Близился полдень. В тени большого, широко разросшегося рожкового дерева слепая донья Анна Моредо лакомилась спелой черимойей, выскребывая ванильную мякоть маленькой мельхиоровой ложечкой из разрезанного надвое плода. В нее же она сплевывала твердые несъедобные семена и, постукивая рукой с ложечкой о собственную ногу, аккуратно стряхивала их на землю рядом с собой. Здесь же, возле стула, стояла ее обычная бутыль с вином на треть разбавленным водой и небольшой граненый стаканчик. По обыкновению поблизости валялся и бессовестный соседский пес Гектор, частенько пользовавшийся слепотой Анны, чтобы лакать из ее стаканчика недопитую мансанилью.
Вот уже несколько десятилетий донья Анна являлась одной из главных достопримечательностей Санта-Моники. Судьба обошлась с ней жестоко, лишив ее не только зрения, но и почти всех родных – в совсем молодом возрасте. Но сломить ее не сумела. Утратив возможность видеть глазами, Анна так обострила умение видеть сердцем, что слухи о ее мудрых советах, в которых она не отказывала никому, мигом распространились по всему региону. Рожденная задолго до компьютерных поисковых систем, Анна, конечно, не могла выдать в метрах расстояние от Севильи до Антарктиды или нечто тому подобное. Но обычная жизненная мудрость и точность суждений были при ней всегда. Этим и пользовались горожане, приходя к ней за советами, в которых важны были не цифры, а опыт прожитых лет. Да и просто поболтать Анна любила, никогда не отталкивая от себя даже самого скучного собеседника.
Вот только что, например, она поговорила по душам с сорокалетним холостяком Виктором Гарсией, торговым агентом, зарабатывающим грошовыми сделками, ради которых ему приходилось мотаться по всей Андалузии, Гранаде, Уэльве и Валенсии. Он как раз возвращался из командировки в Эстремадуру и остановился поздороваться с Анной, а заодно пожаловаться на свои проблемы.
– Не могу так больше! Господь меня ненавидит! – сетовал он на финансовые трудности, которые, к слову, испытывали в Санта-Монике все, связанные с большим, средним и малым бизнесом, люди. Город переживал не лучшие времена, растянувшиеся при этом уже лет на двадцать, как минимум.
– Вот это самомнение, Виктор! – фыркнула старуха. – Уверяю тебя, нет!
– Если бы вы видели последний закон о налогах, донья Анна, вы бы со мной согласились. На любовь это не похоже вовсе!
– Даже если бы видела, – хохотнула Анна, – вряд ли изменила свое мнение. С чего ты взял, что тебя кто-то обязан любить? Тем более там!
Старуха ткнула в небо мельхиоровой ложечкой.
– Не знаю, – скривился Гарсия, – так на каждой проповеди говорит отец Паскуале.
– Нашел, кого слушать… – Анна сплюнула очередную косточку в ложечку. – Вот уж кто меньше всего понимает в боге, так это попы! Я это давным-давно сообразила. Пусть это мало кому нравится, но дела с господом устроены совсем по-другому.
Анна замолчала, с наслаждением пережевывая ароматную кремовую мякоть. Собеседник не смог дождаться, когда она закончит:
– И как именно, донья Анна? Скажете?
– Секунду. Налей мне вина, – попросила Анна, и пока Гарсия выполнял ее просьбу, спросила: – Вот кто ты, Виктор?
– Несчастный коммивояжер, – ответил он, возясь с бутылью.
Старуха удовлетворенно кивнула.
– А теперь представь, что к этому ты еще и господь-бог!
– Донья Анна… – закатил глаза Гарсия.
– Представь, представь! Господь-коммивояжер. Для твоих клиентов, кстати, так и есть. Ты появляешься в их жизни и даешь им то, чего они хотят или думают, что хотят, так ведь?
– Ну, допустим.
– А теперь посмотри на любого другого, – продолжила слепая. – И ты увидишь, то же самое. Кругом нас боги! Ведь каждый работает над созданием чего-то, верно?
– Если так рассуждать… Ну пусть!
– А теперь ответь: для чего бог-плотник делает скамью, а бог-винодел мансанилью?
Гарсия пожал плечами, как будто Анна Моредо могла это видеть.
– Чтобы по окончанию тяжелой работы дать отдых душе и заднице – вот для чего! – произнесла она, как будто действительно увидела.
