– Святая Моника! Вы с Мерседес так похожи друг на друга. Не покинь ее, прошу тебя! Она так нужна своим детям и внукам. И мне, мне тоже, конечно. Помоги ей, я умоляю тебя!
Доктор Хулио Мартинез, врач-онколог единственной в Санта-Монике и ее окрестностях больницы привык, что пациенты и их родственники молятся. «Слава богу!» – сообщения об удачно прошедшей операции или хороших анализах из лаборатории чаше всего встречались именно этой фразой. «Богу?– каждый раз с усмешкой думал Мартинез. – Как же, как же, именно ему».
Мартинеза задевало, что работа медсестер, санитаров и его личная, при подобной оценке результатов, не учитывалась. Шесть лет в университете Барселоны, лучшем в Испании, пять на последипломной резидентуре в Севилье, восемь лет практики в Санта-Монике – тоже ничего не значили. Как и закупленная на сотни тысяч евро аппаратура, благодаря которой больница, располагаясь в небольшом андалузском городке, могла проводить операции столичной сложности. А лекарства, чьи химические формулы длиннее любого псалма, эффект очевиднее, чем от любой молитвы, читай ты их без остановки со времен Авиценны до наших дней. Как насчет них?
Нет же: «слава богу»!
Хотя… Если кто-то и принимал участие во вчерашней операции – вместе с ним, доктором Мартинезом – то тоже потрудился на славу! В случае бедной синьоры Молины, они оба вряд ли могли сделать большее – помогай им в этом хоть вся небесная армия с полным медицинским корпусом королевства в придачу.
Примерно это и сообщил доктор Мартинез синьору Адриану Молине, лучшему юристу и адвокату Санта-Моники, одному из ее самых уважаемых граждан. В этот момент он горячо молился за здоровье своей жены в больничной капелле.
– Увы, дон Адриан, – признался врач, – мы можем лишь продлить ей жизнь на год-другой. И это самый оптимистичный прогноз. Я консультировался с коллегами в Севилье и Мадриде. Есть препараты, замедляющие процесс, но это все на что можно рассчитывать. Причем стоить это будет…
Мартинез не договорил фразу. Он показал Молине заранее выписанный рецепт, на обороте которого был написана цифра. Увидев ее, Молина вздохнул, насупил брови и закусил губу. Простояв так секунды три, он решительно произнес:
– Хорошо! Мы постараемся потянуть.
– Боюсь, вы не поняли, синьор, – уточнил врач. – Это за неделю.
Рука Молины, державшая бумажку с рецептом, дрогнула. Вновь закушенная губа побелела. Адвокат шумно втянул носом воздух, в попытке справиться с накатившей на него волной паники.
– Как же так… Мы думали, это просто приступ. С ней уже такое бывало. Темнело в глазах, становилось плохо, но… Вы уверены? Это не может быть ошибкой?
Врач раскрыл папку с бумагами.
– Вот анализы, которые пришли из Севильи. Выводы по ним полностью совпадают с нашими, и, простите, слишком однозначны. Кстати… О том, что у доньи Мерседес потемнело в глазах. Я вынужден огорчить вас и здесь. К сожалению, это навсегда.
– Что вы имеете в виду?
Доктор красноречиво помахал перед лицом рукой.
– Она будет слепа? – понял Молина.
– Не будет, – поправил доктор. – Это уже случилось.
– Полностью?
– Как Анна Моредо, что сидит у дороги из города, – упомянул врач еще одну всем известную горожанку. – Мне очень жаль. Будто вашей супруге было мало диабета с ретинопатией, еще и взрывной атеросклероз. Вместе они уничтожили зрительный нерв без надежд на восстановление. При таком диагнозе, увы, это случается.
Семья синьора Молины не принадлежала к бедным ни в коем случае. Сам он был блестящим специалистом в области права, лучшим юристом в городе и участвовал во всех более-менее крупных сделках и юридических делах горожан. Ему доверяли что угодно, зная, что порядочность и профессионализм у него на высоте, сравнимой с грядой Кордильера-Беттики. Тем не менее, и богатой семью Молины назвать было никак нельзя. Во-первых, он никогда не брал с клиентов ни одного лишнего евро, наоборот, юриста направо и налево раздавал бесплатные консультации и скидки. Он любил свою работу и был благодарен каждому, кто позволял ему ей заниматься – оплата была делом важным, но не самым главным. А, во-вторых, в семействе Молины, довольно обширном, каждый с полным правом получал свою долю. Детям свято выделялись деньги на образование, лучшее из того, что могла предложить Испания. Щедро спонсировались любые творческие проекты – на которые в семье был горазд любой. Остальное пожирал большой дом и поместье, в котором жили почти все Молины.
Лишних средств, другими словами, в семье адвоката не было.
– Так что насчет лекарства, дон Молина? Его нужно заказывать заранее. Но, повторю, оно просто растянет то, что происходит, во времени. Никто вас не осудит, если…
– Заказывайте.
– Вы уверены?
– Абсолютно. У нас есть сбережения. Для чего они еще, если не для этого? Она проживет каждый миг, на который у нас хватит денег, я клянусь!
– Как скажете, синьор. Я оформлю заказ, и послезавтра ваша супруга уже сможет начать прием.
Мартинез дал Молине подписать бумагу для оформления заказа.
