Две жалкого вида фигуры спустились по ступенькам полицейского участка на Квервисгата; одна, в мятом костюме, держалась нерешительно и застенчиво, другая была в обычной повседневной одежке, видавшей лучшие дни. Не готовые к суровой зимней погоде, оба дрожали в тоненьких курточках. Имея за спиной солидный опыт службы в полиции, Хюльдар знал, что именно в это время выпускают тех, кто провел ночь в камерах. Ни одного из них он раньше не видел, но мог бы сказать, что парень в грязноватых заношенных джинсах здесь не впервые, тогда как второй, одетый и выглядящий поприличнее, попал сюда случайно и сейчас переживает шок, который, возможно, подтолкнет его к тому, чтобы взять себя в руки. По крайней мере, он уже оглядывался тайком, проверяя, нет ли поблизости знакомых, которые могли бы стать свидетелями его унижения. Второму на такие детали было наплевать. Он даже задержался на ступеньках и, выудив из кармана сигарету, закурил.
Через минуту оба скрылись за густой снежной пеленой.
Хюльдар потушил и выбросил свою сигарету и взбежал по ступенькам. Во внутренней планировке он ориентировался, а потому только кивнул дежурному и прошел дальше. Тот, к кому он пришел, Гвюдмюндюр Лаурюссон, занимал тот же офис, что и тогда, когда Хюльдар только поступил в полицию, и, по всей видимости, собирался оставаться в нем до выхода на пенсию. Другими словами, не так уж долго. Дверь была открыта, но Хюльдар из вежливости постучал.
– Не вовремя?
Гвюдмюндюр поднял голову, и Хюльдар на мгновение потерял дар речи. Господи, как же он состарился… Сквозь жидкий клочок седых волос просвечивала тонкая, с пигментными пятнами кожа. Густые темные брови, некогда придававшие лицу характер, выцвели и торчали клочками.
– Чтоб мне провалиться! Хюльдар! Нет, быть того не может… Входи, входи. – Гвюдмюндюр откинулся на спинку стула и бросил ручку на стол.
– А ты помолодел за год. – Улыбнувшись бывшему боссу, Хюльдар опустился на стул.
– Чушь. О тебе то же самое сказать не могу. Что они там, в полицейском комиссариате, с тобой делают?
– Верхом ездят, – Хюльдар усмехнулся. – Если так пойдет дальше, я тебя скоро догоню.
Гвюдмюндюр хмыкнул.
– Ты с дружеским визитом? Мне угостить тебя кофе? Или по полицейским делам? В таком случае налей себе сам.
– По полицейским. И я еще не забыл, какой здесь дрянной кофе. Так что не беспокойся.
– Беспокоит меня многое, но только не твое желание или нежелание выпить кофе. – Гвюдмюндюр сложил руки за головой. – Ладно, выкладывай. Чем могу помочь?
– Хороший вопрос…
Хюльдар вкратце пересказал успевшую надоесть историю о временно́й капсуле и причине полицейского расследования. Гвюдмюндюр слушал коллегу, и его седые брови ползли выше и выше по морщинистому лбу. Была ли то реакция на сам рассказ или на то, что он тратит время на столь мелкие дела, Хюльдар не знал и лишь надеялся, что верен не второй вариант.
– …И я обратил внимание на то, что, хотя никаких проблем с полицией у Трёстюра прежде не было, сталкиваться с законом ему приходилось уже в детстве. Что-то случилось в декабре двухтысячного, когда ему едва исполнилось восемь лет, и это довольно странно. По крайней мере, так это выглядит, судя по записи в Информационной системе, к которой я не имею доступа. То есть я предполагаю, что запись касается его, хотя тогда он носил фамилию отца, а не матери, как сейчас. Идентификационный номер один и тот же. Раньше я никогда таких отказов не получал, а здесь, чтобы прочитать документы, требуется специальное разрешение. Может, потому что мальчишка был тогда несовершеннолетний, отсюда и вся эта бюрократия… В общем, я хотел спросить, не проверишь ли ты для меня эти документы. Как старшему офицеру допуск тебе наверняка дадут.
С одолжением, о котором просил Хюльдар, все было не так просто, как могло показаться. В последнее время несколько служащих полиции предстали перед судом по подозрению в получении доступа к базе данных полиции без уважительной причины. И хотя всех оправдали, пользоваться базой стали заметно реже и только в тех случаях, когда без этого было не обойтись.
Гвюдмюндюр задумчиво кивнул.
