Глава 6 Тьма внутри и снаружи
Бур шел через деревню так, будто он был кораблем, а люди вокруг – обломками весенних льдин, спешно уплывающими в стороны. Дорогу нам освобождали быстро. Кузнецу уважительно кивали и крепко жали руку, на меня же смотрели с немым вопросом в глазах. Так и читалось во взглядах: это она? Та самая травница? А что ж такая молодая и тощая? И правда ли она спасла Марьяну или просто повезло?
Я только опускала очи долу и держалась ближе к Буру, вежливо отвечая на редкие приветствия. Если я здесь все же задержусь, успеем познакомиться. Кузнец поглядывал одобрительно, не торопясь удовлетворить любопытство односельчан.
Только однажды спину продрало холодом, и я быстро огляделась по сторонам в поисках того, кто пожелал мне зла. В конце улицы стоял высокий, худой как палка мужчина и смотрел нам вслед. Он не пытался догнать нас, не произнес ни слова, но я почувствовала исходящие от него волны ненависти и содрогнулась.
– Бур, – тихонько окликнула я кузнеца. – Кто это?
– А? – он обернулся и мазнул взглядом по мужчине. – Это Василий, печник наш. Мужик хороший, но раган не любит. Знаешь что, – Бур остановился и крепко взял меня за плечо, будто я пыталась сбежать. – Не говори никому, что ты рагана. Сама понимаешь, правда у каждого своя. Некоторые верят, что вы – порождение Нави. Мы с Артемием сумеем тебя защитить, но чем меньше людей узнает, что ты не просто знахарка, тем легче будет нам всем.
Я закусила губу и дернула плечом, сбрасывая руку кузнеца. На душе стало горько. Хотя странно было бы ожидать чего-то иного. Мне позволили остаться – и на том благодарствую. Всеобщей любви я и так не искала.
– Чесать языком почем зря – не то, чем мне нравится заниматься.
Бур кивнул, показывая, что услышал мои слова, и мы двинулись дальше.
Вчера я не смогла толком рассмотреть ворота из-за хлещущего дождя, зато сегодня они предстали передо мной во всей красе. Железные, сверху донизу исписанные рунами и закрытые тяжелым засовом, они выглядели так, будто их сюда перенесли из какой-то крепости. Бур перебросился парой слов с мужичком, удобно расположившимся в траве возле забора, и тот кивнул. На меня он даже не смотрел: то ли был нелюбопытен, то ли и без вопросов знал достаточно. Бур покраснел от натуги, сдвигая засов. Я стояла за его спиной, внимательно рассматривая руны и повторяя их шепотом в попытке понять, что они значат. Приглядевшись, я увидела, что и забор изнутри тоже расписан рунами. Дерево потемнело, чернила выцвели, и знаки были почти незаметны.
Створки разошлись бесшумно. Бур развел их ровно настолько, чтобы мы могли пройти. За нашими спинами лязгнуло, когда ворота встали на место. Бур посмотрел на меня:
– Готова?
Что я должна была отвечать? Конечно, не готова, я же не знала, что он хочет показать. Но мысль о своем домике и зимовке в тепле грела душу, и я мрачно кивнула.
Мы обогнули Приречье, держась высокого тына. Бур шел впереди, а я прислушивалась и принюхивалась. В сырой плотный воздух вплелась новая нотка. Пахло мокрой галькой, шершавыми черными ракушками, тиной и рыбьей чешуей.
Пахло рекой. И спустя несколько минут я убедилась, что чутье меня не подвело.
Оказалось, что Приречье не зря называлось именно так. Деревня, куда занесли меня нелегкая и совет Игнотия, расположилась на вершине холма. Узкая тропинка вилась светлой лентой в жухлой траве и ныряла в густой лес, теряясь среди темнеющих мокрой корой стволов. Потом дорожка выныривала на соседней вершине и снова исчезала. Вся местность была похожа на грибную поляну, только вместо шляпок землю взрывали крутобокие холмы. Издалека они казались пушистыми – настолько густо их покрывали деревья. Птицы, конечно, давно уже улетели на зимовку в Правь, под руку к Светозарной, но ощущение, что лес живой и добрый, словно сонный великан, согревало сердце. С таким соседом бок о бок жить я буду только рада. Но ведь не из-за него тут поставили зачарованный заслон?
