1934–1941

Из дневниковых записей

1934

09.12

Дома и в школе скука, скука, скука. Хочется писать, о чем – не знаю. Эх! Написать бы что-нибудь хорошее и лирическое. К сожалению, не могу. Наверное, от этого что-то накопилось в сердце[7].


12.12

Читаю поэму Генриха Гейне «Германия». Замечательная вещь. Вот это поэт! Сегодня передавали по радио «современного Гейне» – «поэта» Светлова. Куда ему! Пишет: «в теплушках трамвая»… Дурак![8]


15.12

Между прочим, в библиотеке нашей школы нашел стихи моего любимца В. Брюсова.

Поэзия успокаивает меня. Когда я пишу стихи, то я чувствую, что все плохое уходит и в сердце остается только легкое и хорошее. К сожалению, теперь нет хороших поэтов, да и вообще искусства не могут развиваться при диктатуре, какой бы то ни было. Я знаю, что пролетарская наша диктатура, в которую я врос плотью и кровью, нужна теперь, чтобы задушить врага, но тем не менее и она препятствует развитию искусства.


28.12

Все эти дни не писал в дневник, потому что не хотелось. За это время написал два стихотворения в лирическом духе. В последнее время мне не хочется писать стихотворений борьбы и на всякие общественные мотивы. Я удаляюсь в заоблачные выси поэзии. Возможно, что это влияние Брюсова. Я увлекаюсь его чудесными стихами. Каждая строфа там отшлифована и блестяща, как бриллиант.

Читал свои стихи писателю Кривошапке[9]. Он говорит, что простота есть и стиль оригинален, но способы выражения мысли еще слабы. Это меня очень огорчает. Наверное, я никогда не буду значительным поэтом. Мои стихи просто юношеское увлечение. В общем – буза!..

1935

0З.01

Вчера вечером написал стихотворение «Иш-хоанг-ти». Мне кажется, что я стал писать гораздо лучше за последнее время и техника прибавилась. Мне хотелось бы показать кому-нибудь свои произведения. В. Г-ич[10] почему-то не хочет ни сказать мне конкретного мнения о них, ни посодействовать рекомендацией к какому-нибудь знатоку. Он хорошо знаком с Шенгели[11].

Другие люди, которые читают мои стихи, вообще в поэзии смыслят как свиньи в апельсинах и отделываются фразами: «Прекрасно! Восхитительно! Ну прямо будущий Пушкин!» Или: «Стиль оригинален», «Мысли хороши», «Нужно над собой работать» и т. д. Поэтому я наотрез отказался читать стихи таким людям и прячу их, уходя, а то родители достают их и читают.

Теперь я окончательно закончу «Жакерию» и отошлю ее Горькому.


05.01

Папа принес «Чапаева»[12], напечатанного на машинке. Я хочу его отдать печатать в какую-нибудь газету. Интересно. Но все-таки страшно, а вдруг все мои писания, плоды всех моих трудов – всего лишь пустая трата времени. Это будет для меня очень большой удар, так как я люблю поэзию всей моей душой.


09.01

Сегодня ходил к редактору «Пионерской правды». Понес стихи. Он посмотрел «Чапаева», раскритиковал зверски. Сказал, что, быть может, писателя мы из тебя и не сделаем, но ты будешь грамотным человеком. Поглядел стихи. Расчеркал, раскритиковал. Нет! Никогда я не буду поэтом! Никогда! Все это ерунда, но все-таки это очень грустно. Вот возьму и сожгу всю эту размазню. Образы, эпитеты. Слова, рифмы – все чертовски бузово. Пора кончать разводить писанину.

Редактор этот велел мне приходить 11-го в 7 ч. вечера. Там будут ребята, которые пишут.

Я не пойду – к чему зря терять время.