– Ты и сам мог бы это сделать, если б тебя не понизили.
– Понимаю. Но что есть, то есть, и ничего уже не изменишь. Вот только когда такое случается, тогда и жалеешь немножко, что не всё в твоих руках, – признался Хюльдар, надеясь, что получилось искренне и убедительно.
Его бывший босс пожал плечами.
– Надеюсь, ты не обидишься, если я скажу, что удивился, когда услышал о твоем назначении. И почти не удивился, когда тебе дали коленкой под зад. Хотя, конечно, мне и в голову не приходило, что это случится так скоро. Ты знаешь, что побил рекорд Исландии? Возможно, даже европейский. А то и мировой. Неплохо получилось. – Улыбка на его усталом лице погасла. – А ведь было немало таких, кто злорадствовал… Даже среди тех, кто работал с тобой. Но не я.
– Мне и в голову не пришло бы, что ты с ними. – Начальник из Хюльдара, может быть, и не получился, но в людях он разбирался неплохо и сам мог бы назвать имена тех, кто радовался его низвержению. – Ладно.
Ты лучше скажи, сможешь посмотреть для меня те документы?
Некоторое время Гвюдмюндюр сидел молча, задумчиво наклонив голову набок.
– Ты же знаешь, что каждый вход в систему фиксируется. И что я скажу, когда спросят, зачем я это делал?
– Лучше всего ответить честно. Сказать, что я попросил помочь в расследовании. В моем департаменте все буквально с ног сбились. У кого есть допуск, те заняты по горло. Так оно, в общем-то, и есть.
– Заняты тем делом с отрубленными руками?
– Да. – Хюльдар поерзал, пытаясь устроиться поудобнее в кресле, давно пережившем срок годности. Гвюдмюндюр был не из тех, кто просит заменить служебную мебель. – Все уже в курсе?
– В кафетерии только об этом и говорят.
– Этого и следовало ожидать, – вздохнул Хюльдар. Если так пойдет дальше, то скоро о случившемся пронюхает и пресса. Впрочем, в этом был как негативный момент, так и позитивный. Первый заключался в том, что Эртла, если не раскроет дело в ближайшие несколько дней, попадет в категорию некомпетентных следователей; второй давал надежду на то, что широко распространившаяся новость могла бы помочь выявить жертву, человека, лишившегося обеих рук. Может быть, полиции уже стоит обратиться к горожанам за содействием в поиске жертвы… – Что ж, если утечка информации уже случилась, то в наших объяснениях никто не усомнится. То есть если ты согласишься оказать мне эту услугу.
– А не лучше ли нам держаться вместе? Двое против остального мира? – Гвюдмюндюр коротко, но совсем не весело хохотнул. – Не представляю, кто от этого пострадает. Но имей в виду, распечатывать ничего не стану, так что придется читать с экрана.
Хюльдара такой вариант устраивал. Он продиктовал идентификационный номер Трёстюра, а Гвюдмюндюр впечатал его в строку. На экране появилось имя, но никаких документов или вообще чего-то полезного не было. Только надпись «в доступе отказано», появлявшаяся на мониторе самого Хюльдара.
– Попробуй еще раз. – Попытка закончилась с тем же результатом. Хюльдар выпрямился и разочарованно покачал головой. – У меня было то же самое.
– Странно… Никогда с таким не сталкивался. Ты ведь регистрационный журнал проверил?
Регистрационный журнал представлял собой базу данных информации общего характера о жалобах, привлекших внимание полиции. Само его существование многократно вызывало критику по причине отсутствия надежной защиты. В отличие от официальной информационной системы, здесь не существовало четких правил пользования, для доступа не требовалась регистрация. В базе журнала хранились имена не только преступников, но также свидетелей и вообще всех, кто давал показания в суде. Информация из журнала не удалялась. В настоящее время в нем упоминались триста тысяч человек, многие из которых уже умерли. Хюльдар попытался найти в нем Трёстюра, но результат оказался нулевым. Похоже, мрачные предсказания Фрейи не сбывались.
– Я ничего там не нашел. Может, его и вовсе нет в системе?
– Если б его не было, то и ответ на запрос был бы другой – «данных не найдено». Все указывает на то, что полиции о нем известно, но доступ к информации закрыт. Такое могло случиться при переносе данных из одной системы в другую. С тех пор как Трёстюру исполнилось восемнадцать, там несколько раз проводили апгрейд.