Далеко внизу плавно несла темные непрозрачные воды красавица-река. Ее-то я и почуяла. Не удержавшись, поклонилась и прошептала приветствие. Река была широкая, но возле места, где от нее взбегала тропинка к деревне, сужалась и начинала пениться и бурлить. Словно злилась на стянувший ее пояс глинистых берегов. Ни от леса по эту сторону, ни от реки я не чувствовала зла. Но до последнего избегала смотреть на другой берег, хоть и понимала, что спрятаться не удастся. Именно чтобы показать тот, иной лес, Бур и вывел меня через железные ворота. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: он причина тому, что деревенским понадобилась рагана.
Деревья того леса стояли ровной угрюмой стеной, словно серые стражи. Они выглядели гораздо старше, чем веселая поросль с нашей стороны. Толстые узловатые стволы, покрытые наростами трутовиков, росли так близко, что протиснуться между ними смог бы разве что заяц. Хотя сильный восточный ветер трепал нашу с Буром одежду и норовил сорвать с моей головы капюшон, серый лес не шевелил ни единой веткой. Я поежилась, рассматривая молчаливых гигантов, тянущихся в обе стороны, насколько хватало взгляда. Втянув носом воздух, я уловила сладковатый запах тлена и сырой земли, который ветер донес с той стороны.
– Что это за место?
Бур глянул на меня удивленно, но все же объяснил:
– Странно, что ты, рагана, не знаешь. Это же та самая Серая Чаща, куда загнали лаум, когда они сошли с ума.
Я опешила.
Всю жизнь мама рассказывала мне, что лаум вырезали под корень. Одна из сестер предала водяниц и позволила дейвасу наложить проклятие на всех лаум, используя ее связь с остальными, словно пуповину. Черное колдовство пощадило лишь тех, кто носил под сердцем дитя. Но даже они пострадали, лишившись большей части своих умений. От выживших лаум родились те, кого назвали раганами. Раганы не слышали голос воды, и все, что осталось им в наследство, – способность врачевать раны от навьих тварей. С тех пор настоящих лаум никто не видел.
Я верила маме и считала, что водяные ведьмы погибли. То, о чем сказал Бур, не укладывалось в голове. Кузнец же продолжал говорить:
– Дейвас заманил их туда и запер вместе с собой. Из-за их сражения лес стал меняться, искажаться и чахнуть от заполнившей его скверны. Но ни одна лаума не вышла за его пределы. Огненосец тоже сгинул. Поверья говорят, что водяницы не умерли, но оказались заперты в ловушке. Так и бродят там, в Чаще, приманивая путников и мечтая вырваться на свободу.
– Но если это на самом деле так, почему же князь не построил крепости, не заставил дейвасов оградить эту Чащу кольцом огня? Почему не приказал людям перебраться в другие села и города, подальше от проклятого места?
Бур грустно усмехнулся и привычно уже потер шею.
– Даже ты, рагана, не знаешь, отчего этот лес стал таким. За сотню с лишним весен люди позабыли правду, наплели небылиц и верят в них, потому что так жить удобнее. Взор князя устремлен через Золотое море. Он не отправит своих огненосцев и ратников на борьбу с суевериями и сказками. Его предок установил защиту, но крепости надо обновлять, а магию подпитывать. Ведь время беспощадно, ему все равно, что именно превращать в песок.
– Может ли статься, что водяницы и правда не погибли? – спросила я кузнеца.
