Рубенс построил в Антверпене дом. Место довольно причудливое. Этот чудак сделал во Фландрии венецианское палаццо. Ну, не прямо венецианское палаццо. От венецианского палаццо там отдельные элементы. Внешний фасад там – от комфортабельного жилища фламандского бюргера. А внутри – разгул венецианской избыточности. И даже внутри эта избыточность то есть, то ее нет. В некоторых частях дома дизайн успокаивается и снова становится североевропейским. Потом возле сада взрывается арками и скульптурой. То так, то эдак. Гулять по этому дому – будто кататься на американских горках. Некоторые комнаты темнотой соперничают с гробницей – такие они фатально бурые. Темно-бурые чрева, куда можно забиться на целую зиму. Они похожи на комнаты для забывания. Но, может статься, это комнаты для вспоминания, где проводишь часы напролет в созерцании прошлого. В любом случае это комнаты, которые расположены спереди. А внутренние фасады и дворики этого дома – совершенно другая песня. Короче, внешнее лицо здания – в комфортабельно-бюргерском стиле. Оно уводит к задумчиво-тусклым комнатам цвета бурого и еще бурее. А эти комнаты выходят на дворики, где царит венецианское шоу.
В общем, к чему на самом деле стремился Рубенс – так это к тому, чтобы скрыть свою венецианскую отраду. Можно ходить мимо этого дома всю свою жизнь и так и не узнать, что внутри скрыт цветок. Можно зайти внутрь, прошвырнуться по кухне и вообще ничего не узнать. Есть целая куча способов познакомиться с домом, так ни о чем и не догадавшись. Рубенсу это нравилось. Ему нравилась мысль, что за фасадом его бюргерского жилища скрыто палаццо. Он обернул свое палаццо в грязный мешок и спрятал прямо у всех под носом – в центре мертвого города Антверпена, когда там жил. Ему хотелось прогуливаться по мертвому городу его самым выдающимся призраком – оставшись тайной.
Почему Антверпен был мертвым городом – чтобы там жили призраки? Потому, разумеется, что эти мерзавцы заилили реку. Товарищи из Голландии забили на весь этот город аккурат в 1585‑м. Да-с, они перекрыли реку на совесть – пичкали Шельду землей, пока с антверпенской гаванью не было покончено. И затем вернулись к изучению кальвинистских трактатов и звонкой монете. Именно тут, в Антверпене, они остановили испанцев и Контрреформацию. Это все есть в учебниках по истории. Не могу же я пересказывать их целиком. Там были Реформация и Контрреформация. Оранжисты и Габсбурги – и всегда французы, затаившиеся в тени. Были вопросы политические и духовные. Северные ребята, они же товарищи из Голландии, по сути, сказали Антверпену: подавитесь вы и своей заиленной рекой, и своим папой. И своей разбухшей, гниющей церковью. И своими габсбургскими самодержцами. Мы просто перевезем всю коммерцию в Амстердам и уж как-нибудь вас забудем. И вот были войны, и были убийства. Не раз и не два антверпенцев будили посреди ночи и тащили из домов убивать – не те, так другие.
И вот в таком-то месте Рубенс прожил вторую половину жизни. Он бродил по городу-призраку Контрреформации, глядя, как все умирает, как город иссыхает и ускользает с ветром. Он построил свое тайное палаццо и приготовился увядать. Может, ему это даже нравилось. Может, ему это казалось забавным или попросту честным. Так он останется последним человеком в городе смерти.