– И что это значит? Что документы потерялись?
Поджав упрямо губы, Гвюдмюндюр сократил поиски до одного только имени, но на результате это не отразилось.
– Думаю, печатная копия все же должна где-то существовать. Но чтобы получить ее, нужно оформить запрос. Просто так никто, какого бы звания ни был, зайти в архив и копаться там не может. По крайней мере, я не могу. – Он откинулся на спинку кресла, нахмурился – и как будто помолодел, стал собой прежним. – Что-то во всем этом есть… что-то дурно пахнущее. Такое впечатление, что документы скрывают намеренно.
– Зачем? Кому это нужно?
– Понятия не имею. У меня это имя никаких ассоциаций не вызывает. Если он как-то прославился или имел отношение к чему-то важному и значительному, из-за чего ему пришлось потом скрываться, то имя я в любом случае узнал бы. А я не могу узнать.
– И я тоже. – Хюльдар запустил пальцы в шевелюру. Пора, однако, постричься. И сделать это надо побыстрее, пока Эртла в приказном порядке не отправила его в парикмахерскую. С другой стороны, от одной только мысли о походе в парикмахерскую у него начинало портиться настроение. Да и какое дело Эртле до его прически? – Наверное, придется подавать официальный запрос на допуск к файлам.
– Да. Но это, как тебе известно, займет какое-то время. У меня такое впечатление, что парни в архиве немножко тормозные. – Гвюдмюндюр закрыл базу. – На твоем месте я навестил бы парня. Порасспрашивал бы, что и как, вывел разговор на прошлое… Кто знает, может быть, ты получишь все ответы еще до того, как откроются файлы.
Хюльдар кивнул. Конечно, до встречи с парнем хотелось бы получше узнать его подноготную, но, похоже, рассчитывать на это уже не приходилось.
– Ладно. Спасибо за помощь.
– Извини, что не получилось. Печально, что в последнее время такое случается все чаще.
Гвюдмюндюр взял ручку, придвинул к себе какую-то бумагу, склонился над ней и, не поднимая головы, добавил:
– Держи меня в курсе. На этот стол ничего интересного уже давненько не попадало.
Пообещав не забывать, Хюльдар попрощался и вышел, утешая себя тем, что потеряно еще не все. Может быть, Фрейе повезет больше, и она отыщет что-то в архиве Комитета защиты детей…
Обветшалое здание напомнило Хюльдару запущенный квартал, в котором жила Фрейя, хотя, конечно, это мнение он оставил при себе. Она, похоже, никакого сходства не заметила. Никому, наверное, и в голову не пришло бы, что Фрейя живет в такой дыре. И она определенно не производила впечатления женщины, ограниченной в средствах. На блондинистых волосах, стянутых назад и убранных в тугой высокий хвост, поблескивали тающие снежинки. Все чисто, аккуратно, изящно. Лишь усилием воли Хюльдар заставил себя отвести взгляд, понимая, что откровенным любованием может лишь все испортить. Он уже пытался подкатиться к ней в «Тиндере», и закончилось это тем, что Фрейя просто удалила аккаунт. Хюльдар не стал спрашивать, что и почему, и она тоже эту тему не поднимала. Есть вещи, которые лучше не вытаскивать на свет. Хватит с него и того, что она с готовностью согласилась составить ему компанию и даже не стала предлагать перенести визит к Трёстюру на завтра или даже на более позднее время. Возможно, сыграло роль и то, что разговор он начал с упоминания о пропавших файлах. Фрейя в свою очередь сообщила, что в компьютерной системе Комитета защиты детей они не сохранились.
Похоже, Гвюдмюндюр был прав, когда сказал, что вся эта история дурно пахнет.
– Так он, значит, живет здесь с матерью и сестрой? – Фрейя окинула взглядом трехэтажное здание. Вопрос был риторический – Хюльдар уже рассказал ей все, что узнал о нынешнем положении Трёстюра. Молодой человек вовсе не обрадовался предложению встретиться, но в конце концов согласился. Было немного странно, что он не поинтересовался целью визита и только сказал, что его матери и сестры не будет дома, и, если гость хочет поговорить с ними, ему лучше прийти к ужину. Ответ на вопрос, почему он решил, что полицейский желает увидеться и с ними, Хюльдар надеялся получить в ближайшее время.
– Похоже, живется им нелегко, – заметила Фрейя и повернулась к спутнику. – Странно, почему он не согласился сам прийти в полицию. На его месте я бы так и сделала.