Он пожал могучими плечами, смотря туда же, куда и я. Мне почудилась грусть в его голосе, когда он ответил:
– Ни одну лауму с тех пор и правда никто не видел. А вот всякая нечисть лезет, только успевай отмахиваться. Сдается мне, дей-вас повредил что-то в Яви, открыл дорогу навьям. Да только все привыкли уже. Многие и не помнят, что когда-то было иначе. Мой дед не помнил.
– А ты почему вдруг вспомнил?
– Многие знания – многие печали, – Бур ушел от ответа и задал встречный вопрос, повернувшись ко мне всем телом: – Ну что, ведьмочка, останешься?
Так странно и жутко было оказаться рядом с местом, где когда-то заперли праматерей всех раган. Серая Чаща манила меня, и я никак не могла перестать на нее смотреть. Показалось, что чем дольше я вглядываюсь в другой берег, тем сильнее расходятся стволы, словно освобождают мне дорогу. В груди екнуло, и я потерла ребра, успокаивая глупое, но чуткое сердце. От проклятого леса исходило притяжение, и перебить его не могли ни болезненный вид, ни тревожный запах, ни неестественная, почти могильная тишина, ни даже руны, которые я наконец расшифровала. Это были путеводные знаки. Что-то вроде маяка, светящего сквозь все миры и способного притянуть обратно не только живого человека, но и душу его, если он вдруг заплутает в незримом мире. Кого же звал домой неизвестный волхв?
Кузнец не торопил, но молчала я не потому, что не знала, какой дать ответ. Все же пирожки тут слишком хороши, чтобы так быстро с ними расставаться.
– По рукам. Я остаюсь.
Я бросила прощальный взгляд на Серую Чащу, по-прежнему хранящую угрюмое молчание, и пошла обратно в Приречье.
Судя по избушке почившей знахарки, к обществу всяческой нечисти приреченцам и впрямь было не привыкать.
Я недоуменно осмотрела вросшее в землю кособокое недоразумение, особое внимание уделив веселенькой зеленой крыше. Зеленая она была не от краски, а из-за обильно произрастающего мха, который сделал дом похожим на пушистого травяного котенка. Мой взгляд остановился на Артемии с Буром, хмуро застывших рядом. В сравнении с чистенькими, ухоженными, словно пряничными избушками приреченцев обиталище знахарки скорее напоминало логово настоящей ведьмы.
– Не надо на меня так смотреть, – защищаясь, поднял лопатообразные ладони Бур. – Я говорил, что баба была странная. Сколько раз мы ей предлагали новый дом справить, только шипела и плевалась, даже на порог не пускала. Ее с превеликим трудом Василий уговорил печку переложить, а то так и жила бы в дыму и копоти. Но снести эту страхолюдную хибару так и не позволила.
Артемий согласно кивнул:
– Сколько себя помню, знахарка всегда тут жила. Родители мои ее знавали и родители родителей. Это ж сколько ей весен было, а, Бур?
Кузнец задумался, потом растерянно пожал плечами. Но мне, по правде, было неинтересно, сколько прожила на свете достопочтенная карга. Я уже протирала рукавом окна, заглядывая внутрь. Как ни странно, несмотря на обветшалый вид, от зеленого домика веяло теплом узнавания и принятия. Будто мы были знакомы давным-давно.
– Ты осмотрись, подумай, что надо будет обновить, а мы уж поможем, – Артемий догнал меня и сунул в руку ключ.
Я кивнула и сжала в пальцах кусочек холодного железа. Но чем дальше, тем сильнее крепла во мне уверенность, что я стану достойной наследницей сумасшедшей знахарки. Менять или трогать что-либо в кособоком домишке мне совершенно не хотелось. Он был цельным и правильным, а облик – лишь красивая картинка, которая не согреет и не укроет от непогоды.
Дверь тихонько скрипнула, впуская меня внутрь. Взвилась пыль, потревоженная осторожными шагами. Я остановилась, давая глазам привыкнуть к полумраку.