Коммивояжер рассмеялся и всунул стакан с вином в руку Анне. Но она была вполне серьезна:
– У каждого созидания есть свой смысл, Виктор. Что получит его творец от того, что его закончит. Ты понял?
Вопрос оказался риторическим, Моредо тут же продолжила:
– Почему же, вслед за остолопом Паскуале, ты думаешь, что господь создал Землю для того, чтобы переживать за ее жителей? И, уж тем более, пробовать улучшить их существование?
– Зачем же тогда?
Старуха не торопясь сделала глоток из стакана.
– Я думаю, – сказала она, – он пялится на нас, как в телевизор. Исключительно ради собственного развлечения.
Анна поставила стаканчик на землю, и к нему тут же устремился проснувшийся алкоголик-Гектор.
– Вот и все наше людское предназначение, – добавила слепая. – Наш смех, наши слезы – все это для того, что господь не скучал. Больше ни для чего. Как только он начинает зевать, он тычет в нас телевизионным пультом, как злой мальчишка палкой в муравейник, чтобы что-то начало происходить. Как только я это поняла, мне стало легче.
– Серьезно?
– Еще как! И тебе станет, если начнешь думать мозгами. Ты бог, Виктор! Бог всего, что ты делаешь! Этого мало?
– Ну! – коммивояжер явно не представлял, как ему использовать услышанное. – И что же мне с этим делать?
Анна пожала плечами и произнесла, как очевидную истину:
– Выполняй свою работу как можно лучше. И живи так, чтобы сверху на тебя было не скучно смотреть.
– Спасибо вам, донья Анна, – сказал Виктор, кинув взгляд на часы. Близилась сиеста, и хотелось успеть домой раньше ее наступления. – Не уверен, что согласен с вами полностью, но мне полегчало, это точно.
– На здоровье. Виктор. Ты хороший малый, у тебя все наладится. Заходи поболтать еще, когда будет время.
Виктор Гарсия уехал, а донья Анна приступила ко второй половинке обожаемого ей лакомства. Но не успела она поднести ко рту очередную ложку с черимойей, как среди шелеста листьев и продолговатых, уже засохших в июле, плодов рожкового дерева, вдруг ясно расслышала женские всхлипывания. Это было необычно.
– Кто тут плачет? – громко спросила старуха и шутливо погрозила ложечкой. – А ну-ка, выше нос! На этой улице таких звуков не любят!
– Меня зовут Клементина, – услышала она незнакомый голос, принадлежащий скорей всего девушке или молодой женщине на слух не более чем двадцатилетнего возраста.
– Я не знаю тебя, милая? – наполовину спросила, наполовину заявила Анна. На сиесту она тоже уходила в дом, вздремнуть перед вечерней выходом, поэтому поспешила узнать о визитерше все поскорее.
– Я слышала про вас. Вы Анна Моредо, – ответила девушка.
– Все правильно. Так ты пришла специально ко мне, Клементина?
– Говорят, вы многое знаете о жизни и даете отличные советы тем, кто в них нуждается.
Анна рассмеялась.
– Не знаю насколько они отличные, – сказала она скромно, – но плакать ты уже перестала, верно? Если хочешь, расскажи, что с тобой случилось. Но поторопись, а то солнце понаделает из нас вяленых томатов.
Клементина сделала несколько шагов в ее сторону. Даже на слух было понятно, насколько эти шаги были робкие и стеснительные.
– Смелее! – подбодрила Моредо. – Никто тебя не укусит! – недавно выпивший Гектор в подтверждение миролюбиво зевнул. – Так кто же заставил рыдать такую милую девушку, как ты?
– Вы знаете Горацио Солера? – спросила девушка.
– Дантиста? – удивилась Анна. – Конечно!
Дантист Горацио Солер был известной личностью в городе. И не самой при этом популярной. Его отличали крайние обидчивость и мнительность, что плохо настраивало на любое общение. С большим трудом Горацио верил в добрые намерения на свой счет, и с готовностью – в худые. Слишком близко принимая на свой счет каждое слово, особенно, с его точки зрения, насмешливое. Возможно, виной такому поведению были его отношения с матерью, постоянно бранившей его и ставившей ему в пример других – с самых ранних дней детства и до прошлого года, когда она умерла от осложнившейся пневмонии.