– И кроме этого, – заметил врач также, – поддерживайте ее всем, чем можете. У вас прекрасная семья синьор Молина, простите, я знаю, что говорю лишнее, вы и так сделаете все возможное. Но знайте: ваша супруга – на перепутье. Она держится замечательно, молодцом, но если у нее отобрать надежду, может угаснуть мгновенно. Если же надежду в ней поддерживать всеми силами… Кто знает, сколько она еще проживет. Возможно, довольно много, – дал наставления Мартинез.
И закончил с одному ему понятной иронией:
– С божьей помощью.
Адриан Молина навестил жену перед уходом. Мерседес лежала в палате, отрешенно глядя в потолок. Глядя – не по-настоящему, просто именно туда был устремлен ее невидящий взгляд.
– Мерседес? – позвал Адриан, изо всех сил стараясь держаться мужественно.
– Это ты? Слава богу! – живо ответила Мерседес. – Я с ума схожу от этой темноты вокруг. Да еще и без звуков. Я одна в палате?
– Да, милая, одна, – ответил Молина и взял жену за руку. – Тебе уже сказали? Насчет слепоты?
– Что это навсегда? Да, – Мерседес говорила как человек, принявший тяжелейший удар судьбы, но не потерявший при этом духа, и собирающийся бороться до конца. – Черт возьми… Я всякого ожидала от своего здоровья, но чтобы так? Ничего страшного. Будем считать, господь решил, что я достаточно повидала. Свозишь меня к донье Анне, чтобы она рассказала, как живут незрячие?
– Первым делом, – ответил Молина и поцеловал ее руку. – А в остальном? Ты… Как?
– Нормально. Не знаю, сколько мне еще осталось, но сегодня я точно помирать не собираюсь. Доктор сказал, что дела плохи, но есть какие-то варианты… Адриан? Почему у меня мокро на руке?
– Прости, – Молина вытер свои, пролившиеся на руку жены, слезы. – Да, я тоже с ним говорил. Все в порядке. Мы поставим тебя на ноги, все будет хорошо.
Домой адвокат Молина вернулся погруженным в самые мрачные и тяжелые мысли. Цена лекарства. Получалось, что семье придется расстаться со всем, что у нее было. О себе Молина не думал, но имел ли он право распоряжаться будущим своих детей и внуков? На это требовалось согласие всей семьи. Причем получить его следовало так, чтобы Мерседес ни за что про это не узнала. Адриан слишком хорошо знал свою жену – никогда бы она не позволила тратить отложенные деньги на то, чтобы продлить ей дни пожираемой неизлечимой болезнью жизни.
Вернувшись из больницы, Молина тут же созвал совет, с участием всех членов семьи. Сборы заняли добрых три часа. За это время Молина успел в деталях продумать, что скажет домочадцам.
Врачи обещали выписать Мерседес скоро – перед самым Рождеством, до которого оставалось меньше недели. С этого он и начал разговор:
– Скорей всего это ее последнее Рождество. И я заклинаю вас всем, что вам дорого, будьте в этот день здесь, рядом с ней.
Все отнеслись с пониманием.
Мерседес не была родной матерью детям Молины. Лишь последние десять лет она жила под крышей его дома, вместе со своей дочерью Мирой. Семья самого Молины была значительно обширнее. У него было два старших сына, и один из них, Пабло, вместе с женой Марией уже подарил ему двух внуков. А другой, Альфонсо, вот-вот собирался жениться в четвертый раз.
Младшая родная дочь Молины по имени Кира была почти того же возраста, что и падчерица: Кире исполнилось шестнадцать, а Мире семнадцать. Также под крышей большого дома Молины жила и его сестра Тереза, вместе со своим мужем Фабио и двумя их детьми, уже взрослыми, 20-тилетними конопатыми близнецами Мигелем и Моной.
Несмотря на то, что почти всем этим людям Мерседес не приходилась родной, относились они к ней с огромной любовью, как к настоящей матери. Настоящей матерью она им и была. А может даже больше. Был случай, когда она доказала это раз и навсегда.
Мерседес бесстрашно встала на пути у несущегося по узкой извилистой улочке взбешенного быка. Бык вырвался из фургона, в котором его перевозили в Ронду, старейшую арену корриды в Андалузии, и несся прямо на Киру – самую младшую, на тот момент, и любимую в семействе Молины малышку. Мерседес отшвырнула в сторону мальчишек Пабло и Альфонсо, которых вела в тот день в школу, и отважно преградила быку дорогу. Она кричала, свистела и размахивала руками, пока не отвлекла его внимание от застывшего в ужасе ребенка. Его рога пробили ей ребра, лишь по счастливой случайности, не задев жизненно важных органов – ни легких, ни печени с желудком. Бык проволок Мерседес по улице метров двести. Все это время она орала на него, называя самыми обидными в Испании ругательствами, и била по глазам сложенными для жесткости в «щепотку» пальцами.
В конце концов, бык сбросил ее на землю и, мыча от боли и унижения, умчался вдаль.
С этого дня Мерседес заняла в семье Молины самое главное положение. И не только в ней. Мать, защитившая своего ребенка от чудовища – где еще, как не в Санта-Монике, городе носящем имя матери блаженного Августина, ей было суждено стать одной из самых уважаемых горожанок.