Комнатка была маленькой, но ощущение уюта от этого только усилилось. Под потолком ровными рядами висели связки сушеных трав, пахнущих летом, – полынь и зверобой, ромашка и мята, плакун-трава, марьин корень… В углу притулилась маленькая печка, сверкающая белизной, – видимо, дело рук того самого Василия. На печи красовался медный чайник, из носика которого торчала затычка в виде совиной головы. В противоположном от печи углу к стене были прибиты полки – я насчитала семь, – рассохшиеся и кривоватые, забитые банками, склянками, мешочками и шкатулочками. Под окнами вытянулся стол, захламленный так, что поверхности не было видно. Я подошла поближе. Сердоликовые руны валялись вперемешку с костями, обрывками трав и какими-то тряпками. В пузатой кружке свил паутину жирный черный паук, которого я без зазрения совести вытряхнула на пол. Кружка была тяжелая. С одной стороны на ней были изображены еловый лес и отличные мухоморы, с другой – ночной мотылек, тщательно выписанный вплоть до мохнатых усиков.
Кружка мне тоже понравилась.
Возле стола нашелся старый, тяжелый даже на вид сундук, окованный листами железа. И замка на нем не наблюдалось. Я с натугой откинула протестующе заскрипевшую крышку и заглянула внутрь. Там лежали книги: десятки томиков в потрепанных обложках, какие-то пожелтевшие свитки, отдельные листы… Я невольно чихнула от облака взлетевшей пыли. Что ж, предстоит много работы. Нужно все перебрать, отмыть и расставить по местам. Главное, не сдаться и довести дело до конца, а то такое обилие сокровищ грозило увлечь куда надежнее тряпки и веника.
Продолжив осмотр, я обнаружила, что в доме есть еще одна комната – пустая, если не считать зеркала в полный рост, что висело на стене. Деревянную раму оплетал живой мох, а в качестве украшения наверху висел чей-то некрупный рогатый череп. Я покрутилась возле зеркала, тихо радуясь такой роскоши, убедилась, что по-прежнему выгляжу кошмарно, и подумала, что надо будет договориться о новой кровати и о том, что обычно на нее кладут помимо сонного тела.
Пройдя дом насквозь, я нашла еще одну дверь. Она была закрыта на несколько крючков. Распахнув ее, я не сдержала радостного вопля: на задворках нашелся маленький, но ухоженный огород, в котором, пусть и пожухлые к осени, торчали листья лекарственных трав. Если я соберу семена, то по весне смогу их посадить. Не придется бродить по ярмаркам и тратить потом и кровью заработанные серебрушки на закупку, попутно ругаясь с хамоватыми торговцами.
Потирая руки, я вернулась в дом и задумалась, с чего начать уборку. Вдруг входная дверь хлопнула и, не дожидаясь моего разрешения, распахнулась, впуская незнакомого черноволосого парня, по-хозяйски прошагавшего прямо в комнату. Я открыто поморщилась, глядя на мокрые следы, которые он оставлял. Пусть одной уборкой тут не обойтись, но, если этот незваный гость будет добавлять мне работы, мы точно не подружимся.
Чернявый остановился напротив меня, широко расставил ноги и засунул пальцы за богато украшенный пояс. Я посмотрела на него снизу вверх, вздернув бровь и зеркально отразив его жест, только руки уперла в бока.
– Так, значит, ты наша новая знахарка? – начал он с ходу.
– Так, значит, здороваться и имя свое называть тебя не учили? – в тон отозвалась я.
– Много чести с ведьмой здороваться. А имя мое Анжей. Запомни его хорошенько.
– Я пустяками голову не забиваю.
Парень угрожающе шагнул вперед, оказавшись прямо передо мной, но я не отступила ни на полшага. Таким уступать нельзя даже в малом, иначе потом проблем не оберешься.