10.01

Поразмыслив, я думаю, что мое положение не так уж плохо. Мало ли кого ругала критика? Взять Пушкина, Некрасова и др. А такой критик, как этот, особого авторитета не представляет. Я исправлю все свои недостатки, буду работать над собой и…

Еще не такие трудности придется мне преодолеть. Главное – не отступать. «Тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет» – верные слова, которые я слышал мельком, идя вчера из театра.


04.02

Сейчас я хочу написать страшную поэму, продолжение «Сна», примерно такового содержания.

Я плыву по какой-то широкой реке в лодке. Рядом со мной таинственный спутник, одетый во все красное. Он молчит, и мне страшно. Мы едем дальше. Река разделяется здесь на три протока: Проток Пота, Проток Слёз, Проток Крови – и впадает в Океан Горя.

Между этими протоками два острова. Один – небольшой – полон чудной растительностью, прекрасными птицами и пр. В центре его стоит Золотой замок, где живет страшный великан. Второй – большой, скалистый и печальный остров. В центре его большая дыра, ведущая в подземелье, охраняемая тремя страшными псами. Таинственный спутник высаживает меня на берег и говорит, чтобы я спустился вниз, в подземелье, и освободил томящихся там людей. Для того чтобы это сделать, нужно их заставить самим развернуть красное знамя и достать факел свободы, который ослепит страшного великана, посадившего сюда людей. Я спускаюсь вниз и, пройдя через многие опасности, достигаю огромной залы, где в страшных мученьях трудятся люди, охраняемые псами. Я вскакиваю на камень и пламенной речью призываю их к освободительной борьбе. Злобные псы кидаются на меня, но я успеваю зажечь факел свободы, свет которого ослепляет их и будит рабов, которые кидаются на псов, кирками, кандалами разбивая им головы, душа их руками и впиваясь голодными зубами в их горла.

C диким криком следуют они за мной из темного подземелья наружу. Кидаются в воды и захватывают замок своего врага-великана, который сначала, ослепленный светом факела, кидается на людей и вступает с ними в битву. Но в это время появляется мой таинственный спутник, вид которого приводит в ужас великана, и, пронзив его кинжалом, бросает в реку. После этого он скидывает красный капюшон со своей головы, и все видят его благородное лицо, озаренное светом факела.

Может быть, это глупо. Фантастично, несовременно, но тем не менее я постараюсь написать это, хотя аппетит писания на сегодня у меня пропал.


09.02

«Только грядущее область поэта!»[13] – писал Брюсов. Хотя и не смею причислять себя к священному лику поэтов, но проблема грядущего очень меня интересует.


05.03

Стихи не пишутся и не лезут в голову. Торчит только одна глупая строчка:

снится,

Как мчит таинственная ночь

на золоченой колеснице.

И точка.

Как жалкий цвет растет в тени,

Так я живу печальный, хилый.

О, Р… на меня взгляни

И назовись моею милой.

Твой голос нежен, как свирель,

Он глубоко пронзает душу,

Твою божественную трель

Я целый день готов бы слушать.

Взгляни, пускай заря любви

Нас озарит прекрасным светом,

Моей души не отрави,

Пригрей несчастного поэта…

09.03

О чем писать? Иссякли мысли,

Устало быстрое перо,

Как тучи тайные нависли

Вопросы пламенных миров.

В бездонной тьме вы точки света,

Вы, указующие путь,

Вы вдохновение поэта

Влили в тоскующую грудь.

Когда, как будто черным шелком,

Положит вечер свой покров,

На вас, о звезды, диким волком

Завыть в экстазе я готов,

А на поляне, там, где черти

С усмешкой шепчутся в кустах,

Плясать безумный танец смерти

С кровавой пеной на устах.

Я зверь, я дик, я жажду крови,

Я в горло впить желаю клык,

Безумный взгляд мой жадно ловит

Последний стон, последний крик.

А после, в липкой теплой луже

Умыв лицо, опять плясать

И наводить безумьем ужас

На молчаливые леса.

И засмеяться диким смехом,

Звенящим гулко, будто сталь,

Чтоб после долго громким эхом

Переговаривалась даль.