На собрании присутствовали все, включая малолетних внуков. Самый младший, двухмесячный Агустин спал в коляске на веранде. Его родители Мария и Пабло приглядывали за ним через открытое окно гостиной. Второй же, полуторагодовалый Теодор, играл на виду у всех, в углу гостиной, в большой детском манеже.
– Конечно, пап! – произнесла Мира с чувством в ответ на просьбу отчима. – О чем ты говоришь!
И выразительно посмотрела на Киру. Сестры любили соперничать, в том числе в проявлениях любви к родным и близким. В ответ Кира, тоже выпучив глаза, сказала, обращаясь к отцу:
– Ок, ок!
На скупом языке подростков это значило: «хорошо, я приду». По крайней мере, Молина на это надеялся.
Остальные тоже оценили важность просьбы и с готовностью подтвердили, что обязательно будут.
– Но нам необходимо кое о чем договориться, – продолжил глава семейства. – Я не сказал ей, что она умирает. И запретил говорить ей это ее врачу. И вам я тоже запрещаю это делать. Достойно принять тот факт, что она ослепла, у Мерседес хватило мужества, но я понятия не имею, сколько после этого у нее его осталось. Пусть доживает свои дни, не думая о каждом из них, как о последнем.
К этой просьбе домашние уже отнеслись по-разному. Сестра Адриана, Тереза, например, закусила губу и с сомнением покачала головой. Но вслух перечить никто не стал.
– Прекрасно, – истолковал Молина общее молчание как общее согласие. – И есть еще кое-что, о чем вы должны знать.
Адвокат рассказал о заказанном лекарстве, и о том, как его стоимость повлияет на все их ближайшие, связанные с деньгами, планы.
– Наверное, я не был вправе принять такое решение один, но… Я надеюсь, вы отнесетесь с пониманием, – сказал он с надеждой.
– Пап! Разумеется, – Мира поднялась, и, подойдя к отцу, крепко обняла его.
Кира, не отставая от сестры, положила на его запястье руку.
– Мы со всем справимся, пап. Не беспокойся.
Семья дружно поддержала принятое им решение.
– Мерседес получит все, что нужно, – согласились сыновья Пабло и Альфонсо.
– Пусть только будет здорова, – сказала невестка Мария.
– Это всего лишь деньги, – заметил и зять Фабио.
– А сколько именно оно стоит, Адриан? – задала рациональная Тереза вопрос о лекарстве.
После названной вслух суммы в гостиной воцарилась тишина, которую, как деревенскую поленту, можно было нарезать суровой ниткой.
– Ничего себе, – наконец, сказал племянник Молины, конопатый Мигель. – А я думал студию переоборудовать.
Подзатыльник, который он тут же получил от сестры Моны, был красноречивее всяких слов.
– Да я ничего такого не имел в виду! – потирая ушибленное место, воскликнул Мигель. – Обойдусь, конечно.
– Нам всем потребуется от чего-то отказаться, – сказал Молина.
– Мы, думаю, пока повременим с бетонным цехом, – сказал Альфонсо, и Пабло ему кивнул. – Все равно как раз навалило работы, есть чем заняться и так.
Братья работали вместе, в собственной строительной фирме, обслуживающей запросы всего региона.
– Мы хотели купить минивэн, но это не к спеху. Дети пока маленькие, – сказала Мария.
– А вы пользуйтесь пока нашим, – с готовностью предложил Фабио. – Мы все вместе все равно уже давно никуда не ездим.
– А я устраиваюсь на работу к Фелипе, – сказала Мира, – так что карманные деньги мне больше не нужны. И насчет Киры тоже могу там поговорить.
– Могу бросить университет, – предложил Мигель и получил еще один подзатыльник, но уже от матери.
– Можешь продать мотоцикл, – выдвинула Тереза сыну встречное предложение, – не только Мерседес, но и сам проживешь подольше!
Предложения сыпались одно за другим. В совокупности с накоплениями на банковском счету и средствами, вложенными в недвижимость, часть которой тоже решено было продать, положение перестало казаться безвыходным.
Растроганный семейным единодушием Адриан поднялся из-за стола и прижал к сердцу руки:
– Спасибо вам больше, дорогие. Всем. Я очень рад тому, что вы думаете так же, как я. И тому, что мы с вами вместе.
Два с половиной часа – столько потребовалось на путь туда и обратно, от поместья Молины до больницы Санта-Моники и выписку из нее, включившую в себя разговор с врачом, все его советы и пожелания.
В ожидании Мерседес родственники выстроились возле парадного подъезда к главному, большому дому в поместье. Помимо него на территории был еще и внушительный трехэтажный гостевой дом – в него все собиралась, но никак не могла найти времени переехать, семья Терезы.
Въехав через главные ворота и преодолев около ста метров бетонированной подъездной дороги, машина Молины остановилась возле входа. Пабло и Альфонсо бросились помочь Мерседес, но их опередил отец. Покинув водительское место, Адриан сам открыл заднюю дверцу автомобиля; опираясь на его руку, кряхтя и охая, из машины выбралась Мерседес.
Тереза и Мария, как и положено впечатлительным женщинам, заблестели глазами и приложили к губам ладони. Жена Адриана сильно сдала, это бросалось в глаза стразу. Если бы не помощь мужа, самостоятельно она, вероятно, не смогла бы сделать и шага.
Родственники помладше, пока что знающие жизнь чуть хуже, переживали чуть меньше.
Мерседес передвигалась прерывистыми, мелкими, шаркающими шагами, покачивая при ходьбе головой – как будто что-то с негодованием, без слов, осуждая.