Теперь, оставшийся один, Горацио искал одобрения каждому своему шагу и действию вдвойне. Он всерьез переживал, одобрят ли окружающие почти каждый его выбор – будь то рингтон на телефоне, галстук к рубашке или покупка нового автомобиля. Сомневался он даже в выбранной (конечно, при помощи матери) профессии. Хотя ортодонтом он, на самом деде, был неплохим, в тайне души Горацио не считал себя настоящим врачом. Таким, какими были все в семье Мартинезов, например. И, в соответствие с собственной натурой, думал, что так считают и все остальные.
В общем, сказать о Горацио Анне было что.
– Тот еще тип, милая! – воскликнула слепая. – В его жилах не кровь, а какие-то, черт возьми, слюни! Слыхала я разок, как он описывал корриду, на которую съездил в Ронду. Боги мои… Вышел какой-то керлинг! Страшно подумать, что было бы описывай он керлинг…
– Вы знаете, что такое керлинг? – прыснула девушка.
– Пф! – фыркнула Анна и тоже засмеялась. – Ты думаешь, я ровесница Сервантеса, что ли? Дома у меня постоянно включён «Дискавери» и слушаю я все время только молодежные радиостанции. Так что Горацио? Чем он довел тебя до слез? Своими железками? Или чем-то более страшным? Своими нудными разговорами, например.
– Он мой муж, – ответила Клементина.
– О!
Конечно, Анна слышала, что Горацио Солер женился, но представить, что ему досталась настолько милая девушка – а она показалась ей крайне милой – было чрезвычайно трудно!
Дантист Солер совершил невозможное – уговорил кого-то выйти за себя замуж – буквально на днях. Естественно, не на девушке из Санта-Моники, в которой его все знали. Свадьбу сыграли тихо, не по-андалузски. В пятницу после работы Горацио выехал из Санта-Моники, а во вторник вернулся обратно с молодой женой.
Скрепя сердце, Горацио познакомил с нею ближайших соседей и родственников, заглядывая каждому в самые глаза. Что они думают? Что скажут? Хороша ли жена? Правильно ли он поступил?
По слухам, дошедшим до Анны, девушка была тихой, скромной и вполне миловидной, что, в случае с Горацио, можно было трактовать как «распрекрасной».
Клементина рассказала Анне все. С Горацио они познакомились по интернету. В их семье, где отец почти не появлялся дома, пропадая постоянно в море, среди трех таких же незамужних сестер, считающих копейки общего приданого, его встретили приветливо. Стоматолог был любезен и серьезен, и пришелся по душе и матери, и другим родственницам, участвовавшим в семейном «ритуале одобрения» – теткам с материнской стороны. Сама же Клементина не имела четкого представления о том, что к нему чувствует, вплоть до самой свадьбы.
– Но потом я поняла. Я ни капельки не люблю его!
Девушка снова зашмыгала носом.
– Так оставь его к черту! – резонно предложила слепая, не зная, о чем тут можно спорить.
– Не могу, – сокрушенно ответила Клементина. – Я пыталась завести об этом разговор… Но Горацио так меня испугал, что я соврала, что неудачно пошутила.
– Испугал? Чем? – Анна подумала, что дантист прибег к угрозам, но это оказалось не так.
– Он сказал, что не переживет этого, – пояснила девушка. – И сказал это так, что я поверила.
Зная Горацио, про себя Анна предположила, что скорей всего он до смерти испугался того, что подумают соседи, когда узнают, что жена сбежала от него на второй день. Скорее его волновало это, чем дело было в любви или каких-то других чувствах. Но кто его знает? Пекарь Веласкез, например, в свое время удивил всех, добровольно отправившись на тот свет. Вроде бы из-за неудач в бизнесе, но также поговаривали и о том, что на самом деле всему виной была его жена. Зацикленный на себе сухарь Горацио вполне мог сойти с ума от доставшегося ему «суперприза». Который вдруг – опа! – мог его неожиданно покинуть.
– А еще он сказал, что ждет от меня детей, – проныла девица в отчаянии. – А это… это… я вообще не могу себе представить!
– Стоп! – не поняла Анна. – У вас же была брачная ночь? Должна была быть!
– Неделю назад, – подтвердила Клементина. – Но я соврала, что не могу в этот день. И вру до сих пор. Но он же врач, еще раз-другой и он точно поймет, что я все выдумываю.
– Это как пить дать, – согласилась Анна.
Чем она может помочь девушке при этом, оставалось совершенно неясным. Кроме того, чтобы выслушать и посочувствовать, разумеется.