Пускай кричат о злобе совы,

Кому не страшен я теперь?

Задвиньте крепкие засовы,

Не то вернусь! Я зверь, я зверь!

……………………………………

Ваш тайный свет налил мне в душу

Безумье силы в этот час,

И нет того, что не разрушит

Мой разрушающий экстаз.

03.09

Читал Тургенева и восхищался задушевной дикостью и яркостью «Песни о Гайавате».


06.09

Два друга у меня, с которыми делю я

Волнения и страсти жизненной игры.

Совместно радуясь и вместе негодуя,

Справляем юности безумные пиры.

Один из нас отбросил пылкие мечтанья,

Туманной тени грез его не ищет ум.

Опора наша в нем, в его самобладаньи,

В суровой глубине его правдивых дум.

Другой мой лучший друг, безумец и мечтатель,

Прелестных глаз и чудных губок обожатель,

Он юность размышленью посвятил.

Ему дороже всяких развлечений

Святые недра увлекательных учений

О всех системах неизведанных светил.

Я третий. Фантазер, гордец честолюбивый,

Неведомый певец непризнанных стихов,

Всегда влюбленный и слезливый,

Для радостных минут отдать себя готов.

Виденья светлых муз одна моя отрада,

Созвучия стихов я рад всегда впивать.

За песни за мои мне взор любви награда,

За звуки нежных слов готов я обожать.

10.10

Эта моя любовь не похожа на все эти интрижки, когда «да» было целью.

Нет, это чувство так же сильно и чисто, как чувство мое к Р. К… и еще более сильно.

В гирлянды слов вплетаю, как цветы,

Я о тебе прекрасные мечты.

В моей груди всегда рождаешь ты

Могучий дух любви и чистоты.

Тебя люблю, как тайны юных грез,

Взлелеянных под шепотом берез.

Ты вся чиста, как жемчуг детских слез,

Как лепестки моих любимых роз.

В тебе одной прекрасен светлый мир,

Тебе одной моих звучанье лир,

Ты идеал, ты счастье, ты кумир,

С тобой хочу свершить безумья пир.

У ног твоих готов я век лежать

И лишь «люблю» смиренно повторять.

Тебя одну безмолвно созерцать

И не желать, не думать и не ждать.

И выливать игру страстей моих

В витанье звуков, в заунывный стих.

18.11

Все идет хорошо. В классе я во главе группы нескольких ребят повел решительную борьбу против мещанских пережитков, процветающих в нашей школе. Последние дни вокруг поднимаемых мной вопросов разгорались ожесточенные споры. Вчера был устроен диспут о неофутуризме (так называется моя группа), где я в продолжительном докладе провозглашал основы коммунистической этики. Как водится, нашлись и противники, которые заявили, что в пионерской организации недопустимы какие-либо фракции или общества. На это я им отвечал, что мы не фракция и не общество, что мы ничего общего с футуризмом Маяковского не имеем и являемся передовым отрядом пионерорганизации, ее активом. Спор продолжался часа три, причем в числе моих противников выступал, конечно, и Бобчинский. В конце концов футуризм как идея победил. Осуждена была только форма.


29.11

Во-первых, я занимаюсь сейчас изучением этики, во-вторых, замышляю написать обширную теорию поэзии, но не в отношении правил стихосложения или теоретического построения стиха или прозы (здесь я не очень силен, чутье заменяет мне знание). Трактат этот будет приблизительно таков: сначала определение искусства вообще и подразделение его, затем уже о поэзии, об источниках ее, о причинах, о сущности, о значении в общественном отношении.

Кроме того, там будут затронуты вопросы значения теории поэзии, о таланте, о вдохновении, об отношении творчества к среде и эпохе, о будущем поэзии и т. д.[14]


06.12

А как интересно жить! Как ничтожны минуты горести, как низменны эти личные интересы!

Я обрел мир: я уверовал в свой талант. Всего удивительней, что убедил себя в этом я сам, сам убедил и сам уверовал.