– Тетя так раньше делала? – вполголоса спросил Мигель у Моны.
– Не припомню. Во всяком случае, не так сильно.
Еще, из нового для всей семьи, у Мерседес появились огромные черные очки, закрывающие половину лица.
– Как кинозвезда, которая прячется от папарацци, – пошутил Мигель и очередным подзатыльником, на этот раз отцовским, от Фабио, был отправлен помочь дяде довести Мерседес до крыльца и подняться по ступенькам.
– Привет всем! – вопреки плачевному внешнем виду держалась Мерседес бодро. – Эй! Вы тут вообще? Не прячьтесь!
Словно очнувшись, родственники тут же окружили ее заботой, по очереди заключая в объятия, предлагая любую помощь, интересуясь всеми ее желаниями – присесть, перекусить, утолить жажду, включить радио, сделать потише рождественскую музыку и так далее.
Мерседес благодарила и добродушно посмеивалась:
– Чувствую себя персоной важнее папы римского!
Вскорости пришло время рождественского ужина (в виду обстоятельств, перенесенного на обеденное время). Тереза, Мария, Мона и сводные сестры Кира с Мирой с утра торчали на кухне и, конечно, не зря. На столе стояли многочисленные закуски, традиционные для любого андалузского застолья: тончайше нарезанный хамон, оливки, каперсы, фаршированные баклажаны и яйца, сыр – всего по несколько видов. Тут же на стол подали благоухающий кальдо – наваристый суп из мяса и овощей. Затем настала очередь праздничного жаркого, щедро сдобренного лучшими, что можно найти в андалузских горах, душистыми травами, душицей, тимьяном и розмарином, черным перцем и чесноком, обложенного разрезанными на четверти молодыми лимонами, брусками запеченной моркови и дольками, посыпанного тмином и молотой паприкой, картофеля. В качестве десерта ждали своей очереди традиционные рождественские туроны – цельные орехи, покрытые слоями шоколада и карамели, а также польвороны и мантекадо – песочное печенье с миндальной пастой и жареным в свином сале пеканом.
Хоть об этом заранее и не договаривались, за столом постоянно кто-то говорил. В основном все бесперебойно желали Мерседес здоровья. Так усердно, что она даже что-то заподозрила.
– Вы меня тут что, хороните? – спросила она с удивлением. – Адриан, ты рассказал им о тетрофлизимабе?
– О чем, о чем? – переспросила Тереза, одновременно поймав многозначительный взгляд брата.
– Это лекарство, – пояснила Мерседес. – Новое, из Нидерландов. Поставило на ноги тысячи таких, как я. Все верно?
– Так и есть, – подтвердил Адриан.
– Я думаю, оно жутко дорогое, – рассмеялась Мерседес,– но он не признается!
Молина на всякий случай обвел всех присутствующих выпученными глазами.
– Нет, это совершенно не так, – возразил он жене. – Гроши! Современная медицина не такая дорогая, как о ней думают. Плюс мы… э… попали в программу с государственной поддержкой. Мы без труда справимся.
На самом деле таблетки, внушающие надежду своей невероятной стоимостью, а также оптимистичным, полным жизни светло-салатовым цветом (оценить по достоинству который Мерседес все равно не могла), были закуплены Молиной на сумму, сопоставимую, как минимум, с четвертью всего его поместья. Это был запас на ближайшее время. Под личным контролем Адриана Мерседес принимала их трижды в день.
Возникла пауза, в течение которой Мерседес слышала только, как стучат ножи и вилки, и пережевывается рождественское жаркое.
– Ну и отлично, – сказала она сама, не дождавшись никого другого. – Единственное, о чем я по-настоящему жалею, это то, что мне придется отказаться от мечты всей своей жизни. Я говорю о… Ну, вы сами знаете о чем. Что же – не судьба!..
О чем мечтала Мерседес, в семье действительно знал каждый. С самых малых лет она грезила путешествием в Америку. В принципе, не таким уж и далеким – нужно было всего лишь пересечь океан. Нью-Йорк, Вашингтон, Лас-Вегас – известные любому названия этих американских городов годами щекотали ее фантазию, дразнили и манили к себе. Она наизусть знала их улицы, парки и музеи – все главные достопримечательности. Голливудские фильмы, которые теперь ей было увидеть невозможно, она помнила на уровне самых точных цитат. Так же хорошо знала и литературу.
Отдельно Мерседес мечтала побывать в калифорнийской Санта-Монике – отчего-то она была уверена, что там ее ждет нечто совершенно удивительное.
Но, несмотря на то, что мечта казалась вполне осуществимой, поездка в Штаты постоянно откладывалась. То рождались дети. То внуки. То они шли в школу. То болели и находиться в школе никак не могли. Как только появлялись время и деньги, вместе с ними всегда возникало что-то еще – срочная плата за обучение в университете, ремонт дома, очередная свадьба старшего сына и так далее, так далее, так далее.
А потом неожиданно подошло к концу здоровье. И простая мечта Мерседес, как это ни печально, стала совершенно невозможна к исполнению.
– Не судьба… – повторила Мерседес.
Близкие, оставив ножи и вилки, снова наперебой стали желать ей здоровья.
