Отель находился на одной из узких, неказистых улочек, ведущих от бульвара Монпарнас.
Это был грязно-серый дом, отпрянувший от тротуара и втиснувшийся между двумя зданиями, словно сознавая собственное убожество и стыдясь его. Сама вывеска, помещенная высоко над входом, казалось, не желала привлекать внимания: на ней потускневшими золотыми буквами было выведено «Hotel»[2], а ниже, смиренно и неубедительно, уточнялось: «Confort»[3].
Местоположение этого отеля, само его существование казалось бессмысленным. На улице не было ни одного кафе, где на столиках красуются веселенькие скатерти в клетку, а для привлечения прохожих выставлен щит с неразборчиво написанным, но щедрым меню. По соседству с отелем была только невзрачная фруктовая лавочка с пыльными окнами: жесткие сливы-венгерки, которые там сроду никто не покупал, да жалкие сморщенные апельсины. Выставленный товар облепили мухи, слишком вялые, чтобы шевелиться.
В отеле тоже царила недвижность. Patronne[4], обмякшая от жары, сидела за столиком в небольшой темной конторке, подперев руками пухлое белое лицо и глотая воздух раскрытым ртом. Она тяжело отдувалась и клевала носом.
Да и кого бы не сморил сон в такую погоду?
Из года в год повторялось одно и то же. В июле свирепый, мертвенный зной, подобно белому пуховому одеялу, накрывал Париж, удушая тело, удушая мозг.
По руке хозяйки лениво ползла муха, мало-помалу добралась до плеча. Сквозь дрему хозяйка почувствовала муху, стряхнула ее и, очнувшись, зевнула, проворчала что-то себе под нос и влажными от пота пальцами откинула со лба крашеные рыжие волосы. Она пошарила ногой по полу в поисках туфель и подтащила их к себе, все еще зевая и не совсем понимая, что делает.
«От жары ноги распухли», – тупо подумала она, встала со стула и подошла к двери.
По-прежнему ни дуновения. Белесое от зноя небо, тротуар пышет жаром, обжигающим даже сквозь подошвы. Она оглядела улицу. Слышался звон трамваев и пронзительные гудки такси – вечный грохот и тряска нескончаемого уличного движения на бульваре Монпарнас.
Из вереницы автомобилей на бульваре отделилось одно такси и медленно и неуверенно покатило по улице. Водитель, вертевший головой то направо, то налево, резко затормозил возле отеля.
– Не хотите попытать счастья здесь, месье? – спросил он. – Место не ахти какое, но, поверьте, Париж забит, забит до отказа. Вам повезет, если сегодня вы хоть где-то устроитесь на ночь.
По лицу водителя градом катился пот. Он замотался, ему было все безразлично. Когда уже эти англичане наконец что-то найдут!
Девушка неловко выбралась из такси и посмотрела на отель, потом на толстую, неопрятную patronne, которая стояла у входа, улыбаясь с притворным радушием.
– Vous désirez, Madame?[5] – заговорила она, скашивая глаза к носу и облизывая губы.
Девушка инстинктивно отпрянула и засмеялась, стараясь утаить это невольное движение от своего спутника.
– Я не знаю… Что ты думаешь? Тут как-то совсем убого, тоскливо.
Мужчина нетерпеливо дернул плечом:
– Конечно, тут убого, в этих заведениях всегда так. Чего ты ожидала? Но мы должны где-то приткнуться.
Он не пытался скрыть своего раздражения. Сколько можно привередничать? С женщинами вечно так: им непременно нужно, чтобы все выглядело романтично, привлекательно; им хочется обряжать прозу жизни в яркие цвета. Вот и эта – весь день куксилась, отмалчивалась. Одна морока с ней! Если так и дальше пойдет, то все приключение кончится пшиком.
Он повернулся к patronne и спросил по-французски, старательно выговаривая слова:
– Vous avez une chambre pour ce soir?[6]
– Entrez, Monsieur… On va vous trouver quelque chose. Gaston… Gaston![7] – позвала она.
Появился мальчик в несвежей рубашке, на ходу вытирая руки о полотенце. Он вынес из такси два их чемодана. Женщина заглянула в темную конторку и вернулась с полной связкой ключей в руке.
– Une chambre avec salle de bain?..[8] – начала было девушка.
– Ah! Non, c’est impossible. On n’a pas d’eau courante ici[9], – оборвала ее женщина и повела приезжих вверх по замызганной лестнице.
– Какая разница? – с досадой шепнул девушке ее спутник. – Выбирать не приходится…
В коридоре стоял странный запах, весь воздух был им пропитан: казалось, он исходит от самой хозяйки – запах застарелых духов и еще более застарелой пудры. Запах тех, кто спит днем, не снимая одежды. Запах от невытряхнутых пепельниц и перезрелых фруктов, съеденных в спальне.