Позавчера был у меня Герман. Он, оказывается, неплохо разбирается в поэзии. Он заявил, что не ожидал от меня таких стихов, а последнее стихотворение мое ему даже понравилось. Показывал я стихи и Пуцилло[15]. Он сказал, что писать я могу. Но не нравится ему «высокий штиль» и отсутствие современных мотивов. В пример он приводил Некрасова: простота и выразительность. Он прав. Нужно найти прекрасное в настоящем. Сейчас ищу я тему для монументального произведения из эпохи Гражданской войны.


28.12

Читал стихи Гюго.

По форме замечательны: «Турнир короля Иоанна» и «Джинны». Стихотворение «Бунаберды» нравится своей поэтично-суровой торжественностью.

Вообще более ценными я считаю стихотворения, созданные поэтическим чувством Гюго, а не его публицистическим жаром.


30.12

Бесшабашный разгул, беспредельная и беззаботная Русь, ржаные просторы, просто крестьянская грусть – это поэзия Есенина.

Я не читал ни одного поэта, который бы мог так хорошо передать настроение, так сильно заставить грустить, желать, тонуть с собой.

Есенин пьян своей поэзией, он тонет в ней, он махнул рукой на мир, он мучительно отрывает куски своей души и воплощает их в звучные строфы.

Его мотивы… Упадничество… Но разве заставишь соловья петь по-другому? И в конце концов, разве уже так важно, что он поет? Нет, важно, как он поет.

И вообще, разве сам поэт находит себе слова и мысли? Нет. Их внушает ему эпоха, среда; в себе он находит только поэтическую силу, только талант певца, чтобы пропеть эти слова, мысли и чувства.

Многие поэты ошеломляют блестящей техникой, оригинальной формой. Есенин привлекает мягкой лирической простотой.

И есенинская форма как раз под стать содержанию. В ней также много гибкости, мягкости и вместе с тем неподвижности. Замечательно оригинальна рифма, хотя критики обычно считают рифму не важным атрибутом поэзии. По-моему же, рифма придает больше привлекательности стиху и является внешним показателем технических возможностей поэта.

Многие стихотворения прекрасно технически и формально исполнены. «Шаганэ» – шедевр.

Да, прекрасный поэт Есенин! Настоящий большой лирический поэт, которого можно любить, которому можно подражать, отбросив его печальные настроения.

1936

14.01

Вчерашний вечер был для меня знаменательным. Давно не испытывал я чувства такого глубокого счастья, которое испытано было мною вчера!

Но я лучше попытаюсь рассказать все по порядку, вдобавок и мне нужно разобраться во всем, что было сказано, решено, прочувствовано.

Итак…

Вчера к нам пришла Е. В.[16] и привела с собой критика Ярополка Семенова[17]. Это молодой человек (лет около тридцати), высокий, красивый с живыми глазами. Пришел он к нам впервые и сразу внушил к себе всеобщие симпатии. Судя по виду его и речам, он кажется человеком искренним, живым, увлекающимся. Я, по крайней мере, просто влюблен в него. Он первый судил меня и указал мне мое место, мое призвание и мой путь.

Я начал читать ему стихи. Первыми прочел я песни из «Спартака»[18]. Он прослушал внимательно и сказал: «В этих песнях мне нравятся две вещи. Во-первых, честная работа. Эти песни похожи на хороший перевод, кропотливо и честно сделанный. В них не видно еще самостоятельности, но если эта честность останется у тебя и впредь, то ты сможешь много сделать. Во-вторых, мне понравилась сама подача Рима. Обычно он изображается в напыщенно-торжественных строках, а тут видно действительное нутро его».

Я принялся читать дальше. Прочел «Жакерию»[19]. Она тоже вызвала благосклонный отзыв.