– Все! Я прошу вас! Хватит! – взмолилась Мерседес спустя некоторое время. – Спасибо вам всем огромное! Но я уже чувствую себя рождественской елкой, вокруг которой пляшут хоровод. Давайте уже дарить подарки!
Предложение встретили с радостью. По очереди Мерседес вынимала из общего мешка рождественского подарки (это было семейной традицией, и ее исполнение всегда доверяли именно Мерседес, как самой уважаемой в семье персоне), упакованные и подписанные одним членом семьи для другого. Кира подарила Мире чехол для мобильного телефона. Альфонсо получил от жены младшего брата Марии свитер. Сестра Тереза поздравила брата Адриана с Новым годом новым галстуком-бабочкой, которые он всегда предпочитал обычным.
Особенно все радовались подаркам от Мерседес, даже ее засмущали. Лежа в больнице, она смогла найти силы для того, чтобы корявым слепым почерком расписаться на праздничных открытках и приложить к ним по банкноте-другой.
– Я просила у Адриана по пятьсот евро каждому, – шутила она, – но на какие купюры заменил их этот негодник, не имею понятия!
Все смеялись и чмокали слепую Мерседес с благодарностью в щеки.
Прошло еще немного времени. Фабио получил от Адриана набор сигар. Мигель подарил сестре Моне совершенно не идущие ей сережки и получил от нее в ответ то, чего избегал всю свою жизнь – книгу.
Дочки Мира и Кира и, примкнувшие к ним племянница с золовкой, скинувшись, подарили Мерседес роскошную брендовую сумку, модную именно в этом сезоне. Мерседес, как и всякая женщина, высоко ценившая подобные мелочи, с таким трепетом ощупывала пальцами дорогую поверхность сумки, будто пыталась прочесть по ней что-то на азбуке Брайля. Кира и Мира помогали ей своими руками – показывая, где у сумки какой кармашек, молния, дополнительные отделения и кнопочные замочки.
Наконец в мешке остался последний подарок. Конверт – от Адриана Молины своей драгоценной супруге.
– Ну-ка, что там? Прочитай, Кира, – попросила Мерседес. – Но будь уверена, вашу сумку он уже не перебьет!
– Нет! Я сам! – воскликнул вдруг адвокат, сидевший молча с тех пор, как Мерседес начала раздавать подарки. – Кира… ушла в туалет.
Чтобы удивленная Кира, сидевшая в это время за столом, не вздумала ничего сказать, Молина показал ей пальцем на губы – «молчи!».
Удивленно вскинув брови, дочка подчинилась.
– В это рождество, Мерседес, – произнес Молина, – я дарю тебе… твою долгожданную Америку.
– Что? – воскликнула Мира.
– Что? – повторили за ней Пабло и Альфонсо.
– Что?!! – громко крикнула Тереза.
На вынутой из конверта открытке, которую держал в руках Молина, был подарочный купон в местный торговый центр – это было видно всем за столом.
– В Америку, моя дорогая, – повторил Молина и вложил в ее руку картонный прямоугольник. – Вот билеты. Ты заслужила это давно, моя любовь.
– Я увижу Америку?.. – прошептала в Мерседес, и из-под ее черных очков пролилась слеза. – Но… как? Как я поеду? Я же…
– Я полечу вместе с тобой, – сказал Адриан и обнял жену за плечи. – Мы побываем везде, где ты мечтала. В Нью-Йорке. На Манхеттене и около Статуи Свободы. Мы поднимемся на Эмпайр Стейт билдинг и сходим на Пятую Авеню. Я не обещаю, что мы купим там что-нибудь из недвижимости, но на несколько дешевых сувениров ты всегда можешь рассчитывать…
Мерседес заплакала.
– Я так люблю тебя, Адриан! Это лучшее рождество в моей жизни! А Лас-Вегас и Санта-Моника?
– Обязательно! Какой смысл тащиться через океан, если не побывать там?
«Что?! Ты?! Делаешь?!» проговорила одними губами сестра Молины. Вид у Терезы был не только изумленный¸ как у любого из присутствующих, но и крайне возмущенный.
Нежно обнимающий свою счастливую супругу Молина, спокойно обвел взглядом всех, кто был за столом, и кивнул, призывая не волноваться. Мира пошла за десертом.
– Что ты наплел?! – бушевала Тереза. – Какая к черту Америка? Где мы возьмем на это деньги?!
– Тихо! Прошу тебя не разбуди Мерседес. Я даю ей весьма крепкое снотворное, но ты так кричишь…
– А чего ты хотел? Как тут не кричать? – продолжила сестра, перейдя хоть и на громкий, но все-таки шепот. – Мы не можем выкроить даже пару лишних сотен, у нас все уйдет на ее лекарство. Я ничего не говорю. Я не жалею ни копейки потраченной на это, но… Америка?! Адриан? Америка?
Успокаивающими жестами Молина «попросил» сестру не выходить снова на крик.
– Еще и с заявленной тобой программой? – продолжила она, опять шепотом. – Это тысяч пятнадцать, если не больше. На одного! А ей обязательно нужен провожатый. Умножь то, что невозможно на два, и ты получишь два невозможно!
– Тереза, Америка будет, – ответил Молина твердо. – Завтра помоги, пожалуйста, Мерседес с вещами для путешествия. Новый год мы с ней встретим уже в США.
Радости Мерседес не было предела. Что-то сопоставимое по охватившему ее восторгу она испытала, когда родилась Мира, или когда Пабло и Мария сделали ее бабушкой, родив первого внука. Это было тоже счастье. Но, конечно, другое.