Хозяйка постучала в один из номеров. Оттуда послышались короткое восклицание и тяжелая поступь босых ног. Дверь приотворилась, показалась мужская голова со встрепанными влажными волосами.
Мужчина улыбнулся, сверкнув золотыми зубами:
– Je regrette, Madame, mais je ne suis pas présentable[10].
Хозяйка засмеялась и с довольным видом приподняла бровь, пробормотав:
– Excusez-mois, je vous croyais parti[11].
Она осторожно прикрыла дверь и повела приезжих к номеру в конце коридора.
– C’est ce que nous pouvons trouver de mieux pour ce soir[12].
В крохотном номере было невыносимо жарко. Хозяйка отворила окно, выходившее на узкий дворик. Во дворике сидели две кошки; девушка что-то стирала под краном. В углу комнаты стояла недавно заправленная большая кровать с грудой лишнего постельного белья. Другой угол занимал умывальник – пузатый кувшин с трещиной посередине. Обои с уродливым узором, на полу красный ковер. Мужчина с беспокойством взглянул на девушку.
– Убого, но куда деваться? – сказал он с деланым смешком. – Пойдем куда-нибудь перекусим.
Они поужинали в ресторанчике на бульваре Монпарнас. Девушке есть не хотелось, она поковыряла в тарелке, потом со вздохом ее отодвинула.
– Послушай, тебе нужно подкрепиться, – заговорил мужчина. – В поезде ты почти ни к чему не притронулась. Что с тобой? Неужели ты – ты! – чего-то боишься?
– Не говори глупостей! Конечно же нет. Я не голодна, вот и все.
Она притворилась, что наблюдает в окно за прохожими. Мужчина встревоженно взглянул на нее. Этим вечером девушка выглядела совсем иной – не такой, как в Лондоне. Возможно, потому, что наконец они остались вдвоем. Раньше почти всегда вокруг были люди, и она казалась собранной и решительной; во взгляде у нее сквозили понимание, жизненный опыт. Именно это его в ней и привлекало. Нынешним вечером она даже внешне выглядела моложе – совсем юная, почти девочка. Пить она тоже не стала. Мужчина тщательнейшим образом изучал винную карту. Приключение такого рода требует легкого подпития.
Это путешествие он мыслил совершенно иначе. Почему бы ей себя не пересилить? Неужели надо было тащиться черт-те куда – и вот эдак себя вести?! Он с досадой отметил, что девушка для него теперь не слишком притягательна. Лицо как лицо – ничего необычного. У него закралось подозрение, что не так уж сильно он ее и желает. Ну нет, это идиотское ощущение должно пройти; просто оба они немного устали. Странные существа женщины: поди разбери, что они чувствуют и тем более – почему.
Странные, но время от времени необходимые. Давно уже его так сильно ни к кому не тянуло; он не намерен был останавливаться на полпути, пока цель не достигнута.
«Вот вам оборотная сторона темпераментной натуры, – подумал он. – Чувства играют тобой как хотят». Мысленно он нарисовал свой портрет: необычный, экстравагантный, с искрой гениальности, обуреваем страстями, околдован этой девушкой… Портрет интригующий.
– Garçon! Garçon! – позвал он, помахав винной картой. – Garçon!
Он начинал входить во вкус.
В отель вернулись уже затемно. Patronne, по-видимому, ушла спать: конторка была пуста. Зато невесть откуда, зевая и протирая глаза, появился мальчик все в той же рубашке. Пока они поднимались по лестнице, он озабоченно глядел им вслед.
– В этом отеле есть что-то зловещее, – прошептала девушка. – Напрасно мы здесь остановились.
Она засмеялась, надеясь выдать свои слова за шутку. Из какой-то комнаты донеслось тихое женское бормотание, мужской кашель. Потом все стихло. Где-то заскрежетали жалюзи. В их номере, хотя окно было открыто, жара казалась нестерпимой. Луч лунного света падал на треснувший кувшин и на полоску уродливых обоев.
Мужчина сел на стул и стал снимать туфли.
– Местечко так себе, – согласился он. – Но ради бога, попытаемся сохранить чувство юмора.
Жаль, надо было выпить чуточку больше: он чувствовал себя несуразно трезвым.
Девушка не ответила. Она налила немного воды в стаканчик для чистки зубов и жадно выпила. Руки у нее дрожали. Она не понимала, зачем она здесь и что ее ждет, но думать об этом было слишком поздно. Она чувствовала себя совершенно разбитой и больной, и глубоко внутри ее притаился холодок страха. Что привело ее сюда? Любопытство, тяга к приключениям, бессмысленная бравада. На месте ее спутника мог быть кто угодно.
– А что если про нас узнают? – спросила она.
