном беспорядке… боже, как мне хотелось взъерошить их, поцеловать и притвориться, что я сильная, как и раньше, но вместо этого меня снова затошнило, и я поняла, что я совсем без сил.
– Сколько их всего было? Ты знаешь? – Вопрос невольно сорвался с моих губ. Какая же я дура!
Он издал низкий рычащий звук и дернул себя за волосы обеими руками.
– Просто скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сделал. Что ты хочешь, чтобы я сказал? Ты не перестаешь плакать, ты ничего не ешь, черт возьми, ты избегаешь моих прикосновений. Какого хрена ты придаешь этому такое значение?
– Потому что ты даже не помнишь, не знаешь, кто они такие и что с ними делал. Одна из них, может быть, уже беременна от тебя! Они могли сфотографировать тебя. Они могут использовать это против тебя!
Он весело, беззаботно рассмеялся и посмотрел на меня с легким удивлением, как будто никто и никогда не причинял и не мог причинить ему боль! Но они могли! Тупой, самодовольный придурок – они могут это сделать с тобой!
И неважно, что он самый сильный человек, самый могучий боец, которого я когда-либо знала. Когда он в своем «черном» состоянии, он становится безрассуден и очень уязвим, он может навредить сам себе, и ему определенно могут навредить другие. Мысль о том, что кто-то чужой, особенно какие-то шлюхи, имели в такие моменты доступ к нему, приводила меня в ярость. Я вытерла злые слезы и ускорила шаг, стараясь не смотреть на него, но не тут-то было – он нагнал меня, подтолкнул плечом, намеренно касаясь тыльной стороной ладони моей руки.
– Просто возьми меня за руку, моя маленькая зажигалка, – мягко сказал он.
Глубоко вздохнув, я оттопырила мизинец и зацепилась им за его палец. Мгновенно ощутив, как тепло его тела побежало по моей руке, я с запозданием поняла, что теперь он наверняка заметит, как я дрожу.
– Я предлагаю тебе всю руку, а ты мне всего лишь мизинец? – поддразнил он меня тихим воркующим голосом, от которого все внутри меня начинает таять.
– Ремингтон, я не могу сейчас, прости!
Я снова побежала вперед, и он, больше ничего не говоря и не пытаясь поравняться со мной, просто бежал за мной до спортзала. Там он так же молча скинул толстовку, надел перчатки и принялся с невероятной силой и злостью колотить по своей груше, так ни разу и не взглянув в мою сторону. Я стояла у боковой черты, напряженная, ощущая каждым волоском на своем теле электрические разряды, проходящие между нами, как между разорванными проводами электрической цепи, готовыми вот-вот полыхнуть огнем. Тренер внимательно наблюдал за ним некоторое время, потом перевел вопросительный взгляд на меня и подошел к Райли, с одинаковым беспокойством рассматривая нас обоих.
Все молчали. Никто из них не заговорил ни с ним, ни со мной. И тогда я развернулась, отправилась в ванную комнату, и там меня вывернуло наизнанку.
На арене спортивного клуба «Феникс» было невыносимо жарко, как в прямом, так и в переносном смысле.
Даже все дорогие места были заполнены, и теперь здесь неистово кричали и бесновались около пятисот человек, когда Мясник и Кувалда один за другим выходили на ринг. А затем внезапно – бац! Чпок! И Кувалда, весь в крови, неподвижно лежит на полу.
– Ох ты, как ему не повезло, – заметил Пит.
Кирк «Кувалда» Дирквуд даже не дернулся с того момента, как шлепнулся на пол.
Мясник, без сомнения, был мощным бойцом. Огромный, мускулистый, он казался вдвое или даже втрое крупнее любого другого участника состязаний, кулаки у него были будто железные шары, а костяшки пальцев торчали словно шипы. Его объявили победителем, и он сразу же начал выкрикивать ругательства толпе, он орал им, что он «величайший ублюдок, которого когда-либо видел этот ринг!», а затем внезапно настил задрожал под его ногами, когда он начал сердито топать по рингу и реветь во всю глотку: «Подайте мне РИПА! Я отымею этого гребаного Рипа!!!!»
Пока они вытаскивали бесчувственную тушу Кувалды с ринга, Мясник колотил себя в грудь, как разъяренный самец гориллы, и с каждым его ударом мой желудок все больше сжимался.
– РИП!! Слышишь меня? Выходи, слизняк! Давай встретимся лицом к лицу, и я отделаю тебя, как это сделал Бенни! – продолжал орать Мясник страшным голосом, подобно какому-то монстру.
– Он дружит с сама-знаешь-кем, – прошептал мне Пит, закатывая глаза. – А теперь, благодаря прошлогоднему финалу, он думает, что тоже может победить Рипа.
От кровожадных выкриков Мясника толпа заводилась все больше. Один раз произнесенное, имя распространилось по трибунам, как пожар, начавшись с тихого шелеста и поднимаясь до крещендо: Рип! РИП!
Я тут же каждой клеточкой своего существа ощутила неизбежное – они не успокоятся, пока не вытащат его на ринг. Его призывал не только Мясник, но и вся возбужденно кричащая публика.
– Рип! Рип! РИП! – скандировал зал.
Я чувствовала, как огромный кулак медленно выжимает содержимое из моего желудка, пока искала его взглядом. Он злился на меня. Он злился на меня, потому что я вела себя нелепо, и я ненавидела себя за то, что не могу перестать вести себя так, а потому злилась на себя сама.
– Рип! РИП!!! – продолжала скандировать толпа. Началась суматоха, организаторы, по всей видимости, вознамерились выполнить требования зрителей, которые кричали все громче.
– РИП! РИП!
– Где этот гребаный РИП!
Динамики вновь ожили, и комментатор возбужденно, едва не задыхаясь, объявил:
– Итак, леди и джентльмены, вот тот, кого вы ждали! Тот, кого вы просили! Давайте поприветствуем бойца, которого вы все хотите! Единственный и неповторимый, РРРРРииииипппппп!
Толпа взревела от восторга, оглушив меня, и мое тело отозвалось стоном, когда все системы моего организма помимо моей воли заработали в режиме перегрузки. Мое сердце колотилось, легкие сжались, когда я до рези в глазах пристально вглядывалась в коридор, по которому на ринг выходили бойцы. Все сосуды и капилляры в моем теле расширились, чтобы приспособиться к притоку крови, и мышцы ног напряглись, готовые нести меня вперед, хотя все, что я могла сейчас, это беспокойно ерзать на стуле. Мне никак не удавалось заставить свое тело понять, что Реми вне опасности. Как и я сама. Мой мозг не желал принимать то, что человек, которого я любила, делает все это ради спорта, для себя самого, своей жизни, своего душевного благополучия. Поэтому я сидела как на иголках, пока мое глупое тело выбрасывало в кровь все те же гормоны, как если бы меня загнали в угол трое разъяренных бандитов, готовых меня прикончить.