Хюльдар смущенно улыбнулся. Фрейя явно не понимала, что ее многоквартирный дом ничем не лучше этого.
– Сказал, что машины у него нет. А ехать в такую погоду на автобусе ему, наверное, не захотелось.
Фрейя посмотрела на затянутое серыми тучами небо.
– Ну, сейчас-то снег не идет.
Хюльдар подошел к двери. Латунная пластинка и маленькие черные кнопочки на ней определенно помнили шестидесятые, и он даже засомневался, что звонок работает. Может быть, Трёстюр и не собирался их впускать. Рядом с большинством кнопок не было ничего, и только возле одной прилепилась пожелтевшая карточка с именами Трёстюра, его матери Агнес и сестры Сигрун. Хюльдар дважды нажал на кнопку. Подождал. И уже собирался повторить, когда дверь загудела.
Вестибюль и лестница вполне соответствовали ожиданиям: морщинистый линолеум и грязные стены. Слабый запах кошачьей мочи усилился ко второму этажу, но, к счастью, пропал, когда Трёстюр открыл дверь.
Ни представляться, ни здороваться, как принято с гостями, он не стал и сразу предупредил:
– Давайте побыстрее, потому что мне нужно уходить. – Лицо его не выражало ни приветливости, ни враждебности. – У меня пятнадцать минут. И ни секундой больше.
На тыльной стороне его ладони красовалась татуировка, выполненная декоративным готическим шрифтом. Прочитать перевернутую надпись Хюльдар не смог, но решил, что это латынь, какое-то классическое изречение, автор которого и представить не мог, что оно появится на руке некоего исландца по прошествии более чем двух тысяч лет. Уже когда Трёстюр впустил их, Хюльдар заметил похожую татуировку на другой руке. Наколкам соответствовал и выбранный им стиль одежды: обтягивающие черные джинсы и свитшот с анархистским символом, подчеркивавший его худобу; огромные кольца в ушах, пирсинг в носу. Зачесанные вперед волосы свисали по обеим сторонам лица, на густо смазанных гелем прядях отчетливо виднелись следы расчески.
Повидавший достаточно вариаций этой моды Хюльдар знал, что таким способом физически слабые люди стараются казаться крутыми.
Протягивать руку он не стал – знал, что жест останется без ответа.
– Я – Хюльдар. Это – Фрейя. Постараемся побыстрее.
Не предлагая снять пальто, Трёстюр провел гостей в комнату. Хюльдар и Фрейя переглянулись и по молчаливому согласию разулись, о чем пожалели, увидев бурые от грязи плитки в прихожей. Оба подумали, что, вернувшись домой, придется менять носки.
Клетчатый ковер в коридоре лишь подтвердил их опасения. Выглядел он даже постарше квартиры и местами протерся чуть ли не до дыр, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что его недавно пропылесосили. На дешевых полках и видавшем виды комоде, мимо которого они проходили, недавно вытерли пыль. Хюльдар мог бы поспорить, что домашнюю уборку выполнили женщины – пылесос и метелка никак не вязались с образом панка.
– Можете сесть, если хотите, хотя оно того не стоит. – Трёстюр расчистил для гостей место на диване, развернутом к огромному, новому на вид телевизору с плоским экраном. Сбросив все лишнее на пол, он сел в кресло. – Я все об этом знаю – но не знаю, чего вы хотите достичь. Постараетесь остановить меня, чтобы не наделал глупостей? И как вы планируете это сделать? А я вам скажу – никак.
Хюльдар ответил не сразу. Прежде всего, он и подумать не мог, что Трёстюр все еще помнит о том давнем письме через много лет. Возможно, кто-то ему напомнил. Но кто? Директор или кто-то еще из школы, случайно встретившийся где-то в городе… И наверняка Трёстюр не мог помнить точной даты вскрытия временно́й капсулы. Если только не сожалел о написанном. Если только совесть не грызла его все эти годы. Известны ведь случаи, когда человек, солгавший в суде, приходит через много лет и сознается во лжи. Может быть, и здесь что-то похожее…
– Мы лишь собирались спросить, зачем вы написали то письмо и кто те люди, что упомянуты в списке.
– Письмо? – в замешательстве спросил Трёстюр. – Вы о чем? Что за бред?
– Я имею в виду письмо, которое вы написали десять лет назад, когда учились в старой школе. Письмо, которое вы положили во временну́ю капсулу, недавно вскрытую. Письмо, в котором значились инициалы людей, которые, как предполагалось, должны умереть в этом году.