– Не говори ерунды. Никто никогда ни о чем не узнает – во всяком случае, обо мне. Наверное, и ты со своей стороны устроила все как надо?
Уж конечно она ничего не упустила и не натворила глупостей.
– Разумеется.
Девушку не оставляло ощущение, что все это происходит с кем-то другим, не с ней! Сама она сейчас дома, ставит машину в гараж.
«Что будет, если про нас все-таки узнают?» – с беспокойством думал он. Вероятно, он, как честный человек, должен на ней жениться. Впрочем, теперь уже слишком поздно, раньше следовало спохватиться. Почему она постоянно делает все наперекосяк? Ну вот, в кои-то веки села на постель – бледная, словно насмерть перепуганный ребенок. Что за невозможная ситуация!
Он подошел к умывальнику и начал чистить зубы. Трудно было сдерживаться: ему хотелось ее ударить. Чертовы куклы! Почему они никогда, никогда не могут быть в нужное время в нужном настроении? Впрочем, потакать ей он не собирался, нельзя же строить из себя дурака. Проделать весь этот путь, притащиться в Париж! Он подумал, что должен пересилить себя и постараться скрыть свое недовольство. Он отбросил полотенце и подсел к девушке на кровать.
– Ноги не стынут? – небрежно спросил он. – Что ты обычно делаешь в такой ситуации? Как ты вела себя раньше?
Девушка отодвинулась от него и с нервной улыбкой ответила:
– В том-то и штука. Со мной это впервые.
Он опешил.
– Что ты этим хочешь сказать? – Он почувствовал, как к лицу его прихлынула краска. Он в ярости стиснул ей руку, лицо у него пылало. – Если ты собираешься морочить мне голову…
Он проснулся внезапно, как от толчка, вынырнув из глубин сна, в который провалился, как в пучину смерти.
В чем дело? Она бредит во сне, ей привиделся кошмар?
– Что такое? Что с тобой? – прошептал он.
Девушка дышала странно – часто, сбивчиво, словно задыхаясь, и в горле у нее что-то клокотало. Он нашарил спички, чиркнул и вгляделся в ее лицо. Белое, страшное, ни кровинки. Волосы – хоть выжми; глаза смотрели на него в упор, не узнавая, стеклянные, потухшие. В тихой комнате слышалось только ее хриплое, прерывистое дыхание – жуткое, несмолкающее.
– Тише, – в отчаянии умолял он, – тише, кто-нибудь услышит. – Он встал с постели, налил в стаканчик немного воды. – Выпей, дорогая, выпей.
Ее зубы застучали о стакан, вода пролилась на подбородок. Она была в беспамятстве.
«Что мне делать? – беспомощно подумал он. – Что же делать-то, господи?» Он подкрался к двери и прислушался. В коридоре было по-прежнему темно, но в распахнутое окно уже пробивался луч рассвета.
Он растерянно застыл посередине комнаты. Увидел на стуле пояс для чулок, засунутый под ночную сорочку. В голове пронеслась нелепая мысль: «Розовый, почему пояс для чулок розовый?»
Он провел рукой по лбу. На пальцах остались капли пота. Он словно со стороны услышал свой собственный судорожный глоток.
Внезапно ее дыхание стихло. С кровати больше не долетало ни звука. Он стоял недвижно, не в силах шевельнуться, не в силах ни о чем подумать, напряженно прислушиваясь к тишине.
В распахнутое окно просачивался серый свет. Мебель приобрела очертания, проступил узор на обоях. В голове вертелись глупые вопросы: кто выбирал эти обои? Сколько лет их не меняли? Мозг отказывался ему повиноваться.
«Незачем тут стоять, – подумал он. – Незачем стоять посреди комнаты».
Конечно, она умерла. Куда яснее? Умерла. Странно, но никаких чувств он не испытывал. Все вытеснил страх. Он склонился над постелью. Девушка как будто съежилась, ссохлась, рот у нее приоткрылся. Она не дышала, не слышно было ни единого звука. Да, она умерла. Он пошел к умывальнику, смочил лицо и руки. Бессмысленно гадать, в чем причина. Сердце, наверное. Она никогда не выглядела здоровой. Ей нужно было его предупредить, он не виноват. Разумеется, не виноват! Не он же ее убил? Правда, о женщинах он знал мало. И даже не предполагал…
«Понятия не имею, как надо поступать, когда кто-то умирает», – подумал он, вытирая руки о полотенце.