И вот наконец я увидела, как он выходит на арену – сильный, великолепный, уверенный в себе.
Он быстро поднялся на ринг и скинул халат, и в то время, как Мясник продолжал колотить себя в грудь, толпа приветствовала Ремингтона с восторгом и обожанием. Как, впрочем, и всегда.
Я задержала дыхание и сжала руки на коленях, ожидая, когда он посмотрит на меня. Но он даже не повернулся в мою сторону.
Это ожидание меня просто убивало. Сначала я ловила его взгляд с предвкушением, потом со страхом, потом с недоверием… вон он сделал свой знаменитый разворот, но без тени улыбки на лице, затем опустил руки по бокам и встал в стойку. Прозвучал гонг.
Бойцы тут же бросились в атаку. Я вздрогнула, когда от резкого удара голова Реми отклонилась в сторону.
– О нет! – При виде крови у меня перехватило дыхание и в глазах все поплыло.
Ужасные звуки ударов кулаков о плоть следовали один за другим – Мясник бил несколько раз и все время по лицу Реми.
– О боже, Пит, – выдохнула я, закрывая лицо руками.
– Черт, – пробормотал Пит. – Почему он, черт возьми, не посмотрел на тебя?
– Он меня ненавидит, – всхлипнула я.
– Брук, перестань.
– Мы… он… у меня проблемы из-за тех женщин, которых вы ему приводили, ясно?
Пит посмотрел на меня со странным выражением, его взгляд не отрывался от моего лица, словно он хотел что-то сказать, но не мог.
Ремингтон, грозно рыча, потряс головой и чуть отступил назад, вставая в защитную стойку. Кровь сочилась буквально отовсюду – из носа, губы, ссадины на брови…
Мясник снова замахнулся, но на этот раз Реми легко ушел в блок, и они около минуты обменивались ударами, пока не объявили минутный перерыв. Бойцы разошлись по своим углам. Райли занялся разбитыми костяшками Ремингтона, а тренер что-то быстро ему говорил. Он кивнул, встряхнул руками, согнул, разогнул пальцы и снова вернулся на средину ринга, теперь уже разозленный и решительный, готовый встретиться нос к носу с этим здоровенным ужасным монстром и его шипастыми кулаками.
Бой продолжался. Удары сыпались градом, но, кажется, Реми больше не пропустил ни одного. Вот он сделал ложный выпад в сторону, и Мясник ударил в то место, где только что был его противник. Ремингтон ответил апперкотом в лицо – таким сильным, что Мясник отшатнулся в сторону. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы восстановить равновесие. Он ударил с размаха, но Реми пригнулся и ответил стремительными точными выпадами в грудь, в живот и в голову. Бах, бах, бах!
Мясник явно разъярился. Удар был направлен в голову Реми, но тот блокировал его и нанес ответный полухук прямо в уродливое жирное лицо своего противника. Мясник отшатнулся и упал на колени.
Я слышала, как рядом со мной, накручивая себя все больше и больше, Пит бормочет себе под нос: «Давай, Рем. Почему ты позволяешь ему это? У тебя же есть твой коронный удар». Повернувшись ко мне, он прошептал:
– Можно научить скорости и ловкости, но невозможно научить человека быть таким искусным боксером, как Рем. Как только он начинает бить по-настоящему, все кончено! – он радостно ухмылялся, а вот я улыбаться не могла.
Я видела, как кровь течет из его ран, и по мере того, как бой продолжался, он пропустил еще пару ударов.
Я ненавижу, ненавижу, ненавижу, когда ему причиняют вред, хотя это моя работа – помогать ему восстанавливаться после боя и тренировок. А он только смеялся и сплевывал кровь, как будто ему это нравилось.
Кошмарный последний бой прошлого сезона что-то сломал внутри меня, и теперь вид получающего удары Реми убивал меня снова и снова.
Этот страх давно рос и терзал меня, а сегодня вечером он стал просто непреодолимым. На мгновение у меня закружилась голова, и в то же время я была уверена, что адреналин не даст мне отключиться, поддержит мое тело в должном состоянии, чтобы я была готова защищать его.
Между тем Мясник уже поднялся на ноги и сразу бросился в атаку, проведя серию сильных ударов, один из которых его противник пропустил. Голова Ремингтона откинулась, но сам он остался твердо стоять на ногах. Мое дерево несокрушимо, как всегда. Его ответный хук в челюсть был хорош. Боксеры сцепились в клинче, затем отскочили друг от друга, и на этот раз Ремингтон пошел в атаку, не обращая внимания на кровь, струящуюся по лицу. Бах-бах-бах!
Серия его быстрых точных ударов заставила Мясника отшатнуться, а затем и вовсе отлететь на канаты, но он продолжал держаться на ногах. Реми загнал его в угол, я видела, как перекатываются его мышцы под блестящей от пота кожей, когда он наносил удары по корпусу и по голове.
У меня перехватило дыхание. Страх терзал мои внутренности, смешиваясь с другими, противоположными, но не менее сильными ощущениями, такими как невероятное возбуждение и восторг, которые всегда захватывали меня при виде моего сражающегося льва. Он просто потрясающий. Внутренняя сила, бьющая через край, великолепно вылепленное тело, завораживающая красота движений, идеальная работа каждой мышцы. Ремингтон использовал в борьбе не только силу, но также разум и инстинкт. Казалось, он рассчитывает, строит план, а затем просто отпускает себя и работает на инстинкте, но самое главное, он, кажется, живет этим боем. Он по-настоящему любит сражаться.
Его лицо сосредоточенно, он весь собран, и мне понятно, что наступил решающий момент боя. Виртуозная комбинация ударов – и вот уже Мясник лежит у его ног. В буквальном смысле – лицом на ботинках Реми.
С широкой довольной улыбкой Реми отступил в сторону от поверженного врага и развернулся всем телом в мою сторону.
– РИП! – ликующе выкрикнул комментатор, когда рука победителя поднялась высоко в воздух, а его взгляд, наконец-то, выловил из толпы меня.
Сердце мое замерло, и я перестала слышать, что происходит вокруг. Глупо, но я так нуждаюсь в этом: когда он наконец с жестом победителя повернулся в мою сторону и отчаянный, злой взгляд его голубых глаз остановился на мне, я вся подалась вперед, едва не вскочив со своего места.
В его взгляде помимо ярости ясно читалось «Ты моя!», а я, закусив губу, смотрела, как капельки крови скатываются на веко из рассеченной брови, как кровь капает с носа и губы.
К рингу подошел директор клуба, о чем-то спросил тренера, затем они обратились к Реми, тот согласно кивнул, и комментатор объявил, что на ринг вызывают другого бойца, чтобы сразиться с Ремингтоном.
– Ну да, теперь ему придется сжечь свою ярость, – пробормотал себе под нос Пит.