За всю свою жизнь она, конечно, покидала Испанию. Вместе с Адрианом они были в соседней Португалии, несколько раз ездили во Францию и Италию, один раз в Африку. Вот и все. Все остальное оставалось в мечтах, которые они откладывали на потом. Потом, когда вырастут дети. Потом, когда вырастут дети, появившиеся вслед за подросшими детьми. Потом, пока вырастут дети, появившиеся у детей. Потом, когда с работой станет полегче. Потом, когда закончится ремонт и переустройство поместья. Потом когда, первый, второй, третий ребенок закончит университет. Потом, потом, потом…
Это не казалось трудным. Мерседес не чувствовала никаких страданий самопожертвования и рассмеялась бы на любое предположение об этом. Так было надо семье, частью которой она являлась, и все вопросы отпадали сами собой.
Годовую визу в США они с Адрианом оформляли уже трижды – каждый раз на день свадьбы, он был у них в апреле – это стало уже традицией. Но каждый раз поездку приходилось откладывать. Так случилось и в этом, самом тяжелом году.
Чертов диабет. Самое страшное и неудобное из всех «потом». Сначала он ударил по ногам, потом по сердцу и печени, теперь вот прикончил ее зрение. И, как будто этого не хватало, появившаяся «доедать» то, что от нее осталось, онкология.
Что осталось от мечты? Ничего. Но ее родные… Муж, над которым она вечно посмеивалась, слишком простодушный для юриста, как она всегда считала, воплотит ее мечту в жизнь! Сделает это для нее.
Полет прошел утомительно, но не настолько, как ожидалось. Восемь часов пролетели, как, максимум, пять. Таможенники с пограничниками в аэропорту Севильи были крайне любезны – никаких очередей, все очень быстро и почтительно.
В самолете, пересев с инвалидного кресла, на котором ее теперь везде возил муж, в самолетное, Мерседес с восторгом сама застегнула ремни и принялась расспрашивать, что за окном. Стюардесса, к сожалению, настояла, чтобы ее посадили ближе к проходу, в целях безопасности. Мерседес переживала, что неважно знает английский, всего пару фраз, но экипаж был испанским, поэтому языкового барьера не возникло.
Стюардесса принесла им по бокалу бренди еще до взлета.
– Ну, моя дорогая, – тронул своим бокалом бокал супруги Адриан. – За наше путешествие!
Мерседес почувствовала, как задрожало ее кресло и пол под ногами.
– Что это? Мы летим?
– Еще нет, пока только выруливаем на взлетную полосу, – объяснил Адриан.
Взвыли двигатели, спинка кресла наклонилась назад, увлекая за собой и Мерседес, дрожь под ногами усилилась.
– Мы разгоняемся, Мерседес.
Неожиданно дрожь исчезла, и появилось ощущение необычайной легкости, в которой повисло все ее тело.
– Мы летим?!
– Летим, Мерседес!
– Ура!!! – выкрикнула она, словно ребенок, и засмеялась.
После сигнала отстегнуть ремни, стюардесса принесла им по второму бокалу (оба выпил Адриан, для Мерседес это было уже за много), и легкий плед на всякий случай.
– Приятного полета. Зовите меня, если вам что-то понадобится.
– Стюардессам не оставляют чаевых, Адриан? – поинтересовалась Мерседес. – Ты уверен? Очень жаль!
– Ничего, я напишу на сайте их компании благодарность. Она наверняка получит премию, – ответил юрист.
Какое-то время Молина рассказывал жене, что видит в иллюминаторе, потом она, утомленная эмоциями, заснула. И проспала до самой посадки.
– Мы в Америке, дорогая, – разбудил ее супруг. – Аэропорт имени Джей Эф Кеннеди!
– Я все проспала?
– Ты ничего не пропустила, кроме облаков. У нас все впереди!
Американский пограничный пункт тоже прошли быстро. Мерседес попросила описывать все, что происходит вокруг, Молина, как мог, это делал:
– Мы идем по специальному переходу, без очереди, для инвалидов. Все надписи на английском. За окнами летное поле. Без конца взлетают и садятся самолеты. Впереди американский пограничник. Черный и высоченный. Улыбается во все зубы.
– Вот наши паспорта, офицер! – сказал Молина по-испански.
– Санкью, мистер, – услышала Мерседес густой бас пограничника. – Хау а ю, миссис Молина?
– Грацияс! – ответила Мерседес невпопад, но совершенно искренне.
– Велкам ту зе Юнайтед Стэйтс, – сказал пограничник, возвращая документы.
– Санкью вери мач! – прошептала Мерседес и по щеке ее снова скатилась слеза.
Теперь она в Америке совершенно точно.
– Я в восторге от того, как все начинается, милый! – тараторила Мерседес, пока Молина вез ее на кресле по аэропорту. – Что дальше?
– Мы получим багаж, сядем в такси и доедем до отеля. Там ты отдохнешь, и мы поедем к статуе Свободы.
– Класс!
Следующие часы были наполнены впечатлениями максимально. После нескольких часов в отеле, избавившись от чемоданов и взяв с собой только новую сумку Мерседес, они отправились в город. Переезжая на такси с места на место, они исколесили весь Манхэттен: побывали у башни Трампа, заглянули в Централ парк, сделали фото с видом на Статую Свободы, съели по «настоящему американскому хот-догу». И напоследок, в окончании этого трудного длинного дня, поднялись на смотровую площадку знаменитой «Эмпайр стейт билдинг».
