Гладковыбритый темнокожий дворецкий (конечно дворецким он никаким не был, всего-то представитель организации) встречал важнейших и умнейших, как ему верилось, людей. В его глазах пылало восторженное гостеприимство, в общем-то, оно было ничуть не наигранным.
Различные по виду, но идентичные по статусу, мужчины, наполняли буферную зону.
Те, что были первого типа, без какого-либо стеснения снимали свои пальто саморучно, и вешали на множественные вешалки. Второй же тип – филигранно расстегивали свой вариант застежек, с определенной элегантностью встряхивали рукава, и, подобно детям, вставали спиной к представителю организации, дабы тот им услужил.
– Добрый вечер господин Тюьринг, – говорил он, поддерживая милейшую улыбку. – Слышал миниатюризация процессоров вышла на новый уровень? – продолжал он, аккуратно стягивая холодную куртку.
Он знал имя каждого присутствующего с роднившим ему акцентом. Был в курсе происходящего в их профессиональной сфере с необходимой для поддержания диалога глубиной.
– Поздравляю с дебютом на китайском рынке, господин Фрод, я взволнован перед грядущими открытиями!
Ладонью и добрым словом он провожал каждого мужчину в переговорную комнату, царила приятная расслабляющая атмосфера образованности и интеллигентности.
Как только последний человек переступил через порог, представитель организации медленно и беззвучно закрыл железную дверь, как и описывалось в инструкциях, не тревожа нервную систему гостей неприятным звуком.
«Шестьдесят девятое собрание "Э-Н-Н-Р"» проговорил робо-голос, «Тема – пять ужаснейших видов боли»
Несколько десятков мужчин игнорировали автоматизированное объявление, для большинства из них это было частью рутины, буквально пару тройку минут они посвятили на приветственные поклоны и поздравительные настойчивые рукопожатия, затем их оборвал инициативный молодой человек, взявший на себя ответственность начать обсуждение.
– Всех приветствую дорогие друзья, очень рад что вы все добрались в здравии, надеюсь – все, – опешился он. – Пожалуй, начнем как обычно с подхода, как подойдем мы к вопросу?
Зал утих, совсем не воинственные люди разили невероятной дисциплиной, настолько, что умудрялись без каких либо договоренностей докладывать в порядке очереди.
– Попрошу, наверное, нужно определиться с первым местом, затем идти вниз, так видится мне.
Идею поддержал громкий и переливающийся одобрительный шепот всех окружающих, все они – заранее имели эту мысль, тема обсуждения заседания давалась заблаговременно.
– Тогда я предлагаю начать спонтанно, возможно мы возьмем первое место кого-либо присутствующего и заменим первой очевидной, более страшной, болью, затем выставим на обсуждение.
Тела мужчин за столом жили своей жизнью, походивший на фокусника, англичанин, вечно лыбился, поправляя свой цилиндр фирмы "Bosch". Чуть левее сидел возрастной ядерщик-физик, глава совета нац-безопасности Китая, он постоянно почесывал бороду и тормошил брови. Седой старик, самый старый из ныне присутствующих, пытался выхрустить назойливую боль из спины. Кто-то все еще имел наглость переговариваться.
– Позвольте, давайте я наверное пока поставлю на обсуждение зубную боль, начну с очевидного, – проговорил очень опрятный юноша в очках, зная что вариант абсолютно не выдержит критики, с другой стороны – довольный от того что имел честь положить начало обсуждению.
– Спасибо, господин Хао, хочу уточнить со своей, врачебной, точки зрения, что все же обычный перелом, с точки зрения силы боли, зачастую куда болючей именно боли – зубной. Предлагаю тогда отталкиваться от ситуации, где перелом привел к огромному рассечению кожного покрова, в таком случае боль будет ужаснейшая.
По всему помещению небольшие группы мужчин вежливо шептались, размышляли и выдвигали свои варианты втихаря, пытаясь заранее узнать их состоятельность.
– Я попрошу заметить, что мы как врачи, с вами, – вежливо возразил средних лет мужчина. – Наверное, предпочтем роды как отправную точку, все же у меня они занимают третье место, а боль при переломе же, ведь если кожа повреждена, то боль именно нервных окончаний кожи мы рассматриваем? Или нерва самой кости?
Некоторые в зале начали хмуро приходить к тому, что они в теме разобрались плохо и их варианты даже стыдно озвучивать. Такое иногда случалось, теперь они либо активисты чужих вариантов, или же их критики.
– Коллеги, давайте четко определимся, – перебил недовольный кандидат наук, Француз, имя которого пока еще мало кто знал. – Будем ли ми рассматривать вопрос с точки зрения одного отдельного ощущения или же помесь ощущений представляемая неким событием, например – схватки при родах или же ломка наркозависимого, ведь в таких случаях – болезненных ощущений уйма, они множественны, но в купе . . .