Новый вихрь эмоций скрутил мои нервы в тугой жгут, когда до меня дошел смысл его слов. Клянусь, если бы я не знала, как обстоят дела на самом деле, я бы решила, что Ремингтон все это делает только для того, чтобы мучить и наказывать меня. Бешеный выброс эндорфинов не позволит ему почувствовать боль. Он и в самом деле настолько горд и устремлен к победе, что неустанно тренирует свое тело принимать все эти удары. Он постоянно доводит себя до предела, я даже думаю, что его болевой порог может оказаться выше, чем у любого другого спортсмена, которого я когда-либо встречала в своей жизни, вот только сама я была не способна выдержать то, с чем придется столкнуться этим вечером.
Между тем Ремингтон атаковал своего нового противника великолепной комбинацией ударов, но я могла смотреть лишь на его лицо – несмотря на то, что Райли попытался подлечить его во время перерыва, кровь все еще продолжала течь.
Оба бойца обменялись несколькими сильными ударами, и в следующую секунду ринг превратился в бурлящий водоворот движущихся тел и мелькающих кулаков. Руки Реми я могла отследить только благодаря обвивающим его бицепсы татуировкам и видела, как он применил особую серию коротких быстрых движений, которую Райли называл «ударным пучком». Молниеносный удар по ребрам, затем в челюсть и в конце правый хук, его самый мощный коронный прием.
Его противник покачнулся, споткнулся и рухнул, распластавшись по полу. Толпа взвыла.
– РРРРРРИИИИИП! Дамы и господа, ваш победитель! И снова это Риииип!
Я буквально растеклась по креслу, превратилась в нечто желеобразное и ничего не соображающее.
– РИПТИИИАЙД!
Кажется, прошла вечность, но на самом деле, чтобы собраться, покинуть зал и дойти на дрожащих, подгибающихся ногах до длинного лимузина, который должен был отвезти нас в отель, потребовалось всего около двадцати минут. Все мои чувства кричали, что необходимо позаботиться о моем мужчине, когда он буквально упал на сиденье напротив меня, в то время как моя зловредная часть все еще хотела надавать ему пинков, потому что… да что, черт возьми, там произошло?
– Парень, какого хрена ты там это творил? – спросил Райли, садясь в машину, в его голосе прозвучало то же самое недоумение, что мучило и меня.
– Вот, держи, Рем. – Пит протянул ему упаковку охлаждающего геля. – Приложи к челюсти. И ссадину на брови, думаю, нужно зашить.
– И как ты себя чувствуешь? Было приятно, когда тебя колотили как грушу? – вопросил полный негодования тренер со своего места впереди нас. – Где, черт возьми, была твоя игра?
Ремингтон взял упаковку геля, отложил ее в сторону и посмотрел прямо на меня, неподвижно сидящую перед ним.
В своих серых спортивных штанах и удобной красной толстовке с надвинутым на голову капюшоном, чтобы не переохладиться после боя, он выглядел очень мирно, как-то даже по-домашнему. Он раскинулся на сиденье, большой и спокойный, но из носа у него продолжала течь кровь, губы и ссадина над бровью кровоточили. Глядя на его разбитое лицо, я чувствовала, что сейчас взорвусь. А он продолжал внимательно смотреть на меня ясными голубыми глазами.
Наверное, я должна была бы привыкнуть к тому, что мой парень зарабатывает на жизнь кулаками, но я не могла. Не могла спокойно сидеть здесь, смотреть на его кровоточащее опухшее лицо и при этом не желать надавать тумаков тому, кто это с ним сделал. Мне ужасно хотелось ударить кого-нибудь, и в то же время трясло от желания протянуть руку, обнять, притянуть к себе этого большого и сильного, но так нуждающегося в моей заботе мужчину, а единственное, что я могла сейчас сделать, это мысленно считать минуты, пока мы добирались до нашего отеля.
– Послушай, Брук, – догадался наконец Райли, – давай поменяемся местами, чтобы ты могла позаботиться о нем.
Я пересела на его место, устроилась справа от Ремингтона и, быстро порывшись в его открытой спортивной сумке, извлекла оттуда спиртовые тампоны, мазь и полоски.
– Давай я попробую тебя подлечить, – прошептала я ему, и – о боже! – мой голос прозвучал очень интимно, даже под взглядом нескольких пар глаз. Похоже, у меня не было для него другого тона, кроме вот такого: низкого, хрипловатого от переполняющих меня эмоций.
Реми развернулся в мою сторону, предоставляя в мое полное распоряжение свои раны, и я чувствовала на себе живой, заинтересованный взгляд, когда прикладывала мазь к пухлой нижней губе, которая у него всегда страдала во время боя в первую очередь. Я невольно закусила свою собственную губу, когда накладывала лекарство на ссадину. Боже, как же я ненавижу, когда ему причиняют боль!
– Бровь тоже обработай, там рана выглядит довольно глубокой, – командовал между тем Пит.
– Да, я поняла, – ответила я ему все тем же голосом, который, вопреки своему желанию, никак не могла контролировать. Я очень старалась действовать быстро и осторожно, но руки у меня предательски дрожали, и жар тела Ремингтона, еще не полностью остывшего после боя, окружал меня горячим коконом, как будто он заключил меня в свои объятия. Его частое дыхание опаляло мой висок, и мне требовались сейчас все мои силы, чтобы подавить отчаянное желание наклониться ближе и вдохнуть его в себя, просто для того, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Все еще накачанная адреналином, я перешла к ране над его глазом и сжала ее двумя пальцами. Бог мой. Я едва могла находиться так близко к нему. Сотни тонких молний бежали от моих пальцев к плечам и дальше – вонзаясь прямо в мое бедное трепещущее сердце.
Глубоко вздохнув, я слегка надавила на края раны, пока осматривала остальные повреждения на его лице… и увидела, что его взгляд полностью сосредоточен на мне. Внутри у меня все сжалось.
Он сидел, развалившись на сиденье, как будто в расслабленной позе, но его странная неподвижность заставила меня насторожиться, и я почувствовала в нем скрытую энергию, как у замершего в неподвижности, но готовившегося к прыжку зверя. К прыжку на меня.
Мое сердце забилось быстрее, я задержала дыхание, чтобы не выдать себя, и, наклонившись еще ближе, схватила салфетку и прошептала самым ровным тоном, на который только была способна:
– Пожалуйста, закрой глаза.
Сдавливая рану над его бровью, я начала промакивать кровь, которая капала на его веко и щеку. Он послушно закрыл один глаз, но при этом продолжал наблюдать за мной другим, как будто в моем лице было что-то, что он непременно должен был видеть.
Внезапно тишину разорвал его хриплый, гортанный голос. Я едва не подскочила от неожиданности.
– Я в полном дерьме. Мой правый бицепс травмирован, и плечо повредил, когда я отбивал его боковой удар слева.