– Послушай-ка меня, девушка. Сколько бы ни пыжились Бур с Артемием, они лишь глупые старики. И дурость их привела в Приречье тебя. Может, они и не ожидают от такой пигалицы никаких каверз, но я-то знаю, что никакая ты не знахарка, а ведьма и доверять тебе нельзя. Вот только от холодов и ведьмы защиты не имеют, а зима близко. Хочешь выжить – слушай меня. Делай что велю. И будешь всегда в тепле, одета и под моим покровительством. А коли ума не хватит добро принять – вылетишь на тракт, не успев имя свое назвать.
– Ясмена, – я оскалилась.
– Что? – опешил Анжей.
– Меня зовут Ясмена. Видишь, успела и имя назвать, и еще кое-чего сказать. А ты, юноша, не грозись тем, чего воплотить не можешь. В этих стенах твоей власти нет.
Парень нервно оглянулся, едва-едва, но, видать, и того хватило, чтобы вспомнить, в чьем доме он вздумал бахвалиться. Хотела бы я познакомиться с почившей знахаркой. Репутацию она себе явно умела создавать. Но увы – на некоторых ее все же не хватало.
Черноволосый Анжей вдруг схватил меня за ворот рубахи и подтянул к себе. Я вцепилась в его руку, безнадежно ощущая твердые мышцы под пальцами и понимая, что силой мне с ним не равняться, ощерилась и зашипела. Он склонил лицо к моему, так близко, что я почти сумела рассмотреть цвет его глаз, и низко прорычал:
– Не грози мне, ведьма. Если хочешь здесь задержаться, умей выбирать друзей. Иначе твой болтливый язык мигом окажется отрезан. Может статься, вместе с головой…
Кажется, он хотел сказать еще что-то, но не успел. Его глаза округлились, как и рот, сделав весь облик парня похожим на куколку-болванчика, которых вырезают для самых маленьких детишек. Потом до тела дошла боль, и Анжей тонко взвизгнул, хватаясь за то место, где я его касалась. Кожа дымилась и вспухала пузырями на глазах, словно он сунул руку в пламя. Рана имела четкую форму маленькой ладони.
Незваный гость отшатнулся от меня и спиной врезался в дверь. Я дернулась к нему, но он выставил вперед здоровую руку, словно хотел отгородиться, и выскочил во двор. Я встала на крыльце, сжав кулаки и старательно чередуя вдохи и выдохи, чтобы не выпустить на волю испуганный плач девчонки, оказавшейся один на один с тем, кто ее сильнее. Не следует портить победу слезами.
Вот только чует мое сердце, что я развязала войну.
Анжей, поскуливая, вылетел за калитку, едва не снеся ее с петель окончательно. Рядом с ним мелькнула рыжая копна волос, и уже знакомый мне Лис-Совий проводил чернявого удивленным взглядом. Потом вопросительно посмотрел на меня, вздернув брови.
– В следующий раз не будет руки распускать, – я задрала нос.
Коленки дрожали, истерика подкатывала все ближе, но показывать ее Совию хотелось еще меньше, чем Анжею, поэтому я скрыла чувства за грубостью:
– А ты чего приперся? Тоже решил припугнуть знахарку в надежде на особые услуги? Так у меня еще остался настой, могу и тебе что-нибудь прижечь.
Совий усмехнулся и спокойно подошел ко мне. Протянул сверток, от которого исходил уже знакомый умопомрачительный запах печева, и тюк каких-то тканей.
– Это тебе от Артемия. Просил передать, что кровать завтра справим.
Я осторожно приняла дары. Навья отрыжка, я вообще не понимаю этого парня. Все утро он так и этак намекал, чтоб духу моего в Приречье не было, а сейчас стоит и смотрит спокойно, сам принес вещи, еще и одобрительно глянул после слов о настое.
– Благодарю, – выдавила я, так и не сумев подобрать правильных слов.
– Пожалуйста, – он развернулся и привычной походкой, сунув руки в карманы, ушел.
Я смотрела ему вслед, и в голове впервые за последние дни не было ни одной толковой мысли.