Его пугало отсутствие каких-либо чувств. Возможно, от шока они зажаты, подавлены; возможно, что-то неладно с рассудком. Но нельзя позволить себе впасть в истерику. Еще расхохочется в тишине этой темной, зловещей комнаты и разбудит других постояльцев отеля. И тогда они все сползутся к двери в номер – странные призрачные фигуры, выглядывающие из-за жирного плеча patronne. Человек с золотыми зубами поклонится с улыбкой: «Je regrette, mais je ne suis pas présentable». Он представил себе его серое, небритое лицо, сползающую с лица ухмылку при виде неподвижного тела на постели…
Вот ужас-то! Он готов был расхохотаться – и ужаснулся тому, что готов был расхохотаться.
В голове у него завертелась глупая строчка из старой песенки, услышанной много лет назад:
Веселее, Дженни, ты скоро умрешь —
Жизнь коротка, зато весела.
Сейчас вот он распахнет дверь настежь и огласит коридор припевом: «Жизнь коротка, зато весела…»
В горле у него, нарушив безмолвие комнаты, заклокотал истерический смешок. Это привело его в чувство. Нужно поскорее одеться и уйти. Нельзя, чтобы его обнаружили рядом с ней. Полиция… И вопросы, бесконечные вопросы. Правду из него быстро вытянут, прибудет ее семейство… чудовищные допросы у следователя… сцены… и вопросы, снова вопросы. Конца этому не будет никогда, никогда. Его охватила паника, словно горло стиснула невидимая рука. Почему с ним должен был случиться этот кошмар? Почему ему выпало сыграть эту роль? Впрочем, если сейчас он тихонько уйдет, никто никогда ни о чем не узнает. Скользкими от пота пальцами он натянул на себя одежду. Установить его личность не удастся, он никак себя не назвал. Гостиничные регистрационные листки так и лежали на каминной полке, еще не заполненные. Он затолкал вещи в чемодан и захлопнул крышку. Краем глаза увидел темное очертание ее тела на кровати. Притворился, что ничего не видел. Страшно, если эта сцена навсегда останется у него перед глазами. Тесный раскаленный номер, мертвая девушка на кровати и уродливые обои на стене за ее головой. Он вздрогнул и отвернулся.
Надвинув на глаза шляпу, прокрался вниз по лестнице с чемоданом в руке. Где-то один раз пробили часы. Послышался дверной скрип. Он прижался к стене и затаил дыхание.
В коридор вышла женщина и остановилась, прислушиваясь. В руках она что-то несла. Потом неслышно прошла по коридору и юркнула в другой номер.
Мужчина на лестнице выжидал; ему казалось, будто ноги у него окаменели. Снова перед его глазами мелькнуло недавнее видение: гробовая тишина в душном номере, темная фигура на кровати.
Он вышел из гостиницы и бросился бежать – прямо по улице, потом по другой, пересек бульвар и дальше, дальше по бессмысленной веренице улиц и переулков. Серые дома, все одинаковые, и унылые пустые кафе. Это был не тот Париж, который он знал, это был кошмар у него в мозгу, это был ад. И все это время топот ног отбивал такт в ритме сердца – под бессмысленную, бесконечно повторявшуюся песенку:
Веселее, Дженни, ты скоро умрешь —
Жизнь коротка, зато весела.
Дальше бежать он не мог. Пошел ровным шагом – в одной руке чемодан, через другую перекинуто пальто. Париж просыпался к новому дню, белый, искрящийся, как и во все прежние дни. На улицах стали появляться прохожие. Сонные мальчишки открывали ставни магазинов и вяло протирали столики в кафе.
Кто-то, высунувшись из окна, вытрясал матрац. Женщина с упавшими на лицо волосами обметала крыльцо дома. Желтый пес потянулся и стал обнюхивать фонарный столб. По булыжникам мостовой загремели колеса.
Дальше мужчина идти не мог. Он сел за столик в уличном кафе и обхватил голову руками. Помнил только одно: он устал, и единственным его желанием было повалиться на землю и уснуть головой в канаве.
Перед ним остановился сонный официант. Мужчина услышал, что заказывает себе кофе. Мимо катили трамваи и редкие ранние такси.
«Жизнь коротка, зато весела. Жизнь коротка, зато весела». Отвяжется ли от него когда-нибудь эта песенка, сущая нелепица? Да, нужно сесть в поезд и уехать, прямо сейчас. Куда-нибудь на Средиземное море. Быть может, он сумеет написать там пьесу – хоть чуть-чуть поработает.
Он подозвал официанта и спросил счет. Нужно немедля пойти и выяснить расписание поездов: сядет в первый же, который отправляется на юг. Вглядываясь в счет, он обшарил карманы. И тут словно лопнул обруч, который стягивал его голову; мысли стали ясными и холодными.
Сердце его стиснуло что-то вроде липкой руки. Он сразу весь обмяк. Струйка пота поползла по лбу и скатилась по щеке.
Он вспомнил, что оставил свою записную книжку и все, что в ней было, – письма, деньги, адреса – там, в номере отеля на бульваре Монпарнас.