– Парень, это просто безумие. Как ты мог столько напортачить за один вечер? – недоуменно спросил Райли.
– Брук, ты знаешь, что делать, – скомандовал тренер с переднего сиденья. Молча кивнув, я посмотрела прямо в голубые-преголубые глаза Ремингтона, в которых светилось мужское удовлетворение, и сжала челюсти, когда до меня наконец дошло, что здесь на самом деле происходит.
Пока мы добирались до нашего гостиничного номера, я вся кипела от злости.
– Ты ведь нарочно позволил ему избить себя, верно?
Он плюхнулся на скамейку в ногах кровати и поднял на меня невинный, недоумевающий взгляд, отбрасывая пустую бутылку из-под энергетического напитка.
– Я в полном дерьме, так что иди и почини меня.
– Да, ты облажался, это верно, но ведь вовсе не твой бицепс нуждается в моей нежной заботе!
– Верно, не он. – Его глаза чуть мерцали в мягком свете лампы, когда он смотрел на меня. – Так ты собираешься меня лечить?
– Только потому, что ты мне за это платишь, – сердито пропыхтела я и, схватив свои принадлежности для массажа, в том числе масло арники и горчичное масло от воспалений, направилась в ванную и включила воду. – Сейчас ты примешь холодный душ.
Изогнув губы в кривой усмешке, он поднялся на ноги и призывно помахал мне, а когда я в недоумении подошла, обхватил меня одной рукой за плечи и чуть привалился ко мне, как если бы его не держали ноги.
– Что такое? Тебе нужна помощь, чтобы дойти до ванной? Всего полчаса назад ты бодро прыгал по рингу, – насмешливо сказала я ему.
– Эндорфины убивают боль, – прошептал он мне на ухо, когда я, обняв его за талию, вела в ванную. – Я же признался, что оказался в полном дерьме.
Я прислонила его к стене и открыла дверь в душевую, но пока я проверяла рукой температуру воды, он подхватил меня на руки, повернул кран на среднюю температуру и как был – в одежде и обуви – вошел под струю вместе со мной.
Вода обрушилась на нас, я задохнулась от удивления и неожиданности и начала брыкаться, чувствуя, как одежда, все больше намокая, прилипает к коже.
– Что ты делаешь? С ума сошел?
Он молча стянул с меня кроссовки и перебросил их через стеклянную перегородку над кабинкой, затем поставил меня на ноги и стянул юбку вниз. Феромоны, которые он в изобилии источал после каждого боя, пошли войной на мои чувства, и мне стало так жарко, что, казалось, единственное, что не давало мне превратиться в пепел, это вода, бьющая по моей коже.
– Что ты делаешь? – задыхаясь, повторила я.
Он сдернул с меня мокрый топ, и тот плюхнулся на мраморный пол. Затем начал раздеваться сам, а я вся кипела, переполненная гневом из-за того, что он позволил себя ударить, и до такой степени возбужденная видом его перекатывающихся под золотистой кожей мышц, что мне самой хотелось его избить… и расцеловать одновременно. Когда его боксерские трусы шлепнулись на пол, он отбросил их ногой в сторону и… о боже, я закрыла глаза.
Мне пришлось даже прикусить нижнюю губу, чтобы подавить в себе желание тут же броситься к нему и дать ему все, что он захочет. Не сводя с меня глаз, он отступил назад, под воду, его широкие плечи заслонили меня от бьющих сверху струй, и когда я почувствовала, как его большой палец медленно заскользил по моему подбородку и мягко оттянул нижнюю губу, то услышала его хриплый шепот:
– Это мое!
Я едва могла дышать. Он буквально подавлял меня. Я могла сколько угодно сопротивляться своей реакции на него и все равно проиграла бы. Он не отрывал сверкающих глаз от моего лица, и собственническое, хищное выражение его взгляда пронзило меня от макушки до пяток. Я отрешенно наблюдала, как ручейки воды стекают по его подбородку, и тут он обхватил ладонями мою задницу и крепко прижал к себе, его эрекция уперлась в мой живот, а беспощадный взгляд требовал ответа.
– Ты, – заговорил он резко и повелительно, проводя влажным пальцем по моим губам, – будешь любить меня до самой моей смерти. Я сделаю все, чтобы ты любила меня, даже если это причинит нам боль, и даже когда будет больно, я сделаю все, чтобы тебе было хорошо, Брук. – Он просунул большой палец мне в рот и провел им по кончику языка, требуя, чтобы я лизнула его. Как только я это сделала, мои соски сразу напряглись, и я едва не застонала, когда он вытащил палец, чтобы провести влажной скользкой подушечкой по моей нижней губе. – Ты будешь чертовски любить меня, даже если это убьет нас обоих.
Я чувствовала, как болит грудь от нехватки воздуха, в то время как вся остальная часть меня жаждала ощутить прикосновения его рук. И когда мой взгляд скользнул вверх, чтобы встретиться с пылающим взглядом голубых глаз, я увидела, что его мокрое лицо искажено мучительной гримасой, словно весь тестостерон в мире течет по его жилам, притягивая и заставляя меня желать его с такой силой, что, кажется, я умру, если не отдамся ему. Эта всепоглощающая, опаляющая душу, разрывающая сердце, болезненная потребность в нем была гораздо сильнее, чем просто физическая, больше, чем эмоциональная.
Мышцы промежности сжались так сильно, что мне пришлось приложить невероятные усилия, чтобы не закричать. Его близость обостряла все мои чувства. Почему-то мне пришло на ум, что его любимая шелковая именная накидка точно такого же цвета, как капля крови, выступившая сейчас на губе, – ярко-алая, насыщенная кислородом. Я отметила, как ровно и горячо его дыхание, овевающее мое мокрое лицо. Я чувствовала каждый палец, впившийся в мои ягодицы, и то, как медленно скользит большой палец другой его руки по моей щеке и подбородку. Боже, что он делает со мной? Я же сейчас рассыплюсь на части.
– Перестань причинять себе боль, – в отчаянии проговорила я, пытаясь вырваться из его объятий только для того, чтобы, отшатнувшись, удариться спиной о холодный мрамор стены позади меня.
– Это не больно, – прохрипел он, а затем снова притянул меня ближе к себе и уткнулся носом мне в ухо. – А вот ты… ты плачешь в моих объятиях. Потому что я, сука, причинил тебе боль. Вот это по-настоящему больно. Ты больше не прикасаешься ко мне. Не смотришь на меня счастливыми глазками. Вот где боль. Мне больно, как последнему ублюдку, и не от ударов и ран, не снаружи. Там ничто не болит так, как внутри, вот здесь ты заставляешь болеть.
Изо всех сил стараясь сдержать вихрь эмоций, вызванных его словами, я опустила взгляд и яростно потрясла головой, смаргивая влагу с глаз.