– Перед нами весь Нью-Йорк, милая. Центральный парк, Тайм-сквер, Пятая авеню – все, как на ладони!
Североамериканский, невероятно теплый, несмотря на поздний декабрь, ветер развевал седые волосы Мерседес. Скорей всего она вновь плакала от счастья – понять было трудно, ветер моментально сушил эти слезы.
– Я люблю тебя, Адриан, – прошептала Мерседес, в который раз за день. – Я люблю тебя, Адриан, больше всего на свете.
– Америка будет, – ответил Молина твердо. – Завтра помоги, пожалуйста, Мерседес с вещами для путешествия. Новый год мы с ней встретим в США. Раз я обещал.
– Адриан… – начала Тереза, но брат ее перебил.
– Но для этого нам нужно провести еще одно семейное собрание. Прямо сейчас. Будь добра, передай всем, что я жду их на террасе гостевого дома.
Разгневанной сестре не оставалось ничего другого, как исполнить просьбу. Через полчаса Молина изложил заново собравшимся родственникам посетившую его идею.
– Ты сошел с ума! Я не могу объяснить это ничем другим! – категорично высказалась по ее поводу Тереза.
– А что? По-моему прикольно. Я за! – объявил племянник Мигель. – У меня в студии есть все, что нужно.
– Я продумал первые шаги. Они самые сложные, но выполнимые, – сказал Молина. – Очень помогло бы участие Селесты, – это было имя одной из бывших жен Альфонсо. – Ты поговоришь с ней?
– Конечно, – ответил сын, – я думаю, она согласится. Мерседес ей всегда нравилась.
– Отлично!
– Одумайтесь! Что вы делаете?! Это же бред! – Тереза даже встала из-за стола.
– Почему, мам? – не согласилась с ней и дочка Мона. – Я даже знаю, где достать самолетное кресло. Отец Патрика содержит маленький авиамузей, там полно всякого барахла. Я попрошу – Патрик в лепешку разобьется, чтобы мне угодить!
– Но это же… Это же… – Тереза кипела от возмущения. – Я не знаю, как назвать… Но я не собираюсь в этом участвовать совершенно точно!
– Хорошо, – мирно ответил Молина. – Мы справимся без тебя.
– Чур, я американский полицейский в аэропорту! – застолбил Мигель. – Накачанный и черный!
И проговорил утробным басом:
– «Велкам ту зе Юнатйдет Стейтс, донья Мерседес!». Ну как?
Молина одобрительно мигнул и поднял вверх большой палец:
– Только «миссис Молина», а не «донья», Мигель. Она не сильна в английском, но нам всем стоит быть осторожными.
С этого момента началась подготовка к самой огромной мистификации, которую только можно было представить в законопослушном семействе юриста Адриана Молины. И участвовали в ней все, кроме Терезы, да недавно родившихся Агустина и Теодора.
План был прост до иезуитской коварности. Америку, которую не было возможности купить за деньги, Молина решил создать собственными руками. Учитывая, что видеть ее Мерседес все равно не придется, поработать оставалось лишь над ее звуковым и осязательным воплощениями.
И для этого, по крайней мере, на первый взгляд, было все, что нужно.
«Аэропорт» и сам «самолет» соорудили в стоящем на территории поместья огромном пустом амбаре. Одолженное у отца приятеля Моны самолетное кресло закрепили на большущей фанерной платформе, которую можно было наклонять в любом направлении и трясти, создавая ощущение, бегущих по взлетной полосе шасси. Немного беспокоил момент непосредственного взлета, но с этим, благодаря инженерным навыкам Пабло и Альфонсо, справились легко. Под фанерным щитом закрепили две надежные балки, схватившись за которые, в нужный момент приподняли всю конструкцию в воздух.
Звуковое оформление обеспечил Мигель. В базе сэмплов его звукозаписывающей студии можно было найти все что угодно – от рева двигателей до сигнала вызова стюардессы. Роль которой блестяще исполнила Селеста – вторая бывшая жена Альфонсо. Она работала учителем английского языка в соседнем с Санта-Моникой городишке и с удовольствием согласилась помочь. Мало того, привлекла нескольких своих учеников. Роли у них были не тяжелые, хотя и ответственные – говорящие по-английски водители такси, уличные продавцы сувениров, гостиничные портье и другие «американские» прохожие.
– О май гат! Иц эмэйзинг! – восторженно голосила одна из учениц Селесты на «смотровой площадке Эмпайр стейт билдинг». До этого немножко поговорив с Мерседес в фальшивом лифте: «О! Вы первый раз в Америке? Это прекрасная страна!..».
Гостевой дом, стоящий в глубине участка, использовали под «гостиницу». А роль «Эмпайр стейт билдинг» отлично сыграла его крыша. На ней была верхняя летняя терраса-солярий, к вечеру обычно хорошо проветриваемая прохладным, идущим с гор, ветерком. Долгий, восьмиминутный «подъем на лифте» имитировали звуками из коллекции Мигеля и легким потряхиванием коляски, изображающим вибрацию механизма.