– Он ведет себя так глупо! – со слезами продолжала Клементина. – Везде выставляет меня… словно вещь! Посмотрите, чего я добился… Это ужасно! Я звонила матери, она посмеялась. Говорит, прочисти ему мозги, поставь на место. Это теперь твой муж, он для этого и создан. А я… Я думаю, какая разница. Он же все равно… никогда…
– Не изменится. Останется таким же, – закончила за нее Анна. – Это правда, девочка моя. Так и будет.
– Ну и, кроме того, – дополнила Клементина, – в нашем брачном контракте записано, что тот из супругов, кто запросит развод, останется ни с чем. А это совершено невозможно. На эти деньги живу не только я, но и мои родные, которым я помогаю. Я в полном отчаянии!
Анна промолчала, погрузившись в размышления. Да и что тут можно было посоветовать?
– Ладно, простите, – именно так поняла ее девушка. – Я сама виновата в том, что устроила свою жизнь таким образом. Не всем же быть счастливыми.
Донья Анна раздумывала еще секунду. После этого, отложив в сторонку оставшуюся половинку черимойи, снова потянулась за вином.
– Вот что, – сказала Анна Моредо. – Если твой муженек придет поговорить со мной завтра утром, я попробую его переубедить.
– Как?
– У меня как раз откололся зуб. Черт бы побрал эту черимойю с ее каменными косточками! Шучу, я ее обожаю. Но позвать специалиста осмотреть проблему, не помешало бы, верно? Как ты считаешь, милая?
Полчаса ушло у женщин на то, чтобы договориться о нужных деталях.
На следующее утро Горацио стоял перед Анной со своими зубоврачебными инструментами в руках.
– Синьора! Осмотр в таких условиях, конечно, не приемлем! В пыли, рядом с дорогой? Я еще раз предлагаю вам любое время в моем кабинете.
Но улыбающаяся во весь рот Моредо была непреклонна:
– Так, может, я беспокою тебя напрасно, милый? Ты взгляни сначала так. Если оно того стоит, мы, конечно, отправимся к тебе.
Вздохнув, Горацио Солер приступил к осмотру.
– Все в норме, насколько я могу судить, донья Анна, – сообщил он спустя минуты три-четыре. – Для вашего возраста у вас прекрасные зубы. Одна единственная дырка, мы справимся с ней за полчаса. Но точно не здесь! Вы зря боитесь…
– Боюсь? – с удивлением сказала Анна. – Вот еще! Уж будь спокоен. Раз у тебя хватило мужества жениться на Клементине, полагаю и я выдержу пару минут в твоей зубоврачебной пыточной!
– В каком смысле, донья Анна? – не понял дантист слов слепой.
Анна сделала вид, что сама его не поняла:
– Ты же женился, Горацио? Верно?
– Да.
– На Клементине Суарез? Что из Асуны?
– Все так.
Анна всплеснула руками:
– Так что ты морочишь мне голову? Как будто ты не слышал про ее мать и других ее родственников. Да и про нее саму!
Собиравший инструменты в серебристый медицинский чемоданчик дантист, замер в недоумении.
– Что я должен был слышать? – переспросил он. – Я ничего не понимаю.
– Ладно, сынок, – ответила Моредо, после секундного «размышления». – Тогда забудь. Не мое это дело – вмешиваться в чужие счастливые жизни.
– Нет уж! – настоял Горацио, и в его голосе прозвучала тревога. – Я прошу вас! Что вы имели в виду?
– Ну… – всем своим видом Анна выражала сомнение. – Если бы я не дала обещание падре Паскуале выражаться сдержанно… с тех пор как высказалась при нем по поводу церковного пандуса, на котором едва не сломала шею, то я бы сказала пожестче. А так, всего лишь замечу, что эта семейка – кусок засохшего под солнцем дерьма! Особенно бабы.
– Донья Анна! Как вы можете?! – возмутился Горацио.
– Ну вот, я же говорила! – Анна досадливо махнула рукой. – Все, не проси меня больше ни о чем говорить. Я умолкаю. Прости. Иди с миром.
Но уйти Горацио Солер уже не мог.
– Вы что-то знаете? – наклонившись к слепой, пропыхтел он. – Я требую рассказать мне все, как есть!
– Требуешь? – сдвинула брови Анна.
– Ну, ладно, ладно, – дантист смягчил тон, – Я прошу. Очень вас прошу. И обещаю вам сделать этот зуб бесплатно! Идет?