– И здесь мне тоже больно. – Он взял мою руку и направил к своему твердому как камень пенису. – Мне всю ночь было больно смотреть, как ты разрываешься на части из-за меня. Сегодня утром. И в спортзале тоже. – Он притянул меня к себе, и я тихо застонала, прижимаясь лбом к его груди и изо всех сил стараясь не рассыпаться на куски снова.
Он сжалился надо мной и отпустил меня, но мои пальцы и ладони горели, и я не знала, куда девать руки. От его близости у меня кружилась голова. Мне хотелось гладить и ласкать каждый дюйм его тела, хотелось стереть прикосновение других рук, которые когда-либо касались его. Я хотела… даже не знаю, чего я хотела в этот момент.
На самом деле я не могла думать ни о чем, кроме нарастающей, болезненной пульсации внутри моего тела. Он схватил мыло и начал намыливать все мое обнаженное тело. Осторожно, бережно, как будто в первый раз, и, сосредоточенно наблюдая за своими руками, он скользил мылом между моих ног, обводил скользкими пальцами мои груди, нажимая подушечками больших пальцев на соски.
– Тебе понравился бой? – спросил он своим тихим, глубоким голосом, в то время как его сильные руки плавно скользили вниз по внешней стороне моих бедер, вверх по внутренней стороне и далее по промежности. Затем он обхватил ладонями мои ягодицы, намыливая и массируя их и между ними.
Удовольствие от его уверенных и таких знакомых прикосновений было настолько полным, что я едва сдерживала стон, наблюдая, как он моет меня.
Один глаз у него немного припух, а рана над бровью все еще выглядела ярко-красной. Его полная нижняя губа продолжала кровоточить посередине. Однако его раны для него вовсе ничего не значили. Он жаждал моего внимания и сделал бы все, чтобы завладеть им, пусть мне и хотелось ударить его за то, что он вел себя так безрассудно, желание поцеловать каждый его синяк, каждую ранку было сильнее всего.
Ремингтона всю жизнь все бросали. Родители. Учителя. Друзья. Даже я. Никто никогда не оставался с ним достаточно долго, чтобы показать ему, что он этого заслуживает. Он подверг себя риску лишь для того, чтобы заставить меня прикоснуться к нему и дать ему немного любви, – это заставляло меня пылать от желания утопить его в этой любви, даже если он никогда, никогда не попросит об этом.
– Я отказываюсь, – горячо прошептала я, – сидеть и смотреть, как ты намеренно позволяешь себя избивать.
– А я не позволю тебе отталкивать меня, – с тем же пылом ответил он, наполняя свою большую мыльную ладонь тяжестью моей груди.
Нахмурившись, я покачала головой и тут же, ойкнув, зажмурилась, когда он направил лейку душа на мое лицо. Струи воды смывали шампунь, а он помогал пене стечь, оглаживая ладонями мои волосы и все тело. Я едва могла держать себя в руках.
Стараясь не потерять самообладание, я схватила мыло, взбила пену и провела ладонями по скользкой коже груди, слегка проминая пальцами его мышцы. Он вздрогнул от моего неожиданного прикосновения, я подняла на него глаза, ноги у меня почти подкашивались. Все внутри меня сжалось, когда я смотрела в эти голодные голубые глаза. Я провела пальцами вверх по его мощной руке, затем вниз по груди и по всем восьми кубикам накачанного пресса.
– Это то, чего ты хотел? Тогда, на ринге, безрассудно позволяя себя избивать? – спросила я. Мой голос, хриплый от волнения, был едва слышен среди журчания воды.
Он нежно обхватил мое лицо одной рукой и уверенно и страстно, выделяя каждое слово, произнес:
– Я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты прикасалась ко мне, чтобы прижималась своими губами к моим – как раньше. Я хочу, чтобы ты любила меня. Прекрати, наконец, наказывать меня, Брук. Я люблю тебя.
Он накрыл мои губы быстрым, грубым поцелуем, словно попробовал на вкус, и тут же отстранился, тяжело дыша и прожигая меня взглядом. Чуть сильнее сжав рукой мое лицо, он продолжил:
– Неужели моя девочка позволит такой ерунде сломить ее? Не верю. Она сильнее этого. Я знаю это очень хорошо, и мне это очень нужно. Мне нужно, чтобы она боролась за меня и чтобы она боролась вместе со мной. Признаюсь, такого в моей жизни никогда не случалось. Только ты случилась, Брук. И ты все еще здесь, несмотря ни на что, ведь так, моя маленькая зажигалка?
Наши взгляды встретились, и я не знаю, какой из них был голоднее или отчаяннее. Глазами он прожигал меня насквозь, казалось, он умирает от жажды, и только я могу вернуть его к жизни. Моя грудь начала бурно вздыматься, сердце пустилось вскачь, и прежде чем я осознала, что делаю, мои пальцы запутались в его мокрых волосах, я притянула его голову к себе, а он прижал меня спиной к мраморной стене и накрыл мой рот жадным поцелуем.
Я задыхалась, впитывая его вкус и запах, он раздвинул мои губы языком, продолжая удерживать меня за подбородок, заставляя меня стонать и впиваться в его кожу пальцами, когда наши языки сплетались. Его язык был груб и требователен. С низким, довольным рыком он поднял меня в воздух, чтобы наши рты были напротив дуг друга. Его близость, прикосновение наших тел возбуждали меня, доводя до исступления. Моя кожа горела там, где мы соприкасались. Наша потребность друг в друге росла с каждой секундой. Я чувствовала, что узы, которые связали нас, не разорвать никому и никогда.
Он выключил воду и, закутав меня в полотенце, понес в спальню, а я все продолжала прижиматься к нему, обхватив за шею, сосала его язык, покусывала губы, кровь моя кипела, бурно струясь по венам, подобно горной реке.
Он опустил меня на одеяло, вытер полотенцем, растирая и массируя все мое тело, а потом наклонил ко мне голову и прошептал на ухо:
– Дай мне немного обсохнуть.
Я протестующе застонала, глядя ему вслед. Мне было так жарко и в то же время так мокро и холодно, что у меня стучали зубы, когда я смотрела, как двигаются его мускулистые ягодицы – настолько сексуальные, насколько вообще могут быть сексуальны мужские ягодицы. Несмотря на то, что каждый дюйм моего тела возбужденно пульсировал и горел, я дрожащей рукой плотнее закуталась в полотенце, не сводя глаз с двери ванной.
О боже, мне ведь тоже чертовски больно!
Когда он, наконец, вернулся, ручейки воды все еще стекали с его волос, по мощной шее, по широкой груди и вниз к полотенцу, обернутому вокруг узких бедер. У меня перехватило дыхание. Я молча смотрела, как он натягивает полотенце на голову, ероша и вытирая темные волосы, его голубые глаза жадно блестели, когда он окинул алчущим взглядом меня, лежащую на кровати в той же позе, как он оставил. Внезапно вся моя любовь и болезненная ревность, которые мучили меня последнее время, захлестнули меня, накрывая с головой.