Передвижения «до аэропорта в Севилье» и «на такси по Нью-Йорку» изобразить оказалось и вовсе просто. Через обширную территорию поместья вилась закольцованная асфальтированная дорожка – по ней, незаметно для Мерседес, можно было ездить хоть сутками.
Труднее всего было достать «настоящий американский хот-дог». Кухарка из трактира Фелипе, в котором работала Мира, даже оскорбилась:
– И как мне сделать его «американским»? Уронить на пол?
Все внесли тот вклад, на который были способны.
Не принимала ни в чем участия лишь Тереза, принявшая идею брата в штыки изначально. Объяснить, почему, при этом, она затруднялась. Ее это просто бесило и все. Чтобы не раздражаться еще сильнее, Тереза просто сбежала на работу, сказав, что участвовать «в такой нелепой афере» категорически отказывается. Фабио и Мону с Мигелем, ошпарив взглядом, при этом, переубеждать она не стала, понимая, что все равно останется в меньшинстве.
К вечеру, когда утомившаяся Мерседес, наконец, уснула «в гостиничном номере», в который превратили одну из комнат второго этажа гостевого дома, Адриан снова встретился со всей семьей. Чтобы подвести совместный итог первого опыта – крайне, на их общий взгляд, удачного.
Семейство охватила настоящая эйфория, эмоции били через край:
– Ты видел, как она смотрела на Нью-Йорк? – радовалась за Мерседес невестка Мария.
– А как ела хот-дог? «Вкуснее только у Фелипе!» – умирали со смеху Кира и Мира.
– Как я не заржал, когда она попросила тебя дать мне чаевые! – смеялся Мигель, кроме таможенника исполнивший роль и одного из таксистов.
– Всем огромное спасибо! – сказал Молина, поднявшись с бокалом домашнего вина в руке. – Альфонсо, передай Селесте мою огромную благодарность! Мона, поблагодари от меня отца Патрика! А ты, Мира, Фелипе и его чудесных поваров! И напоминаю: на завтра у нас запланирован Вашингтон.
– У меня все готово, – заверил Мигель, на котором были все «авиаперелеты».
– А потом Лас-Вегас, чтобы вы знали, – сказал Адриан.
– Ура! – закричала молодежь.
– Не далековато? – высказала опасение Мария. – Это через всю страну, если я правильно помню карту.
– Она снова проспит всю дорогу, не сомневайтесь, – успокоил Молина, показав пакетик с салатовыми таблетками – он носил их при себе постоянно, выдавая Мерседес по одной вместе со снотворным. – «Полетаем» минут сорок, не больше, – адвокат сделал пальцами «кавычки». – А из «аэропорта» поедем на «лимузине» в «казино»,
– Я тоже готов! – на ужине присутствовал и Патрик, парень Моны, по совместительству играющий в местном самодеятельном театре. – Не стесняйтесь! Используйте меня на полную, дон Адриан. Какого водителя хотите? Индуса, араба?
Патрик изобразил несколько акцентов. Судя по тому, как смутилась Мона и заржал Мигель, не слишком убедительно.
– Не увлекайся, Патрик. Без переборов, – предостерег Молина ухажера племянницы. – Мерседес ослепла, а не отупела, помните, пожалуйста, об этом все.
Вашингтон Мерседес понравился не сильно. Что там смотреть, кроме Белого дома? А все музеи оказались «закрытыми на праздники».
Зато Лас-Вегас оказался сказочным!
После «перелета» и «гостиницы» супруги, как и планировали, отправились в «казино». Акустика бывшего амбара, с поставленными там Мигелем звуковыми колонками, как и в случае с «аэропортом», создала отличную атмосферу. Гул голосов, треньканье игральных автоматов, шум фонтана – многоканальная аппаратура Мигеля справлялась отлично со всеми задачами.
Естественно Адриан предложил Мерседес сыграть.
«Рулетка» не принесла им ничего – они «проиграли» все пять ставок. Но вот «блэкджек» доставил незабываемые эмоции. Адриан шептал на ухо Мерседес ее карты, и она принимала решение. И с первого же захода «выиграла». Потом удача была на ее стороне еще несколько раз. Потом Мерседес дала возможность сыграть вместо себя Адриану, и он тут же «проиграл». После этого Мерседес лихо поставила на кон все и… выиграла снова!
– Адриан, я больше не могу, – призналась она мужу. – В жизни так не волновалась. Сколько мы выиграли?
– Четыре тысячи двести, – взял с потолка, кажущуюся ему солидной и правдоподобной, цифру Адриан.
– Глядишь, так отобьем всю поездку! Но я устала, честно говоря.
– Все, дорогая, тогда едем в отель.
Фабио, стоявший напротив Адриана, скорчил возмущенную рожу. Игровой автомат, одолженный им в баре своего знакомого, он пер на собственном горбу через весь город!
– Мерседес, – пошел навстречу зятю Адриан, – тут еще «однорукий бандит». Попробуем разок?
Мерседес дернула за ручку неподключенного автомата. Аппаратура Мигеля воспроизвела все необходимые для его работы звуки.
– Мерседес! Ты снова выиграла!
Под радостное бренчание автомата Альфонсо сыпал в лоток монеты, которые падали туда, водопадом касаясь рук счастливой, хохочущей Мерседес, После поздравления от распорядителя казино, сделанного одним из учеников Селесты, супруги Молина, наконец, покинули необычайно фартовое казино, и, заканчивая еще один поразительный «день в Америке», отправились спать.