Атмосфера несколько накалилась, некоторых выбил из колеи тот факт, что их, заранее заготовленный, список, совсем не походил на то, что выбрасывается в комнату. Время обсуждения было четко ограничено, некоторые из присутствующих, особенно спешили, например седой старик.
– Давайте же будем рассудительней господа, может проголосуем? – спокойно говорил молодой человек, изначально взявший на себя инициативу. Хотя глаза его поменялись. – Поднимите руки же, кто за то, что, – призадумался он, подбирая нужные слова. – Боль, может быть составной, как скажем роды, и будет обобщаться одним словом в заполняемом списке.
Руки поднимались медленной волной, какие-то сразу, какие-то после хмурой прикидки перспектив.
Неловкая пауза повисла в зале, молодой инициатор голосования, прищурившись, пытался сосчитать голоса, не осознавая того, что это знаменовало его провал.
– Ну подождите же, – выкрикнул пухлый ученный, сразу же двинув недовольное лицо куда-то в сторону. Его, чересчур подвижная физиономия напоминала героя комедийного мультфильма. – Как мы, сравнивая страны, можем говорить что Европа – лучшая из них?
Все окружающее стало утопать в неприятном гундеже. Пальцы постоянно чего-то барабанили, мужчины скрипели стульями, громко кашляли, прочищали глотку, кто-то недовольно цокал, или восклицал какие-то негодования. Чтоб пробиться через этот шквал приходилось говорить куда громче предыдущего.
– Я хочу сказать, что есть определённые, особенно чувствительные мышцы . . .
– Да перестань ты, а что если я эту мышцу рвал сотню раз?! Ре-зи-стент-ность!
Где-то в одной из групп недовольно обвиняли друг друга в поднятии руки. Кто-то начал вычитывать лекцию сугубо своей специализации. Седой дед прикидывал, какими словами он встретит мисс Волфейн, стоит ли ему начать сегодняшнее свидание с пошлой шутки.
– Коллеги! – прервал шум, басистый, с грубым лицом, мужчина, явно представляя военную науку своим внешним видом. – Я считаю нам всем нужно вспомнить, где мы, – бодро начал он. – Тем не менее, я не могу рассматривать какие либо физические ощущения свыше психологических. Есть учесть хуже смерти – вечные пытки!
Казалось снова нужно голосование, но вместо рук, да и вне всяких объявлений, оно свершилось, около половины присутствующих вместо рук – закатили глаза.
– Господин Лобов, – отвечал ему с английским акцентом престарелый мужичок в неприятно вычурной одежде. – Все же эта не ваша сильная сторона, не думаю что ваши знания соответствуют . . .
Эти двое начали переговариваться между собой, в полу крик, сдержанно, но абсолютно точно – конфликтно. Их уход в выделенное измерение вернул остальных в измерения свои.
– Ну попрошу вас, значится мать ждущая сына с войны – болезненных ощущений испытывает больше, чем сын эту войну воюющий!?
– Вы учитываете контекст, Принглз? Или игнорируете меня полностью!?
Каждый, пытающийся усмирить тайфун негодования подвергался оскорблению или того хуже – игнорированию, вследствие чего затягивался внутрь и становился частью происходящего хаоса.
Седой старик мило улыбался, воображая возможные сценарии их встречи. В последнем варианте он достаточно умилил даму, заслужив скромную улыбку.
– Шизофрения! – донеслось откуда-то. И не понятно, претендент ли это на первую строку или же оценочное суждение о претенденте ином.
– Видели ли вы когда-нибудь лицо мужчины, – сквозь зубы говорил Холгс, победитель номинации "Революционер Хирургии" последних нескольких лет. – Которому медленно сдавливали семенники?
Споры некоторых групп стали обретать условный характер, казалось первоначальная цель давно утеряна.
– Тоска ведь невероятно мучительна! Мучительность – для меня слово, значащее особую форму боли!
– Господи, ты бредишь Адам!
Ричард, отлично знавший мечтающего свиданием, Фредерика, пихнул того и озадаченно спросил.
– Ты как думаешь?
– Не согласен, – бормотал он, не сбрасывая улыбки и не двигая растопыренных век. – Муки менее болезненны, чем боль, они как раз растянутой болью и являются, – ответил он, затем продолжив воображать о мисс Волфейн.
Столь относительная тема спора – подумал Фредерик, превратила тысячу лет цивилизации в пыль. Он, как историк, как философ, видел вокруг лишь средневековую бойню. А еще он видел мисс Волфейн, ее длинные ноги, слегка треснувшие губы. Для своих лет она выглядела просто божественно, абсолютно нереалистично.