Он подошел, не отрывая от меня взгляда, и я распахнула полотенце, в которое до сих пор куталась, его лицо застыло, а глаза вспыхнули, когда он окинул взглядом мое полностью обнаженное тело.
Одним движением он откинул полотенце с бедер, и я задохнулась, не в силах дышать при виде его мощной эрекции, упруго покачивающейся, когда он наклонился надо мной, чтобы осторожно подсушить мои мокрые волосы другим полотенцем.
– Сначала я натру тебя массажным маслом, – предупредила я его задыхающимся шепотом.
С дьявольской улыбкой он отшвырнул полотенце, схватил масло арники, за которым я было потянулась, и бросил его на ковер; а потом откинул мои мокрые волосы с лица на спину, с потяжелевшим взглядом обхватил ладонью мой затылок и приблизил свои губы к моим.
– Лучше лизни мой язык своим. – Он накрыл мой рот поцелуем и смешал свое дыхание с моим. Восхитительная дрожь охватила меня, когда его губы раздвинули мои и наши языки сплелись.
– Твоя губа, осторожнее, – тихо выдохнула я.
Он игриво ущипнул меня и снова припал к моему рту, действуя немного напористей и сводя меня с ума.
– Твоя губа, – вновь простонала я, извиваясь под ним.
Он чуть отстранился и принялся мучительно медленно ласкать внутреннюю поверхность моих бедер, вызывая в коже ощущения, подобные бурлящим пузырькам шампанского.
– Ремингтон, твоя губа, – вновь запротестовала я, обнаружив, что ссадина опять начала кровоточить, и протянула руку, чтобы поймать каплю крови пальцем.
– Ш-ш-ш! – Он облизнул мой палец и втянул его в рот; затем отпустил его и посмотрел на меня неистово нежным взглядом, а в это время его рука скользила по задней части моих бедер, вверх, к ягодицам.
Я бурно и часто дышала, стараясь не застонать от его ласк, но, когда его ладони собственническим жестом обхватили мою задницу, я не выдержала и всхлипнула.
– Тебя это так возбуждает? – спросил он.
– Да.
Он вновь заскользил руками по моим ногам – вниз, к коленям, потом по икрам, затем медленно начал подниматься вверх, пока я не растворилась полностью в этих волшебных ощущениях.
– А так? – нежно спросил он, целуя меня в живот.
– Мне нужно полечить твою губу, – выдохнула я. Тысячи жарких сухих языков пламени лизали мое тело, когда я резко вывернулась из-под него и, дотянувшись-таки до своей мази, дрожащими руками ухитрилась приложить немного к ране на губе.
Он мягко обхватил губами кончик моего пальца, и меня пронзила стрела удовольствия. Я закрыла глаза.
– Реми, – прошептала я, тая от нежности.
– Ложись обратно, – командовал он. У меня кружилась голова от предвкушения, и я послушно откинулась на кровати.
– Не целуй меня больше, Ремингтон, – предупредила я.
Он хрипло прошептал в ответ:
– Приведешь меня в порядок чуть позже.
Дрожь пробежала по моему телу, когда он начал ласкать мое лоно, большим пальцем раскрывая губы, и одновременно, склонившись надо мной, лизал языком твердую бусинку соска.
Я слегка приподнялась, мурлыча от удовольствия, и он, тихо смеясь, принялся играть кончиком языка с другим соском, а затем вобрал его целиком в рот, горячий и влажный. Его большие руки скользили по всему моему телу.
– Боже, Брук, – прорычал он, – ты скрутила меня и теперь разрываешь на части. Возьми меня всего.
– Хорошо, – выдохнула я нетерпеливо. Он широко раздвинул мне ноги и накрыл своим жарким телом. Его горячее дыхание смешалось с моим, и я, распростертая на кровати, чувствовала, как распадаюсь на миллионы частичек. Мы оба были взвинчены, возбуждены до предела. Он был нужен мне как воздух. Мне было необходимо ощущать все это – то, как соприкасаются наши тела, как его шершавые ладони царапают мою кожу, как мои руки скользят по его гладкой груди. Я царапала его спину ногтями, когда он зарылся лицом в мою шею, как будто не зная, что ему делать – целовать, кусать или лизать, поэтому делал все сразу.
– Кому ты принадлежишь? – хрипло, требовательно спросил он.
– Тебе, – выдохнула я.
Повинуясь его рукам, я обхватила ногами его бедра. Он завел мне руки за голову и навис надо мной, пожирая мое лицо темным, мучительным, ненасытным взглядом.
Он сплел свои пальцы с моими и припал жадным поцелуем к моему рту. Эта близость, переплетение наших ног и рук, наших языков, нашего дыхания возбудили все центры удовольствия в моем мозгу и все брачные инстинкты внутри меня. Жидкий огонь струился по моим венам. Я стонала, и он стонал в ответ, мое тело горело, и я чувствовала покалывание миллионами иголочек от каждого его движения, от каждой ласки. Его твердая грудь прижалась к моим соскам. Его массивные, мощные мышцы ног почти раздавили мои бедра. Он был полностью готов войти в меня, наполнить собой.
Каждая клеточка моего тела знала, что это мой мужчина, и была готова принять его. Только его одного. Он выпустил мои руки и обхватил ладонями ягодицы, усиливая поцелуй. Я чувствовала его пальцы – твердые, требовательные, когда он чуть передвинул меня к себе ближе, я выгнулась ему навстречу и откинула голову назад, так что его язык достигал каждого уголка моего рта.
– Да, – выдохнула-простонала я.
Он чуть отодвинулся, и наши взгляды встретились в полумраке. От желания, которое я увидела в его глазах, у меня перехватило дыхание. Мой Реми был самым мужественным, самым завораживающим мужчиной из всех, кого я знала. Он снова наклонился, чтобы прижаться своими горячими губами к моим. Стало так жарко, я буквально задыхалась, когда его пальцы заскользили между моих ног. Он изогнул шею, чтобы поиграть языком с мочкой моего уха, а я лизнула его влажную, чуть солоноватую кожу на щеке.
– Как же это восхитительно! – Его пальцы скользили то быстрее, то медленнее, и обжигающая волна удовольствия прокатилась по всему моему телу, казалось, кровь сейчас закипит в моих жилах, я таяла от желания и наслаждения.
Он прошептал мое имя тем хрипловатым голосом, который сводил меня с ума, и опустился ниже, целуя и лаская губами и языком мою грудь, облизывая соски. Сегодня они отчего-то были особенно чувствительными, посылая волны удовольствия по всему моему телу. Я едва не задохнулась и куснула его за мочку уха, шепча его имя снова и снова.