– Ну, хорошо, – Анна сделала вид, что довольна сделкой, и приступила к делу. – Ты же знаком со своей тещей?
– Разумеется.
– И как она тебе? В смысле внешности?
– Ну… Не знаю… – Горацио Солер никогда не думал о матери жены в таком плане. Полнотелая, крикливая женщина за пятьдесят, которых полно во всей Андалузии и ее окрестностях.
– Страшна, как смертный грех! – помогла ему Анна. – И с возрастом в их семействе в эту сторону меняются все женщины. До единой! Я помню ее мать, бабку твоей невесты, а они, как две капли воды похожи. О!..
Анна закатила слепые глаза, как бы вспоминая.
– Она была… э… некрасивой? – с тревогой спросил Горацио.
– Как тебе сказать… – «искала слова» слепая. – Если представить ее вывернутой наизнанку, намного хуже не станет. Если бы мне предложили сделаться снова зрячей, но жить в комнате с ее портретом, я бы крепко задумалась.
Горацио напряг память, вспоминая тещу. Может это сразу и не бросалось в глаза, все-таки он больше смотрел на невесту, но, наверное, Анна Моредо была права.
– А что твоя … как ее?.. – «не могла» вспомнить имя Анна.
– Клементина? – подсказал Горацио. – Она прекрасна!
– Ну-ну, – скептически скривилась Анна. – Любовь слепа. И твой случай лишнее подтверждение этой вечной мудрости. Ладно. Иди, Горацио, мне нечего тебе больше сказать. Твои глаза – не мои, со временем они, возможно, прозреют. А заодно – проверь пока свои уши.
– Зачем? – Горацио вновь опешил.
– Ты что, не слышишь, как над тобой смеется весь город? – донья Анна расхохоталась с искренним удивлением. – Взял в жены такую… – она обвела рукой лицо. – А какие у вас будут дети?.. Боже мой! Даже моей богатой фантазии не хватает представить!
– Надо мной смеются? – переспросил Горацио тихо, но уже играя желваками.
– В лицо? – ответила старуха. – Разумеется, нет! Ты единственный стоящий дантист во всей Санта-Монике. Тебя уважают и ценят, и, конечно, никто не захочет портить с тобой отношения.
Этот комплимент Горацио выслушал с привычным сомнением, но в итоге ему поверил – донья Анна, как известно, говорит всегда «от сердца и чистую правду». И вообще! Кто они такие, чтобы судить о том, что и как он делает? Тем более в таком личном деле, как супружеский выбор.
– Ну и пусть! – сказал он воодушевленный этими мыслями. – Пусть смеются! Не знаю… Пока в Клементине меня все устраивает!
На этот случай у доньи Анны тоже был готов план.
– Включая ее прошлое? – заметила она с легким удивлением. И вновь вздохнула: – Ну-ну…
Успокоившийся было Горацио вмиг потерял самообладание:
– Какое прошлое?! Донья Анна!
– То, что тоже передается у них по семейной линии, – произнесла Анна с сочувствием. – Моли бога, Горацио, чтобы у вас родилась не девочка.
– Что вы имеете в виду? – почти завопил дантист.
– Не могу себе представить отца, – объяснила слепая, – спокойно глядящего, как его дочь задирает подол перед каждым встречным.
– Что?! Вы хотите сказать что… что… что Клементина…
Анна улыбнулась и с участием добила:
– Шлюха? Ну не так чтобы! Но если дождаться, когда она зевнет в солнечную погоду, можно увидеть, как по земле забегают солнечные зайчики.
Горацио остолбенел окончательно, раскрыв рот шире самого послушного из своих пациентов.
– А если это сделают одновременно ее мать, бабка, сестры и тетки по материнской линии, ими можно будет заменить диско-шар в ночном клубе, – добавила Анна.
– Подождите… – прошептал Горацио. – Я думал, наоборот. Что я у нее первый.
Анна расхохоталась так, что Горацио покраснел.
– Это такой деликатный момент… Понимаете, донья Анна… Брачной ночи у нас как таковой еще не было…
– Понятно, – ехидно констатировала старуха. – Наверное, сказала, что нужно чуть-чуть подождать?
– Да, так и было, – на бедного Горацио было жалко смотреть, но Анне, по понятным причинам, это было все равно.