После эпики я принялся за лирику. Прочитав «Блуждания», я взглянул на него. Лицо его было сурово. «Знаешь что, а это хуже, гораздо хуже. Стихотворение это звучит протестом против всех блестящих формальных достижений. Я согласен, что современная поэзия тенденциозна, но не следует игнорировать хорошего. Эти мысли твои вложены в рамки традиционного классического стиха. Ты сбился с пути. Вот, например, твои анапесты идут к Надсону[20]. Если ты пойдешь слепо – ты пропал».

Ну разве не прав он? Я обещался ему сойти с дорожки и протаптывать ее сам.

Мы долго говорили еще потом. Я не могу описать всего того, что сказал он. Я приведу только отрывки, которые запомнились мне, которые я поставил себе как вехи к достижению своей цели.

«У тебя несомненно глубокий дар, но если ты хочешь чего-нибудь добиться, то должен честно и упорно работать. Ты будешь велик только тогда, когда потомство сможет сказать: он был образованнейшим человеком своей эпохи».

«Поэт должен быть так же недоверчив к себе, как и самоуверен».

«У тебя, мне кажется, большая воля. Хорошо, что ты веришь в себя».

«Принимай во внимание все мнения, но знай себе цену».

Папа спросил: «Ну что, можно ли пить за будущего поэта?» И он ответил: «Да».

Так значит – я поэт!!! Хо-хо! ПОЭТ!

Расстались мы лучшими друзьями. Вот человек, который дал мне мой катехизис.

Талант мой он охарактеризовал так: «У тебя талант не как у Есенина. У того он бил ключом. В тебе он скрыт. Его талант – самородок. Твой талант – золотой песок. Много труда и времени нужно, чтобы извлечь из него золото. Ты не будешь как Есенин, ты будешь как Гёте».

Я и Гёте! Прекрасное сочетание!


24.01

Позавчера был у Ярополка. Он читал свою новую повесть. Он хороший критик. Но плохой писатель. Я думаю через него познакомиться с Кирсановым[21].


28.01

Занялся древностью и стихами. К величайшему удивлению Жоржа[22], увлекся Ксенофонтом[23] и Полибием[24]. Давно уже хотел я заполнить свой пробел в истории и надеюсь успешно это сделать.

Кроме того, принялся за драмы Сенеки[25]. Прочел «Медею». По правде сказать, скучновато. Впрочем, может быть, что в древности эти недостатки были достоинствами. Во всяком случае, длиннейшие монологи утомляют, хоры, не менее длинные, раздражают, диалоги искусственны, движения нет…

Перевожу отрывки из Гюго.


30.01

Я взял незнакомую книгу незнакомого писателя и хочу составить себе о нем определенное представление. Человек этот – Игорь Северянин. О его сборнике «Громокипящий кубок»[26] и буду писать я сегодня.

Так всегда бывает у больших талантов, в периоды безвременья, реакции, упадка, декадентства. Человек начинает жить только собой, он начинает презирать мир, ему кажется низким человек и бедным его язык. Он изобретает свой язык, свои слова, чтобы изобразить свои чувства. Такими словами изобилуют поэмы Северянина.

Поэт одинок и затравлен, поэтому мы многое можем простить ему, но нельзя не признать его блестящим поэтом и тонким мастером формы. Его «Рондели», «Nocturno», «Квадрат квадратов» и многие другие вещи сделаны изумительно. Ими хочется любоваться, как маленькими, тонкими и хрупкими фарфоровыми вещицами.

Замолкнули взволнованные губы.

Ушел поэт, страдалец, человек.

Он выпил, как громокипящий кубок,

Свой пьяный грезами и вдохновенный век.

22.04

Я совсем не так увлечен Пушкиным, как им увлечены другие. Я согласен, что он большой талант, даже замечательный талант, что он создал русский литературный язык; но к чему же преувеличивать его значение? Зачем называть «единственным в мире гением»? По своим идеям Пушкин не очень высок и порой выражает прямо реакционные мыслишки. А тут за несколько стихотворений, написанных в период юношеского увлечения, его провозглашают чуть ли не революционером.

Загрузка...