– Реми… Реми…
– Давай, детка, кончи для меня, – попросил он, погружая в меня свой длинный палец. Я вскинулась, схватила его за плечи, и мои стоны удовольствия эхом разнеслись по комнате.
– Тс-с, детка, расслабься, – прошептал он.
Он скользнул вниз по моему телу, оставляя дорожку из поцелуев от груди до пупка, и еще ниже… И когда он раскрыл большими пальцами мои складочки и принялся лизать мой чувствительный бугорок, я не выдержала и закричала. Невыносимое удовольствие пронзило меня, я выгнулась ему навстречу в безумной потребности освобождения. И почти тут же кончила.
Я задыхалась и стонала, все еще дрожа в затухающих волнах удовольствия, когда он поднялся надо мной, встав на колени между моих ног, взял в руку свой член и направил его в меня. Сквозь ресницы я видела, как напряжено его тело, как двигаются его мышцы, и невольно всхлипнула, когда он прижал мой клитор большим пальцем и начал двигаться во мне.
– Черт, какая же ты тугая, детка, ты просто сводишь меня с ума, – пробормотал он, наклоняясь ниже, чтобы покрыть поцелуями мое лицо.
Он очередной раз погрузился в меня до предела, и мы остановились.
В повисшей тишине я слышала наше дыхание и бешеный стук своего сердца. Невыносимое желание никуда не делось, оно пульсировало и трепетало в наших телах.
Но мы пытались продлить это мгновение. Он внутри меня. Он мой. И я, черт возьми, никуда не хотела его отпускать.
А он не хотел покидать меня, он внутри меня, весь такой твердый, пульсирующий, и я принадлежала ему полностью.
Мы снова принялись целоваться как безумные, он погрузился чуть глубже, его жадные поцелуи были первобытно грубы и безжалостны, но я чувствовала в них не только ненасытность, но и любовь. Я чувствовала, как он наполнял меня всю, так знакомо и так по-новому, и, всхлипывая, кусала его за плечи, пытаясь приноровиться и требуя продолжения. Но он замер, видимо, сам ожидая, когда начну двигаться я.
Я тяжело дышала, мои глаза невольно закрылись, я наслаждалась этим мужчиной, всем его телом – на мне и внутри меня. Я обожала его соски, его гладкую бронзовую кожу… Я провела кончиками пальцев по темным бугоркам и услышала, как он вздыхает от удовольствия, когда я потянулась вверх, чтобы нежно пососать один из них. Мне нравилось, как он урчит, словно довольный лев. Он обхватил мою голову ладонью и наклонил назад, нежно целуя меня, но я вырвалась, подалась вперед и нежно лизнула языком другой сосок.
– Реми… пожалуйста, – взмолилась я. – Я не могу больше ждать.
Он зарычал и снова начал двигаться, шепча мое имя и путаясь пальцами в моих волосах.
– Такая тугая… моя маленькая… моя Брук.
Его слова ласкали меня, наполняя нежностью.
Никто не учил его любить. Он делал это так, как подсказывал ему инстинкт.
Притянув меня ближе, он лизал, сосал, покусывал меня всюду, где мог дотянуться, растягивая удовольствие, пока я вся не начала гореть. Все внутри меня сжалось. Я задыхалась и могла слышать только наши совместные звуки любви, которые сводили меня с ума.
Его движения ускорились. Он уже завел меня до предела, и я закричала в голос. Он оттянул пальцами мои волосы, целуя и кусая меня, пока наши бедра двигались быстро и яростно, уже почти без всякого ритма.
Я кончила во второй раз, и он, наполнив меня, теперь просто крепко держал, сам оставаясь совершенно неподвижным. Через мгновение я почувствовала, как изливается в меня его горячая сперма и он, довольно порыкивая, целует меня в ухо. Наконец мы оба расслабились и еще несколько мгновений лежали, прислушиваясь к успокаивающемуся дыханию.
Затем он снова обнял меня и, прижав к своей груди, перекатился на спину, так что теперь я лежала, распластавшись по нему всем своим обнаженным, скользким от пота телом. Кожа у нас обоих блестела, как после часовой тренировки в полную силу. Мы наслаждались наготой друг друга. Он расслабился, когда я начала расслабляться, затем он ощупал мою промежность и протолкнул свою сперму обратно внутрь, чем очень удивил меня.
Наши инстинкты внезапно снова взяли верх. Мои бедра дрожали под его пальцами. Тепло его дыхания омывало мне шею, когда он прижался губами к моей коже. Я слышала, как бы со стороны, звуки, которые мы издавали – мои всхлипы и его рычание, выражающее мужское удовлетворение от того, что он ублажает свою женщину. Булькающие звуки вырывались из горла, когда меня начала бить дрожь.
Он не трогал больше мой клитор и никак не возбуждал меня намеренно, но то, как он гладил руками мое тело, как не желал покидать его, как облизывал мою кожу медленными движениями своего языка, заставило мои мышцы сжаться вокруг него, а мои соски стать настолько болезненно чувствительными, что я ощущала малейшее движение воздуха.
Когда он столкнул меня на матрас животом вниз и куснул сзади за шею, я невольно закричала: «О боже, Реми!», а он продолжал покусывать меня, намекая на то, что готов продолжить наш раунд, но уже войдя в меня сзади.
К тому времени, как мы рухнули в изнеможении на кровать, я едва могла пошевелить пальцем. Я лежала под ним без сил, чувствуя, что даже кости мои растворились, и пыталась заставить сокращаться хотя бы дыхательные мышцы.
Скользкий от пота, он снова перекатился на спину и одной рукой притянул меня к себе. Я поуютнее пристроилась на нем и провела рукой по его крепкой челюсти. Мою грудь переполняли любовь и нежность, а мое тело – удовлетворение от хорошего траха, так что я чувствовала себя одновременно полумертвой от усталости и невероятно живой и сияющей, как солнце.
– Здесь у тебя болит? – Я слегка потерла ссадины и небольшую фиолетовую гематому на его виске. Прежде чем он успел ответить, я легко подула и, едва касаясь губами, поцеловала их все, и мне вдруг стало любопытно, а «лечили» ли его так когда-нибудь. Я почти не сомневалась, что ответ будет отрицательным, поэтому я продолжила свои «целебные» поцелуи и коснулась каждой ссадины, а затем подула на ту, что только-только затянулась у него на губе.
Я расслабленно улыбнулась ему, легко скользя пальцами по его подбородку и скулам.
– Ты представлял меня еще до того, как я стала твоей? Вообще, задумывался о том, что я где-то существую? И какая я?
Он заправил мне за ухо прядь волос и некоторое время рассматривал мое лицо.
– Нет. Никогда.
– Я не думала, что когда-нибудь влюблюсь так сильно. А ты?
– Никогда, – повторил он, и на его щеках появились те самые сексуальные ямочки, по которым я сходила с ума. Последнее время я редко их видела.