– Залечивает то, что не успело выздороветь до свадьбы, – объяснила она дантисту поведение его молодой жены. – Где вы познакомились? Я думала, ты подцепил ее в клубе для туристов, где она вертится вместе с сестрами и теми тетками, что помоложе?
– Нет, по интернету, – наивно ответил Солер, и Анна вновь рассмеялась так, что дантист еще раз увидел каждый из ее зубов.
Дантист решительно собрал последние из своих инструментов, засовывая их в серебристый чемоданчик силой, без всякого порядка.
– Я пойду, донья Анна. Мне надо немедленно поговорить с ней!
– Подожди, Горацио, – остановила его слепая. – Не спеши. Может, я сгущаю краски. Люди редко, но все же меняются. Ты, главное, не подпускай ее к вину и прочим радостям…
– Она еще и пьет? – спросил трагически уже не удивившийся новому факту Горацио.
– Если она похожа на других в своей семье, – пожала плечами Анна, – то обязательно. Хотя не буду наговаривать. Ее папаша, выйдя из тюрьмы, например, завязал. Да оно и правильнее. Дурь-то ему достается почти даром – раз сыновья барыжат по всему Коста-дель-Соль.
– Кто?!
– Братья твоей Клементины. И травой, и порошком.
Горацио Солер швырнул уже собранный чемоданчик на землю:
– Какие братья?! Какой папаша?! На свадьбе их не было!
– Еще бы! – ответила Анна. – Хотела бы я увидеть церковь, в которую их согласятся пустить. После той кражи на причастии, на которой их застукали…
– Иисус Мария! – Горацио перекрестился. – Они еще и воровали в церкви?!
– Я же говорю, – максимально серьезно сказала Моредо, – мужественнее мужика, чем ты, Горацио, я в жизни не видала! Что с ней поделать, с этой чертовой любовью.
Анна почувствовала на своих плечах руки дантиста.
– Боже, как я был слеп! – прошептал он ей в лицо в полном отчаянии. – Донья Анна! Вы уберегли меня от опасности, как святая Моника своего сына, Августина!
– Видеть в одном другое, бывает хуже, чем не видеть вовсе, – нейтрально заметила старуха. – Это правда. Если позволишь, я дам тебе совет.
– Конечно, донья Анна! Я слушаю вас!
Горацио отпустил слепую, но внимательно внимал каждому ее слову.
– Не делай из этого скандала, – сказала Анна. – Ты же и сам знаешь, как к тебе, уважаемому человеку, после этого станут относиться?
В этом Горацио Солера убеждать не было необходимости.
– Я вас понял.
– Реши все по-тихому. Просто расстаньтесь. А уж я, будь уверен, буду нема, как потрошеная рыба.
Последний из аргументов, «если бы твоя мать была жива, она бы точно посоветовала сделать то же самое!», не потребовался. Горацио Солер и так принял нужное решение.
Через два дня, покидая Санта-Монику, бывшая жена дантиста Горацио попросила водителя такси остановить машину возле большого рожкового дерева, растущего на обочине дороги на Асуну.
– Спасибо вам, донья Анна! – сказала Клементина с чувством. – Мы расстались. Он сам предложил это сделать, без каких-либо претензий. Но… Что же такое вы сказали ему, что он настолько изменил свое мнение?
– Тебе не обязательно знать, милая, – ответила Анна с улыбкой. – Будь счастлива. А следующего жениха ищи не в интернете. И, на всякий случай, подальше от наших мест.
Хоть Анна и была уверена, что об истинных причинах развода Горацио будет держать язык за зубами, но, кто его знает? Вдруг, после выпитой в баре лишней рюмки, решит кому-то пожаловаться?
Еще раз поблагодарив Анну, Клементина вернулась в такси. Спустя минуту машина с ней скрылась за поворотом ведущей в горы дороги.
Вокруг Анны Моредо вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь шелестом листвы рожкового дерева и пением невидимых в ней многочисленных андалузских пташек.
В такие минуты, оставаясь наедине с окружающей ее темнотой, Анна иногда заводила разговор сама с собой.
– Приятно немного побыть богом, да? – сказала она негромко и в этот раз. – Надеюсь, что и Горацио от всего этого тоже только выиграет.
Затем Анна усмехнулась какой-то мысли, вслух которую произносить не стала. Вместо этого она подняла свои незрячие глаза вверх, к небу.
– Тебе же не было скучно все это время, признай? – Анна тихонько рассмеялась и помахала рукой облакам, которых не видела. – Привет отцу Паскуале!