– Я… – Трёстюр осекся, открыл рот, чтобы добавить что-то, но так ничего и произнес.
Фрейя откашлялась и, прежде чем вмешаться, взглянула на Хюльдара.
– Мы прекрасно понимаем, что тогда, десять лет назад, вы написали все это, потому что злились, но не воспринимали свои угрозы всерьез. Я – детский психолог и знаю, что дети говорят, пишут и… – Она не закончила.
Трёстюр с силой – так, что побелели костяшки пальцев – сжал подлокотники кресла. Черные тату проступили почти рельефно, и Хюльдар вроде даже разобрал слово ultio на левой руке и dulcis на правой. Ни первое, ни второе ничего ему не говорили.
– Детский психолог? – Трёстюр взорвался с такой яростью, что едва не забрызгал Фрейю слюной. – Вы, часом, не из Комитета защиты?
Фрейю этот выброс злобы как будто и не смутил. Возможно, потому, что она привыкла к таким вещам.
– Я работаю в Доме ребенка, которым управляет Комитет защиты детей. Но сейчас я не представляю ни тех, ни других, а помогаю полиции.
Но успокоить Трёстюра ей не удалось.
– Убирайтесь! Мне с вами не о чем говорить! – завопил он и наставил на Фрейю длинный тонкий палец. – Ты, все эти психологи, все это дерьмо про защиту детей, – вы просто кучка драных сучек. Будь моя воля, я всем вам отрубил бы бошки и нассал в ваши вонючие глотки!
Хюльдар торопливо поднялся.
– Идем, Фрейя. – Он обошел юнца, у которого уже появилась пена на губах. – Еще одно такое слово, и я надену на тебя наручники. Хочешь переночевать в камере? – Хюльдар держал себя в руках, но его голос отдавал металлом.
Трёстюр тяжело запыхтел; крылья его носа побагровели и затрепетали.
– Вон! Я ничего вам не скажу.
Хюльдар уже понял, что успокоить его не получится. Придется вызвать повесткой в полицейский участок и продолжить разговор там. Поскольку мишенью гнева была в первую очередь Фрейя, он выпроводил ее из комнаты, прикрывая с тыла. Удара или толчка сзади опасаться не стоило: тощий говнюк вряд ли сбил бы его с ног, – но вот нанести удар ножом в спину в порыве безумия вполне мог. «Если меч слишком короток, сделай шаг вперед». Возможно, этот римский девиз подразумевал что-то похожее. По крайней мере, к угрозам в письме следовало отнестись всерьез.
Только когда Фрейя обулась и вышла на лестничную площадку, Хюльдар позволил себе расслабиться. Он шагнул за ней следом, но, когда Трёстюр попытался захлопнуть дверь, протянул руку, остановил его и спокойно и негромко спросил:
– Ты думал, зачем мы к тебе пришли?
Трёстюр толкнул дверь, но Хюльдар был сильнее, тяжелее и выше.
– Я задал вопрос. Ты думал, мы зачем пришли?
Лицо дохляка-панка потемнело от ярости и напряжения. Стиснув зубы, он прошипел:
– Я-то затупил; думал, теперь, когда он выходит, вы, копы, побеспокоитесь о нас… Не сообразил.
Сбитый с толку неожиданным ответом, Хюльдар опустил руку, и Трёстюр, воспользовавшись моментом, навалился всем телом на дверь и захлопнул ее прямо перед лицом полицейского.
Что он имел в виду? Кто и откуда выходит?
Зазвонил телефон. На экране высветился номер полицейского участка.
– Привет, это Гвюдмюндюр. Хотел предупредить: тут что-то происходит в связи с тем парнем, о котором мы говорили. Меня только что попросили объяснить интерес к нему. Всего лишь через пару часов после того, как ты ушел. На твоем месте я бы не распространялся, что собираюсь поговорить с ним. И будь осторожен. Одному богу известно, почему его так оберегают, но, полагаю, причина не самая приятная.
– Спасибо за предупреждение, но уже немного поздно. Я только что вышел из его квартиры и стою за дверью. Парень выгнал нас, едва мы только сели. Думаю, ты прав – дело очень странное… Позвоню попозже, ладно?
Хюльдар сунул телефон в карман, перевел взгляд на дверь с осыпающейся старой краской, повернулся и поспешил следом за Фрейей.
Что же это, будь оно неладно, происходит?