Я начала перебирать пальцами его волосы.
– О чем ты думал, когда рос там?
– Я просто брал то, что возможно, и был вполне этим доволен. – Он погладил мне мочку уха. – Но если бы я знал, что на свете существуешь ты, я бы охотился за тобой, поймал и сделал бы своей.
– Так ты, собственно, и поступил, разве нет? – улыбаясь, сказала я.
– Вот именно, – он потерся носом о мой нос, его голубые глаза смеялись, – что я и сделал.
Вздохнув, я положила голову ему на плечо и провела кончиками пальцев по его соскам.
Он – моя лучшая кровать. Он лежал на спине, одна рука под подушкой, другая скользила по моему позвоночнику, и я раскинулась на нем, прижавшись животом к его прессу, грудью – к его грудным мышцам, голова покоилась на его плече. Каждый раз от него пахло другим мылом, ведь мы постоянно меняли отели, и в то же время это всегда был его собственный – такой родной теперь для меня запах.
Очень осторожно я провела пальцами по его бицепсу, слегка массируя его.
– Тебе сейчас лучше? – Я надавила на его мышцу чуть сильнее и обнаружила, что дело совсем плохо. Черт бы его побрал!
Но он лишь небрежно кивнул, как будто это ничего не значило, и перекатил меня на бок. Едва он начал меня тискать, у меня снова все заныло внутри от предвкушения. Он притянул меня ближе, пристраивая вплотную к себе, я тихо застонала, потому что поняла, что он собирается сделать. Его большое горячее твердое тело позади меня вместило все мои изгибы. Он зачесал мне волосы назад и начал ласкать меня, поглаживая своей тяжелой рукой все мои выпуклости.
Он целовал и гладил меня, водя рукой вверх и вниз по моему телу, скользил языком по задней части моего уха, по затылку, плечам, лаская и пробуя меня на вкус.
Реми вполне благополучно жил без любви, в том числе и родительской любви. Он преуспел, несмотря даже на то, что ему каждый день приходилось бороться со своим аффективным расстройством. Он поднимался всякий раз, когда падал, и только становился от этого крепче. Те два раза, когда падала я – на моих олимпийских отборочных соревнованиях и в прошлом году, когда он намеренно проиграл свой последний бой, – я еще долго хромала, как в прямом, так и в переносном смысле. А он всегда мгновенно вскакивал, готовый сразу бежать.
Он был настолько сложным и непредсказуемым, что я невольно думала, что даже когда я отдам всю себя этому человеку, он никогда не будет по-настоящему моим.
– Я голоден, – шепнул он мне на ухо, затем встал с кровати и натянул свои пижамные штаны на завязках, а затем ухватил меня за лодыжки и потянул с кровати.
– О нет, я хочу спать, – простонала я и схватилась за подушку.
– Ну пойдем, поедим со мной, моя маленькая зажигалка.
– Не-е-ет, – в последней попытке остаться в постели я прижала подушку к себе и начала брыкаться. – Я же так растолстею из-за тебя! – со смехом пищала я.
С низким, сексуальным смешком он подхватил меня на руки, как будто я весила не больше той подушки, затем отбросил подушку в сторону и поцеловал меня.
– Ты прекрасна.
– Любая красивая женщина должна спать, чтобы оставаться прекрасной, – слабо запротестовала я, утыкаясь носом в его шею.
Он поставил меня на пол, достал из чемодана одну из своих футболок и протянул мне. Я послушно влезла в нее, и он, вновь подхватив на руки, отнес меня в гостиную, опустил на стул и отправился за едой. Вернулся он к столу с двумя тарелками, на одной была навалена гора еды, на другой относительно нормальная, человеческая порция. Потом он сел напротив меня и многозначительно похлопал себя по коленям.
Но я с независимым видом откинулась на спинку стула и, ухватив с тарелки спаржу, откусила кончик стебля и начала жевать.
– Наша с тобой манера поведения за столом никуда не годится. Если ты отведешь меня в ресторан, я же не смогу есть, сидя у тебя на коленях, как какая-то канарейка. Люди подумают, что у нас проблемы.
Он сунул в рот кусочек зажаренного соцветия цветной капусты и с хрустом прожевал.
– И кого это волнует?
– Прекрасный аргумент!
Доев до конца стебель спаржи, я наблюдала за ним, сидящим напротив меня: с этими татуировками, браслетами, обхватывающими его бицепсы, с восхитительным беспорядком в волосах и мерцающими голубыми глазами он выглядел, как какой-нибудь языческий бог. Он – все, что я хочу иметь в этом мире, – сидел прямо передо мной, вот на этом стуле.
– И здесь на самом деле не так удобно, как на твоих коленях, должна признаться. – Я выразительно поерзала на жестком сиденье. Он приподнял бровь, в его глазах зажегся дьявольский огонек.
– Перестань изображать из себя недотрогу, Брук. Я уже получил тебя. – Он бросил в меня скомканную бумажную салфетку. Я схватила другую, сжала в комок и бросила в ответ. Тогда он отложил вилку, протянул свою длинную руку, чтобы ухватиться за край моего стула, и протащил его по полу к себе. Я лишь взвизгнула, когда он обхватил меня за талию и пересадил к себе на колени.
– А теперь просто успокойся. Мы ведь оба хотим, чтобы ты была здесь, правда? – Он обхватил ладонью мое лицо и повернул к себе, его губы расползлись в ласковой улыбке, пока он пристально изучал мои черты. – Теперь все в порядке?
Я обхватила руками его шею и сцепила пальцы на затылке, стараясь не встречаться с ним взглядом.
– В основном я просто злюсь на себя. Мне обидно, и… я ревную. Разумом я понимаю, что в этом нет никакого смысла, но остальная часть меня не желает все это слушать. Я просто не ожидала, что мне будет так трудно справиться с этим.
– Ты прекрасно со всем справишься, ведь ты же знаешь, как я люблю тебя, вот и справишься. А я чертовски тебя люблю, – прошептал он.
Мое сердце сладко сжалось от его слов. Я взяла кусочек цветной капусты двумя пальцами в знак примирения и поднесла к его губам.
Сверкнув глазами, он взял в рот мое подношение вместе с пальцами и облизал их. Продолжая наслаждаться вкусом моих пальцев, он, следуя примеру, тоже взял кусочек цветной капусты и скормил его мне. Ощутив во рту бесподобный аромат пряных трав и оливкового масла, я, как и он, облизала кормящие меня пальцы и с удовольствием увидела, как вспыхнули при этом его глаза.
– Я тоже люблю тебя, но никогда больше не позволяй им бить себя, как сегодня вечером, – произнесла я чуть хриплым, взволнованным голосом, проводя влажными пальцами по его губам и чувствуя, как они двигаются, когда он тихо отвечал:
– Не буду… пока ты не вынудишь меня.