Фредерик единственный спокойно сидел в пылу сражения. По обе руки падали мужские окровавленные тела, морды их были предсмертно скорчены, и глухой стук, падавших посмертно, сбивал его с мыслей о возлюбленной. Победные лозунги вопили воины, кто – защемленный нерв, где-то вдалеке получил стальную пощечину адепт депрессии.
– Что бы вы выбрали, господин Фредерик, – пихнул его незнакомец с сорванным голосом. – Всю жизнь терпеть сонливость и подавленность, быть негожим человеком? Или же быстро умереть от какой-то там болящей опухоли?!
– Они ведь неотъемлемы, – ответил он, сохраняя былую отреченность.
Незнакомец двинулся искать поддержи в другом месте, а Фредерик все чаще посматривал на часы.
Он думал – "Мисс Волфейн, вы сегодня просто сногсшибательны, благо мы не на льду!"
Он думал – "Ведь вся жизнь это тоска и вся жизнь это есть грусть, подслащенная ложечкой счастья"
Он думал – "Мисс Волфейн, добрый вечер, честно говоря, я и слов подобрать не могу, ваша улыбка должна быть удостоена отдельной религии!"
Он думал – "Ведь боль есть предвестник смерти, и что действительно больнее, порез, или страх что он станет роковым"
Фредерик в новинку скорчил серьезное лицо, сложил пальцы клеткой, ему в одном из вариантов развития событий, мисс Вольфейн, задала вопрос – "А что же вы нарешали?" продолжая тему – "О чем вы там сегодня обсуждали".
Дверь распахнулась, все внутри стоящие на мгновенье замолкли, в воцарившейся тишине стал слышен робо-голос, уже заканчивающий свою благодарно-прощальную мантру. " . . . до новой встречи . . ."
Мужчины вырывались из комнаты хмуроликие и недовольные, дверь билась о стену служив аккомпанементом приличнейшим людям, посылающим друг друга абсолютно непристойными словами, изъясняясь одним лишь жаргоном и грязными выражениями, бранившимися громко и невнятно.
Представитель объединения научного союза с глубоким непониманием дергал головой то влево, то вправо, пытаясь разобрать хоть слово, пытаясь, не став ненароком участником конфликта, разобраться, что же происходит. Все эти глубокоуважаемые, куда более важные, чем он, люди, сейчас вели себя дико, и, он почувствовал себя очень некомфортно, будто потеряв не то веру, то ли защиту родительскую.
Внутри комнаты, за главным столом, увидел представитель объединения научного союза, остался сидеть лишь изрядно озадаченный Фредерик Кампферн. Он сильно вдумывался, как бы втирая объект размышлений своими пальцами себе в виски, затем другой рукой помешивая добавленные размышления, как в котле, у себя на макушке.
Все прочие люди покинули коридор, и слышалось лишь артистичное дыхание Фредерика.
Представитель объединения научного союза уж было хотел заговорить, но все ему не давал покоя тот факт, что перед ним хоть и один, хоть в достаточно интимной обстановке, но все еще человек в сотни раз более важный чем он.
Фредерик, наконец, резко набрал полную грудь воздуха, затем медленно вздохнул и встряхнув руку последний раз, что-то нервно накалякал на бланке.
Пару раз пробежав зрачками по потолку и потрясся головой как игрушка-качалка, та что клеится на приборную панель автомобиля, Фредерик бросил ручку, схватил листок и очень торопливо поскакал к выходу.
– Господин Камфхэрн, – очень уважительно обратился представитель объединения научного союза, по-немецки вытягивая подбородок.
Фредерик всучил этому прилизанному раздражающему дворецкому бланк итогов обсуждения, и спешно сорвал свое пальто, неряшливо пытаясь найти в его карманах шапку.
Представитель объединения научного союза глянул в помятый листок, первое, что бросилось в глаза – отсутствие пунктов четыре и пять.
– Господин Кампфхэрн! – удивленно обратился он, наглость его явно забылась.
– Позвольте! – пригрозил ему седой ученный, прокуренным голосом. – Мне кажется время встречи истекло!
Губы представителя объединения научного союза слегка подергивались, желая выпустить вопрос и голосовые связки уж было вибрировали, но где-то терялись все эти звуки по пути, часть их глушил страх, часть – растаскивала образованность, и, на выходе, из открытых губ – лишь беззвучный комок воздуха.
Он опустил глаза на листок.
Там третье место гласило – "Умирать больно", а вторая строка – "Еще больнее – жить". Победителем же стала, красивая, будто детской прописью, выведенная фраза – "Невыносимо – безответно любить"